Текст книги "Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!"

На вершине успеха

Любил ли джаз товарищ Сталин? Никаких высказываний на эту тему в трудах Иосифа Виссарионовича не сохранилось. Известно, что в разное время в Кремль для выступлений приглашались оркестры Цфасмана и Утесова, причем Утесов играл свой «эксклюзивный» репертуар, исполняя «Мурку», «Кичман» и «Лимончики». И хотя лучшие отечественные биг-бэнды играли в кинотеатрах, перед сеансами: Цфасман – в «Ударнике», Варламов – в «Художественном», в стране полным ходом шло создание государственных коллективов. Оркестр Утесова объявили Государственным джаз-оркестром Российской Федерации. В тревожном тридцать седьмом году Александр Варламов организовал джаз-оркестр на радио и даже участвовал в первой советской телепередаче. (Телевизоров не было ни в одной квартире, но телеэфир уже появился.) Два года спустя Варламов сдаст дела Александру Цфасману, приняв под свое начало Госджаз СССР. Думаю, что тут не обошлось без «эффекта Рознера»: первый джаз-оркестр страны, главный, можно сказать образцово-показательный, заметно отставал от коллектива, приехавшего в Москву из союзной республики.

Алексей Баташев в книге «Советский джаз» так описывает это событие: «В середине 1940 года начальник Управления музыкальных учреждений В. Сурин предложил А. Варламову возглавить оркестр». (Госджаз СССР. – Д. Др.).

Обратив внимание на всё то, чего так не хватало советским биг-бэндам – свинговый ритм, слитность оркестровых групп, богатство тембров, – Сурин резюмировал:

– Музыка шагнула вперед, и мы не должны топтаться на месте. Слепо копировать чужое нам не нужно, но и замыкаться в себе не следует.

В итоге в Госджаз СССР пригласили даже режиссера из Малого театра, который стал давать музыкантам уроки танца и гимнастики.

Летом 1940 года оркестр Эдди Рознера триумфально выступил в Москве.

«В Центральном Доме работников искусств, недавно открывшемся на Пушечной улице столицы, появилась афиша:

“Первое выступление Госджаза Белоруссии. Концерт-показ. Вход по пригласительным билетам”. Ажиотаж поднялся огромный: ведь чем труднее попасть, тем больше хочется», – пишет Глеб Скороходов.

Александр Бродский (барабанщик, отец певицы Нины Бродской):

Молва о невероятном мастере и его оркестре не давала всем покоя. Пригласительные вручались в первую очередь избранным людям. Такими в ту пору были Леонид Утёсов, Аркадий Райкин, Александр Цфасман, Клавдия Шульженко. В первом ряду они и сидели, самые именитые, а далее рядовые музыканты, артисты многих жанров эстрады. Зал был набит до отказа. Желающих попасть на концерт оркестра Эдди Рознера было огромное множество, и у парадного входа я увидел просто настоящее столпотворение. Здание было окружено конной милицией, пытавшейся успокоить огромную толпу людей, пришедших в тот день и желающих попасть на чудо-музыкантов во главе с человеком, играющим на «настоящей золотой трубе». Люди кричали, пытаясь что-то объяснить билетерам у входной двери, только бы пройти в зал. Но немногим посчастливилось услышать это чудо! Среди тех счастливчиков оказался и я.

