Текст книги "Уральская Обь"

За пределы видимого

Рыба не помогла. Необратимо худею, пояс перестегнул на пятую дырку. Вчера на реке Труба-ю рюкзак на плечи впервые закинул с ноги, до этого дня приходилось его поднимать, вставая на четвереньки, то есть с земли. К солнцу окончательно привыкли. Просыпаясь, я больше не смотрю первым делом в небо, не жду внезапной перемены погоды. Как всё-таки быстро человек адаптируется к новым условиям и легко меняет укоренившиеся взгляды, убеждаюсь я. Он привыкает к умеренности в пище в той же степени, с какой и к безразмерности своего желудка. От привычек только теоретически невозможно избавиться, достаточно попасть в иную среду, как изменения нагрянут сами собой, а ты этого и не заметишь. Ведь из школьного курса географии мы имеем полное представление о севере, о его свойствах, но вот – всего десять дней миновало с тех пор, как мы появились здесь впервые, и жара уже не удивляет. Да и долго ли удивляла она? Дня два-три. Ещё за столь короткое время мы научились лежать прямо у костра, отдыхать на земле и есть с неё. В ином месте и в другое время я бы воскликнул: «Как можно?!», но не здесь и теперь. Природа нам дарит чистую воду и воздух, листья багульника в чай, ухоженные мягким ягелем поляны и пёстрые цветы, и думать по-другому здесь было бы постыдно. Мыло до вчерашнего дня валялось в рюкзаке неизвестно где, мы не испытывали нужды в нём! Это в городе руки обязательно моют с мылом, здесь не возникает подобной необходимости – их пачкает разве что только зола, но и она быстро стирается… Вы скажете: такого не может быть! И раньше бы я тоже подумал так, но не теперь. Необходимости нет, потому что картины природы, что мы ежеминутно созерцаем, лишены непримиримых со здоровой человеческой душой явлений. Поэтому мы не боимся испачкаться, не замечаем грязи под ногами – этих понятий в природе просто не существует, ибо запятнанная штанина сама стирается в первом же крупном ручье, а крошки со стола бесследно исчезают в траве… И если в городе свалка не вызывает особых эмоций, то здесь и небольшая кучка мусора, на которую мы натолкнулись подходя к Пятиречью, режет взгляд. Это дало нам понять, что природа незаметно лечит нас, как и любого другого человека, закаляет организм и успокаивает взгляд. Мир дикой природы всегда свеж и чист, он первозданен и поэтому не может быть запятнан ничем. Он может только тихо умирать, как незаметно вянет сорванный цветок или гаснет помещённый в банку светляк, сливаясь с чёрной землей. Из природы приходит человеческая душа, туда она и уходит, поэтому все глубинные свойства нашей психики являются отражениями природных картин, поверх которых накладывается всё остальное, по определению являющееся наносным… Неудивительно, что красоты природы столь близки человеку – существу, появившемуся много позже!.. В них содержится духовная пища, с помощью которой мы эволюционируем. Смысл жизни, сказочность, любовь – всё это фрагменты её повествования, без которых, любой согласится, жизнь как без воздуха невозможна… Посмотрите, во что превращается человек, лишённый такого миропонимания! В голое «я», не имеющее корней, пустующее, не находящее себе места, словно блуждающий дух. Будничность, бессмысленность существования, неспособность на сильные поступки – вот атрибуты человека, лишённого живой почвы под ногами. Живущему в городе настоящие, сильные чувства редко даются. Там всё льстишь, улыбаешься… и начинаешь из-за этого себя ненавидеть, слабеть. А здесь – мрачен, задумчив с виду, а как на душе светло! В природе человек, унявший глупые страхи и наслаждающийся моментами одиночества, становится стократ сильнее, чем в тесном окружении себе подобных. Воистину уверуешь в реальную силу красот природы, в её незримую энергию, способную проникать вглубь нас и учить быть счастливыми, пробуждающую находить нужные для этого точки соприкосновения со средой. Именно это и происходило со мной и Иваном тогда. Поэтому так хотелось идти в самую неизвестную даль, раскрыть себя навстречу всем ветрам и стихиям, спешить… «Жизнь коротка, – говорит красота, – тебе нужно так многое успеть». И я верю ей, не скрывая слёз.

