Текст книги "Король идёт на Вы. Кофейная гуща"

Ложный закон сохранения ненависти

Жар. Ребенок ненавидел себя из-за того, что его родители ненавидели друг друга. Когда он перестал ненавидеть себя, он начал ненавидеть окружающих. Когда он перестал ненавидеть окружающих, окружающие сами начали ненавидеть его. Таким образом, ненависть стала пауком, который перебирается по головам людей, и ничего не оставляет за собой, кроме липкой паутины недоверия. Мы не доверяем нашим соседям, но кого нам благодарить за то, что тому есть причины.

Максим спросил меня, почему мы так плохо живем, а я только и смог ответить, что нас всех прокляли те, кого убили наши родители. Те иероглифы, которые заключенные рисовали на стенах своих камер, та кровь, которую они пролили на белые листы…

Только ли это свело ребенка с ума, когда он стоял возле палатки вежливых влюбленных азиатов и требовал у них бесплатной шаурмы.

– Я за тебя кровь в Чечне проливал, гнида узкоглазая! Что ты лыбишься, что ты смеешься?! А если я тебе ручку в глаз воткну? Дай шаурмы!

Мороз и полночь. У ребенка не было ручки, но был кожаный ремень с бляхой, которым он периодически замахивался в сторону Желтого Повара, который не спешил накормить пьяное грозное дитя.

– Холодно было, – сказал я Максиму. – У нас слишком холодно. Хорошо, что у того ребенка есть друг, который успокаивает его матом.

– Плохо, – сказал я Максиму, – что именно этот друг дитятко и напоил.

– Почему, – спросил я Максима, – родители ненавидели друг друга? Кто дал ребенку солдатский ремень с бляхой?

Максим положил мне на лоб смоченное холодной водой мокрое полотенце.

Мы с королем снова сидели на кухне и пили кофе. Внезапно я поглядел ему в глаза и спросил:

– Что можно сделать со своей жизнью человеку, который не знает самого себя?

Король допил свой кофе, а кофейную гущу вывалил на стол.

– Можно вот так проснуться однажды среди своей жизни и увидеть, что бесконечное множество мелких допущений, которые ты делал, махая беззаботно рукою и говоря «А, пускай», привело тебя в ад повседневности. И снова махнуть рукой и сказать «А, пускай», потому что как бороться с бесконечностью? До следующего пробуждения. В аду.

Король принялся рисовать на поверхности стола коричевые иероглифы.

– Можно понять, что всю свою жизнь ты только и делал, что старался быть лучше в глазах других людей, потому что тебе казалось, что это твои глаза.

– Можно провести жизнь, говоря правильные слова другим людям и даже иногда поступая в соответствии с тем, что ты говоришь. А можно не говорить ничего и поступать в соответствии со своим молчанием.

Я взял тряпку вытер стер со стола все королевские иероглифы.

Неправда

Голубое небо. Золотое солнце. Облака на небе пляшут вальс. Речка у пригорка. Белая козочка ходит по зеленому холмику. В кустах чирикает птичка. По желтой дороге к речке идут купаться счастливые люди.

Под холмом лежит старый труп солдата, погибшего в Великой Отечественной войне.

Это деревня Поречье.

Это Москва-река.

Рядом с холмом плещутся очистные соружения.

Солдат, а точнее его старый труп, все слышит и видит, так как при жизни он очень любил Николая Васильевича Гоголя, а у Николая Васильевича Гогля он более всего любил «Cтрашную месть».

Иногда старый труп даже встает по ночам, подражая предкам гоголевского колдуна. Колдунов в Поречье уже лет тридцать как нет, но старый труп солдата доволен и прошмыгивающим изредка мимо Васькой-убивцем.

Васька убил 30 человек, а может, и поболее того. Еще он поджигал дома по заказу местных воротил.

Король сел в кресло и принялся читать. Спустя час он отбросил книгу.

Я поставил на столик две чашки кофе и сел в кресло напротив.

Король отхлебнул кофе и пробормотал:

– Хорошо.

– Вы о чем?

Лао-цзы сказал сыну:

– Сегодня к тебе придет дьявол. Ну, или сегодня.

– А как я его узнаю?

– Ты его не узнаешь. Но если все же тебе любопытно, то я могу сказать тебе, на чем он стоит.

Сын промолчал. Лао-цзы зажег ароматную палочку. Сын улыбнулся и промолчал еще раз.

