Текст книги "Операция «Вурдалак»"

– Это вам знать не обязательно. Будьте благоразумны – и останетесь живы.

Как раз в этом-то Фонкин здорово сомневался.

– Я нигде и ни с кем не должен встречаться. Если мой товарищ выживет, то мы должны пробиваться к границе с Замбией своими силами.

Старлей специально назвал совершенно противоположное направление, но допрашивающий его здоровенный детина с арийскими чертами лица был далеко не глуп.

– Вы, русские, очень любите путать направление и страдаете природной, просто патологической, забывчивостью в ответственные периоды своей жизни.

Он махнул рукой одному из своих товарищей. Тот, не развязывая Фонкину ни рук, ни ног, ослабил ремни на его груди и распахнул куртку. Затем вынул аптечку и заправил шприц. После укола Фонкин расслабился, его взгляд стал пустым и безразличным.

– Итак, товарищ, – снова задал вопрос командир группы, – где вы должны встретиться с вашими друзьями?

Выслушав ответ, детина профессиональными движениями перерезал обоим офицерам горла.

Отряд покинул место стоянки, оставив окровавленные трупы Фонтанна и Лилова на съедение гиенам.

Садальский вместе с коллегой вышел из бара и остановил такси.

– Тебе проще, – вздохнул тот, садясь в подъехавшую машину. – Ты для своей – крутой парень с тачкой. А мне все время приходится на перекладных кататься.

Легенда для любовника профессорской жены была более простой, поэтому Теймуразович не счел нужным давать ему машину.

Садальский пожал плечами:

– Если захочешь фраернуть, позвони. Дам порулить.

– Ты настоящий друг, – совсем растрогался его собеседник и неожиданно признался: – А знаешь, мне даже жалко эту профессоршу. Неплохая бабенка оказалась, душевная такая.

– Все они душевные, пока в любовницах ходят. Трогай.

Садальский захлопнул дверцу такси и направился на автостоянку за своей «Волгой». Как-никак, а он все-таки был вторым заместителем министра, и не фиктивным, а вполне настоящим.

Сан Саныч и его новый приятель до встречи на приеме у академика Агапитова не знали о существовании друг друга. Исламбек их не знакомил по вполне понятным причинам и не хотел, чтобы они в конце концов сошлись. Но, видно, недаром мудрость народная гласит, что свой свояка видит издалека: на юбилее академика, куда любовник жены профессора Никифорова рискнул проникнуть (не без помощи любовницы) вопреки инструкциям Исламбека, Садальский и Каркушин не только познакомились, но и почувствовали некоторое родство душ.

Затем, уже действительно случайно (а может быть, и нет, так как у таких людей – определенная среда обитания, в которой рано или поздно пересекаются все дорожки), мужчины встретились в ресторане гостиницы «Пекин». За бокалом хорошего вина и вкусной закуской родство душ стало еще более ощутимым. За столом мужчины, как правило, говорят о политике, работе или женщинах. Политика ни того, ни другого не интересовала, а работа и женщины объединились в одно целое – в профессию.

Естественно, что ни Садальский, ни Каркушин не раскрывали друг другу свои истинные намерения в отношении дам сердца и не подозревали, что работают на одного хозяина. Но это не мешало им слегка посплетничать. Мужчины любят сплетни не меньше женщин, если не больше.

Короче говоря, обед в «Пекине» прошел душевно несмотря на отсутствие слабого пола. Точнее, девочки были и даже слишком настойчиво предлагали свои услуги, но Сан Саныч с приятелем героически отказались. Работа – прежде всего!

Новое задание пришлось Садальскому по душе.

Отъехавшему на такси Каркушину было несколько легче. С замужними, а по сути своей одинокими, женщинами всегда проще.