Самое лучшее лекарство от всех болезней – это неисчерпаемая любовь к миру. Но она не возникает сама собой, а прививается и воспитывается точно так же, как навыки чтения и письма; её необходимо изучать как науку, её нужно как женщины добиваться. И путь к этому очень прост: созерцать природные красоты и быть честным, открытым перед собой… Общих понятий добра и зла не существует, я уверен. Есть только личная Правда и Кривда.

Чем дольше ты находишься в условиях природы, чем меньше «вещей-напоминаний» из человеческого мира несёшь с собой и чем дальше от него путешествуешь, тем эффективней её влияние на тебя. Удивляет, как человеческий организм начинает умело управлять собой, когда это ему становится хоть сколько-нибудь жизненно необходимо! Если продолжить мысль, то можно предположить, что и в критических ситуациях, таких как голод, например, он тоже способен находить виды обеспечения своей безопасности, используя так называемые «скрытые знания тела», одному ему известные методы. И однажды наступает момент, когда все чувства, словно металл от шлака высвобождаются, становятся истинными, и сливаются в один уверенный поток – начинают служить предназначению человека, активно участвовать в построении психического процесса развития личности, инициатором которого являются картины природы. Как правило, процесс не бывает бурным. Ты начинаешь больше задумываться и прислушиваться, чем спешить или говорить, взгляд обращается в глубину. В итоге, даже то в человеке, что раньше кромсало его жизнь на куски, в новых условиях начинает служить только пользе. Появляется ясность.

Это происходило и с нами. Постоянная смена обстановки, отсутствие людей, неизвестность вымывали из нас всё лишнее и лишали происходящее реалистичности. На смену тревогам пришла чёткость мысли, какая-то ясность сознания; появилась внутренняя сосредоточенность, как будто осознаешь себя на грани озарения, когда истина вот-вот откроется для тебя. Кожым, до которого кто знает сколько и как нам ещё предстоит идти, представлялся самим Иорданом, рекой больших надежд. «Наверное, когда я ступлю на его берег, то поверю, что невозможное возможно, что не только обычные мечты способны материализоваться, но и самое немыслимое, самое сокровенное… Интересно, к чему подобный опыт может привести человека? Чему сослужить? Каким может сделать его?» И я опять подумал о древних. Об их сознательной жизни всегда начинающейся как с листа белой бумаги. Ни научных представлений о мире вокруг, которые клеймят мир в заранее известную форму, никакого тебе беспокойства об образовании, ни забот о карьере, отсутствие суеты, существование под звуками барабанов в спокойном ритме смены дня и ночи… Какой тогда может становиться жизнь человека? Какой будет его открытость, его любовь? Конечно, в какой-то степени жизнь будет тяжёлой, но уж не тяжелее сегодняшней, я уверен. Сегодня люди не умирают от чумы, но они зависят от нескончаемого числа мелких, эрозионно разрушающих их жизнь явлений, от обязательной цепочки событий, интенсивное следование которой становится с каждым десятилетием всё более необходимо. Чтобы достойно выжить, сегодняшний человек обязан много знать и постоянно совершенствовать свои знания, быть на уровне современности, активно заявлять о себе и обладать рядом «пробивных» качеств, стрессоустойчивостью. Согласитесь, выжить в лесу, приспособившись, поддерживать постоянный огонь в очаге и охотиться гораздо проще, чем научиться всему этому, да и времени свободного будет гораздо больше. Парадоксально, да? Затраты на жизнь современного человека неоправданны, Генри Дэвид Торо[5]5
  Генри Дэвид Торо (1817–1862) – американский писатель, общественный деятель. Автор книги «Уолден, или Жизнь в лесу», повествующей об опыте автора «без цивилизации» и содержащей нетрадиционный взгляд на человеческую действительность. – Прим. авт.


[Закрыть] прав. И даже больше, чем следовало бы ожидать: древний человек был счастливее нас. Его жизнь была недалека от самого прекрасного состояния, какое только возможно. Протекая в окружении богатого природного наследия и таинственности, она и в самом деле больше походила на сказку, чем выстроенная в линию, лишённая романтики и притупляющая эмоции, механизированная жизнь человека сегодняшнего. Только представьте себе: море, любовь – всё то, что сегодня большинство из нас видит только на рекламных картинках. Какая ирония! Древним можно смело завидовать.