Лао-цзы рассердился и недовольно продолжил:

– Дьявол берет сердце человека. Но ухват его – не в сердце человека.

В воздухе витал сандал. Сын улыбался.

Любишь ты красиво сказать, казалось, молчал он. Лао-цзы продолжил:

– Дьявол берет сердце человека одной фразой: «Подумай о будущем».

Лао-цзы поглядел на сына. Тот, казалось, совсем не обращал на слова Лао-цзы внимания, а что-то набирал в своем сотовом телефоне. «Тьфу-ты», – подумал Лао-цзы.

Волк схватил теленка за хвостище. Мрачное жвачное животное угрюмо обернулось и сурово посмотрело на обнаглевшего хищника.

– Тебе чего, земеля? – промычал теленок.

Волк выплюнул телячий хвостик и минут пять чистил рот от налипшей шерсти.

Проплевавшись, серый ответил теленку:

– Да вот, понимаешь, захотелось телятинки. Семь лет вегетарианствую, даже блох не ем. А тут ты, дурында, стоишь и траву жрешь. Зло меня взяло, что кому-то вся эта трава в кайф!

– Я те покусаюсь. Хыщник выискался. Давно рога не пробовал, забыли бока-то?

Волк понуро опустил голову, не встретив, как всегда, понимания со стороны природных травоедов. «Не ценят, – подумал волк, – моего подвига…»

– Прости меня, коровка, – сказал все же на всякий случай волк.

Мне приснился Ельцин, приглашенный в качестве гостя в программу «Школа Злословия». Татьяна Толстая спросила Ельцина, как он молится. И первый президент России стал петь что-то православное за упокой душ умерших. Но исполнял молитву он почему-то в буддийской манере и с большим чувством, так что даже стал казаться менее толстым. Под конец его голос достиг необычайной силы, а лицо исполнилось восторга. Я видел, как напряглась шея Бориса Николаевича, а камера стала кружить, давая трехмерную картинку. Ельцин плакал и улыбался в религиозном экстазе, и не было войны в Чечне, и не было пьяной пляски, а слезы его все текли по красному лицу. «Какой ужас», – подумал я во сне.

Соленый огурчик на ледяном блюдце да капельки пота на бритых висках человека, похожего на Абдулова. Ему в рот вставили говорило, он и зазвучал как надо, а то до того все хрипел что-то про свободу человеков от драконов, да свободу смотреть в зеркала из серебра своих душ.

Еще один раз

Она сказала

– Мне нарисовали окошко. Сквозь него я увидела мир по-другому.

– А хорош ли тот, кто рисовал?

– Говорят, что он не очень хорошо одет и дурно относится к женщинам.

– Да? Но хорошо ли он рисует?

– Сквозь его окно я вижу мало приятного.

– А рисует-то хорошо?

– Внуки тех, кого он изобразил нагишом… Они все хулят его. Говорят, что борода ненастоящая.

– Да что ты все… Сколько раз тебя спрашивать, хорошо ли он рисует?

– Хорошо.

Лысый Федор в парике подошел к лежащему ничком Бро Натану и вонзил свой кирзовый сопок ему под ребра.

– Вумности всякие пишете, Боря! А народу-то сиськи нужны! Рождаемость поднимать надо.

– От ваших сисек, Федор, они только дрочат. – осадил лысого Бро Натан. – А детей как не было, так и нет.

После своих похорон великий старец Александр Исаевич, который, как мы знаем, и не думал умирать, устроился работать сторожем на Белорусский вокзал. Не то чтобы ему сильно были нужны деньги, хотя кому они мешали. Просто под конец жизни многие стали упрекать Александра Исаевича в том, что око его приослепло. Вот и решил старец Александр вернуться к народу. Работа состояла в том, чтобы пропускать сквозь электронный турникет людей, чьи билетики отказали. Старец был уже совсем старенький, и вид имел самый безобидный, о чем сам прекрасно знал. Тем удивительнее ему было смотреть, как не только бедные дамочки, но и здоровые в самом соку молодые парни из зайцев сторонились его, прежде чем пролезть под турникетом или перепрыгнуть через оный.

Великий старец смотрел на них и думал, что тюрьма по-прежнему в голове человеческой. Или, может, они уважают старость?