Все с большим нетерпением ожидали начала. Зал замер, когда заиграл оркестр при закрытом занавесе. Затем занавес начал медленно открываться, и тут на фоне играющего оркестра в кулисе появилась золотая труба, а за ней в белом костюме, с трубой в руке на сцену вышел и сам Эдди Рознер. Одним своим появлением на сцене, ослепительной улыбкой он сумел моментально заинтриговать. Рознер сыграл одну джазовую вещь, затем другую, третью, после чего зал стал скандировать ему, не отпуская. Всё, что довелось нам, музыкантам, в тот день услышать, сделало переворот в наших представлениях. Никто из присутствующих в зале не мог и представить себе, что подобное исполнение вообще возможно. Рознер играл пассажи с невообразимыми верхами, звучавшими в таком высоком регистре, о котором многие и мечтать не могли. Это был настоящий праздник души, фейерверк! Музыка, которую мы все услышали, была для нас целым открытием – джаз в лучших традициях того времени. А какие аранжировки, как здорово и свежо они звучали! Я взглянул в первые ряды, где сидели знаменитые артисты. Я видел их восторженные лица. Все они толкали друг друга с удивленными взглядами. А когда Эдди Рознер сыграл «Караван» и взял одну из самых высоких нот, держа ее безумно долго, зал просто взорвался от аплодисментов. Люди вставали с криками браво, не отпуская Рознера со сцены!

Аркадия Райкина очень заинтересовали польские иммигранты, прежде всего Львовский театр миниатюр, где работал дирижером Генрик Варс. Но это не помешало ему подружиться с Эдди Рознером. Интересно, что оркестр Генрика Варса использовал слово «теа-джаз» в названии своего коллектива. В Советском Союзе специфический термин устарел, ведь его еще в 20-х придумал Утесов для своих первых театрализованных программ. Но у человека с Запада приставка «теа»[18]18
  Tea – чай (англ.).


[Закрыть] вызывала другие ассоциации. Большинство увязывало такое название со все теми же «файвами» – танцами к чаю в пять.

17 августа Рознер и его оркестранты музицировали на ВСХВ – Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (в будущем она превратится в ВДНХ, а затем в ВВЦ).

В то лето Рознер впервые познакомился с концертной площадкой, которая станет для него одной из самых любимых сцен. Я имею в виду эстрадный театр московского сада «Эрмитаж».

Юрий Цейтлин:

Однажды я со своим другом саксофонистом Эмилем Гейгне ром решил пробраться на репетицию джаза в сад «Эрмитаж». Нам просто необходимы были автографы самого Рознера!

Летний эстрадный театр сада «Эрмитаж» был окружен невысокой оградой. Мы, тогда еще молодые и ловкие, легко преодолели этот рубеж и, конечно, были задержаны и доставлены в милицию. Отделение милиции для удобства нарушителей всех профилей находилось тут же в саду.

Мы горячо старались доказать главному милиционеру, что мы не воры, не хулиганы, а что мы – всего-навсего поклонники джаза. Мой друг Эмиль при малейшем волнении начинал сильно заикаться. А так как мы оправдывались одновременно, то можете себе представить эту сцену.

Однако милиционер уловил все же главное:

– Ребята хотят получить автографы.

Нас отвели за кулисы. Вызвали Эдди Рознера. Теперь Эмиль с еще большим волнением объяснял по-английски, что мы музыканты – трубач и саксофонист. Названия музыкальных инструментов фонетически почти одинаковы на всех языках. Рознер сразу понял и сказал по-русски:

– О, да! Это есть хорошо!

Рознер подписал нам открытки по-немецки. На моей было пять слов: «Желаю счастья хорошему трубачу Юре!» Милиционер, успокоенный, ушел. Нас пригласили на репетицию».

Впоследствии Цейтлин спросил Рознера:

– Почему вы написали мне на своей открытке: «Счастья хорошему трубачу Юре»? Вы же меня тогда впервые видели и не могли знать, какой я трубач!

– Рядом стоял милиционер… Я не хотел, чтобы вас арестовали! – загадочно улыбаясь ответил Эдди.

Слухи о том, что в Белоруссии создан феноменальный коллектив, дошли и до Кремля.

Рут Каминска:

Администратор попросил нас быстро упаковать вещи и быть готовыми к отъезду через два часа. «Не задавайте никаких вопросов. Это приказ».

