Текст книги "Детский недетский вопрос"

Марк Брикман

Марк Брикман – художник по свету музыкальной группы «Аквариум».

В начале передачи я должен сказать, что мы с Марком не однофамильцы. Марк – это мой дядя, поэтому обращаться друг к другу мы будем на «ты».

Первый вопрос относится к твоей профессии. 15 лет, мальчик: «Что такое кураж?» Я представляю себе театр без куража, когда актеры вывозят спектакль на профессионализме. Рок-концерт без куража я не представляю.

Отчего же? Бывает. Я видал и музыкантов, играющих «с холодным носом», видал и художников по свету, освещающих рок-концерты «с холодным носом».

А у тебя это было?

И у меня такое бывало тоже.

Так все-таки что такое кураж?

Это когда нос горячий.

Хороший ответ, но хочется расширенной версии.

Когда чувствуешь, что конкретно над тобой открывается окошко в небесах. Вот это – кураж.

Замечательно. 13 лет, мальчик: «Что такое творчество?» Твое творчество очень… специфично, скажем так. Творчество скульптора, фотографа, художника можно сохранить. А твое творчество рождается на сцене и умирает, когда выключается последний прожектор. Это даже снять невозможно, я много раз пытался.

Позволю себе не согласиться. В 2005 году была прекрасная серия твоих фотографий «„Аквариум“ в свете Марка Брикмана».

Но она все равно не передавала того, что я видел.

Любая съемка любого творческого акта не передаст полностью того, что происходит в процессе. Никогда такого не было.

А все-таки что такое творчество?

Это когда через дырку в небесах к тебе рука протянулась.

(Смеется.) Замечательно, Марик, тогда продолжим тему. 9 лет, мальчик: «Что такое талант и зачем он дается людям?»

Не уходя далеко от образа окошка в небе, отвечу так: талант – это когда небесная рука с тобой постоянно. А дается талант для того, чтобы другие люди видели, что эта дырка в небе есть и что, в принципе, она у каждого своя. Просто отнюдь не каждый голову наверх поднимает.

Это ответ. Поехали дальше. Вопрос из книги Михаила Дымова «Дети пишут Богу». Твой тезка Марк, первоклассник, спрашивает: «Может ли хватить детства на всю жизнь?»

Может. И я – тому пример. Речь не об инфантилизме, а о том, чтобы сохранить детский, ясный, незамутненный взгляд. У меня это получилось. Благодаря чему я могу заниматься тем, чем занимаюсь.

То есть тебе не мешает, что ты убеленный сединами ребенок?

Нет, не мешало никогда. Иногда я оглядывался на себя и спрашивал: «Ну чего ты делаешь-то? Мальчишка!», а потом думал: «Ну а что? Все нормально!»

Тебе можно только позавидовать! Тогда такой вопрос. 4 года, мальчик: «Кто такой дурак?»

Хороший вопрос. Дурак – это тот, кто застрял в мальчишестве, но не отдает себе в этом отчета. Или же можно сформулировать так: дурак не воспринимает жизнь адекватно.

Принимается. 5 лет, девочка: «Почему надо ходить только по дорожкам?»

Травку жалко.

А ты всегда ходишь по дорожкам?

Стараюсь, кстати.

А если подходить к вопросу не буквально, а философски?

Тогда наоборот, очень не люблю ходить по дорожкам и обожаю нарушать правила. Вот есть в моей профессии какие-то законы смешивания цветов, допустим, и я обожаю нарушать их. Иногда получается очень даже здорово.

То есть ты считаешь, что ребенку надо сказать: «Ходи не по дорожкам»?

Я бы сказал ребенку: «Ходи там, где ты считаешь нужным».

7 лет, мальчик: «Папа, а хорошо быть знаменитым?» Ты общаешься со звездами рок-н-ролла, наверняка имел возможность понаблюдать за ними.

Как правило, большинству знаменитостей поначалу это нравится. Потом мешает. Если это нормальные люди. Но, как говорится, noblesse oblige, положение обязывает. И артисту после концерта, когда уже ноги не ходят, руки отваливаются, все равно приходится тащиться на интервью.

А с твоей стороны, это удача – стать знаменитым – или нет?