Александра ходила по свету и искала себе аналогию. Маша подошла к ней и спросила, что она ищет. Саша удивленно посмотрела на Машу и ответила честно. Маша удивленно посмотрела на Сашу и спросила, зачем нужна аналогия. Саша удивленно посмотрела на Машу. Она судорожно принялась придумывать ответ на простой Машин вопрос, но у нее ничего не получилось. Тогда Саша стала судорожно припоминать, не находила ли она аналогии Маши. Если я найду Машину аналогию и покажу ее Маше, она больше не будет задавать таких дурацких вопросов. К сожалению, Саша не встречала аналогии Маши.

Кстати, они обе были очень умны и красивы, но при этом совершенно друг на друга не похожи.

Слон Хуан сжег 12 тысяч детей. Оп! И еще 12 тысяч детей отправилось в огонь. Ла-ла-ла. «Теперь, – думал слон Хуан, – можно сжигать 12 тысяч детей. Ведь никто не имеет права об этом говорить. Хорошо. Вольготно.»

Пора вытаскивать. Черт побери, как не хочется-то! Но ничего не поделаешь, еще не время. Казалось бы, чего проще – взять и не вытащить! Но – еще рано. Потом хуже будет, хотя, конечно, вопрос спорный. Дети – цветы жизни.

Как-то раз мы с королем сидели на кухне и пили чай. За окном тихо падали снежинки, и как всегда не хватало слов для того, чтобы отдать себе отчет.

Внезапно раздался звонок в дверь, и я подумал, что где-то все это уже видел и даже не один раз. «Сейчас войдет Аня», – сказал себе я.

Вошла Аня, мы налили ей кофе и усадили ее за стол.

– Сегодня ты снег, – сказал ей я.

Король хитро усмехнулся себе в усы.

Аня нахмурилась. Неудачный день, понял я.

Аня отхлебнула кофе и спросила:

– Почему я так недовольна устройством внешнего мира?

Я удивленно стал пить, а король бросил на стол свои четки.

Я встал и открыл окошко.

– Холодно, – сказала Аня.

Я закрыл окошко. Аня улыбнулась. Аня засмеялась.

Судья поднял молоток. Подсудимый харкнул на пол.

– Ты растоптал цветок, – сказал судья печально.

– Ну и? – ответил подсудимый. – Чем же ты накажешь меня? В этой жизни я всего достиг. Я всегда получал то, что хотел.

– Ты растоптал цветок, – повторил судья.

– Теперь уже ты ничего не сможешь со мной поделать. Никто не сможет.

– Ты растоптал цветок, – в третий раз сказал судья и положил себе на голову черный платок. – В наказание ты не сможешь стать цветком сам.

Подсудимый расхохотался, вскочил со скамьи и кинулся прочь. У выхода из зала суда он остановился и насмешливо крикнул судье:

– Я никогда не хотел стать цветком, ты, напудренный идиот! Неужели ты думаешь, что меня заботит моя или чья-либо еще внешность?!

Судья печально посмотрел на него. Слова его срывались с губ. Льдом застывали они и падали на подсудимого.

– Тем не менее… Тем не менее ты БЫЛ цветком…

Тот, у кого все было плохо, открыл розовый сундук. В сундуке сидел Вельвет Андерграунд и поджидал того, у кого все было плохо. Как только крышка поднялась, Вельвет Андерграунд прыгнул на того, у кого все было плохо, и обнял.

– Теперь у тебя все будет хорошо, дорогой – сказал Вельвет Андерграунд тому, у кого все было плохо. – Ты только послушай меня.

Конечно, не стоит упоминания тот факт, что вместе с Вельвет Андерграунд в сундуке сидели Даниил Хармс и еще пара не менее достойных личностей.

Когда ночью выходишь погулять с собакой, особенно очевидно становится то, что через пару тысяч лет никто и не вспомнит про то, что сегодня вызывает столько споров, а подчас и слез. Отчего же так хочется плакать и спорить, когда возвращаешься назад в теплую кухню?

Глава 40

Лучше ш

Король сидел за столом. Сегодня у него весь день болело сердце. «Наверное, слишком много кофе», – подумал он.

Я тихо прошел сквозь стену и присел напротив него.

Белоснежная поверхность стола разделяла нас, словно заснеженное поле битвы.

– Что скажешь? – спросил король.

Я посмотрел на него. Король не решался поднять на меня взгляд.