Да, сегодня до Урала легко добраться на поезде, но в жизни человека, видимо, мало чего изменилось не только с прошлого века, но и за последние тысячи лет. Разве что только его психика… И ещё неизвестно, в какую сторону. Мы не можем и представить, каким был человек древности – у нас нет на этот счёт соответствующего опыта переживаний. Ясно одно: психика его была здоровой. И, логично предполагать, сам человек обладал паранормальными способностями ещё тогда, когда об «эпохе разума» ещё не звучало и слова.

– Ваня, ты веришь, что человек древности обладал парапсихологическими способностями? – спросил я товарища, нарушая ночной покой, когда мы покинули берега Лагорта-ю и двинулись вдоль вытянутой на юг крутой сопки к очередному водоразделу, за которым нас поджидала следующая река, могучая Большая Лагорта, до поры сокрытая от взора обширными пространствами тундры. Путь наш и здесь на счастье пролегал по дороге, временами совсем ровной и твёрдой, особенно в одном месте, где покрытая луговыми цветами тундра стала больше напоминать степь. Справа чернела каменистая сопка, слева ломаной линией заболоченных озер белели обрисованные вербами туманные истоки Лагорта-ю.

– Не знаю, Дима. В городе я бы посчитал всё, что мы обсуждаем здесь, бредом полным. Сегодня же я вопреки разуму верю, что всё возможно… Иначе людям было не выжить в природе. И откуда тогда шаманские техники, получившие мировое распространение? Жаль, что это научно плохо доказуемо. Как наверняка можно сказать? Но мне хочется верить: мир был другим. Ведь всё меняется, в малом и глобально. Кто бы мог подумать лет триста назад, что некогда папоротники достигали многометровой высоты, размах крыл стрекоз превышал метр, а на Шпицбергене[6]6
  Шпицберген – арктический архипелаг в западной части Северного Ледовитого океана. – Прим. ред.


[Закрыть] цвели лотосы? А ведь это не фантастика, так было. Всё это нам не говорит ничего конкретного, но даёт повод убедиться: мир таинственен, изменчив и всегда являлся таковым.

Обычно мы идём с грузом молча, а тут разговорились. Рюкзаки однозначно полегчали.

– Мои взгляды на мир напоминают мне картинку, чёрно-белую изначально, – снова пустился в размышления я. – Своим отношением к нему и поступками я раскрашиваю её во всевозможные цвета и тем самым задаю некие параметры, по которым мир координирует моё положение в целях изменить, привести меня в нужное состояние, которое станет новой точкой отсчёта и послужит выстраиванию новой композиции. Интересная мысль, правда? В упрощённом варианте она звучит так: во что ты начинаешь верить, то и является. Вот мы, например, верим, что до Кожыма дойдём, правда? И это случится! С иным миропониманием мы бы в жизни и не отправились в такое путешествие, отчаялись бы сделать подобное, и шага не ступили бы. Или другой вариант: живёт человек в квартире как в крепости, боится выйти из дома, а когда оказывается на улице, то в силу уже известных ему представлений ведёт себя так, что сам провоцирует опасность, притягивает вниманием определённые линии судьбы. И убеждённость может довести человека до такой крайности, отстраненности, когда он, по сути, подведёт себя к гибели! Правильное к жизни отношение это безграничная вера в силы неведомого, в природу как защитника, в космос как покровителя. Результат, опять же, зависит от степени убеждённости. Теоретически человеку открыты безграничные возможности, он может как суживать круг своего бытия до точки, так и раскручивать его до бесконечности. И поверить можно во что угодно, всё в руках человеческого воображения… Недаром вере в древности придавалось такое большое значение! С помощью воображения человек сам по себе меняет бытие до неузнаваемости, поэтому можно смело утверждать, что древний человек, обладающий той же способностью творить, тоже каким-то коренным образом, как мы сегодня, воздействовал на бытие, и предполагать, что на фоне природы чувства людей того времени обострялись невероятно… Что приводило к самым немыслимым результатам.