Специальный самолет доставил оркестр назад, на побережье Черного моря, в Сочи, под проливным дождем. Мы промокли до нитки еще до того, как сели в машину, которая доставила нас в гостиницу «Приморская»…

Через некоторое время в гостиницу влетел администратор с местными начальниками и, не снимая плаща, начал обсуждать что-то с управляющим гостиницы, куда-то звонить, затем выскочил из гостиницы, вернулся вновь, еще больше промокнув, снова обсуждал что-то с начальниками и снова куда-то звонил. Никто не смел задавать ему никаких вопросов. Мы никогда не видели его таким растерянным. Пробегая мимо нас, он крикнул на бегу: «Как только вам дадут ключи, распакуйтесь, сидите в номере и ждите».

Мы распаковали вещи, но отдохнуть не смогли. Всё время кто-нибудь стучал в дверь, пытаясь узнать, нет ли новостей. Чтобы скоротать время, начали играть в карты. Вскоре почти весь оркестр оказался в нашем номере…

Через некоторое время дверь отворилась и вошел администратор. Бледный и усталый, мокрый с ног до головы, он прошептал: «Товарищи, нас сюда привело очень большое событие. – Мы так и думали. – Завтра, – он остановился, – завтра у нас будет концерт, товарищи, который, который…» Одна из девушек помогла ему снять плащ, первый скрипач вскочил и подал стул, Эдди протянул рюмку коньяка. Через несколько минут он пришел в себя и смог говорить уже спокойнее. «Завтра вы должны быть в лучшей форме. Отдайте весь свой талант. Мобилизуйте все свои возможности. А теперь идите в номера и постарайтесь хорошо отдохнуть за ночь». Он еще долго сидел в луже, которая образовалась от воды, стекавшей с его одежды, пока все не разошлись. Тут у него дрогнули губы, и он заплакал: «Эдди Игнатьевич! Рут Зигмундовна! Завтра будет самый великий день в моей жизни, в нашей жизни. Больше я ничего не могу сказать».

…К утру всё высохло, и солнце ярко светило. Наши техники целый день просидели в театре. Нас должны были проводить туда в 5.30. Предупредили: «Возьмите свои паспорта».

Вечером у входа каждого отдельно проверяли офицеры НКВД и люди в штатском. Один офицер сличал нас с фотографиями на документах, другой тщательно осматривал содержимое сумок и карманов, а третий отмечал наши имена в списке. Когда нам наконец разрешили войти в театр, атмосфера была настолько напряженной, что мы старались не разговаривать друг с другом даже в гримуборных.

Наступило время выступать. Зажгли прожектора. Подняли занавес. Перед нами был пустой зрительный зал. И только плотно закрытые шторы в ложах по обе стороны от сцены говорили о том, что это не была какая-то злая шутка.

Любому актеру – и особенно артисту музыкального ревю – нужен живой зритель. В течение двух часов наши шутки не вызывали смеха, а за песнями и музыкой следовала тишина. Когда наконец затихли последние вибрирующие звуки меди и занавес опустился, не последовало никаких выходов на поклон. Мы покинули театр в понуром молчании.

В ту ночь никто из нас не спал. Некоторые потихоньку стучались в дверь, чтобы обменяться шутками и расшевелить нас, но их юмор оказался бессильным.

Наш администратор, так и не удосужившийся зарезервировать для себя комнату, сидел у нас в номере в плаще и шляпе. Он стучал пальцами по столу и всё больше действовал нам на нервы. Время от времени он вскакивал, шагал по комнате, заложив руки за спину, а иногда снимал шляпу, чтобы почесать голову. «Ах, как хотелось бы мне напиться», – неоднократно повторял он.

В 6 часов похоронная атмосфера была нарушена телефонным звонком. Мы вскочили. Администратор трясущимися руками схватил трубку. Его первое приветствие застряло так глубоко в горле, что он задохнулся, закашлялся и снова повторил его. Затем снял шляпу, вытер платком лоб и затылок и встал навытяжку.

– Да, товарищ, – прошептал он. – Да, товарищ… – Благодарю вас… Огромное спасибо…

Повесив трубку, он еще долго стоял молча, уставившись на телефон. Затем он произнес тихо: «Мне было сказано, что хозяину концерт понравился. – Затем, как бы став выше, он громко сказал: – Теперь мы по-настоящему в деле».