Я вздохнул, налил себе в чашку чаю из термоса и тихо прошептал, глядя на окно сквозь пар, поднимающийся над густой коричневой жижей:

– Она очень не любила этот вопрос. Терпеть не могла таких фраз: «О чем думаешь», «Что скажешь».

– Почему?

– А черт ее разберет теперь, спустя столько лет я почти ничего и не помню.

Король вздохнул и налил себе полную чашку кофе. Я внимательно глянул ему в глаза и накрыл чашку ладонью.

– Вам нельзя, Ваше Величество. Сердце…

Король недовольно вскинул одну бровь и отодвинул мою руку прочь, но было поздно. Вместо кофе в чашке уютно разлегся зеленый чаек, а рядом с блюдцем вольготно устроились две свежие булки с корицей.

Плюшевый медведь бежал по осеннему лесу, втаптывая желтые и красные листья в грязь. Слезы текли по его плюшевым щекам. Он шептал обреченно:

– Да… Девушкам нра-а-а-а-вятся красивые платья, и им нет дела до того, сколько они стоят. А я работаю на рыбзаводе, мне платят так мало. Я родился таким, что не было выбора у меня. Не было… Или был? О, как горько подозревать, что выбор был! Но она… Ей так нравится это платье, а оно стоит так дорого. Послезавтра придет Николай Иванович и купит ей это платье. И она будет смеяться и веселиться, она наденет это платье.

Тут плюшевый медведь с опилками в голове подскользнулся и плюхнулся в грязь.

– Что это я, – забормотал мишка, – ведь я же плюшевый медведь, а она… Зачем ей такой, как я… Николай Иванович гораздо больше ей годен. И вон я теперь грязный какой.

Самурай, похожий на Тосиро Мифуне, подошел к мишке и помог ему подняться. И сказал самурай такие слова:

– Стыдись, медведь. Не проси у судьбы того, что изменится, как только ты получишь желаемое. Не становись во имя желаемого тем, кто не сможет им насладиться. Вот секрет твоего медвежьего счастья – сиди и ешь мед, пока не придет та, которая захочет есть мед вместе с тобой.

– А если она так и не придет? – спросил медведь.

Самурай грозно нахмурился, вытаращил глаза и рыкнул на мишку:

– Тогда весь мед достанется тебе, глупый медведь!

Плюшевый медведь испуганно присел и подумал: «А и правда». Больше мишка не грустил.

Певицы гордо запели и строем зашагали в туалет.

Глава 41

Речь одного неунывающего человека, не вполне удовлетворенного существующим положением вещей:

– Соратники! К сожалению, женщинам нравятся красивые мужчины. Тут уж нам ничего поделать нельзя, как бы ни хотелось.

Но есть выход – мы можем убивать красивых мужчин! Это особенно просто, если они к тому же еще и благородны.

Также можно некоторых женщин покупать, чтобы они делали вид, что мы нравимся им! А если будут плохо притворяться, то мы других найдем, а этих тоже убьем.

Вот, собственно, и все.

Король сел за стол и налил себе кофе. Сизые сумерки тихонько лизали оконные стекла, а в камине уютно горел огонь.

Аня сидела напротив короля.

Казалось, что время застыло, и только пар томно поднимался над кофейной чашкой.

– Кто я? – спросила Аня у короля.

Король тихонько крякнул и задумчиво улыбнулся. Он отпил кофе и внимательно посмотрел на девушку.

– Ты та, кто старается стать тем, кем хочет стать. Это, впрочем, не очень оригинально.

Аня встала из-за стола и подошла к моей фотографии, висящей на стене. Она взяла черный маркер и пририсовала мне усы и бороду.

– А он кто? – спросила она.

Король, хоть и ждал этого вопроса, ответил не сразу.

– Он, – прошептал король задумчиво. – Он… Ну… Он… Он просто он.

Аня пририсовала мне рога, а затем сказала:

– А не пойти ли тебе на х… со своим дзен-буддизмом?

Король, как и следовало ожидать, захохотал и был таков.

Ученик спросил:

– Скажи мне, как повернуть это колесо?

– Для начала необходимо замолчать и успокоиться, – ответил учитель.

– И что, тогда колесо повернется само?

– Ты что, дурак? С чего бы ему вертеться самому?

Глафира стояла перед зеркалом. Она смотрела на свое отражение и шептала: «Ненавижу тебя».

Отражение печально смотрело на Глафиру.

Священник Яков подошел к ней, положил руку на плечо и спросил:

– Ты знаешь, в чем сила дьявола, Маша?