– Где же она сейчас, эта магия?

– Согласен, есть над чем задуматься… Как для отдельного человека, так и для всего человечества, видимо, существует своя картинка-раскраска. С эволюцией и пропагандой материальной культуры восприятие мира человеком изменилось, и как одно из следствий – человек стал использовать «магию» против самой природы, уже не по необходимости, а превышая, так сказать, полномочия, и некий закон жизни, система саморегулирующаяся, пресёк эту возможность. На эту тему есть один миф, особенно распространённый среди народов севера. Сюжет его таков: одно время на священный праздник к людям приходила пара оленей или, в другом варианте, медведей, и по правилу одного из животных люди должны были брать на заклание и убивать, а однажды взяли и съели сразу двух. С тех пор животные больше не приходили, на них приходилось охотиться.

– Да, жизнь – это закон. Если переводить на современный язык, она сродни сложной компьютерной программе. То есть… закон живой.

Мы переглянулись, посмотрели вокруг, в застывшее небо. Как-то странно было воспринимать себя в такой интерпретации здесь, среди ночного безмолвия дикой природы. Эти новые мысли отвлекли нас от внутренней сосредоточенности, как будто тысячи невидимых глаз в мгновение ока обратили внимание на двух путников, бредущих по старой дороге.

– Где же создатель программы? – чуть слышно произнёс Ваня, смотря под ноги. – И почему он всегда молчит?

– Он здесь, в нас, во всём неисчерпаемом многообразии, – вырвалось у меня. – За всё, как известно, приходится рано или поздно расплачиваться, и в особенности за вещи несовершенные… Он посвятил себя миру, нам, заплатив за любовь самим своим существованием, задал ускорение развитию всего живого… Благодаря его дыханию, слову и жертве всё материальное и существует.

– Пуруша[7]7
  Пуруша – (др. инд. Purusa, букв, «человек») – В древнеиндийской мифологии первочеловек, из которого возникли элементы космоса, вселенская душа, «Я»; в некоторых философских системах Пуруша – вечное, сознающее, но инертное начало, соединяющее с материальным миром, в результате чего возникает мир множественности. – Прим. ред.


[Закрыть] тысячеглавый. Луна рождена из духа его, из глаз – солнце, от дыхания поднялся ветер. Из пупа распустилось воздушное пространство, из головы всколыхнулось небо, из ног простёрлась земля, а стороны света раскинулись из уха. Таково его величие… Четверть его – все существа, три четверти – бессмертие на небе. – Переложил Ваня известный гимн из Ригведы. – Так самозабвенно слагали древние, повторяя слова самой песни жизни, которой одержим мир.

Нам казалось, что мы прикасаемся к чему-то столь величественному и сокровенному, что невозможно выразить никакими словами. Это можно только чувствовать, разум не способен охватить в одночасье все связи и мгновенно постичь их единство. Я понял тогда, что чувство – это иной способ восприятия, где сердцу и в самом деле не прикажешь… В голове зазвучали мысли: «Мир трепещет его дыханием – энергией жизни… Его слово сотворило реальность». «Значит, он жив?» «Да, только спит». «Чем же он заплатил? Сознанием?» «Это была добровольная смерть. Он разрушил свою индивидуальность ради замысла. И однажды она вновь восстановится… Благодаря пути замысла». «Получается, закон – это сила, приводящая колесо замысла в действие. А жизнь человека – спица этого колеса… Выражая его волю, сокрытую в твоей душе, ты приближаешь свершение замысла. Только личность имеет значение, сильная и развитая. Только она может принести пользу закону». «Но почему закон не уничтожает разрушающих замысел?» «Замысел и так свершится, это же он задает параметры пространства и времени, всегда опережая сам событийный процесс… Поэтому в уничтожении человека нет необходимости: тот своим отношением уничтожает себя сам».

У меня кружилась голова, руки дрожали. Внезапно нахлынувший поток мыслей лишил воли, сил. Как будто я подслушал чей-то давний разговор сквозь пространство и время… «Вот что означает вырваться из круга сансары, и закон кармы, передающийся из поколения в поколение, – и есть последовательное приближение замысла!» – пронеслось у меня в голове, и теперь это были мои мысли. Ваня смотрел на меня вопросительно.

