Текст книги "Озеро Варыш"

Глава 5. Прогулка

 
К побережью из-за леса
Лёгкий, как морской зефир,
Нёс влюблённую принцессу
Белоснежный конь Сапфир.
 
 
Помнят хорошо уннеги,
Как тому лет пять назад
От волны стонали бреги,
Гибли в море стар и млад.
 
 
На одном варяжском судне
Голенастый плыл малыш —
Жеребёнок. Просто чудно,
Но вернул его Варыш.
 
 
Полумёртвый, в горле тина,
В кровь разбита голова.
Эх! Не выживет, скотина.
Колдовали до утра.
 
 
Он же смерть призрел и выжил,
Скачет под седлом и в цуг.
Смерть пускай слюною брызжет,
Он принцессы Олько друг.
 
 
Разбивая в небылицы
Ледяные хрустали,
Он стрелой несёт девицу
К вырастающим вдали
 
 
Очертаньям стен и башен
Королевского дворца.
Где каменьями украшен
Золочёный трон отца,
 
 
Пред которым её милый,
А теперь ещё герой,
Сильный, нежный, и красивый,
И любимый, и родной.
 
 
Говорил ему Стефаний,
Выглядев через окно:
– Там объект твоих мечтаний
Ждёт тебя уже давно.
 
 
Конь и Олько в нетерпении
Под воротами дворца.
То копытом бьёт в смятении,
То сменяет шаг рысца.
 
 
Наконец Пилон выходит,
К Олько радостный бежит.
Видит, всё в порядке вроде,
Вроде больше не дрожит
 
 
Сердце загнанным ягнёнком,
И с высокого коня
Лихо прыгает девчонка.
И у них ещё полдня.
 
 
– Что ты без своей коняги?
Не подкована опять?
– Коль такие передряги,
Как успеешь подковать?
 
 
– Мой Сапфир нас покатает
С удовольствием двоих.
Чу, и только снег летает,
Где невеста и жених
 
 
Только что стояли рядом,
А уже и не догнать.
Проводить лишь можно взглядом.
Подошла к окошку мать.
 
 
Спешились у края леса,
Проскакавши три лихвы44
  Лихва – уннегская мера длины (628,3 м).


[Закрыть].
– Не тяни же, интересно,
Что с отцом решили вы?
 
 
– Ничего я не решаю,
Кто я есть? Пилон-кузнец.
Я лишь слушаю, внимаю,
А решает твой отец.
 
 
Мы с ним долго говорили…
– Я заметила, и что?
Наша свадьба будет или
Снова против кое-кто?
 
 
– Расскажу всё по порядку:
В общем, он мне говорит…
– Расскажи, да только кратко,
У меня душа болит!
 
 
– Не волнуйся, ты – невеста.
Твой отец меня спросил:
«Как ты мог, мне интересно,
Будучи уже без сил,
 
 
Удержав одной рукою
Столь большой двуручный меч,
Разрубить его надвое,
После голову отсечь?
 
 
Как ты смог, одним движеньем…
Как же ты?! Такую бронь!»
Олько снова в нетерпении:
– Это ясно, не долдонь.
 
 
– Я ему и отвечаю,
Что крепка моя рука,
Так как каждый день вздымаю
И бросаю с высока
 
 
Молот тяжкий и могучий.
Право, мой удар удал,
Но ещё ведь дело в ручке,
Я её длинней сковал.
 
 
А потом перехватился,
В час, когда никто не ждал,
Меч на локоть удлинился, —
А отец твой продолжал,
 
 
Что, мол, хитрость превосходна
И достойна всех похвал,
Только меч-то, он холодный,
Как оплавился металл?
 
 
Не лукавя, я ответил:
«Меч мой стал живым мечом,
И ему теперь на свете
Все преграды нипочём».
 
 
Он всё задавал вопросы.
Я ему про старичка,
Медовуху на подносе,
Про девицу с кабачка…
 
 
Вроде бабушку мою,
Этого я сам не знаю,
Но клянусь, не утаю,
Как загадку разгадаю…
 
 
– Пилон, довольно про девицу,
И ничего ты не гадай.
Давай перевернём страницу,
Уж так и быть, и продолжай.
 
 
– Охотно. Из моих рассказов,
Что я его представил слуху,
Признал он достоверным сразу
Лишь только сказ о медовухе.
 
 
– Ах, медовуха, – говорит, —
Да как же без неё.
Она ведь жажду утолит,
Ускорит забытьё.
 