А в это время хозяин обоих донжуанов предавался размышлениям. Еще в мае, после разговора с агентом ЦРУ, Шах считал, что дальше профессора Никифорова цепочка не потянется. Но теперь, после разговора с полковником Дорожкиным и доклада Садальского о юбилейном вечере Агапитова, след от профессора слишком явно тянулся через академика к другой примечательной фигуре – Федору Кулакову. И вряд ли то была игра одних американцев, ибо все указывало на то, что сие уже являлось вариацией КГБ и ГРУ и стояли за всем этим очень высокие дяди из Политбюро.

Нельзя сказать, что это сильно смутило Исламбека. Продажность чиновников всех рангов в любом ведомстве – будь то КГБ, МВД, ГРУ или родная коммунистическая партия – и раньше вытаскивала Шаха из всевозможных неприятностей. Погрязшие в коррупции, все они давно испытывали только два сильных чувства – алчность и страх перед возможной расплатой. Никакой совести, долга перед отечеством и народом тут и в мыслях не было. Так что, по большому счету, Исламбек не хотел оказаться пешкой, которую решили разыграть для какого-то ферзя. А Теймуразович уже начал догадываться – для какого именно. Плохо только, что ферзь этот был неподкупен, а потому крайне опасен во всех своих проявлениях и кнута, и пряника.

В конце концов Исламбек выбрал, на чьей стороне будет играть. Теперь оставалось технично войти в долю и внушить товарищам, что он незаменим.

9

«Правда». С телетайпной ленты.

Убито около шестидесяти и ранено двадцать родезийских солдат в результате крупных операций, проведенных партизанами против военных гарнизонов в городах Гокве и Кариба в Северо-Западной Родезии.

«Правда». ТАСС. Мапуту.

Здесь состоялась церемония вручения меокдународной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» председателю Фронта освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО) президенту Народной Республики Мозамбик Саморе Машелу.

Никифоров включил проигрыватель и поставил пластинку с записью Большого органа рижского Домского собора. Профессор любил органную музыку. Под нее хорошо отдыхалось и хорошо думалось, а сейчас она еще и соответствовала его душевному состоянию.

Год назад Никифорову исполнилось сорок. Он вплотную подошел к тому возрасту, когда мужчина задает себе вопросы: к чему он пришел в середине жизни, что сделал и что еще предстоит сделать?

Карьера? С ней проблем не возникало. Никифоров был одним из ведущих специалистов института, с его мнением считались, к нему прислушивались, в него верили. Но сам он вдруг понял, что перестал верить в свою работу. Он прекрасно видел, чем его открытия грозят человечеству. Вместо пользы и исцеления от многих болезней они приносят только горе, и с этим профессор уже ничего не мог поделать.

Нет, он и раньше все понимал, но лишь холодным умом ученого, а не сердцем. Понастоящему чувствовать и задумываться над этим Никифоров стал лишь последние полгода. Что это – возраст, запоздалая совесть и ответственность перед человечеством или что-то еще?

Семья… До недавнего времени Анатолий Сергеевич считал, что с семьей ему тоже повезло. У него была красивая, любящая и заботливая жена. Правда, Господь не дал ей детей, но им вдвоем и без них было хорошо. Да, было…

Как случилось, что она разлюбила его? Как он смог упустить этот момент?

Никифоров устало провел ладонями по лицу. Он все еще любил ее. Даже после того, как застал в постели с другим. Раньше он думал, что, не дай Бог случится такое, он убьет обоих. Но вот случилось, а он лишь стоял словно вкопанный и смотрел застывшим взглядом, как совершенно чужой мужчина быстро одевается и уходит из квартиры. Как она что-то пытается говорить ему – своему мужу, но не оправдывается, а скорее обвиняет его и вовсе не чувствует вины. А виноват был действительно только он – Никифоров. Он привык, что жена всегда на месте, всегда под боком, и в погоне за научными открытиями, сам того не замечая, забыл про свои супружеские обязанности. Но женщина не может без любви, и если она не находит ее у близкого человека, то находит у далекого. Так оно и вышло.

Оскорбленное мужское самолюбие окончательно добило профессора, и он уже собрался наложить на себя руки, но тут вмешался его приятель – Стас Богомолов.

