Текст книги "Операция «Вурдалак»"

4

Камуфляж Зоны был сработан на славу. Никому и в голову не приходило, что под жилгородком, от штаба до радиоточки в одну сторону и до химзавода в другую, глубоко под землей скрывается суперлаборатория КГБ.

Вряд ли кто мог догадаться, что заходящие каждое утро в штаб симпатичные прапорщицы, степенные капитаны и майоры – это профессора, доктора наук и ассистенты. Спустившись под землю и сменив мундир на белые халаты и спецодежду, они приступали к опытам, порою приводившим в трепет их самих.

Создатели лаборатории преследовали множество целей. Основные из них заключались в разработке химических, бактериологических и биофизических методов и препаратов, пригодных к тайному использованию для контроля над поведением человека. В идеале мечталось создать универсального человека-робота, супермозг, способный решать задачи, недоступные ни людям, ни компьютерам. Проводились исследования по биологии, физиологии и психологии человека, исследования по массовому воздействию на толпу. Один из психотерапевтов, впоследствии прославившийся своими телесериалами массового гипноза, участвовал в этих исследованиях. Через несколько лет после описываемых событий он сумел проверить свою теорию на миллионной зрительской аудитории. И установки он получал именно из Зоны.

Здесь проводились испытания психотронных генераторов, способных воздействовать как на отдельного человека, так и на толпу. Разрабатывались программы по использованию генераторов в парламентах, конгрессах, военных коллегиях потенциального противника. О народе тоже не забывали. Создавались различные программы для подавления толпы, для нагнетания напряженности, для взрыва психической энергии и необдуманных действий.

Нельзя сказать, что сама идея тайного контроля над мозгом человека была продуктом именно двадцатого века. Подобные поиски велись в разные времена и в разных странах. В России они начались еще в царские времена и курировались контрразведкой Генерального штаба. Этому серьезному департаменту необходимы были новые надежные методы допросов пойманных вражеских агентов. Физические пытки зачастую оказывались непродуктивными: арестованные умирали, унося с собой в могилу ценные сведения, так и не успев поделиться знаниями с господами из следственного отдела. Первые исследования основывались, главным образом, на использовании наркотических веществ.

Октябрьская революция приостановила эти изыскания, правда, ненадолго. К двадцать второму году умные головы начали понимать, что теория о всесильности воспитания и перевоспитания человека, мягко говоря, не срабатывает. Необходимы были иные, более надежные способы создания нового человека, который служил бы идеальным винтиком в машине тоталитарного государства.

Начался новый виток научных разработок. Архив спецслужбы достался в наследство ЧК в целости и сохранности. Поначалу работа шла медленно и не приносила ощутимых результатов. Сказывались законодательные ограничения, не хватало образованных и в то же время достаточно идейных для такой работы кадров. Почти не было подопытного материала.

Положение в корне изменилось к тридцать девятому году, когда благодаря постоянным заботам Берии – крестного отца институтов-зон – в лабораторию Мозга, расположенную к тому времени в лагере особого режима, поступили кадры из числа репрессированных. Они готовы были изобрести хоть вечный двигатель, лишь бы не попасть на лесоповал.

Во время войны лаборатория работала с особой нагрузкой. Количество исследуемых тем увеличилось в несколько раз. Кроме того, с победой Советской Армии появилась надежда почерпнуть что-то новое из документов немецких и японских лабораторий смерти. Но оказалось, что мы не только не отстаем от поверженного противника, но по некоторым вопросам даже ушли вперед.

После смерти Сталина и Берии исследования, естественно, не закончились.

В семидесятые годы встал вопрос о создании новой лаборатории с отдельным «опытным производством».

После долгих дебатов в шестьдесят восьмом году рядом с одним из бесчисленных закрытых номерных городков «арзамасского куста» начали строить единый центр. Вся арзамасская зона была закрыта и находилась под контролем, под боком располагалась сырьевая база – Дзержинский химический гигант и Арзамасский ядерный комплекс. Зеки, работавшие на вредных производствах, были дешевым подопытным материалом. Зона органично вписалась в данную местность, не привлекая особого внимания.

Через пять лет объект уже работал на полную мощность и выпустил «первенца» – человека-робота.