 
Она нам в радости подспорье,
К примеру, сын родился.
С ней весело кипит застолье,
И кто-то, как всегда, напился.
 
 
Коль горе горькое придёт,
Так наливай по полной.
Она глаза слезой зальёт,
Былое можно вспомнить.
 
 
А коль лакать её без меры,
Кулитвами да в одиночку,
Так и привидятся химеры.
Пиши пропал – дошёл до точки…
 
 
Твой папа долго мне вещал о пьянстве
И о грибах-весельчаках,
Что вызывают приступы буянства
И мозги разрушают в головах,
 
 
Дни превращая в затяжные ночи.
«Забудь про пьянку и грибы,
Коль вздумал приближаться к моей дочке,
Как минимум на три лихвы…»
 
 
– Но что отец сказал про свадьбу?
– А вот, что мне сказал король:
«Со свадьбой надо подождать бы…»
А я спросил: «А ждать доколь?» —
 
 
«Помолвку справим хоть теперь,
Как мы с тобой и говорили.
Однако ты и наша дщерь
Густую кашу заварили,
 
 
Не с молоком, а на крови.
И скоро ждёт нас всех минута,
Когда Мурглата корабли
Примчат считаться за Бохлюта.
 
 
Лишь только вскроется Варыш,
Здесь будет флот Мурглатский.
Об этом ты подумал? Слышь,
Скажи, чем будем драться?
 
 
Ты что-то там наизобрёл,
А правды рассказать не хочешь.
Молчишь, упёрся, как осёл,
И сказкой голову морочишь.
 
 
Да ладно, и не говори,
Мне важен результат.
Мечами дивными снабди
Ты всех моих солдат.
 
 
Иль всех нас просто уничтожат,
Не пощадят ни женщин, ни детей,
И все здесь головы положат
Под натиском закованных коней».
 
 
«О, мой король, – я отвечаю, —
Не только накуём мечей,
Но стрел, щитов, я обещаю,
Оружья всяческих мастей.
 
 
Коль будут люди, то премного,
И в том лишь кроется секрет,
Что я оружия живого
Скую. Как научил тот дед».
 
 
«В работниках тебе не знать отказа,
Про дедушку же слышать не хочу.
Я говорил тебе уже два раза,
Ещё услышу – крепко проучу».
 
 
Сказал Стефаний: «Решено.
Отметим завтра мы помолвку.
Всем веселиться, пить вино,
Плясать, смеяться без умолку.
 
 
Но послезавтра наберёшь рабочих,
Учеников за мастерами закрепишь.
Организуешь всё, как сам захочешь,
Но не позднее будущей недели, слышь,
 
 
Чтоб горны гулкие гудели
И звон от молотков стоял,
Чтоб искры брызгами летели…
Короче, чтобы люд ковал.
 
 
Ты накуёшь оружия в достатке,
Гостей незваных встретим как родных.
И коли будет всё в порядке,
Уннега вся поздравит вас двоих
 
 
С законным браком. В общем, или-или:
Или с принцессой под венец,
Или в сырой лежать могиле».
Вскипела Олько: «Ну, отец!»
 
 
– Да! Тут твоя вмешалась мать,
Дотоле пребывавшая в молчании:
«Стефаний! Может, хватит нагнетать?
Он понял всё и выполнит задание.
 
 
Пилон как сын нам люб и мил,
Да и почти что зять,
А ты ему про мрак могил,
Про дедушку нельзя сказать!»
 
 
«Что ж, иди, – сказал Стефаний,
Выглянув через окно. —
Там объект твоих мечтаний
Ждёт тебя уже давно».
 
 
Тонкой ниточкой морщинка
Меж бровей легла принцессы,
Говорит через ужимку:
– Ах, нам было интересно,
 
 
Чтоб не видеться с тобою
Много дней и много лун.
Ах, натерпимся с войною!
Папа тоже остроум!
 
 
…Про какие-то могилы…
В них у нас и не хоронят.
– Это если вражьи силы
Прах наш в землю не уронят.
 
 
Вот что он имел в виду.
Положение серьёзно,
Мы ввергаемся в войну.
Нужно очень скрупулёзно
 
 
Рассчитать свой каждый шаг,
Чтоб пред малою дружиной
Содрогнулся мощный враг
И нашёл свою кончину.
 
 
– Ладно, хватит, надоело.
Если ты со мной сейчас,
То не думай ты про дело,
Лучше поцелуй. Сто раз!
 