Так никогда нам никто и не сказал, что мы выступали перед Иосифом Сталиным – Хозяином…

Кадр из фильма «Концерт-вальс». Слева направо: Луи Маркович, Эдди Рознер, Лотар Лямпель

Яков Басин приводит слова Г. Я. Бельзацкой – супруги Ежи Бельзацкого:

«Муж рассказывал, что в Сочи состоялся только один концерт. Он был афиширован, но билетов не продавали. Музыкантам, прежде чем их пропустить на сцену, устроили настоящий обыск. Проверяли даже инструменты. А после концерта всех усадили на пароход и в тот же день отправили морем в Ялту».

Новое событие в жизни Рознера оказалось связано с кинематографом. Киноиндустрия Польши обошла его успехи стороной. Теперь Эдди предстояло даже не наиграть саундтрек, а самому принять участие в съемках: режиссеры Михаил Дубсон и Илья Трауберг пригласили его оркестр в фильм-концерт «Концерт-вальс». В картине снимались, демонстрируя свое искусство, звезды академической музыки – скрипач Давид Ойстрах, тенор Большого театра Иван Козловский, балерины Ольга Лепешинская и Марина Семенова, а также знаменитая цыганская актриса Ляля Черная. Фильм выйдет на экраны 24 марта 1941 года. Сегодня это единственный «аудиовизуальный документ», сохранивший для потомков и музыку, и облик Госджаза БССР образца 1939–1942 гг., в котором работали вокалисты Лотар Лямпель и Вероника Игнатович, саксофонисты Тони Левитин и Гарри Вольфайлер, гитарист Луи Маркович, барабанщик Джо Шварцштайн…

По-прежнему неясен вопрос, записывался ли оркестр Рознера на пластинки в ту пору. Долгое время считалось, что до 1944 года звукозаписывающие студии Рознер не посещал. Согласитесь, несколько странный факт для покорившего Москву артиста. Все-таки Варс, коллега-конкурент, успел и в столице СССР выступить, и музыку для кинофильма «Мечта» написать (его пригласил режиссер Михаил Ромм), и шеллачные диски наиграть.

Глеб Скороходов разыскал запись танго Рознера «Свидание», которую датирует 1940 годом. В этом танго, по словам Скороходова, соло на скрипке играет лауреат международного конкурса выпускник Венской консерватории Арнольд Гольдбергер. Однако белорусский биограф Рознера Яков Басин утверждает, что Гольдбергер устроился работать к Рознеру лишь в августе 42-го…

Ну что ж, как говорил Эдди, bleiben wir gespannt. Или, выражаясь по-русски, посмотрим, какие чудные открытия готовит нам будущее.

Гастрольная карта последнего мирного года была обширной – Тбилиси, Ереван, Баку, Ессентуки… Летом 41-го оркестр Эдди Рознера гастролировал в Киеве. На третьей июньской неделе года Рут, исполнявшая в оркестре французские песни, попала в клинику. Она была беременна. Узнав, что ни Рут, ни ребенку ничего не угрожает, Рознер поехал на концерт.

Госджаз БССР. 1941

Рут Каминска:

После ужина медсестра включила радио: концерт должен был транслироваться. Впервые мне предстояло слушать премьеру, не участвуя в ней. По звукам, доносившимися из динамика, было слышно, что театр полон. Затем всё смолкло. Я представила, как потухли огни в зале перед поднятием занавеса. Взрыв аплодисментов приветствовал оркестр, уже сидевший на сцене, когда занавес открылся. Я знала, как красиво они выглядят, сидя на помостах, одетые в белые смокинги. Затем я услышала еще один шквал аплодисментов – я знала, что это встречают Эдди в тот момент, когда он занял место на возвышении. Я легко представила себе, как он поворачивается к публике и как держит трубу. Это был его специальный жест, почти сигнал, для начала концерта. Многие музыканты пытались скопировать эту манеру, но ни у кого не получалось. Первым номером шла «Серенада» Тоселли в обработке Эдди, и я откинулась на подушку, наслаждаясь безупречной игрой. Я всегда знала, каким великолепным трубачом был Эдди, но тогда, слушая его игру в больнице, я чувствовала, что он превзошел себя.