В той степени, в которой я стал знаменитым, – это удача. Потому что, конечно, приятно, когда ты входишь в зал и идешь к себе за пульт, а тебя встречают аплодисментами и после концерта абсолютно незнакомые люди подходят и благодарят.

А стремиться к этому надо?

Конечно, надо!

9 лет, мальчик: «Что мы любим – сначала слова или сразу всю песню?»

Не могу ответить на этот вопрос конкретно по очень простой причине. Одному мальчику могут нравиться тексты, другому – музыка. А третий мальчик не слышит ни текстов, ни музыку, он воспринимает ощущение. Вот у меня все строится на восприятии ощущения – есть оно или нет. Сначала нужно ощутить всю песню целиком. Составляющие – это уже потом.

Стёпа, 2-й класс: «Почему, когда любишь, всё нравится, даже яичница?»

Любовь – это жизнь. Жизнь без любви – это полужизнь, послежизнь, может быть, преджизнь. Когда ты любишь, стало быть, ты живешь, а раз ты живешь, значит, тебе необходимы атрибуты жизни, в том числе и яичница.

Поехали дальше. 7 лет, мальчик: «Что такое дружба?»

Это когда вам друг без друга плохо, а друг с другом хорошо. Когда больше никто не нужен. О! Вот что такое дружба! Да, это абсолютное заполнение друг другом.

После рекламы 6-летний мальчик спросил: «Что такое неземное удовольствие?»

Для меня неземное удовольствие – это моменты творчества. Это, опять же, та дырка в небе, откуда тебе протягивается рука. Все остальные удовольствия земные.

Последний вопрос. 13 лет, мальчик: «Если существует судьба, что тогда зависит от человека?»

Знаешь, древнегреческие боги все до одного, вплоть до Зевса, боялись Ананке – Судьбу. Что же тогда зависит от человека?… От человека зависит выбор этой судьбы.

Человек выбирает судьбу? Это не предназначение?

Нет, предназначение – это совсем другое. Ты можешь жить и никогда не узнать своего предназначения. И с большинством людей как раз именно это и происходит, они не открывают свое окно в небе, понимаешь? А судьба – это то, что ты выбираешь в переломный момент жизни. От тебя зависит выбор твоей судьбы.

Это ответ. Спасибо.

5 июля 2012 г.

Владимир Войнович

Владимир Войнович – писатель, драматург.

Владимир Николаевич, в девяносто пятом году вы неожиданно стали художником. Начнем вопросы с этой стороны вашего творчества. 6 лет, девочка: «Ну каким цветом нарисовать себя?»

Я рисовать начал рано, едва достигнув пенсионного возраста. Впервые я нарисовал себя оранжевым цветом. Потом я его подправлял и пытался привести к более естественному оттенку, но у меня не получилось. Вот так оранжевый и остался.

А что случилось, почему вы ни с того ни с сего взяли кисточку и стали рисовать?

Впал в детство, вероятно. Если серьезно отвечать, то когда мне исполнилось 62 года, в один из дней я сел за компьютер и понял, что не хочу писать. Я даже сам удивился, потому что все эти годы не мыслил своей жизни без письма. А тут сижу и понимаю, что мне скучно. У меня есть замысел, я знаю, о чем писать, но как представлю, сколько миллионов раз надо тюкнуть по клавишам компьютера, становится просто неинтересно этим заниматься. Я стал смотреть на стены и увидел картину, которую подарили моей жене ее студенты. Они купили на Измайловском рынке натюрморт – розы на окне. Я смотрю и понимаю, что мне в этой картине что-то не нравится. А когда осознал, что именно, побежал в соседний писчебумажный магазин и купил ученический набор красок, семь маленьких тюбиков. Взял изменил фон, цветы не тронул, и увидел, что картина заиграла. Я так удивился! Тогда я попробовал сам себя нарисовать. И в процессе увидел, что мне удается передать мое нелепое сложение. Но пока я писал свой портрет, кончились белила. Но надо же доделать! Побежал в магазин, опять купил такой же набор тюбиков, дорисовал. А краски остались. Думаю: ну тогда надо еще что-то попробовать. И так все время: то краски оставались, то кончались некстати. И я просто сошел с ума. Три года не писал никакие буквы.