Подобные исследования проводились и в других странах. В США, например, с пятьдесят третьего по семьдесят третий год шла операция ЦРУ по разработке химических и биологических препаратов, именуемая «МК-ультра». Операция была рассекречена и наделала много шума на Западе. Особенно отличился Национальный институт душевного здоровья на базе Научно-исследовательского центра по изучению наркотиков в Кенсингтоне, штат Кентукки. Там широко использовали препараты, вызывающие галлюцинации, наркотик ЛСД и т. д. В то же время серьезные наблюдатели отмечали, что на поверхность всплыла лишь вершина айсберга.

Советскому Союзу в смысле рассекречивания повезло больше, и не потому, что программы были менее масштабными. Просто сказались преимущества закрытого общества и государственного контроля над информацией.

5

Вертолет мягко опустился на бетонную площадку. Немного одуревшие от вибрации и гула пассажиры один за другим неуверенно сходили по трапу. Прибывших было трое: полковник Саблин, доктор Бережная и ассистент Еремеева. Их встречали начальник Зоны и начальник Особого отдела.

Пока солдаты возились с багажом, вся компания разместилась в «рафике». За руль сел Зотов. Успев с каждым познакомиться еще на посадочной площадке, он сразу приступил к делу:

– Прежде чем вы вольетесь в наш дружный коллектив, я обязан провести с вами небольшой инструктаж, хотя вас уже должны были ввести в курс дела на пункте переподготовки. Тем не менее мы должны соблюдать все формальности.

– Это касается только вас, милые дамы, – вставил Набелин.

По дороге к городку майор напомнил новичкам о некоторых особенностях жизни в Зоне. Прибыв на место, они разделились: Набелин с женщинами прошел в свой кабинет, а Зотов повел Саблина в гостиницу.

Когда вошли в номер, Саблин, задвинув чемодан под кровать, подошел к столу, налил воды из графина, предварительно осведомившись о ее свежести, и залпом осушил стакан.

– Наконец снова живу, – выдохнул полковник, растянувшись в кресле. – Не могу летать, а тут сразу с самолета на вертолет. Я после этих полетов, как с похмелья – бочку воды могу выпить. – Он неожиданно улыбнулся: – Ну, как у вас дела?

Зотов одарил его ответной улыбкой, прекрасно зная, что коллега не так прост, как это может показаться с первого взгляда. За время службы Дмитрий встречался с Саблиным два раза и успел составить о нем собственное мнение.

Петр Александрович был штабным работником. Умный и хитрый, он на первый взгляд казался ревностным служакой. Его служебная карьера напоминала лестницу, круто уходящую вверх. Женщины и начальство любили его, так как он всегда знал, что им надо, и умел это преподнести в нужной для себя форме. Еще в Москве, прочитав копию доклада майора Зотова, полковник ничуть не удивился, ибо знал, что с этим объектом надо быть начеку. Он вылетел из Москвы, получив письменный приказ расследовать убийство максимум за три дня и устное распоряжение – не поднимать много шума.

– Отдыхайте, Петр Александрович. Я зайду за вами без четверти восемь, – сказал Зотов, пытаясь перенести дела на потом.

– Нет-нет, – замахал руками Саблин. – Мне нужно всего пятнадцать минут, чтобы побриться и принять душ. После этого мы поговорим. А пока посмотрите вот это…

Он открыл дипломат и, вытащив отпечатанный лист бумаги, протянул его Зотову. Это была копия личного дела «экземпляра» из шестой камеры. В деле говорилось, что заключенный, убивший лейтенанта, был его школьным другом. После окончания десятилетки их дороги разошлись: Макарин поступил в школу КГБ, а Кудряшов, совершив несколько изощренных и жестоких убийств, был приговорен к высшей мере наказания.

Зотов вздохнул и сел на диван. Из ванной комнаты доносились кряхтение и фырканье полковника.

– Итак, Дмитрий Николаевич, – произнес Саблин, выйдя из ванной и кивком указывая на документ, – что вы на это скажете?

Майор пожал плечами:

– Это объясняет только то, зачем лейтенант поплелся в отсек и открыл дверь именно этой камеры.

– А по-моему, это объясняет и все остальное. Ваш лейтенант оказался слишком любопытным и недисциплинированным, а может, просто плохо проинструктированным, ведь он новичок в Зоне.