– Я не Маша, я Глафира, – поправила святого отца Глафира.

– Это неважно, – ответил отец Яков. – Так вот, сила дьявола в правде. Его называют отцом лжи, но как это было бы просто. Дьявол не врет, ибо лгать может только человек, так как ложь – это вид творчества. Дьявол просто показывает правду в нужное время, в нужном месте и в нужном объеме. Понимаешь, к чему я это?

– Хочешь сказать, что зеркало мне врет?

– Нет. Оно просто говорит тебе не всю правду.

War is the father of all, that’s what they say… Ha so I must be the father of war… What a sad thing to have this child.

Пора признаться, я действительно живу в тебе. Я боюсь тебя, я пинаю лед твоих луж и перебираю пальцами серебро твоих струн.

Иногда мне казалось, что это сказка и я тоже сказка… Но проходило время, и от сказки осталось что-то свинцовое и железное.

Тогда все хором стали говорить вокруг меня: спасибо скажи еще, что оно не цинковое. Ну я и сказал, поплевал на руки и стал копать землю.

А потом подумал: «Боже мой, да они же всегда так говорили, кого ж я послушал».

Вот иду опять… Опять не знаю, зачем я иду. Опять смотрю с завистью (ведь это зависть, так?) на тех, кем не хочу стать. Смотрю и понимаю, что они тоже не хотели быть такими. какие они сейчас, и что они также когда-то бросили на кого-то завистливый взор и тем открыли в душе своей лазейку, сквозь которую протек ручеек холодной воды, скоро ставший рекой, к концу жизни их превратившийся в спокойный и равнодушный океан.

Океан свинца

– Я так долго ждал, – сказал я себе. – И отрицал, что жду чего-то. А все-таки ждал. Так, Твое Величество?

– Так, – сказал король, зябко прячась в шерстяной плащ. – Так-то оно так.

Но стоило ли в том признаваться уже сейчас?

Что я слышу, просыпаясь весенним утром у себя дома? Я слышу рыдания. Это рыдает смертник, заключенный внутри моего тела.

Мне бы выблевать мысли,

Чтобы не отравиться,

Чтобы то, что я думаю,

Не убило меня.

Ни меня, никого.

Я не хочу переваривать

То, что я съел,

То, что впихнули в меня

Этим вечером.

Сон 4

– Слезай, – сказал мне Сталин. – Дальше мы поедем без тебя.

Как тяжело в самом конце пути представить, что кто-то то сейчас его начинает. Почти также сложно, как представить, что тот, кто намного впереди, был на том же месте, на котором сейчас ты сам.

Еще одна прекрасная Саша сидит теперь на берегу французской реки. Она смотрит во французскую воду и аккуратно откусывает маленькие кусочки от французской булки.

А в это время в России некий Вадим никак не может научиться танцевать танго без этой самой Саши.

Конечно, Саша отдала своих детей в русскую школу. Дети Саши очень ее любят, но между собой говорят на французском языке. Мама кажется им странной.

Пьеса

Два человека стоят, облокотившись о перила моста. Солнце. Весна.

– Мне кажется, что день выбран слегка неудачно, – говорит один из них.

Второй, тот, что в пиджаке, недоуменно смотрит на него.

– Знаешь, никто еще при мне так ЭТОГО не формулировал.

Первому приятно. Он смотрит на синее небо, набирает полную грудь воздуха и просит закурить. Второй лезет в карман его плаща, достает сигарету, а потом долго не может найти зажигалку. Первый затягивается и смеется. Второй непонимающе смотрит на него.

– Ты думаешь, это шутка? – осторожно спрашивает он первого. – Прости, что вынужден тебя разочаровать.

Сон 5

Света схватила Льва Толстого за бороду и стала ходить вокруг него и приговаривать: «Дед Мороз приехал! Так-так!». Бедный граф не знал, куда и руки деть.

Александр Исаевич (не Лев Толстой) долго не мог убедить Олю. Потом плюнул на это дело и притворился мертвым.

Мы с королем сидели на лавочке станции метро «Арбатская» и пили кофе из термоса.

Люди плыли мимо нас сплошной серой массой, полной тоски и безразличия ко всему окружающему, только некоторые слегка поворачивали голову в нашу сторону, когда их ноздрей достигал чудесный кофейный аромат.

– Знаешь, – сказал король. – Мне некоторые ваши порядки кажутся очень странными.