Вообще не писали?

Вообще. Где-то, может быть, маленькие заметки по ходу каких-то дел, но в основном писал только картины. Понимаете, они мне снились просто, я вскакивал ночью зарисовывать образы. Или снились те, которые я не кончил, и ночью приходило решение, как надо. Для меня самого это было неожиданно. А поскольку я писал маслом на бумаге, работы стопкой не сложишь, надо куда-то все раскладывать, чтобы сохло… И я гвоздями прибивал эти бумажки к стене. И, конечно, когда мои друзья, которые неделю назад были у меня, пришли и увидели эти завешенные стены, они не поверили, что это я написал. Сначала они говорили: «Ты что, с ума сошел?» Потом стали приглядываться: «Да, вообще ничего так». Потом пришла ко мне одна галеристка и говорит: «Я хочу вашу выставку». Я долго сопротивлялся, был уверен, что она предложила лишь потому, что знала меня в другом виде искусства. Но все-таки с большим страхом согласился.

Когда же открылась выставка, оказалось, что и зрители, и художники отнеслись ко мне как к живописцу гораздо снисходительнее, чем ко мне относились как к писателю. Вы даже представить не можете, как меня ругали литераторы, проклинали, говорили, что я бездарный, что я антисоветский, что я антинародный и все, что я пишу, окажется скоро на свалке истории.

Я потом понял, что в живописи гораздо больше возможностей. Дело в том, что в живописи можно быть примитивным художником и это будет кому-то нравиться, а в литературе нельзя быть примитивным писателем.

Вопрос, немного связанный с изобразительным искусством, я его очень люблю. Мальчик спросил: «Почему нельзя залезть в фотографию?» Если бы у вас была возможность оказаться в любой момент истории в качестве зрителя или участника, какое событие вы бы выбрали?

Я хотел бы присутствовать при своем рождении.

Зациклить ситуацию?

Да.

6 лет, мальчик: «А чего я боюсь?» А чего вы боитесь?

В шесть лет я боялся темноты. Я жил в деревне и, когда прочел рассказы Гоголя, страшно боялся, что выйду по известным делам ночью, а на меня нападут черти. А сейчас я даже не могу придумать, чего я боюсь.

Мальчик 8 лет спросил у мамы, когда они читали «Старика Хоттабыча»: «А почему Волька отказался от дворца?» Надо ли отказываться от дворца?

Если отвечать по-взрослому, то надо отказываться, потому что его обслуживание стоит очень дорого. Дворцы, вообще-то говоря, вышли уже из моды.

Я усложню задачу. Представьте, что вам предложили жить во дворце с обслугой, вам не надо его содержать. Просто живите во дворце и ездите в лимузинах. Вы согласились бы?

Это, конечно, соблазнительно, но если взять мой характер, то я бы стеснялся жить во дворце и ездить в лимузине. Я даже когда купил первый «Запорожец», то стеснялся прохожих, что я вот еду на машине, а они пешком идут. Понимаете? Поэтому во дворце мне тоже было бы жить неприятно.

Хорошо. Сейчас мы немного поменяем формат, и перед детским вопросом я буду приводить цитату из ваших книг. Ставить ее в контекст вопроса. Вот первая цитата: «Я честью дорожу, но совесть ставлю выше». И к ней два вопроса. 9 лет, девочка: «Что такое совесть?» и 3 года, девочка: «Что такое честь?»

У меня был спор с одним известным публицистом о необходимости дуэли Пушкина с Дантесом. Мой собеседник говорил, что не жалеет о смерти Пушкина, поскольку тот отстоял свою честь. А я говорил, что гибель поэта была напрасна и жаль, что сам Пушкин инициировал эту дуэль, поскольку я совесть ценю выше чести. Для меня честь – вид гордыни, бывает много ложных случаев, когда человечку кажется, что задели его честь. Честью надо дорожить, но именно совесть – то чувство, которое помогает человеку оставаться человеком.