Подружились они три года назад, когда профессор строил эту дачу. Богомолов работал в институте электриком, и Анатолий Сергеевич предложил ему подхалтурить: сделать в доме электропроводку. У них оказались общие интересы.

Постепенно профессорская дача стала местом отдыха двух семей. Рыбалка, грибы и ягоды, зимой лыжи – все вместе и всегда очень дружно и весело. Жена Богомолова была женщиной хоть и простоватой, но компанейской и тоже быстро сошлась с супругой Никифорова. Все шло так хорошо, пока не стало так плохо.

Никифоров подошел к бару и налил себе рюмку спирта. В институте стояли целые канистры этого зелья, сам профессор редко употреблял его, но сегодня настроение было совсем ни к черту.

После несостоявшегося самоубийства у профессора изменились жизненные приоритеты. Все, что до этого казалось важным и незыблемым, потеряло смысл, а па первый план вышли такие общечеловеческие понятия, как любовь и дружба. Переосмыслил он и саму человеческую жизнь, ее самодостаточность и неповторимость. Теперь профессор хотел только одного – наконец-то исполнить свой истинный долг перед людьми, может быть, свой последний долг.

Богомолов был полностью согласен с профессором и предложил ему выход из сложившейся тупиковой ситуации. Теперь Никифорову необходимо было решить: либо принять предложение друга, либо пойти своим путем. Но, опять-таки, каким путем? В итоге же все возвращалось к одному – к варианту Богомолова.

Еще год назад от одних только мыслей об этом, от одних только намеков со стороны профессор опрометью бросился бы к особисту. Но, как оказалось, все меняется, и взгляды тоже. То, что тогда считалось предательством, теперь было долгом перед людьми, и наоборот…

Затрещал телефон, отрывая Анатолия Сергеевича от мрачных мыслей. Звонил Стас.

– Привет, старик. Как ты? Сегодня не смог тебя увидеть – послали на объект.

– Нормально, спасибо.

– Как насчет завтра, не отменяется?

– Нет, нет, я жду вас.

– Вера не приедет: у нее сменщица заболела и просила подменить. Так что будем только мы вдвоем.

– Понял. Жду тебя.

Никифоров положил трубку. Почему-то он так и думал, что Стае должен приехать один. Значит, он что-то выяснил по поводу их общего вопроса, и завтра предстоит важный разговор.

Уже в семидесятые годы электронная разведка была весьма эффективна. Космические спутники, самолеты-разведчики, станции подслушивания позволяли как советскому, так и американскому правительству в любую минуту получать информацию о малейших передвижениях потенциального противника.

Группа Самойлова входила в эту сложную систему, а точнее, на законных основаниях пользовалась ее благами. Только что радист получил шифровку, в которой сообщалось о высадке в данном квадрате довольно крупного для диверсионной группы контингента.. Кому принадлежало воинское подразделение, пока выяснить не удалось, но, судя по направлению их движения, можно было предположить: эти ребята либо также охотились за «ЭОР-2», либо их послали в помощь морским пехотинцам, которых в данный момент преследовал русский спецназ.

Оперативная обстановка складывалась не лучшим образом. Группа Самойлова оказалась меж двух огней, а потому необходимо было как можно быстрее разделаться с морпехом.

Все та же рация сообщила, что американцев заметили в десяти километрах от спецназа. Они явно торопились, но впереди была черная африканская ночь. Проводник сказал, что морпех, скорее всего, заночует у подножия холмов в заброшенном поселке старателей. Идти ночью через перевал вряд ли кто рискнет.

До начала операции оставалось чуть больше часа. Обсудив план нападения, отряд Самойлова разделился на две группы и вошел в заросли бамбука, окружающего поселок. Второй группе надлежало зайти с тыла, поэтому их повел проводник. В авангарде первой группы шел капитан Елин.

Темнота опустилась быстро и незаметно. Если бы не яркая луна, висевшая почти в зените, не видно было бы и кончика собственного носа. С наступлением темноты на людей обрушились и неприятные, щекочущие нервы ночные звуки. Они заставляли непроизвольно вздрагивать, останавливаться и мучительно прислушиваться к темноте.