Я хмыкнул. Король вскочил и стал бегать от одного края платформы до другого. Странным образом он никого не задевал.

Наконец он успокоился, сел снова рядом со мной и почти что прошептал:

– Там, откуда я пришел, люди старались сделать мир вокруг себя красивее. В любом месте, куда бы ни падал их взгляд.

Я допил кофе и стал завинчивать крышечку.

– Вы что, из Японии приехали, Ваше Величество?

Сегодня мне приснился Брэд Питт. Он вышел на сцену и принялся петь песню группы «Наутилус Помпилиус» «Скованные одной цепью».

Как-то раз Роме не спалось, и он принялся считать вот так: «Один Древний Египецкий Жрец, Два Древних Египецких Жретса, Три Древних Игипецких Жреца, Четыре Древних Египицкихъ Жрица, Пять древних Иггипетских Жритс….».

Так и заснул, а приснился ему некто в белой одежде, держащий в руке чашу и копье. И сказал некто Роме:

– Единственное, что объединяет господ и слуг, – это искусство.

Внезапно грусть схватила меня за сердце своей костлявой рукой, и я понял, что все мои радости и печали – это только иллюзия, и единственное, что удерживает их на этом свете, – я сам, и стоит мне заснуть и забыться, как бессмысленная вода времени смоет все, что окружает меня в этой жизни, и только белый скелет, привязанный к коряге ржавой цепью, будет улыбаться проплывающим мимо рыбам. Река времени проходит сквозь мое тело, сквозь мой разум, сквозь мою душу.

– Не грусти, – сказала она. – Я буду тебе звонить… Если хочешь, то даже по скайпу, но только без видео так как я имею привычку звонить в обнаженном виде.

Господь Б-г шел по старому Арбату и рассматривал творения уличных художников. Сегодня с утра ему пришла в голову мысль заказать себе портрет. К несчастью, на Арбате не оказалось ни одного абстракциониста. Осознав тот факт, что сегодня он останется без портрета, Господь Б-г грустно вздохнул.

Внезапно неподалеку от него одна решительная девушка (расовая художница) подумала, что, если бы она рисовала так, как уличные художники на Арбате, она бы отрубила себе руки. Господь Б-г добродушно улыбнулся и ущипнул девушку за п-пу. «Вот ты-то мне и нужна», – подумал создатель всего сущего.

Я уже говорил вам, – раздраженно сказал Санта Клаус, – что я ничего не приношу на Новый год людям, которые везде ходят с линейкой.

Взлетев над Курским вокзалом, К. подумал, что заслужил это все. И плохое, и хорошее. Впрочем, одно без другого в данной ситуации никак невозможно. Он согласился стать счастливым, заранее зная, что придется потом снова стать несчастным. К. все знает, но ему не легче.

Крутой вираж, и его босые ноги приятно защекотали кучевые облака. Было еще только 8 часов утра, но так как К. не спал ночью, ему казалось, что уже поздний вечер.

Опустившись перед своим домом, К. обнаружил, что во время полета его часы ушли вперед на 6 минут. Сотовый в кармане задрожал эсэмэской. Прочитав ее, К. стал снова счастлив.

Торговец Хью, торговец Хью? Ты спишь?

– Нет, я не сплю.

– Хочешь купить у меня немного счастья?

– Счастье? А что, оно теперь продается? Да не подделка ли это?

– А ты рискни…

– Что-то дороговато. Дай-ка я еще подумаю.

– Пока ты будешь думать, я уеду.

– Черт…

– Да, и вернусь ли, еще неизвестно. Купив мой товар, ты рискнешь деньгами. Не купив, ты рискнешь своим счастьем. Выбирай!

– Да погоди ты, погоди. Как же так, я ведь думал, что я уже счастлив. До тех пор, пока ты не предложил купить счастье у тебя… Теперь у меня засосало под ложечкой, и я начинаю сомневаться, счастлив ли я.

– Между тем, дорогой Хью, многие называют это первым признаком несчастья… Будь ты счастлив, у тебя бы и вопроса не возникло никогда.

– Но почему так дорого-то?

– А ты хотел дешевого счастья? Ха-ха, смешной ты, право. Да ты первый не поверишь, что оно настоящее. Запомни, Хью, счастье дается либо даром, либо ты отдаешь за него все, что у тебя есть. Ну как, ты уже любишь меня?

– Да.