Например, я помню, как говорили про академика Сахарова. У него было три Звезды Героя Соцтруда, он все получал – пайки, квартиры, дачи, машины… И он, значит, от всего этого отказался. Ну ненормальный просто человек. Так многие считали. А я думаю, что человек, который равнодушно наблюдает несправедливости жизни и которого совесть не мучает от того, что он молчаливый безвольный свидетель чужого горя, я думаю, что этот человек урод.

Еще одна ваша цитата: «Еврей в умеренном количестве – полезный элемент общества». 9 лет, мальчик: «За что не любят евреев?»

Есть много людей, которым важно кого-нибудь не любить. В первую очередь по причине их собственных страхов. И они думают, что есть некие люди, от которых идет зло, опасность. Кто эти люди? Ну, например, евреи. Вы знаете, к евреям разное отношение. Мать моей первой жены, деревенская темная женщина, говорила: «Евреи хорошие люди, но название у них противное». Вот.

А еще был случай в армии. Я учился в школе авиационных механиков, и у нас были политзанятия. И в 1952 году, в разгар государственного антисемитизма, один из наших курсантов, накаленный сообщениями о врачах-убийцах, встает на политзанятии и говорит: «Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос, – он такой правдолюбец был. – Скажите, а почему у нас в Советской стране евреев не расстреливают?» Тогда политрук смутился, потому что идеология была еще все-таки другая. Он говорит: «Ну, понимаете, евреи бывают всякие. Евреи бывают плохие, но бывают и хорошие, трудящиеся». И тут один из наших курсантов говорит: «Как, например, Войнович». И тогда этот курсант Васильев, который задал вопрос и точно знал, что моя мама еврейка, я никогда этого не скрывал, хотя считался русским, курсант Васильев покраснел и говорит: «Войнович не еврей». То есть этот молодой человек готов был расстрелять всех евреев, кроме тех, кого он знал. Понимаете?

Или как-то моя мама говорила с соседкой, и что-то зашла речь про евреев, что они, мол, кровь христианских младенцев используют в маце. И соседка без зла, как-то обыденно считала, что это правда – ну, у евреев такая привычка. Для мацы им нужна кровь христианских младенцев…

Ну надо.

Вот так, да, понимаете? Но все эти легенды сейчас сходят на нет.

Еще цитата: «Жанетта немедленно оценивает написанное по однобалльной системе. Гениально! – говорит она». 8 лет, мальчик, вопрос из книги Михаила Дымова «Дети пишут Богу»: «А какие бы ты поставил мне оценки за жизнь?» Какие бы вы себе поставили оценки за жизнь?

Я бы поставил себе тройку с плюсом.

А что так?

Конечно, я старался писать по способности и жить по совести. Но есть поступки, которые я совершал зря, несправедливо обижал людей… В общем было, да.

4 года, мальчик: «Я хочу быть собакой с хвостиком. А ты кем хочешь быть?» Представьте себе, что случилось чудо. Вы можете прожить еще раз новую жизнь. При этом у вас остался опыт уже прожитой жизни, и повторить ее нельзя. Кем бы вы стали?

Конечно, я постарался бы свою жизнь как-то иначе построить. У меня детство было сломанное. Знаете, будучи подростком 13–14 лет, я торговал папиросами на рынке. Как ни странно, я, может быть, пошел бы по этой линии. Я довольно успешно торговал папиросами, но в нашей семье торговля считалась чем-то ужасным. Я считаю, что бизнес – это тоже художественное дело, которое дает возможность всяких придумок, а не только заработок и яхты.

То есть вы занялись бы бизнесом?

Да, открыл бы какое-то предприятие, сделал его успешным – это тоже художественная задача. Бизнес – это вид искусства.

Еще немного про чудеса. 6 лет, мальчик: «Купим волшебную палочку?» Представьте себе, что у вас появилась волшебная палочка. Но она одноразовая. Что бы вы сделали?

На это отвечу анекдотом. Поймал дед золотую рыбку. Она спрашивает: «Что бы ты хотел?» Первое желание – превратить воду из реки в водку. Ну ладно. Второе желание – сделать море из водки. «Ну а третье-то желание?» – спрашивает рыбка. Дед думал-думал и говорит: «Ну, давай еще бутылку». Так что я даже не знаю. Одно желание? Я бы сошел с ума просто, растерялся оттого, что так много желаний и одна палочка. Может, я бы ее сломал и выбросил. Вот.