Глава 6. На грани

 
Ярче солнышка на небе
Разгорались в кузне топки.
Кто учился, кто уж ловкий,
Кто дровишки подносил.
 
 
Позабыв порой о хлебе,
Спать ложились на циновки,
Прямо здесь, у места ковки,
На бревенчатый настил.
 
 
Кузнецы ковали справно,
Все старались как один,
Но один лишь властелин
Был у ковкого металла.
 
 
Только с ним тот был на равных,
Раскрывался без остатка.
И горнило пело сладко,
И душа в нём оживала.
 
 
Хоть Пилон брал редко молот,
Доверял простому люду,
Но, казалось, был повсюду.
Каждый меч ему был друг.
 
 
По своей работе голод
Всякий чувствовал клинок,
Верности давал зарок
Щит и меч, кинжал и лук.
 
 
В их железные сердца
Жизни он вливал поток
Да откладывал на срок
На бревенчатые полки
 
 
Из клочетты-деревца,
Досточтимого в Уннеге,
Боронящем, коль набеги
Совершат враги иль волки.
 
 
Чародейство наполняло
Свежекованную сталь.
Кончился давно февраль,
И природа, хоть и вяло,
 
 
Льды на море раздвигала.
Мал-помалу, вкривь и вкось,
Истощалось и секлось
Ледяное одеяло.
 
 
Чёрные росли дороги
Для мурглатских чёрных сил.
Об одном Пилон молил:
Чтоб успеть закончить ковку,
 
 
Чтоб, когда сигнал тревоги
Полыхнёт от берегов,
Быть готовым на врагов
Обратить мечей сноровку.
 
 
С Олько редко он встречался,
Днём и ночью он ковал,
И лица его овал
Постепенно истончался.
 
 
Как-то вечером на кузню
Завернуть решила Олько,
Ведь не виделись уж сколько!
«Сам-то ведь не кажет нос,
 
 
Затворился, словно узник».
Спешилась она у двери,
Мужиков прищуром смерив,
Сухо бросила вопрос:
 
 
– Где ваш мастер? Проводите.
Кузнецы, потупив взгляды:
– Лучше нету нам награды,
Чем визит самой принцессы.
 
 
Только Вы уж не губите,
А Пилон не принимает.
Новый меч он заряжает
У себя за занавесой.
 
 
– Это как так «заряжает»?
Заряжают стрелы в луки,
Вы мне бросьте эти штуки.
– Это мы так говорим.
 
 
Он в оружье жизнь вселяет,
Не велел мешать доколе…
– Прочь с дороги!
– Ваша воля, коль он Вам необходим.
 
 
Через чудо-мастерскую
Проводили госпожу,
Мимо горнов и кложу.
Та ж, откинув занавеску,
 
 
Дверь открыла небольшую
В полутёмную каморку.
При лучине, на подпорках,
Меч очередной чудесный
 
 
Неподвижно возлежал.
И играли ярким светом,
Как ручьи на солнце летом,
Грани дивного клинка.
 
 
Рядом с ним Пилон стоял.
Жив – не жив, иссиня-бледный
Олько прошептала: «Бедный!»
И в глазах ни огонька.
 
 
Этот меч лежал меж ними.
Он теперь рассёк пространство.
Сбросить занавес шаманства
Попыталась было Олько.
 
 
– Ты своё не слышишь имя?!
Как теперь тебя зовут?
Да очнись от этих пут!
Нет! Не слышит ни полстолька!
 
 
Вся Уннега невелика.
Для Сапфира-удальца
От конца и до конца
Проскакать её не шутка.
 
 
Вздрогнул конь от Олько клика,
И помчались через лес,
Тропкам всем наперерез,
Как стрела летит из лука.
 
 
Словно камень из пращи,
Олько спешилась на землю,
Мимо стражи, что не дремлет,
По ступеням взмыла мысью55
  Мысь (устар.) – белка.


[Закрыть].
 
 
– Папочка, останови,
Это чистое безумие,
Иль ещё до полнолуния
Его прервутся мысли.
 
 
Выглянув на шум, Нерок
Обняла её за плечи:
– Ты дрожишь, как хвост овечий.
Успокойся, не части.
 
 
Что ещё несёт нам рок?
Повествуй не бестолково.
Успокоилась, готова?
Говори, кого спасти.
 