– Я не собираюсь снимать с себя ответственность и готов понести наказание, как положено…

– Ну-ну, не дуйся, – перебил его полковник, переходя на «ты». – Я приехал вовсе не для того, чтобы ругать тебя или топить перед начальством. В управлении тебя ценят и уважают и не хотят терять прекрасного работника. Меня прислали выявить ошибки, если таковые имеются, и разобраться, является ли происшествие несчастным случаем или за этим что-то скрывается. Хотя руководство считает это чистой случайностью.

Зотов понял намек и на «прекрасного работника», и на «выявление ошибок», и на «случайность», но покачал головой:

– Убийство не случайно.

Он отдавал себе отчет в том, что эти слова осложнят ему жизнь, но даже представить не мог, насколько.

– Гм-м, интересно. Слушаю тебя. – Полковник уселся в кресло и с усмешкой посмотрел на Дмитрия.

– Макарин, видимо, увидел школьного друга, когда того пересылали из лагеря в лабораторию. Спустившись в отсек, он открыл камеру и… О чем они говорили, что между ними произошло, почему Кудряшов зверски разделался с ним…

– Да все очень просто! – воскликнул Саблин. – Во-первых, «экземпляр» был не подготовлен, поэтому невозможно предугадать, что происходило в его мозгу. Во-вторых, в него закладывалась общая программа уничтожения. В-третьих, Кудряшов и без нашей подготовки был убийцей-садистом. Он некоторое время сидел в камере смертников и вдруг увидел перед собой охранника, вот и убил его. А если Кудряшов узнал приятеля, то у него могло возникнуть и чувство обиды, зависти, злости…

– Именно на такой ход мыслей и рассчитывал преступник, – перебил его Зотов.

– То есть…

Дмитрий передал ему папку с материалами расследования. Изучив ее, Саблин явно загрустил. Он понял, что дело начало принимать серьезный оборот.

– Ну хорошо, – произнес полковник. – А ты понимаешь, под чем сейчас подписываешься? Получается, что кто-то проник в лабораторию, наплевав на всю нашу хваленую сигнализацию, и пока она молчит, как будто специально для того и сделана, этот мерзавец занимается там бог знает чем. А ты, начальник Особого отдела, ни хрена не знаешь.

Саблин грозно нахмурился, закурил и отвернулся к окну, соображая, как теперь будет выкручиваться перед начальством.

– Кого ты подозреваешь? – спросил он после не которого молчания.

– Троих. Мизина, Черкова и Куданову.

– Черт возьми! Все – уважаемые ученые! Цвет советской науки! Сволочи…

Зотов сделал вид, что не услышал последней реплики, и улыбнулся:

– Офицеры охраны, как вы понимаете, исключаются, так как они не могут знать закодированного сигнала для управления зомби. У директора и начальника Зоны алиби. Седой до утра дулся в карты в теплой компании, а Набелин был на рыбалке и подъехал лишь к обеду. Оба наших зама в отпуске.

– Давай про интеллигенцию.

– Профессор Черков и доктор Куданова до трех часов ночи сидели на квартире у профессора…

– Любовью занимались?

Дмитрий хмыкнул, вспомнив недавний разговор с Набелиным:

– Нет, наукой.

– Хорошо, остался один Мизин.

– Судя по докладу на центральный пост, профессор ушел из лаборатории в девятнадцать пятьдесят, то есть примерно за пять часов до смерти лейтенанта. Задержка Мизина на работе не вызывает подозрения, так как год назад Седой ввел свободный график для научных работников. Он считает, что профессора, как поэта или музыканта, муза, то есть идея, может посетить в любое время дня и ночи. За графиком их работы никто не следит, судят лишь по конечным результатам.

– Это я знаю, как и то, что Седой – большой демократ. Распустил дармоедов.

Зотов пожал плечами:

– График проверить легко, что я периодически и делаю. Достаточно просмотреть записи в «центральной». О каждом входе в бункер и выходе из него дежурный офицер сообщает старшему дежурному. Данные автоматически заносятся в компьютер. Уничтожить или изменить их практически нельзя: эти сведения хранятся не только в машинной памяти, но и в сменном журнале. А его заполняет лично старший дежурный, который в конце смены передает журнал под роспись следующему дежурному.

– А что Мизин делал ночью, тоже неизвестно?

– Спал, как и все нормальные люди. Свидетелей нет.

– Значит, если верить всем показаниям, на момент убийства в блоке никого не было.