Через три дня меня выписали.

А еще через день началась война.

Когда настал тревожный час…

Яков Басин:

В октябре Госджаз-оркестр БССР получил два пульмановских вагона, погрузил инструменты, реквизит, личное имущество и отправился на Восток. Долгое путешествие закончилось в Омске. Вагоны решили никому не отдавать, жили в них. Но начиналась зима, и было ясно, что в таком жилище в Сибири перезимовать не удастся. Решили перебираться во Фрунзе, где оказалась со своим театром мать Рут Ида Каминская. Цепляли свои вагоны к любым поездам, которые шли в ту сторону. Срабатывало личное обаяние Рознера и деловая хватка администратора Давида Исааковича Рубинчика (отца известного ныне кинорежиссера Валерия Рубинчика).

Костяк коллектива – семьи музыкантов. У многих – дети, иногда грудные. У четы Рознеров на руках крохотная Эрика, названная в честь великой прабабушки (Эрика – аббревиатура полного имени Эстер-Рохл Каминской).

Но в столицу Киргизии музыкантов тянули не только теплый климат и родственные связи лидера и его жены. Фрунзе был одним из центров формирования польской армии…

Музыканты Генрик Варс, Генрик Гольд и Ежи Петерсбурский, Феликс Конарский вместе со своими руководителями записались в армию генерала Владислава Андерса, которая готовилась к отправке в Иран. Оркестранты Рознера не остались в стороне.

«Госджаз-оркестр БССР лишился 14 музыкантов из 26», – пишет Яков Басин.

Ежи Петерсбурский, офицер армии Андерса

Сам Рознер в одном из писем, датированных осенью 1953 года, указал большую цифру:

«В 1941 году во время работы в г. Фрунзе 24 артиста (из 32-х) моего коллектива ушли в польскую армию Андерса, и мне пришлось реорганизовать мой ансамбль.

Лично я сам отказался ехать».

Дело не в цифрах. Потери казались невосполнимыми, тем более в военных условиях. Госджаз покинули отличные музыканты. Несмотря на «русскую фамилию», ушел саксофонист-импровизатор Тони Левитин, игру которого в 1940 году хвалили в советской прессе.

Как сложится дальнейшая судьба польских артистов? Варс выберет Голливуд, Петерсбурский, прежде чем окончательно вернуться на родину, махнет в Аргентину, Круковский тоже не сразу продолжит свою эстрадную карьеру в Варшаве. Тони Левитин окажется на Западе, где запишет пластинку французского шансона с певицей Вероникой Белл. Теперь уже как руководитель собственного оркестра.

Гофман спросил у Рознера, «остается ли он», и, получив утвердительный ответ, объявил: «Тогда и я остаюсь».

Из «стариков» остался не только Гофман. Никуда не поехали певец Лотар Лямпель и саксофонист Гарри Вольфайлер, барабанщик Джо Шварцштайн и пианист Ежи (Юрий) Бельзацкий, гитарист Луи Маркович и трубач Пинхус Байгельман. Еще один артист «отбился» от Генрика Варса – им был старый знакомый Альберт Гаррис. Гаррис и его брат Метек почему-то решили задержаться в Союзе. Свой шанс они наверстают через пару лет, без всякого предписания приземлившись в освобожденном Люблине: помогут летчики польской дивизии имени Костюшко.

За два года работы у Рознера Гаррис успеет сочинить и записать с оркестром несколько песен, которые получат огромную популярность в Польше после войны.