 
– Я на кузне побывала.
Там наделано оружья
Горы, больше и не нужно.
Помнишь, он вам говорил…
 
 
Оживление металла…
И ещё как из-за печки
Выходили человечки…
Правда всё! Да только сил
 
 
Больше нету у Пилона.
Он уж слов не молвит вслух,
Плоть не держится за дух.
Смерть к нему неравно дышит,
 
 
Увлекает в своё лоно.
Коли так, и я хоть в дым,
Хоть в огонь, но только с ним.
Там мой друг меня отыщет.
 
 
– Подожди топиться, дочка.
Утром мы за ним пошлём.
Хочешь, и с тобой вдвоём,
Тоже двинемся верхами.
 
 
Взяли до утра отсрочку.
Увидав его, Нерок молвила:
– Чтоб не продрог,
Больше шкур. Везём санями.
 
 
Отвезли. Прошла неделя,
А Пилон всё спал да спал.
И никто не понимал,
Что он там в бреду бормочет.
 
 
Неотлучно у постели —
Иль придворный эскулап,
Экзотический араб,
Иль принцесса, слёзны очи.
 
 
Ждали-ждали пробужденья,
А далёко на часах,
Ждали-ждали на ладьях
Из поганого Мурглата
 
 
Вражьей силы приближенье.
Взгляды все за острова,
И сигнальные дрова,
Чай, не будут сыроваты.
 

Глава 7. Война

 
– Ты проснулся, милый, как ты?
Он, спросил, увидев латы:
– Спал я долго, что случилось?
Вижу, что-то изменилось.
 
 
Неужели же Мурглат
Уж стоит у наших врат? —
Он уже хотел подняться,
Да куда там, улыбаться
 
 
Доставало сил ему.
– Не волнуйся, ни к чему,
Береги своё здоровье.
Пил ты молоко коровье,
 
 
То, что лекарь прописал?
– Сдался мне ваш коновал!
Сам не знает, как лечить,
Как болезнь мою избыть.
 
 
И откуда знать, я ж первый
Страсть свою, и ум, и нервы,
Силу, словом, весь свой пыл
По кусочкам раздарил.
 
 
Чтобы, в горнах оживая,
Вышла армия стальная —
Мои верные друзья.
Живы вы – живой и я.
 
 
– Ну, не хочешь, так не пей,
Но не кипятись ей-ей.
Знаю о твоих успехах…
– Олько! Ты зачем в доспехах?
 
 
– Потому как всё, война.
Ждали, и пришла она,
Время браться за мечи.
Полыхнули средь ночи
 
 
Караульные костры,
И уже мы ждём поры,
Когда вражьи корабли
Прорисуются вдали.
 
 
– Олько, любишь ли меня ты?
– Больше жизни!
– Значит, латы
Ты с груди своей сними,
Поскорее обними
 
 
И послушайся меня.
Ни к чему тебе броня,
Ибо если ты растаешь,
Не смогу я, ты же знаешь,
 
 
Ни прожить, ни умереть.
Жизнь не жизнь и смерть не смерть.
Умоляю, на войну
Не ходи, останься, ну…
 
 
– Нет, не «ну», – неумолимо
Олько молвила. —
Вестимо,
Что, поскольку я принцесса,
То, помимо политеса,
 
 
В соответствии с урядом,
Я командую отрядом
Личных королевских лучниц.
Тех, что бьют из лука кучно.
 
 
С лёгким свистом тетивы
С расстоянья в пол-лихвы
Подбиваем птицу влёт.
Так что, только враг пойдёт…
 
 
В общем, приказал король,
Так что слушаться изволь.
– Ты, конечно, напросилась.
– Мама тоже согласилась,
 
 
Отстреляться, и назад.
В рукопашную отряд
Конных рыцарей их встретит.
Нас поди и не приметят.
 
 
– Как удерживать тебя?
Кабы мог, и сам бы я…
Да не слушается тело,
Будто всё оно не цело.
 
 
– Скоро встанешь ты, мой свет.
Вон, лицо сменило цвет.
Ты почти уже румяный,
Только взгляд как будто пьяный.
 
 
Всё. Целую и пойду.
Спи, не отвергай еду.
– Как заснёшь, когда ты там,
А я здесь – ну стыд и срам!
 
 
– Никакого срама нет.
Кстати, от моих привет,
Ибо с нами ты в оружии,
Гибких луков полукружии,
 
 
Стрелах метких и кинжалах,
И мечах, и копий жалах.
В общем, всё, девчонки ждут! —
Конский подхватила кнут
 
 
И за дверь, да за окошком
Прошмыгнула, словно кошка,
Прыгнула коню на спину —
И в галоп через лощину.
 