– Я уверен, что был. Лейтенант случайно увидел его и поплатился жизнью. Вот и мотив убийства. Нам остается установить, зачем неизвестный проник в лабораторию, и тогда мы сможем вычислить его. Мне кажется, все эти заморочки вертятся вокруг «экземпляров». Последняя партия относится к особым. Ее программу составляли в Москве, поэтому никто из наших не знает кода. Из всех вариантов я отобрал два. Первый: неизвестный или неизвестные пытаются расшифровать московскую программу. Для чего – это другой вопрос. Может быть, убийце уже удалось найти ключ. Второй вариант: неизвестному не нужна московская программа. Вместо нее он хочет запустить свою, тем более что контрольную проверку делают не у нас, а там, откуда присылают программу. Что с вами?..

Полковник блеснул глазами и закашлялся.

– Поперхнулся, – пояснил он, переведя дыхание. – От твоих бредовых идей.

– Надо сделать запрос заказчику, может быть, раз решат нам самим провести проверку.

– Вряд ли. Они скорее прикажут уничтожить всю команду. Хотя попробуем.

– При положительном ответе можно будет провести эксперимент на зондирование.

– Не понял?

– Потом объясню. Надо еще кое-что проверить.

Почему-то Зотов чувствовал, что не надо раскрывать полковнику все карты. Саблин как-то странно посмотрел на майора, но промолчал.

– Давай-ка выпьем по одной, – неожиданно предложил он, доставая из чемодана бутылку коньяка. – И прекрати «выкать», одно ведь дело делаем!

– Договорились.

Пропустив по рюмке, чекисты с наслаждением закурили.

– Послушай, – сказал Саблин, – но ведь увеличение нагрузки было кратковременным. Может быть, что-то где-то коротнуло или компьютер взбесился? Если бы кто-нибудь тайно работал в блоке, нагрузка была бы значительно больше и по силе, и по времени.

– Я думал об этом. Мне кажется, убийца не успел сделать то, зачем пришел. Доводить работу до конца после смерти лейтенанта он не рискнул. Он понимал, что в обычной ситуации никто из техников не обратил бы внимания на увеличение нагрузки, так как ночные опыты проводятся довольно часто. Но не сейчас. Завтра я дам команду, чтобы проверили все свободные от опытов ночные смены за последние полгода. Может, где-нибудь да всплывет слишком большое потребление электроэнергии. Хотя на месте убийцы я бы работал только тогда, когда в соседних блоках проводят опыты. Тогда вообще ничего нельзя определить. Стоп: А ведь в ночь убийства в четвертом блоке должны были проходить опыты, но их перенесли за два дня до этого. Значит, работа неизвестного была запрограммирована в компьютере еще раньше и изменить дату он не смог.

«Прав Сеня, – подумал майор. – Надо перевернуть всю операционную систему компьютера».

– Ты, пожалуй, прав, – вздохнул полковник.

– Чем больше я об этом думаю, – продолжал Зотов, – тем сильнее уверен, что убийцей может быть только одиночка. В этом случае остается один Мизин. Днем он, естественно, не мог проделывать свои штучки, так как мне сразу доложили бы. Поэтому профессор вынужден был выбрать ночь, но не учел двух случайностей: лейтенанта, который поперся к своему другу, и Черкова с его бредовыми идеями, обеспечившими алиби не только ему, но и Кудановой.

– И третье, – вставил полковник. – Отмену ночных опытов.

– Точно. А теперь я скажу еще кое-что. Как ты знаешь, лаборатория днем и ночью охраняется как в «центральной», так и на заводе и на «радиоточке». Чтобы проникнуть в бункер и воспользоваться личным кодом, необходимо сначала пройти охрану. Офицеры же в один голос утверждают, что в ту ночь никто не входил.

– А может, они спали?

– Не думаю. Но даже если и так, двери-то открываются изнутри. Чтобы попасть в вестибюль, необходимо разбудить дежурных. Дверь не вскрывали – я проверил. Я сейчас прорабатываю вариант с выходом в шахту для спецотходов. Мизин либо нашел способ блокировать сигнализацию шахты, либо влез в операционную систему и изменил время открытия и закрытия дверей. Если ты помнишь, работа шахты строго регламентирована.

– Когда ты проводил спецмероприятия по профилактике системы?

– По инструкции, в начале квартала. Кроме того, мои техники сейчас носятся по всей лаборатории – просматривают и прослушивают каждый сантиметр кабельных линий, электронной защиты и вообще все сети.

– Смотри, Зотов, документация у тебя должна быть в полном порядке, чтобы комар носа не подточил.