Неожиданно впереди раздался легкий щелчок и последовавший за ним глухой стон Едина. Идущий за ним капитан Кириллов увидел, как из шеи товарища, около позвоночника, вышел наружу остро заточенный конец бамбука. Елин на чем-то повис, обмяк, из его горла хлынула кровь, и капитан начал захлебываться. Серебристый свет луны упал на спину капитана, и подоспевшие к нему офицеры увидели торчащие в нескольких местах острые бамбуковые ветки. Ловушка сработала, но ее изготовили не аборигены. Такие «игрушки» делали во Вьетнаме вьетконговцы, а значит, эта ловушка была делом рук спецгруппы морских пехотинцев.

Хантеру не спалось. Натренированное многими войнами чутье предвещало приближение смерти. В такие моменты он чисто физически ощущал легкий холодок на коже и уже заранее был готов вступить в яростную схватку за собственную жизнь.

Сержант тихо встал и осторожно подошел к перекосившимся дверям глиняной хижины. Поселок не был африканским: здесь, у холмов, когда-то жили белые старатели. Что они тут искали, Хантер понятия не имел. Но поселок покинули внезапно и быстро, о чем говорило брошенное оборудование, запасы провизии и медикаменты.

Отбитые у партизан три небольших, размером с дипломат, металлических контейнера, за которые командование обещало заплатить бешеные деньги, находились в соседней хижине. Днем с партизанами особых проблем не возникло: перерезали, словно котят, хотя среди подавляющего большинства худосочных аборигенов попадались и мускулистые ребята. Но еще вчера вечером по спутниковой связи сообщили, что в квадрате «4» на небольшой высоте замечен военно-транспортный самолет без опознавательных знаков. Сделав круг, самолет ушел, что позволяло предположить выброску группы. А сегодня связь прервалась: эфир был просто непробиваемым, что также наводило на определенные мысли.

О том, что контейнерами очень интересуются русские, Хантер узнал от командира. А с русскими ребятами сержант уже сталкивался, и не раз. Эти встречи оставили не очень приятные воспоминания. И большой шрам на груди.

Где-то вдалеке послышалось противное тявканье гиены. Ей отозвалась ночная птица, на другом конце поселка дьявольски захихикала еще одна. Хантер внимательно прислушивался к каждому звуку, к малейшему шороху.

Бамбуковые заросли не нравились сержанту. Они были достаточно разреженными, чтобы не препятствовать продвижению врага, и достаточно густыми, чтобы незаметно подойти к поселку почти вплотную. Правда, ребята Хантера вечером постарались расставить как можно больше сигнальных и боевых ловушек, но пока что-то не слышно, чтобы в них кто-то угодил.

Черной кошкой сержант проскочил к хижине с контейнерами и тут же почувствовал на шее прикосновение ножа.

– Не спится? – послышался возле уха шепот караульного.

– Бдительность проверяю.

– Мне эта ночь тоже не нравится. Что-то подобное я чувствовал под Сайгоном. Чудом тогда жив остался.

– Пойду ребят проверю у холма, – ответил Хантер.

Когда он подошел к колодцу, слева раздался чуть слышный треск: обычно так хрустит сухой тростник под ботинком, если человек ступает не всей ступней, а плавно, как кошка. Хантер спрятался за угол хижины и затаился. С той стороны тоже затаились, видимо, проверяя, вспугнул ли кого-нибудь неосторожный хруст. Все было тихо. Сержант вытащил нож: теперь он точно знал, что это чужаки.

Еще через мгновение из-за угла показалась тень крадущегося человека. По ее размерам Хантер прикинул рост врага и выставил вперед страшный нож. Наконец появились сначала глушитель, а затем и ствол автомата. Сержант не стал ждать, когда неизвестный выставит голову и увидит его. Он ухватился за ПБС и резко дернул на себя, при этом практически насадив противника на нож. Лезвие пришлось точно по середине шеи. Человек всхлипнул, послышалось характерное бульканье в перерезанном горле.