– Всё хорошо, идём, – заверил я товарища. И мы сразу же отправились дальше, но я ещё долго оставался под впечатлением, по дороге делясь с Иваном странными мыслями… «Боже, – думалось мне. – Вот почему в древности так почитали жертву, особенно добровольную! Пуруша сказал слово — это был магический акт, заклинание, которое материализовало его замысел, привело к созданию Мира. А дыхание Пуруши породило энергию (одухотворение) и привело бытие в движение, благодаря чему и свершился процесс эволюции – с точки зрения теории вероятности явление просто невозможное… В целом и получается жертва… А теперь каждый человек повторяет этот же путь от рождения до смерти (слово Пуруши – это воплощение его мечты)…» Через пол километра мне пришлось возвращаться, потому как задумавшись, я оставил карту и компас в придорожной траве.

Большая Лагорта выглянула из-за водораздела длинной серебристой лентой, опоясывающей громады горных вершин. Местами реку обступали пёстрые клочки леса, но сам он, отстранившись подальше от заболоченных берегов, вплотную прижался к горам – нахлынув на них тёмно-зелёной волной… Но, как обычно, берег непосредственно у реки, в отличие от подступов к нему, оказался сух и обрывист. Здесь мы сошли с дороги, переваливающей через рыжеватые холмы и уводящей куда-то дальше вниз по течению Лагорты, и решили остановиться на короткий обед, распалить костерок на голых камнях и сождать до зари, прежде чем переходить крупный поток. Действовали чётко и слаженно: пока я ходил за водой на подрезистый берег и выискивал подходящее место для брода, Ваня набрал плавника. Но огонь не очень-то согрел нас.

– Прохладно здесь.

– Зря встали у реки.

Но дело было, как вскоре выяснилось, не в реке. Форсировав Большую Лагорту мы увидели тундровые мхи, обычно ярко-зелёные, теперь напоминающие белоснежные кораллы с берегов Красного моря, и все два километра пути до притока Изшора слышали, как земля хрустит под ногами! Ночью снова был заморозок, и довольно крупный на этот раз, вот почему к утру похолодало, а тундру красиво застило белым матом. И до тех пор, пока солнце не согрело, комаров не было ни одного! И я подумал, как же оно коротко, это северное лето, как быстро, словно крылья бабочки, мелькают летние деньки в здешних краях и вообще сама жизнь! Единственная, бесценная, прекрасная жизнь… Весна только наступила, а её уже бьёт морозцем, желтоватые цветы морошки болезненно сморщились, мелкие лужицы обледенели… Приток Изшора, заключённый в двойную полосу ровного кустарника, встретил нас мерными переливами и обжигающей холодом глубиной. А дальше, из-за щетинящего спину бугра, навстречу странникам выступили две красавицы-лиственницы, уже чуть обронившие свой наряд… Вокруг ручья вьются стёжки оленей, идём по намеченной ими тропинке, минуем пару крутых снежников. Громада горы Изшор нарастает, до неё целых десять километров, а кажется что всего лишь два или три… Тропинка перескакивает через очередную бугрину и упирается в озеро, затерявшееся в молчаливом окружении горных дум будто вскрик. Олени почему-то приходят на водопой именно сюда. От озера следуем уже без тропы с трудом продвигаясь по тяжёлым, крытым краеугольными камнями и забитым кустарником подступам горы Изшор, маневрируя между чёрными водными провалами и хаотичными потоками, наша скорость с грузом мучительно мала. То и дело вздрагиваешь от мысли, что кто-нибудь из нас сейчас свернёт себе шею… С глубокой печалью отмечаю, что дороги окончательно закончились, как вдруг впереди взгляд мой упирается в обрывки светлой полосы! Приближаясь, различаю вездеходку. Надо же, и здесь побывали геологи! Отличная дорога, рассекая суровые пространства горной тундры, уводит в нужном нам направлении – к Малой Лагорте. Перед ручьём Изшор происходит её разветвление: основное направление она берёт вниз по ручью, второстепенное – через него. В месте брода Изшор не течёт, а сочится среди камней, занимая приличную площадь, и больше походит на трепещущее синевой покрывало, чем на поток. Голова начинает кружиться, когда идёшь по этому полному шума, сияния и ряби «оживающему на глазах» небесному полотну.