Хорошо. Давайте подойдем с другой стороны к этому вопросу. Мальчик увидел на небоскребе огромный номер телефона какой-то компании и спрашивает: «Папа, это телефон Бога?» Представьте себе, что вы звоните Богу. Что бы вы ему сказали?

У меня есть ответ. Я бы спросил у него: «Зачем ты создал такой жестокий мир? Жестокий мир, где все пожирают всех. Где столько коварства, подлости и жестокости. И если ты действительно управляешь всем, то почему ты это не исправил?»

Интересно, как ваш вопрос Богу совпал с вопросом девятилетней девочки-аутистки. Она тоже хотела знать, почему мир такой жестокий. И та же девочка спросила: «А кому можно верить в этой жизни?»

Люди как раз и проверяются тем, можно им верить или нельзя.

А вы доверяете людям?

Доверяю, но не всем. Не могу сказать, что я слишком доверчив. В быту – да, и много раз попадал впросак. Но поскольку я вырос в обществе, где было много лжи, и лицемерия, и ханжества, меня это сильно разочаровало в жизни. Поэтому в целом у меня мало доверия к людям, за исключением узкого круга друзей, которым я всегда доверял абсолютно.

14 лет, мальчик: «Все ли можно простить, или есть вещи непростимые?»

Вы знаете, меня часто спрашивали, простил ли я своих обидчиков, тех, кто клеветал на меня, кто способствовал запрету моих книг, моему исключению из Союза писателей. Нет, я их не простил, потому что для этого им надо попросить у меня прощения. Вообще я склонен всегда прощать. Но если человек не просит прощения, то нет. И, конечно, есть вещи непростимые. Жестокость. Предательство. Подлость.

6 лет, мальчик и 34 года, мальчик: «Что такое любовь?»

Мне сейчас 85, и я тоже могу спросить, что такое любовь. Не знаю, не могу сформулировать. Но зато я в своей жизни узнал взаимную любовь к животному. У меня был гусь, который меня обожал.

Гусь?

Гусь. Обыкновенный гусь. Он ходил за мной, как собака. Там, где мы жили, было много гусей. Они паслись огромными стадами в тысячу голов. Вот и мой гусь ходил среди них как равный. Но стоило мне крикнуть «Гуля, гуля!» (его так звали), он бросал их всех и, хлопая крыльями, несся ко мне. Он залезал ко мне на колени, лез клювом мне в ухо. Такая у нас была любовь.

7 лет, мальчик: «Папа, а хорошо быть знаменитым?»

«Быть знаменитым некрасиво», – сказал Пастернак.

Да, да, да.

Приятно быть знаменитым, когда тебе надо решить дело и вдруг незнакомые люди берутся помогать. Но когда подходят на улице и говорят: «Позвольте пожать вашу руку», – или что-то другое, это настораживает. Приятнее ходить по улице совершенно инкогнито.

А вам удается?

Я сейчас редко выступаю по телевидению, поэтому удается. Когда меня часто показывали, в какой-то момент я даже начал скрываться. Однажды я зашел в магазин, и какая-то женщина заметила, толкнула локтем мужа: «Смотри, смотри», и они начали ходить за мной по отделам. Или как-то я, помню, шел по Москве. Девяностые годы, я только приехал из-за границы, меня много показывали. И вот я иду, меня узнает какая-то пара, и он говорит ей: «Смотри, Войнович. И без охраны!», хотя у меня охраны никогда не бывало. Я не знал, что это такое.

А в вашей жизни был момент звездной болезни?

Вы знаете, нет. Был разве что один случай. Когда напечатали мою первую повесть, я возгордился немного. И, встретив приятеля-актера, пренебрежительно и коротко с ним поговорил. И когда уходил, спиной чувствовал, что он на меня удивленно смотрит. Мне тут же стало так стыдно, и я впредь старался такого поведения избегать. Так что не думаю, что звездная болезнь мне вообще свойственна. И я не хочу выглядеть в вашей передаче лучше, чем я есть. Я не зазнайка.