Оркестр пополнился советскими музыкантами[19]19
  Не обошлось без поддержки влиятельного П. К. Пономаренко – в ту пору начальника Центрального штаба партизанского движения, приславшего правительственную телеграмму: «Прошу помочь и сохранить джаз-оркестр БССР». В дальнейшем генерал-лейтенант Пономаренко распорядился «оказать джазу БССР материальную помощь».


[Закрыть]. От Александра Варламова к Рознеру прибыл Юрий Цейтлин, появились два исполнителя из Прибалтики – тромбонист Эльмар Каск и саксофонист Рудольф Шенза (Шая Шензер), а также новая певица – Зоя Ларченко.

Сам Рознер шутил впоследствии, что собирал оркестр из кого придется – лабухов всех мастей. На вопрос: «На каком языке вы с ними со всеми разговаривали?» отвечал: «На идиш, конечно!»[20]20
  Об этом вспоминает Эрнст Левин.


[Закрыть]

Позже к оркестру присоединились талантливые молодые музыканты из Закавказья: блестящий саксофонист Парвиз «Пира» Рустамбеков, трубач Григорий Пицхелаури, скрипач Валентин Меликян. Большой находкой для Рознера стал девятнадцатилетний аранжировщик Вадим Людвиковский, артист ансамбля Минского военного округа, пришедший в Госджаз уже после войны[21]21
  В книге «Тайны граммофона» Глеб Скороходов пишет, что Людвиковский принимал участие в работе над первой послевоенной программой Госджаза БССР, но Яков Басин называет дату официального трудоустройства Людвиковского – 7 мая 1946 года.


[Закрыть].

Комическое трио: П. Гофман, Л. Маркович, Ю. Цейтлин

Осенне-зимний сезон 1942–1943 гг. оркестр играл в местах дислокации частей Дальневосточного фронта. Из Красноярска в Иркутск, из Иркутска в Улан-Удэ, из Улан-Удэ в Хабаровск, оттуда во Владивосток. Дадим слово самому Рознеру:

«В 1942 году коллектив гастролировал на Дальнем Востоке. За хорошее обслуживание Дальневосточной армии я получил грамоту и благодарность от командующего генерала армии Апанасенко».

Иосиф Родионович Апанасенко прославился тем, что его стрелковые дивизии и танковые соединения, в кратчайшие сроки переброшенные с Дальнего Востока, сыграли решающую роль в разгроме немцев под Москвой.

Джаз джазом, однако в провинции и на фронте на ура идут незамысловатые веселые песни. Трудно сказать, кто придумал комическое трио Гофман – Маркович – Цейтлин. Скорее всего, это была «общая идея». Поначалу третьим был конферансье: Юрий Благов или Александр Фаррель, в зависимости от того, кто вел программу. Но Эдди сблизился с Цейтлиным. Как раньше он подружился с Марковичем и Гофманом. Не мудрствуя лукаво, Гаррис пишет очередной «польский вальс», Цейтлин сочиняет текст. Так появилась знаменитая «Мандолина, гитара и бас», по словам Дариуша Михальского, эстрадный номер, который чаще всего вызывали на бис.

Итак, Юрий Цейтлин нашел себя в оркестре и в качестве трубача, и в роли сочинителя. Да и Юрий Благов станет впоследствии автором, пишущим для эстрады.

В Красноярске оркестр Эдди Рознера впервые услышал еще один эстрадный автор – Аркадий Арканов. «Мне было тогда девять лет, – вспоминает писатель в одном из интервью. – Потом, много позже, мы познакомились. Он был джентльмен, абсолютно не из нашей жизни. Великий музыкант, у которого был замечательный оркестр с удивительными музыкантами».

В Хабаровске Рознер повстречался с семьей Ходес. Танцовщица Галина Ходес прибыла в город в составе одной из артистических бригад. Но эта встреча была лишь предвестием будущей…

Юрий Цейтлин:

Армейские начальники… не раз предлагали Рознеру поехать с концертами во Внешнюю Монголию. Рознер, конечно, давал согласие, и на этом всё заканчивалось. В Хабаровске было приглашение выступить на Южном Сахалине. И опять согласие, и опять тишина. Музыканта-беженца уважали, признавали, но не доверяли его анкетным данным. «Не наш!»…

…Все жили в одном вагоне – по шесть человек в купе. Только у Рознера с женой, дочкой и няней было отдельное купе. Семейные мужчины спали на боковых полках, уступив удобные места женам или детям.