Выше брода огарками чернеют останцы, решаю сходить к ним, как только оказываемся на другой стороне ручья. Я, конечно, устал, с неба уже давит жара, но по-прежнему не желаю упускать ни единой открывающейся в повороте дороги возможности… Горная тундра встречает сиреневыми звёздочками шикши, голубыми незабудками, цветами белых гвоздик и единственной на всё обозримое пространство полутораметровой высоты лиственницей, озабоченно приткнувшейся у подножия камня. Не дерево, а торчащая голая палка, нет даже коры – всё ободрано недавней стужей. Зелёные веточки, всего две, прячутся внизу, и только по ним можно определить, живо дерево ещё или уже нет. Как сурово… Но к нам сегодня тундра мягка и приветлива, идти по ней хорошо, после Изшора можно даже и босиком! Иван, оставшийся «сторожить» рюкзаки, превратился в чёрную закорючку, а потом и вовсе потерялся из виду на фоне гор, стал совсем неотличим от камней. Останцы оказались восхитительны. Это настоящий Стоунхендж, украшенный двенадцатью вершинами по двум радиусам. Интересно, что шесть выходов пород по малой окружности и шесть по болыцой располагаются более-менее радиально. Центр в виде разбитой, иззеленившейся мхами плиты приподнят, будто надгробие! К нему ведёт «вход» с восточной стороны. С этого форпоста Полярный Урал открывается во всей красе… Это необозримые нежно-зелёные и зелено-голубые тундровые просторы, являющиеся неотъемлемой частью личин гор, тысячелетиями спадающие с них и застывающие тенистыми складками у подножий, оголяя потрескавшиеся вершины. Дорога будоражит эти пространства, порывается со всем упорством сквозь них только прямо, и вскоре теряется в голубоватой дымке, растворяется в ней… Мистика, да и только!

И эта мистика сегодня – реальность, которую мы, сохраняя бесстрастность, выдумываем для себя сами! Вот они, горизонты, открытые взору – стали как на ладони! Ты свободен, иди куда вздумается, мало заботясь о завтрашнем, всегда рождающемся, неизвестном дне… Вдохновения столько, что мне его никогда не унять. Только что чувствовал усталость, а теперь – где она? Сгинула в один миг! Взглянув на открывающиеся с останца красоты, я мгновенно почувствовал вдохновение, прилив сил, и взгляд на действительность уже изменился… Возвратившись на дорогу, продолжаем теряться в голубоватых пространствах вместе с ней, и я счастлив брести по горной стране без особой цели, просто так, ради одного только созерцания её… Что этот мир без красот? Как можно жить в этом мире и не любить его? Как можно негодовать и испытывать неприязнь? Любовь к миру, жизни и природе – это самое естественное желание, которое только может быть… Не любить мир означает не признавать себя частью его самого! К сожалению, условия цивилизации учат именно пренебрежению к миру, прогресс подобен дуновению смердящего ветра, он гасит зарождение жизни не только в окружающем пространстве, но и в сердце человека. Древние, несомненно, умели любить лучше, чем мы, они жили другими понятиями – их восприятие действительности в большой степени, чем наше, состояло из созерцания гармоничных и красивых явлений… Как встречи с дикими животными, например – мимолетными знакомствами с чужой жизнью, иным, чего сегодня большинство из нас панически боится. Ия ещё раз убедился, что любви, как и всему остальному, нужно учиться – самому открывать мир для себя.