7 июня 2018 г.

Рубен Гальего

Рубен Давид Гонсалес Гальего – писатель и журналист.

В начале разговора я хочу прочесть биографию гостя сегодняшней передачи. В 1968 году Аврора Гальего, дочь генерального секретаря коммунистической партии народов Испании, родила в Кремлевской больнице двойню. Первый ребенок умер на 10-й день после рождения. Второй, как ей сказали, умер через полтора года. На самом деле его отправили в детский дом для инвалидов. Гальего побывал в различных детских домах и домах для инвалидов практически по всему Советскому Союзу, где испытал на себе голод, боль и унижения. Все это он описал в своей книге «Белое на черном». В 2001 году во время съемок реалити-шоу он встретился с матерью в Праге и остался в Европе. После этого жил в разных странах Европы. В 2007 году переехал в США, с 2014 года живет в Израиле. Женат третий раз. Имеет трех дочерей. Книга «Белое на черном» удостоена в 2003 году литературной премии «Букер – Открытая Россия» за лучший роман на русском языке. Книга переведена на 29 языков мира.

Рубен, до того как мы обратимся к детским вопросам, хочу спросить: тебе дали имя при рождении?

Нет. Я родился в 1968-м, а свидетельство о рождении сделано в 1975 году.

То есть тебя до 1975 года как будто бы не было?

Ну конечно.

Почему тебя не назвали?

Не знали: выживет ребенок, не выживет. Я потом Аврору спросил: «Как ты меня называла?» – «Никак. Просто малыш». Первый умер, второй умирал. Отвезла в больницу, и все. А там не знаю, как они меж собой называли.

Ты знал, кто твои родители? Что твой дед генсек компартии народов Испании?

Знаешь, как это было? Сидим мы в интернате перед телевизором… Ну, кто сидит, кто лежит, кто висит. Разные все – ходячие, неходячие. И показывают моего дедушку. И мне говорят, мол, вот твой дедушка пошел. Я говорю: «Ребята, если бы это был мой дедушка, я бы с вами тут баланду не хлебал». А дедушке меня не показывали до того момента, пока не начались выборы в первый парламент Испании, куда он избирался. При моем рождении он попросил эвтаназии для ребенка. Это ему припомнили. Ведь все иностранные коммунисты увозили своих инвалидов на родину. А тут ему показали мою фотографию с надписью «Отличник, лучший ученик школы». То есть одно дело, если ребенок бессловесное существо. И другое дело, когда он разумный. Представляешь, испанцу сказать, что он внука бросил? Все, его карта бита, он уже не генсекретарь. Так его взяли в тиски, и он делал все, что ему говорили с советской стороны. Держали в заложниках.

Невероятная история! Знаешь, я перед интервью выбирал, с какого детского вопроса начать, и хотел оттолкнуться от цитаты из твоих книг. Я прочел «Белое на черном», «Я сижу на берегу», принялся за «Вечного гостя» и только в последней главе этого романа нашел то, что искал. Я процитирую самое начало главы, и все станет понятно. Итак, книга «Вечный гость», глава «Глупые вопросы».

«Так получается, что сначала, в детстве, приходится задавать глупые вопросы. Потом, с возрастом, приходит наглая уверенность, что способен на такие вопросы более или менее убедительно ответить. Отвечать не хочется, но надо. В какой-то момент отчетливо понимаешь, что спрашивают всерьез и спрашивают именно тебя. Все нормально. Я стал взрослым. Я занял место тех, кто был до меня. Взрослые дяди и тети из моего детства еще живы. К счастью, живы те, кто отвечал когда-то на мои детские вопросы. Но тогда, много лет назад, они отказывались отвечать прямо. Кивали друг на друга или на литературных классиков. Сейчас они, наверное, стали мудрее. Сейчас они, может быть, знают ответы лучше, чем раньше. Но их ответы не удовлетворяли меня тогда, не удовлетворят и теперь. Я ведь тоже стал мудрее. Я люблю глупые вопросы. Глупые вопросы заставляют задуматься. И я люблю приглашать людей задуматься».