 
***
 
 
Небольшой отряд девчачий,
Перейдя мосток висячий,
Скинув груз со спин лошадок,
Занял боевой порядок
 
 
На лесном тенистом склоне,
Где Варыш как на ладони,
Между скал, камней и сосен.
Вместе с Олько двадцать восемь
 
 
Кровожадных амазонок.
При оружии с пелёнок,
Зорко вдаль глядят, орлицы.
Беличьи хвосты в петлицах —
 
 
Королевских лучниц знак
Знает друг и знает враг.
В арьергарде кони спят
Тихо-тихо, не шумят.
 
 
Олько не взяла Сапфира.
С ней была сегодня Лира,
Коренастая кобылка.
На бегу она не пылка,
 
 
Но среди чащоб и скал
Жеребец ей уступал.
У Сапфира были ноги
Для простора, для дороги.
 
 
Ожиданьем все томились,
Наконец-то появились.
Из-за острова волна
Лодку вынесла. Война.
 
 
Вот оно, войны начало,
Сердце Олько застучало.
Вот они разрядят луки,
И пойдут людские муки,
 
 
Смерти, страхи и лишенья.
Время принимать решенье.
– Коль с такого далека
Выстрелим, наверняка
 
 
Будет гадам невдомёк,
Что стрелы полёт далёк.
Враг искать нас станет рядом.
– Олько, стрелы смазать ядом?
 
 
– Ладно, шуточки отставить.
В арбалеты стрелы вставить.
Десять гадов – десять стрел.
Рой железный полетел.
 
 
– Вижу, хороша работа.
Все убиты. Вот ворота,
Чрез которые уннеги
В гости ждут к себе ковчеги.
 
 
Лодку мёртвую болтает,
К ней другие подплывают.
– Зарядили? Уничтожить!
Что, Левгрот, себе дороже?
 
 
Заряжайте, вон ещё,
Да они как вороньё
Покрывают горизонт.
Сколько ж он согнал на фронт?
 
 
Ёссика, подруга Олько,
Выглянула из-за ёлки,
Отвлеклась от перспективы,
И сказала: – Некрасиво,
 
 
Грубо действует Левгрот.
Шлёт народ на смерть как скот.
Как безжалостно и тупо
Он решил шагать по трупам.
 
 
– То не мурглы в первых лодках, —
Ей отозвалась красотка
С малахитовым браслетом
И изящно арбалетом
 
 
Указав не глядя к цели:
– То рабы на самом деле.
– Но не мы им палачи,
А у них на нас мечи.
 
 
Всё. Стреляйте, не болтайте,
Их как в поле саранчи.
 
 
Звонких стрел метнулся шквал.
Мимо островов и скал,
Прямо к берегам Уннеги
Плыли мёртвые ковчеги.
 
 
Вдруг с мурглатских кораблей
Взвился огненный ручей
Из горящих сотен стрел.
Лодки взяты под прицел.
 
 
Лодки с их же мертвецами,
Что к Уннеге плыли сами.
Пламя над водой и дым.
Враг теперь стал невидим.
 
 
– Что же будем делать, Олько?
Подождём, вот только сколько?
– Полагаю, что недолго,
Что им жечь добро без толка?
 
 
– Что-то нам явит водица? —
С камня крикнула девица.
– За огнём там что-то есть.
Корабли! Похоже, шесть.
 
 
– Грохот! Наши катапульты
В бой вступили! Там мой Юльтэ!
Ох, дадут им, я клянусь! —
Звонко взвизгнула Арусь.
 
 
Катапульты били крепко.
Брызгами летели щепки
От окованных бортов.
В перекрёст от островов
 
 
Колотый летел гранит.
Но огромный, словно кит,
Прорвался один баркас
Да, в огне приметив лаз,
 
 
Ринулся на вёслах к пляжу,
Где меж скал засел на кряже
Лучниц доблестный отряд.
В двадцать восемь стрел заряд
 
 
Ожидает наготове,
Чтоб прервать на полуслове
Клич незваного десанта.
На баркасе тлеют ванты,
 
 
Судно плачет и трещит,
Но по-прежнему, как щит,
Боронит свою дружину
И в глубокую брюшину
 
 
Воинов мурглатских прячет,
По волнам с прибоем скачет,
Совершив крутой вираж,
Носом прыгает на пляж.
 
 
Да за ним ещё второй,
С полыхающей кормой.
И дотянет же вражина!
Четверых взяла пучина.
 