Майор тяжело вздохнул.

– Кстати, – спохватился полковник, – Мизина потрошили? Я имею в виду обыск.

– Конечно. Пока он на работе – у него дома, а ночью – в лаборатории. Ничего.

– А может, взять его? Одна ампула – и он мать родную заложит. Хотя без разрешения Москвы мы не можем этого сделать, а чтобы получить разрешение, нужны веские доводы. Замкнутый круг. Ты веришь в привидения?

– Так же, как и ты.

– Тогда нам надо придумать что-то очень хитрое, чтобы этот мерзавец как-то себя выдал.

– А тут и выдумывать не надо. Все удачно складывается.

Полковник открыл было рот, чтобы выразить свое удивление, но телефонный звонок перебил его.

– Зотов слушает… Сейчас иду. Извини, Петр Александрович, служба, – сказал майор, положив трубку. – Поговорим после. Перед ужином я к тебе зайду.

Полковник кивнул и плеснул себе еще коньяка.

Когда Зотов появился на пункте связи, телеграмма из Москвы была уже расшифрована. Дмитрий взял листок.

Совершенно секретно.

Начальнику Особого

отдела в/ч 42127

майору Зотову АД. Н.

ПРИКАЗЫВАЮ

Провести тщательное расследование убийства лейтенанта Макарина параллельно полковнику Саблину. Обо всех результатах докладывать мне лично. Посвящать в ход расследования полковника Саблина на ваше усмотрение.

Генерал-майор Орлов В. С.

Дмитрий еще раз пробежал глазами телеграмму и отдал для передачи в архив.

«Ничего не скажешь – вовремя! – думал он, возвращаясь к полковнику. – Еще немного, и я бы раскрыл ему свой план. Дело закручивается не на шутку. Не попасть бы меж двух огней. А то они „там“ глотки друг другу грызут, сволочи, а я окажусь крайним. Не нравятся мне все эти игры, ох, не нравятся!»

6

Администрация Зоны старалась свести к минимуму бытовые заботы, дабы вся человеческая энергия уходила на труд и научный поиск. Поэтому жизнь на объекте после рабочего дня была как в лучшем пансионате. Функционировал огромный оздоровительный комплекс, имелось много спортивных секций, кружков самодеятельности, вязания, шитья, художественных, музыкальных. Была своя школа, правда, только до четвертого класса.

Каждое воскресенье отмечали чей-нибудь день рождения, бурно праздновали государственные праздники, ну и, конечно, посвящение вновь прибывших в «робинзоны» этого островка науки. Новички были явлением крайне редким, поэтому к встрече всегда очень торжественно готовились и устраивали шикарный праздник. Но в этот раз из-за траура гулянье пришлось отменить. Решили собраться просто, по-домашнему.

В дверь позвонили.

– Одну минуту! – крикнула Бережная, сделав последний штрих помадой и поправив волосы.

Перед Еленой Николаевной стояла симпатичная светловолосая девушка с очень выразительными глазами и длинными ресницами. Она мило улыбалась и как-то сразу к себе располагала.

– Здравствуйте, меня зовут Света, а вас Лена. Я уже знаю, – выпалила девушка на одном дыхании.

Они обменялись рукопожатием, с нескрываемым интересом разглядывая друг друга. Повидимому, обе остались довольны.

– Я пришла за вами. Буду вашим гидом, если не возражаете.

Елена мельком взглянула в зеркало, и женщины направились в общепит, который был в Зоне и рестораном, и столовой, и кафе с баром одновременно. Жители городка по праву называли его рестораном, ибо отделан он был по первому классу. Немало труда к этому приложили и сами «робинзоны»: одни вырезали по дереву, другие рисовали, третьи занимались лепкой, икебаной и другими видами народного творчества. В итоге дизайну могло позавидовать любое столичное заведение высшего разряда. Так было на всей территории зоны отдыха и жилого массива.

Дорога от дома заняла буквально две минуты, но за это время Света успела рассказать о Зоне все, что знала сама.

– Давайте подсядем к моему шефу, – предложила новая подружка, когда они вошли в зал. – Вон он сидит с женой за столиком у окна.