Ты знаешь, это один в один описание нашей передачи «Детский недетский вопрос»! И вот после этого фрагмента идет фраза: «Что такое любовь?» И в книге ты даешь объяснение. Так вот этот вопрос теперь задают тебе два мальчика – 6 лет и 34 года. Что такое любовь?

Любовь – это желание, чтобы был другой человек. Как самая наивысшая ценность. Все остальные любови не важны. То есть желания, чтобы была яхта, пароход, – все ерунда. Главное, чтобы был человек. Когда ты очень-очень хочешь, чтобы был человек, это любовь. Вот так вот.

3 года, мальчик: «Нужно ли верить в сказки?»

Конечно. Нужно верить в сказки и нужно придумывать сказки. Сказка нужна для того, чтобы рассказать кому-то маленькому иногда приятные, а иногда неприятные вещи. Но вблизи ответственного взрослого. Сказки, если задуматься, в большинстве своем страшные. Поэтому важно, чтобы взрослый перевел ребенка через сказку, держал его в этот момент за руку.

Какая твоя любимая сказка?

«Стойкий оловянный солдатик». Олова немножко не хватило, понимаешь?..

Сейчас я задам вопрос, который часто звучит в передаче. Но добавлю к нему литературный контекст. 13 лет, мальчик: «Если существует судьба, то что тогда зависит от человека?» Представь, что в одной из твоих книг будет глава под названием «Судьба». Назови первую фразу этой главы.

Нет никакой судьбы.

На этом глава закончилась?

Нет, дальше я сказал бы следующее. Знаете, как катятся бильярдные шарики, когда ударишь по ним кием? Теоретически мы можем просчитать их движение и обратным ударом собрать в треугольник. На практике не получится. Так и судьба. Мы не можем две секунды просчитать, не то что всю жизнь. А судьба – это что-то такое величественное. Я вообще не люблю величественных слов. Ерунда это все.

9 лет, мальчик: «Что такое Бог?»

Бог – это кто-то очень хороший, но мы не знаем, где он.

А ты, веришь, что он есть?

Ну, должен быть. Даже если его нет, пусть будет. Зачем люди живут тогда? Салата вкусно поесть и ради других потребностей? Ну это скучно. Пусть Бог хоть на 5 минут, но будет. Сейчас, в нашей передаче.

В твоих книгах постоянно встречается определение «добрый человек». Ты пишешь: «Это нянечка, она добрый человек. Это истопник, он добрый человек». 7 лет, мальчик: «Что такое добрый человек?»

Там есть два рефрена. Добрый человек и хороший человек. Добрый – значит, способный давать.

А что такое хороший человек? Вопрос задает девочка 8 лет.

Это тот, кто к тебе хорошо относится. Если он к тебе плохо относится, значит, он плохой.

То есть это понятие относительное?

Да, конечно относительное. Мы для кого-то хорошие, для кого-то плохие.

5 лет, девочка: «А вы хороший человек?»

Да.

Почему?

Потому что я во всех вникаю. Для выживания мне нужно было понимать, как действует другой человек. То есть у меня прокачана эмпатия больше, чем у многих. Понимаешь, я стакан воды не смогу взять без того, чтобы ты мне его дал. Значит, мне нужно в тебя вникать. И я вникал, вникал, вникал в посторонних людей все эти годы. И стал хорошим.

5 лет, мальчик: «Как люди становятся плохими?»

Зависит от условий, в которые люди поставлены. Если условия позволяют выбрать, хорошо поступить или плохо, человек поступит хорошо. А если он поступил не хорошо, значит, условия были неподходящие.

3 года, девочка: «Что такое честь?»

Честь – это следование неким правилам. Дуэльная честь. Честь мундира. Честь положения. Если человек следует этим правилам, его называют честным, не следует – значит, бесчестный.

А почему надо следовать правилам?

А не всегда это нужно. Я бы не сказал, что я честный человек. Я эти правила меняю каждый раз. Идем дальше.

Хорошо, дальше. 5 лет, мальчик: «А друг – это работа?»

Нет.

А что такое друг?

Друг – это ситуация.

То есть сегодня друг, завтра не друг?