 
Дым осел едва-едва,
И открылись острова.
Полыхала катапульта.
И Арусь вскричала: – Юльтэ!
 
 
Поднялась она чуть-чуть,
И стрела вошла ей в грудь.
– Вот и первые потери.
Вы там, живы? Ёсси, Вели?
 
 
Внутрь корабля прицел,
Дайте залп горящих стрел!
Пламя выгнало на брег
Больше сотни человек,
 
 
Словно дождь из грозной тучи,
Стрелы в них летели с кручи.
Завязался трудный бой.
Те, что были под скалой,
 
 
Защищались хладнокровно,
Страх презрев, ползли упорно
Перебежками, бросками,
Боронясь от стрел щитами,
 
 
Огрызались, то стрелой,
То пращой коварно-злой.
Полон пляж мурглатских трупов,
И на скалах, меж уступов
 
 
Много распростёртых тел,
Но упорный враг хотел
Обойти уннежек с фланга.
С корабля второго банда
 
 
В обгорающих одеждах
Ринулась на побережье.
– Где же нам подмога, Олько?
– Ёссика, я знаю столько,
 
 
Сколько знаете и вы.
Не сносить нам головы,
Если будем здесь торчать.
Надо их атаковать.
 
 
К Варышу прижать конями
И прикончить палашами, —
Отчеканила приказ.
Двадцать семь уннежек, враз
 
 
Арбалет сменив на лук,
Били лихо. Сбившись в круг,
Мурглы скрылись за щитами.
Лишь один решился камень
 
 
Из пращи своей метнуть.
Стрелы испещрили грудь.
Но судьбе угодно было,
Чтобы Ёссику убило,
 
 
«Ах, Ёсси! Милая подруга!
Вчера гуляли мы у луга.
А нынче в горле ком встаёт.
Убита Ёссика! Вперёд!»
 
 
Пока враги ещё в оцепенении,
Они бежали. Серые каменья
Летели из-под мягких унт.
До лошадей им пять секунд.
 
 
Колчаны новые за спину,
И вот уже в седле дружина.
В галоп сорвавшись, обогнули кряж
И с виража врываются на пляж.
 
 
Оставив лошадям узду,
Лук заряжали на ходу,
Последним стрелам дав толчок.
Копыта вздыбили песок,
 
 
Уннеженки скакали вниз по пляжу,
Отдавшись яростному ражу.
Потом рванули из-за спин мечи,
Сверкнули те, как молнии-лучи,
 
 
И в гущу мурглов врезался отряд,
Рубя наотмашь всех подряд,
Топча поверженных нещадно:
– Теперь им будет неповадно.
 
 
Летела Олько в шлеме и кольчуге,
Порою рядом падали подруги.
Её палаш плясал по головам,
Хлестала кровь по сторонам.
 
 
Багровой краской отмечала смерть
Всех угодивших в эту круговерть.
– И всё-таки их очень много,
Где ж долгожданная подмога?
 
 
Моя подмога верная – Пилон.
Да-да, я знаю, только он.
Я чувствую: его душа
На острой грани палаша
 
 
Огнём пылает, словно факел.
Мы вместе в яростной атаке.
Смотри, как головы слетают!
Вот только силы тают, тают…
 
 
Но, чу! Я слышу звуки рога!
Спешит к уннеженкам подмога!
Из чащи с гиканьями рать
Неслась, чтобы в клочки порвать
 
 
Остатки вражьего десанта.
Проделав брешь меж оккупантов,
Пробился к Олько Авлатир —
Кавалеристов командир.
 
 
Спина к спине они рубиться стали.
– Прости, принцесса, что мы опоздали,
Но под конями рухнул хлипкий мост,
Пришлось кругом, через Тюлений Плёс.
 
 
Левгрот уже разведку боем завершил.
Вот-вот на берег вступят полчища карил.
Сражаться с ними и мужчинам невозможно,
Девчонок уводи, иначе будет поздно.
 
 
Здесь нужно пояснить насчёт карил.
Мурглат уже давно их разводил,
Лет триста, может, и пятьсот.
Людей держали, словно скот.
 
 
Не выпускали из железных клеток
На волю даже малолеток.
Кто рос отъявленным громилой,
Свирепый нравом, дюжий силой,
 
 
Желательно почти без мозга
(излишки, впрочем, вышибали розгой),
Тот жил и продлевал свой род,
Веками генетический оттачивая код.
 