– Майн либер Ади, – шутливо спрашивал Лямпель, – почему все станции здесь называются «Кипяток»?

Кипяток – первая надпись, которая бросалась в глаза на фасаде любого вокзала.

Постепенно вагон с оркестром приближался к Тихому океану. Удалось раздобыть даже второй вагон: такой роскошный подарок стал возможен благодаря романтическим отношениям между певицей оркестра Зоей Ларченко и начальником Восточно-Сибирской железной дороги.

Владивосток был чреват контактами с иностранцами – американскими моряками.

Юрий Цейтлин:

На встрече Нового года в ресторане гостиницы «Челюскин» американцы оказывали нашим артистам особые знаки внимания и провозглашали тосты в нашу честь… Мы же отвечали улыбками, кивками, поднятием бокалов, но все издали. Если вы не догадались почему, то я поясню. Перед первым концертом во Владивостоке на репетицию при шел человек в штатском и предупредил: «Улыбаться, но не общаться».

Неприятности были у Юрия Благова, который не прислушался к предупреждению…

Помимо заморских случались и другие гости.

…Однажды с женой нашего солиста, гитариста Луи Марковича, Ирен заговорил на улице очень симпатичный молодой человек, – продолжает свой рассказ Цейтлин. – Узнав, чья она жена, он предложил подвезти Ирен до гостиницы. По дороге молодой человек говорил, что он поклонник джаза и… пригласил ее с мужем отобедать в ресторане гостиницы. Ирен позвала мужа, а заодно и его друга-скрипача с женой. Необходимо отметить, что жена скрипача была «наша». Обед, как выражаются дипломаты, прошел в дружеской обстановке. За обедом еще выяснилось, что молодой человек, пригласивший всех на обед, не кто иной, как сын китайского дипломата.

На другой день Ирину и Луи вызвали «куда следует» и спросили:

– Почему вы жаловались, что вам плохо живется в Советском Союзе? Ну а потом, как говорится, на первый раз отпустили. Тут надо еще отметить, что скрипача с «нашей» женой никуда не вызывали!

Кстати, о дипломатах. Некий американский дипломат во Владивостоке хотел лично познакомиться с Рознером. Руководитель Госджаза благоразумно отказался от встречи.

Первое мирное лето

В новом, 1944 году оркестр наконец-то поехал на Запад. «Коллектив обслуживал действующую армию, заслужив благодарность от командующего 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Рокоссовского К. К.», – отмечал Рознер.

Эдди навсегда запомнился концерт на позициях. Из кузовов двух рядом стоявших грузовиков соорудили сцену. После концерта кто-то из бойцов подарил ему гвардейский значок. На обратном пути напоролись на мину. Был ранен трубач Григорий Пирцхелаури. Саксофонист Борис Байдуков лишился ноги. Оказался прикованным к постели тромбонист Павел Кошкин[22]22
  Так рассказывал Рознер журналистам в конце 1960-х гг. Возможно, он не имел в виду один конкретный случай, но обобщал военный опыт своих оркестрантов. По утверждению Я. Басина, Борис Байдуков, до этого игравший в джаз-оркестре Наркомата обороны, оркестре «Северная Буковина» (Черновцы) и Госджазе Молдавии, поступил на работу к Рознеру в мае 1945 года.


[Закрыть].