Нет, нет. Друг – это ситуация, потому что в тяжелых условиях легче различить, кто друг, а кто враг. Если вы приветливо поздоровались, это еще не дружба. А если одну баланду ели и до сих пор встречаетесь, разговариваете – это друг.

Ну, вы баланду ели, потому что судьба свела.

Кто-то вместе баланду ел, а кто-то под подушкой колбасу в одиночку жрал, знаешь. А в удобных обстоятельствах все такие милые и пушистые. Их же не ставили перед выбором. И они говорят тебе «my friend», но это ничего не значит.

То есть ты подтверждаешь фразу «Друг познается в беде».

Ну, я бы сказал, в долгой такой беде. Не в краткосрочной.

5 лет, мальчик: «А вы видели стр-р-рашное?» Я этот вопрос задавал часто, но даже представить себе не могу, что видел ты в своей жизни. То, что описано в книге, подозреваю, далеко не все. Что самое страшное ты видел в своей жизни?

Я написал милую, хорошую, добрую книгу.

Это «Белое на черном» добрая книга?..

Да. Возьми любую ситуацию из этой книги и умножь на 10 – тогда поймешь, как было в реальности. Было страшнее. Но человек может усвоить только 6 % чужого негативного опыта.

Почему 6 %?

Больше – никак, у тебя крыша поедет. Начнешь книжку рвать или в окно прыгать.

Почему книга называется «Белое на черном», а не «Черное на белом»?

Я пишу белым. Я пишу светлым. Я в каждой ситуации нахожу положительное. Нахожу что-то радостное.

4 года, девочка: «Что такое красота?»

Красота – это соответствие пазла. Это когда вилка подходит к розетке. Когда платье подходит к туфелькам. Когда внешность подходит к мысли. Все, что подходит, все, что соответствует, красиво.

4 года, мальчик: «Кто такой дурак?»

Дурак – это человек, который идет вперед, не заботясь о последствиях.

А ты всегда думаешь о последствиях, когда принимаешь решения?

Да, всегда.

Вопрос писателю. 8 лет, мальчик: «Зачем читать книги?»

Книги дают нам возможность сопоставления знака. Когда ты еще маленький, лет до 30…

Хорошо сказано.

…ты должен соединять знак и объект. Два знака, три знака, четыре. Из простых конструкций создавать сложные. Из букв – слова, из слов – предложения, из предложений – текст и так далее. И только написанные знаки – это те знаки, которые мы соединяем по своей воле в голове. И когда мы их соединяем, мы становимся умнее. Это обучение своего ума. Ум ведь глупый, его надо учить.

Какая прекрасная фраза! Едем дальше. 5 лет, девочка: «А кто придумал твою работу?» Почему ты решил стать писателем?

Я ничего не решал.

У тебя же техническое образование, ты совершенно другим зарабатывал на жизнь.

Я эмигрировал. В чужой стране у меня был только компьютер. Кому нужен компьютерщик, не знающий языка, в очень плохой ситуации, даже без коляски? Ты на меня сейчас смотришь, и я такой сытый и смелый. А тогда я был голодный и передо мной лежала только клавиатура. Что я мог сделать? Книгу и сделал.

А вообще ты попадаешь в писатели, когда тебя выгоняют со всех других мест. Писатель – самая низкооплачиваемая работа в мире. И это работа с отсроченным результатом. Когда ты пишешь, тебе ничего не платят. Потом тебя публикуют и тоже ничего не платят. А потом в какой-то момент, если звезды правильно станут, ты получаешь гонорар.

5 лет, мальчик: «Кому нужно уважение? Где его покупают?»

Уважение не нужно никому. Уважение как место в иерархии само складывается из твоих поступков. А купить уважение можно, но не за деньги, а, как ни странно, самим уважением. Больше это не конвертируется никак. Только уважением на уважение.

Вопрос, с которого часто начинается передача, сегодня будет в середине. 3 года, мальчик: «Кто я?»

Кто я? Человек, мужчина, русский писатель. Именно в такой последовательности.

А если метафизически отвечать на этот вопрос? Что такое я?

Ну, это такое нечто, которое при раздаче карт получило на руки западло. Вот это я.

13 лет, мальчик: «Что такое успех в жизни в мире взрослых?»