 
Кто был слабее и в бою не ловок,
Другим служил для тренировок
И очень быстро погибал
В мученьях иль убитый наповал.
 
 
Селекция давала результат.
Карилы окупались много крат,
С земли сметая поселенья,
Не ведая пощады и сомненья.
 
 
– Отходим! – вскрикнула принцесса,
И взмах над головой эфеса
Обозначал конец сраженья,
Да только дрогнули каменья,
 
 
Как только на окровавленный брег
Огромной тушей надавил ковчег.
Борта открылись, и могучие канаты
Бревенчатые опустили скаты,
 
 
Что гнулись под бронёй гигантов.
Ах, те пришли не на пуантах.
По маленькой земле пошёл жестокий враг.
Левгрот железный опустил кулак.
 
 
Карилы выглядели до предела просто:
Все более двух с половиной метров роста,
Закованы в железные листы.
Без изысков, как чёрные гробы,
 
 
Усажены на исполинских лошадей,
Что тоже от копыт и до ноздрей
Покрыты панцирем железным,
Таким же, как и сам наездник.
 
 
Из каждой кованой пластины
Защитной этой пелерины,
Что конские скрывала ног столбы,
Торчали длинные и острые шипы.
 
 
Мели противника, как стружку рашпиль,
Всё, что стояло, делалось лежащим.
Не всадники, а боевые чудо-башни
Шли сквозь дома, леса и пашни.
 
 
Волшебное оружье их не брало,
Такую бронь оно не пробивало.
Уннеги погибали на шипах
И к лесу отступали впопыхах.
 
 
               ***
 
 
Выводя отряд из боя,
Вверх, песчаною горою,
Олько торопила Лиру.
Та во всю старалась силу
 
 
По сыпучим по пескам,
А карилы по пятам.
Всё же вырвались на гору.
Спешно обернулась, взору
 
 
Виден был исход сраженья.
– Значит, всё же пораженье?
Только мысли застил трепет.
Выскочил из вражьей цепи
 
 
И направился за ней
Чёрный всадник-лиходей.
Чудо-конь такую тяжесть
Будто бы не чуял даже,
 
 
Был готов скакать полмира.
От удара плетью Лира
Вздрогнула и понеслась
К лесу, где деревьев вязь
 
 
Их укроет от погони,
Да у тех сильнее кони.
Догоняет и убьёт.
А до леса-то вот-вот.
 
 
Только тень, затмив светило,
Выросла над ней. Карило
Настигает, стук копыт,
Крик, и булава летит.
 
 
У опушки возле леса,
С лошади слетев, принцесса,
Шею не сломав едва,
Поняла, что булава
 
 
Разломала Лире круп.
Негодяй и душегуб
Изуродовал лошадку.
Бедная, как в лихорадке,
 
 
Билась, пена изо рта,
Ржание и хрипота.
Олько в ход пустила меч,
Чтоб мучения пресечь.
 
 
Развернулся чёрный рыцарь,
Посмотрел, что за девица,
Что приказ дан порешить.
– Ладно, так тому и быть.
 
 
Олько пятится назад,
Полон ненависти взгляд.
Замечает: вроде шлем
Расстегнулся. Не совсем,
 
 
Постромок один, ошеек,
Треугольник бычьей шеи
Оголён едва-едва.
Во мгновенье тетива
 
 
Напряглась, и прямо в шею
Врезалась стрела злодею.
Тот и звук не проронил,
Хвостовик её сломил.
 
 
***
 
 
И продолжилась лесом погоня.
Меч и лук полетели в овраг.
А вослед ей дышало зловонье,
И она ускоряла свой шаг.
 
 
Олько мчалась, как будто на крыльях,
Через пни и завал у реки,
Заливал пот солёный обильно
Разогретые пульсом виски.
 
 
Лес родной помогал: то тропинка
Совершала вдруг хитрый зигзаг,
То земля разорвётся ложбинкой —
И немного оступится враг.
 
 
Только враг выпрямлял все зигзаги.
Конь железом деревья валил.
Меч невиданный в кованых крагах
Поднимался и снова рубил.
 
 
Олько чувствует: сил не хватает.
Пульс дробится на пьяный пунктир.
Отвратительный враг настигает.
– Где ж ты, мой быстроногий Сапфир?!
 
 
Лес, любимый, родной, ненаглядный!
Дай мне силы, а сгинуть не дай.
Я ж любила тебя, мой нарядный.
Дай мне сил, а ему помешай!
 