Сержант успел отскочить в сторону. Тут же в стену дома, где он только что стоял, со свистом вонзился нож. Хантер дал короткую очередь из автоматической винтовки и, кувыркаясь по твердой, утоптанной земле, бросился к хижине с контейнерами.

Как по команде, с двух сторон появились характерные светящееся точки: благодаря ПБС выстрелы были не слышны. Дьявольская тишина длилась недолго. Воздух прорезало шипение летящей гранаты, вверх полетели обломки хижин, послышались стоны и ругань пехотинцев. Товарищи Хантера выскакивали из домишек, на ходу поливая во все стороны из автоматов. Но в свете разгоревшегося пожара они были хорошими мишенями для тех, кто прятался в зарослях бамбука. Скошенные прицельными одиночными выстрелами американцы, словно игрушечные солдатики в руках озорного малыша, падали на землю. Стреляли одиночными, потому что на такие операции спецназ ГРУ и ФСБ оснащался бесшумными снайперскими винтовками калибра 9 мм .

Раздались еще два выстрела из гранатомета. Яркая вспышка от разорвавшейся рядом гранаты ослепила Хантера, и, не успев ни о чем подумать, он потерял сознание.

Весь бой занял меньше пяти минут, хотя каждый его участник прожил за это время целую жизнь. Как только заглохли ответные выстрелы, люди Самойлова вошли в поселок. Из семи хижин целой осталась одна, да еще небольшой сарай, стоящий особняком недалеко от колодца. Кругом валялись изуродованные тела убитых наемников, оторванные взрывами конечности и головы. Смерть редко выглядит красиво. На войне – это грязь, кровавое месиво, которое у новичков вызывает тошноту, а у ветеранов – холодное безразличие.

В ходе боя погибли три офицера спецназа: попавший в ловушку капитан Един, зарезанный Хантером лейтенант Осипов и поймавший грудью автоматную очередь старший лейтенант Осокин. Убитых американцев оказалось двадцать три человека.

Была и еще одна потеря – проводник. На него выскочил один из наемников. Узнав эту новость, Самойлов скривился: хоть и будет на совести подполковника одной жертвой меньше, но без проводника можно вляпаться в неприятную историю и потерять не только товарищей, но и собственную голову.

– Если есть живые, одного – ко мне, остальных – в расход! – приказал Самойлов.

Прозвучали еще два выстрела.

– Юрий Палыч, а этого вообще не зацепило, только контузило. Куда его?

– Привяжите к столбу. И найдите мне эти чертовы контейнеры.

Офицеры принялись разгребать руины, оставшиеся от некогда добротных глиняных хижин. Но все было тщетно – контейнеров нигде не было.

Подполковник посмотрел на часы:

– Через полчаса рассвет. Прекратить поиски. Всем привести себя в порядок.

До рассвета решили перекусить и отдохнуть перед долгой дорогой к дому. Если, конечно, при дневном свете они все-таки найдут то, за чем пришли сюда.

Рассвело так же быстро, как накануне стемнело. Невысокие горы на востоке окрасились в нежно-розовые тона и в слегка дрожащем, прозрачном утреннем воздухе стали сказочно красивыми и волнующими. С восходом солнца окрестности постепенно заполнились десятками звуков.

В свете нового дня ночная кровавая бойня казалась ужасным сном, а валяющиеся кругом доказательства ее выглядели издевательством над природой.

После того как перерыли весь поселок, но контейнеров так и не нашли, Самойлов подошел к привязанному к столбу Хантеру. Нужно было спешить: скоро от жары трупы начнут разлагаться и из-за удушливого запаха в поселке невозможно будет находиться.

– Володя, – обратился он к капитану, – приведи его в чувство.

Капитан открыл индивидуальную аптечку и провел перед носом Хантера капсулой с нашатырным спиртом. Сержант дернулся и открыл глаза.

– Ты меня слышишь? – спросил по-английски Самойлов.