На ручье Кершор мы обнаружили следы жизнедеятельности геологов, затерянные во времени. Один туалет сохранился, вытянутым прямоугольником нелепо сереет на фоне открытых пространств. Отсюда дорога ведёт под уклон, Малая Лагорта уже видна. Но что это белеет в стороне? Приблизившись, различаем большие куски льда, выглядывающие из-за поворота ручья. Я, в предвкушении очередного грандиозного события, тут же сбрасываю ненавистный рюкзак. На этот раз Ваня тоже решается отправиться посмотреть, и в следующий момент мы уже пробираемся по камням к ручью. За поворотом разворачивается грандиозная панорама: на тёмных камнях возлежат, как тюлени, глыбы снега, оплавленные солнцем – будто облизанные, некоторые достигают размера пяти метров и более… А вдоль скального борта ручья протянулся, нависая обрывистой кровлей, глетчер высотой с пятиэтажный дом! Чего только не находим здесь, среди музея ледяных изваяний под открытым небом: животных и птиц, антропоморфные фигуры, самые изящные и непредсказуемые формы, вытравленные солнцем, выжженные им. Поток завлекает нас в ледяной сказочный город всё дальше, где высятся колонны, сияют арки, поднимаются ступени и пандусы! Кровля одной из таких арок просвечивает, лучи солнца застыли волшебными пятнами разной интенсивности свечения… Всё нами увиденное было, конечно же, замечательно! Ни один Уолт Дисней не сравнится. Сразу вспоминаются знаменитые слова Чехова: «А ещё жизнь прекрасна тем, что можно путешествовать». Даже о комарах успели позабыть…

По «городу» лазали часа три, прошли весь ледяной каньон – почти до самой Малой Лагорты. Потом, как только это стало возможно, вскарабкались на борт ручья, чтобы уже по верху возвращаться обратно. И тут я опять не верю своим глазам. Ещё ниже по Кершору стоит обитый толем дом! Дорога приводит именно к нему.

Наша радость не знала земных границ! Усталости снова как не бывало. Бежим вверх по дороге за рюкзаками, затем возвращаемся обратно. Дом приближается, вот, уже поблескивают синевою окошки! Рядом, на сплошной каменистой почве, оазисами группируются лиственницы, торчат можжевеловые кустики… Кершор после снежного каньона превратился в сильный поток, с рёвом прорывающийся к сжатой обширными галечными участками Малой Лагорте. Пересекаем его, зайдя чуть вверх по ручью – и всё, можно сказать, что мы дома! Откидываем приржавевшую к скобе дверную петлю и попадаем в прохладное помещение, одичавшие, соскучившиеся по уюту. В доме нас поджидают оленьи шкуры, на которых отдыхать так удобно, добротная железная печь и большой стол с керосиновой лампой на нём, много посуды и всякого скарба, на стене в качестве вешалки красуются рога. Даже небольшой запас продуктов нашёлся, и в нём кофе и три банки тушёнки!.. Можно себе представить, как мы были всему этому рады, получив приют и гостинцы от людей! Особенно, конечно, тушёнке, её у нас с самого начала не было, одно соевое мясо, которое мы по горсточке иногда добавляем в котелок, в большинстве случаев предпочитая экономить… Оглядевшись, выяснили, что люди не посещали жильё с февраля. Как таковых проезжих дорог сюда нет, а та, что приводит, местами даже фрагментарна. Значит, прилетает вертолёт. Кто-то наведывается в этот горный угол зимой, забираясь подальше о любопытных глаз, пострелять зверя и попить водки. Всё, это значит, что мы достигли самого отдалённого участка южной части Полярного Урала, преодолев наиболее легкий отрезок пути. Что будет дальше? Но не этот вопрос нас сегодня уже волнует.

Чтобы сварить обед, выбираем кастрюльку литров на семь и заполняем её на две трети макаронами. Я понимаю, что всего не съесть, но глаза заверяют в обратном. Как всё-таки дух человека слаб перед телом, вновь наглядно убеждаюсь я! Потребности организма диктуют нам определённые условия, и мы, как правило, безоговорочно подчиняемся им – ставим во главу угла значение обстановки, а не цели, и в результате не сдвигаемся с мертвой точки. Почему-то забываем столь броскую очевидность, что тело – это всего лишь физическая оболочка, что оно не вечно, что не сегодня-завтра оно умрёт. Можно подумать, будто весь человеческий мир и существует только затем, чтобы развивать только материальное представление о жизни! Ведь всё вещи в нём играют роль поддержания в первую очередь нужд именно телесных, хотя куда как интереснее жить для души – непредсказуемо, с приключениями, когда каждый новый день становится не похож на вчерашний. Приспосабливаться умеет и амёба, и я не приму мысли, что человеческая жизнь подобна ей! Человек способен именно на нестандартные поступки, противоречащие порядку вещей и порой – здравому смыслу: он не зверь, целиком зависящий от лесных угодий, не кедровка, раз и навсегда облюбовавшая место кормёжки, и не полярная крачка, совершающая ежегодные миграции по двадцать тысяч километров в одну сторону; он – исключение из правил. Да, человеку не принадлежит мир оленьих или чьих-либо других троп. Но он может обходиться без них. И в этом его несравненный талант.