 
Помоги же мне не понарошку,
Чтоб потом обо мне не рыдать.
Дай мне силы лесной, дикой кошки,
Мне ведь лишь на тебя уповать
 
 
Остаётся. – И в то же мгновенье
Оступилась она на бегу
И упала. И в полном смятенье
Поняла, что уступит врагу.
 
 
Тут внезапно в глазах потемнело.
Отчего ей так трудно дышать?
И привычное девичье тело
Перестала она ощущать.
 
 
И она осознала не сразу,
Что иначе бежит ручеёк,
И иначе мир видится глазу,
И бежит уже на четырёх.
 
 
Пястью плотною стали ладони,
И зрачков заострились штрихи.
Рысь ушла от жестокой погони,
Коготками цепляясь за мхи.
 
 
Рысь присела и силилась вспомнить,
Кто же страшный погнался за ней.
А вокруг тишина чащи сонной…
«Что там думать?!» – она меж ветвей,
 
 
Заскочив на сосну вековую,
На суку растянулась поспать.
«Среди дня ненадолго вздремну я,
А потом побегу мышковать».
 
 
***
Тем временем на пляже битва шла.
Уннеги, ощетинясь, отступали.
Карилы, клином в два крыла,
За пядью пядь чужое отнимали.
 
 
Не убавляя шаг,
Не нарушая строй,
Топтал и резал враг
Всё-всё перед собой.
 
 
Лес плакал и стонал,
Рядами падал ниц.
Нежданный ужас гнал
Оленей и лисиц.
 
 
Карилы, вырубив лесной массив,
Остановились в зарослях клочетты,
Наверно, для дальнейших корректив.
Лес рухнул, уступив дорогу свету.
 
 
Кустарник, прежде солнца не видавший,
Взялись палить безжалостно лучи.
Он мирно спал в сырой и тихой чаще,
Вдруг на него – как угли из печи! —
 
 
Священное растение клочетта,
Хранящее уннегов от беды,
Разбуженное по тревоге светом,
В незащищённые бронёю животы
 
 
Коней свои вонзила острия.
Те было взвились на дыбы,
Ан нет, клочетта, как змея,
Обвила конских ног столбы.
 
 
Неистово рвались тяжеловозы,
Свою приумножая боль.
Но были крепкими клочетты лозы.
Валились лошади, и под собой
 
 
Давили всадников железных,
Не попирать уж им чужих границ
И шествий не видать помпезных
Среди разграбленных столиц.
 
 
Карилы смерти не боялись,
Почти не чувствовали боль,
Когда мечи и копья в них вонзались,
И вскоре обрели свою юдоль.
 
 
Всё было кончено за несколько минут.
Так много крови у титанов,
Что заливала голенища унт,
Стекая лавой из вулканов.
 
 
Левгрот в Уннеге воплощал обычный план:
Сперва невольников несчастные отряды
В разведку боем посылал тиран,
Потом карил непобедимая армада
 
 
С лица земли стирала хижины селян.
Защитников в живых не оставляла,
А после, лагерь свой разбив среди полян,
Для рыцарей дорогу уступала.
 
 
Те шли бесчисленным парадом,
Сиял на солнце дорогой доспех.
Средь выжженных домов и палисадов
Герои восхваляли свой успех.
 
 
Да вот в Уннеге вышла незадача.
Пришлось из ножен им оружие достать.
Ведь у карил случилась неудача,
И в бой вступает золотая рать.
 
 
Не испугались мурглы, ринулись лавиной,
Врываясь во дворы домов,
Неудержимые уннежскою дружиной.
Хотя лишились многие голов.
 
 
Пилоновы мечи жестоко их разили,
Уннег пред смертью убивал десятерых.
Уже решалось: или-или,
Когда Стефаний вывел остальных.
 
 
И сам летел на острие атаки
На сером в яблоках коне.
Давно рука соскучилась по драке,
А рядом с ним на скакуне
 
 
По имени Сапфир
Нерок над головой сжимала меч.
Казалось им, весь мир
Пред их ногами должен будет лечь.
 
 
В стальные полчища врага
На крыльях праведного гнева
Врубились свежие войска,
В седле король и королева.
 
 
Сраженье свежей кровью ободрилось.
Дрались, покуда не померк закат
И до рассвета, и тогда уж прояснилось:
Уннега крошечная бьёт Мурглат,
 
 
Поскольку их мечи живые.
Дубины, вилы поднял каждый двор,
И даже псы сторожевые
Дают захватчикам отпор.