Подполковник (академик-биохимик), увидев вошедших женщин, уже и сам замахал руками, приглашая разделить компанию. Когда они подошли, он быстро встал и, поклонившись, представился:

– Цветиков Николай Николаевич. Моя жена и зам по науке – Галина Петровна. Мы читали ваши статьи – очень интересно. Вы уже в курсе, что у нас не со всеми можно открыто говорить о работе, но на нас этот запрет не распространяется. Мы будем работать в одной преисподней, и хотя в разных лабораториях, но научный контакт непосредственный.

Назвав свою лабораторию преисподней, подполковник не оговорился. В ней доводили до ума химическое оружие, новейшие виды которого проходили затем испытания в Афганистане. Но горный ветер капризен, и, как это часто бывало, от газовых атак страдали не только душманы, но и воины-интернационалисты. Десятки случайно оставшихся в живых наших ребят заживо гнили в закрытых отделениях советских госпиталей.

Однако в Зоне испытывали не только новое оружие, но и новые способы защиты. Но, как всегда, оружейники работали быстрее.

Бережная улыбнулась:

– Я очень рада.

– Так что же мы стоим? – спохватился Николай Николаевич. – Садитесь, пожалуйста.

Как только расселись по местам, появилась официантка.

– Добрый вечер. С приездом вас, – произнесла она, мило кивнув Бережной. – Приятного аппетита и хорошего вечера.

Постепенно зал заполнился. Все приветливо улыбались, кивали, украдкой и в открытую посматривая на новеньких.

– Хотите я пока расскажу вам, кто есть кто? – спросила Света.

– Конечно.

Женщины придвинулись поближе друг к другу. Пока Света перемывала всем косточки, появился Набелин и начал приветственную речь. Но девушка на это не отреагировала и шепотом продолжала:

– …Затем идут физики: профессора Павлов и Прохоров. Они милые старички, но с одним недостатком – любят выпить. Рядом с ними профессор Мизин, Черков и доктор Куданова.

Бережная посмотрела на Мизина и вздрогнула. Судя по выражению его лица, профессор уже давно смотрел на нее. Он приветливо улыбнулся.

Света продолжала:

– По центру – майор Зотов с проверяющим из Москвы…

«А майор ничего, хотя и не Аполлон», – подумала Елена, более внимательно взглянув на Зотова.

У Зотова был спокойный твердый взгляд, и во всем его облике чувствовались сила и уверенность. И хотя майор отнюдь не отличался атлетической фигурой и красивым лицом, как, например, Мизин или Саблин, но Елене он понравился сразу.

Света продолжала болтать не переставая, даже не заметив, что собеседница ее не слушает:

– …Дальше ядерщики: доктор наук Карнашов и наш директор – профессор Седой. Говорят, Седой участвовал в создании водородной бомбы и одно время работал с Сахаровым. Директор прекрасно о нем отзывается, и хотя Сахаров оказался изменником Родины, не боится называть его своим другом и учителем.

Бережная пожала плечами. Света, заметив ее движение и правильно истолковав его, тут же выпалила:

– В нашей самой свободной и демократической стране просто так уже никого не обвиняют.

Лена внимательно посмотрела на девушку, но не поняла, шутит она или нет.

Наконец Набелин закончил речь, и заиграла музыка. Многие пошли танцевать. Мизин оказался весьма проворным: он первым пригласил Елену на вальс.

– Мне кажется, вы понравились профессору, – прошептала Света, когда Елена опустилась в кресло. – Он у нас видный мужчина, и не женат.

Бережная махнула рукой:

– Все они одинаковые.

Женщины рассмеялись. Лена взяла Свету за руку, но в это время опять подошел Мизин и пригласил новенькую на очередной танец.

– Профессор, – возмутилась Света, – дайте Елене Николаевне отдохнуть, а то вы ее в первый же день замучаете.

– Ничего, – отшутился тот. – Зато после такой проверки уважаемого доктора можно будет смело зачислять в «робинзоны».

Вечер был в самом разгаре. Зотов тоже пытался пригласить Елену Николаевну, но его всякий раз опережал профессор. Наконец майору повезло. Он осторожно обнял женщину и с первого же прикосновения почувствовал, что это она – его половинка.

«Неужели, то самое?! Любовь!.. Как долго я тебя ждал», – подумал Дмитрий, едва касаясь партнерши.

Рядом с ним танцевали Саблин и Куданова. Они о чем-то оживленно болтали и смеялись.

«Интересно, – подумал Зотов, – Саблин делает это только из чисто служебных соображений? И они здорово похожи друг на друга!»