Сержант кивнул и скривился отрезкой боли в затылке. К говорившим подошел Кириллов:

– Слушай, командир, а ведь это тот самый гад, который Осипова зарезал. Не успел я его пришить: резвым, сволочь, оказался. И шум пришлось из-за него поднимать, а то бы всех еще спящими перерезали.

– Не оправдывайся, – отрезал Самойлов. – За такую операцию нас всех надо гнать из спецназа к долбанной матери.

Кириллов нахмурился и отошел в сторону. Командир снова обратился к Хантеру:

– Где три металлических контейнера, которые ваша группа отбила вчера у партизан?

Американец поднял на подполковника тяжелый взгляд и спросил:

– Что вы со мной сделаете?

– Если ответишь нам правду, пойдешь на все четыре стороны.

Сержант криво усмехнулся. В таких случаях свидетелей не оставляют, и Хантер действительно пойдет на все четыре стороны, но только сразу и по отдельности: каждая часть тела – в свою, как совсем недавно это проделал с его помощью вождь племени.

– Вы принимаете меня за идиота? – прохрипел сержант.

Самойлов кивнул и, решив не ломать более комедию, холодно произнес:

– Уйти из жизни тоже можно по-разному.

Хантер хотел жить, но понимал, что это уже невозможно, а потому необходимо сделать выбор: умереть легко и быстро либо долго и мучительно.

– Контейнеры находились в той хижине, – сказал он, показав глазами на развалины.

– Там ничего нет, мы все перерыли, – возразил подполковник. – У тебя только один шанс – рассказать нам все как есть.

– Я говорю правду. Я сам вчера вечером положил контейнеры в хижину.

– Значит, их кто-то переложил после тебя. Нехорошо, если ты будешь страдать из-за других. Правда?

Несмотря на наступающую жару сержант покрылся липким холодным потом. К подполковнику снова подошел Кириллов. Хантер ничего не понял из их разговора, но от недобрых взглядов русских офицеров ему стало совсем тоскливо.

На человеческом теле существует несколько болевых точек, при воздействии на которые можно отправить кого угодно на тот свет – либо очень быстро, либо очень медленно. Номера болевых точек строго соответствовали силе воздействия через них на организм. Кириллов знал десять основных приемов и хорошо владел ими. Он вплотную приблизился к сержанту и надрезал ему сухожилие на руке. Хантер чуть дернулся и лишь скривился.

– О-о, ты крепкий парень, – похвалил капитан и тут же перешел к следующей фазе дознания.

На этом этапе у Хантера вылезли из орбит глаза, он затрясся мелкой дрожью, из ушей и носа пошла кровь. Когда он очнулся, то умоляюще посмотрел на врага и, захлебываясь собственной кровью, простонал:

– Я ничего больше не знаю… Лучше пристрелите…

– Нет, родной, – прошипел Кириллов. – Оказывается, ты еще тот гусь. Парня нашего зарезал – это полбеды, война есть война, и тут мы все равны. Но наш проводник видел и перед тем, как отправиться на тот свет, рассказал, как ты пытал безоружного вождя племени. А это, парень, уже садизм. Мы, конечно, могли бы облегчить твою участь и вколоть тебе хорошую дозу наркотиков, но ты не заслужил легкой смерти.

– Кончай его, Санек, – махнул рукой Самойлов.

– Есть, товарищ подполковник.

– Ну вот, одной сволочью стало меньше. Как жил – так и сдох.

Тем временем поиски контейнеров продолжались.

– Товарищ подполковник, идите сюда, – послышался голос стоявшего у колодца офицера. – Смотрите…

Он посветил фонариком. На дне колодца что-то блеснуло.

– Ну, капитан, с нас причитается. Лезь, мы подстрахуем.

Через десять минут три контейнера были подняты на поверхность. В колодец их опустил командир морских пехотинцев. Он знал, что эти ящички на вес золота, а потому не очень доверял своим рейнджерам. А может быть, он тоже чувствовал неладное, как и сержант Хантер и многие другие этой ночью, и решил подстраховаться.