Странно, правда? Значение человеческой ограниченности сразу предстаёт в новом свете. Да, человек чужд миру природы, но в глубине своей души он способен на нечто трансцендентное по отношению к ней. В том числе и тело его, столь ранимое и хрупкое, может быть полезным, перестанет быть обузой и начнёт помогать закалять человеческий дух, делать его сильнее. Вы скажете: «Нет уж, они совсем не нужны, эти мучения! И без них в жизни проблем хватает. Незачем придумывать себе дополнительные трудности». Но мне кажется, что такова и должна быть жизнь. Настоящая жизнь! Полная естественного восторга, пассажей изящества, жажды, подобной состоянию влюблённого… Чтобы каждый новый день нёс только радость, и лишь в крайнем случае грусть! Сомневаться здесь не в чем, потому что никакая другая жизнь не заменит вам таковой… Я бы оговорился – жизни «путешественнической».

Конечно, эти мысли не испортили мне аппетит, даже наоборот – все макароны, приправленные двумя банками прошлогодней тушёнки, мы умяли за обе щёки! И это были самые вкусные макароны с тушёнкой в моей жизни. После обеда умиротворённо залегли на лежанках прохладного дома. В желудке приятно отяжелело, двигаться больше не хотелось. «Однако, а недостаток пищи даёт о себе знать», – подумал я. И это когда до Кожыма остаётся ещё больше половины пути, а позади самая лёгкая его «дорожная» часть… Тут же меня снова охватывают сомнения, но я мгновенно пресекаю их. Сегодня мы не обездолены пищей и кровом, а что будет завтра – тогда и посмотрим! Мы взяли из дома столько провизии, сколько были в силах унести – сделали, что смогли, в остальном решив положиться на судьбу. Она же любит таких бродяг, как мы!

Жаркий день сходит «на нет», когда мы протираем глаза. Здесь, в природе, мне почему-то всегда легче просыпаться, чем в уютной домашней обстановке, в четырех стенах квартиры. Понежиться никогда не хочется, пробудился – и сразу вскочил, побежал к весёлому ручью. Так происходит, наверное, потому, что знаешь: спешить никуда не надо, проблемы не беспокоят, этот день будет принадлежать тебе и только тебе, и ты сможешь вдоволь подумать о жизни и обо всём, что тебя окружает, без каких-либо ограничений – насладишься им без остатка… Просыпаешься рано и без будильника – сам, идя навстречу прекрасному дню, которому ты всегда рад; пробуждаешься с желанием жить, а не с нежеланием идти на работу изо дня в день следуя по одному и тому же тёмному пути… Поэтому-то так приятно становится совершать даже самые мелкие действа, например, разводить костёр и справлять ужин, или бродить, собирая ветки и просто так изучая окрестности, разглядывая узорчатые письмена лишайников на камнях, насекомых, цветы и всё то, что обычно не замечаешь под ногами, чему не придаешь никакого значения… Видимо, биологический ритм человека не совпадает с ритмами прогресса, организм не успевает, да и не способен бесконечно себя перестраивать, и это нормально. Куда ненормальнее бежать сломя голову на работу и не принадлежать своим чувствам и мыслям. Вынуждаясь так делать, человек медленно убивает себя, тем временем как жизнь без излишеств – она всегда оказывается богаче и ярче! К чему человек привыкает в цивилизованном мире, подобием чего он становится? Страшно даже представить! Не принадлежать себе, что может быть хуже? Как будто из тебя вынимают душу и преподносят её на золотом блюде тому, что даже не оценит этого, потому что само не имеет души.