Первые послевоенные выступления

Для Рокоссовского играли в Овруче. Юрий Цейтлин вспоминает, что маршал «сидел, положив ногу на ногу, прямой и спокойный, не реагируя, не улыбаясь, не аплодируя…» Рознер нервничал: «Рокоссовскому ничего не понравилось… я не могу играть… он не хочет слушать!..» К счастью, за кулисы пришел адъютант командующего: «Константин Константинович просил передать, чтобы вы не обращали на него внимания. Он никогда не улыбается и не реагирует. А концерт ему очень нравится…»

Яков Басин дополняет: «После концерта состоялся “товарищеский ужин”, и растроганный К. Рокоссовский за неимением ничего другого под рукой подарил Э. Рознеру коробку “Казбека”, написав на ней: “Как жаль, что такие люди, как вы, живут только один раз”. Эту коробку Э. Рознер хранил всю жизнь как одну из величайших реликвий (кстати, вместе с афишей “Королевского кабаре” в Стокгольме, где ему сопутствовал в свое время особый, как он считал, успех)».

Дополнительные концерты

В тот год помимо гвардейского значка Рознеру вручили его первые медали – «За трудовую доблесть», «За оборону Москвы», «За освобождение Варшавы». Он стал заслуженным артистом БССР.

Во время войны Рознер сотрудничал с двумя музыкантами, которые сами были бэндлидерами. Я имею в виду композитора и пианиста Тофика Кулиева и трубача Алексея Семенова.

Семенов возглавлял джаз, созданный по инициативе Исаака Дунаевского, превратившийся позже во Фронтовой джаз-ансамбль Клавдии Шульженко и ее супруга Владимира Коралли. В дальнейшем трубачу доведется руководить театральными оркестрами в Ленинграде (Театр миниатюр Аркадия Райкина, Театр эстрады)[23]23
  Факт участия Семенова зафиксирован только в мемуарах Юрия Цейтлина. Не мог ли Цейтлин перепутать А. Семенова, которого упоминает трижды, с тромбонистом Г. Семеновым, также работавшим у Рознера? Если сопоставлять мемуарные сведения и время приезда ансамбля Клавдии Шульженко в Среднюю Азию (где ее коллектив вновь становится «оркестром п/у Алексея Семенова»), можно предположить, что А. Семенов помогал Рознеру короткий период – первую половину 1943 года, расставшись с ним в Киргизии.


[Закрыть].

Тофик Кулиев, имея опыт работы в джаз-оркестре Александра Цфасмана, организовал Госджаз в Азербайджане. Кулиев напишет – для Рознера и вместе с ним – пародийные фантазии «Очи черные», «От двух до пяти», будет участвовать в подготовке первой послевоенной программы рознеровского оркестра и первых программ возрожденного коллектива в 50-е годы (фантазия на тему музыки из индийского кинофильма «Бродяга»).

Семен Мандель

Летом и ранней осенью 1944 года оркестр Эдди Рознера снова в Москве. Он выступает в саду «Эрмитаж» и записывается на пластинки. Лотар Лямпель мог стать в эти годы первым советским крунером, поющим на английском языке. Но, видимо, записи на языке родины джаза не предполагались, а напеть те или иные вещи на русском Лотару Лямпелю не позволили из-за… слишком сильного немецкого акцента.

Эрика Рознер:

С трехлетнего возраста мне уже разрешали слушать концерты отца. Мы жили тогда в апартаментах гостиницы «Москва». Я помню автомобиль, на котором отец должен был ехать на концерт. Это был элегантный лимузин с шофером. Масса людей окружила машину, все хотели получить автограф. Два года спустя я сидела в зале, в первом ряду… Наконец, вышел отец и обратился «Здравствуйте, публика» – с ужасным ударением на «у». Мне этот момент не понравился, а зал качался от аплодисментов.

Яков Басин приводит (сохранив орфографию документа) подписанный Рознером приказ по оркестру от 15.03.1945 года:

«За последнее время литературная часть программы джаза как конферанс так и тексты песен произносятся со сцены с большими ошибками с точки зрения русского языка, маршрут гастролей джаза приближается к центральным районам союза где особенно важно правильность русского языка, обратить внимание исполнителей солистов вокалистов: Лямпеля, Гофмана, Маркевича, Каминскую и конферансье Вальдмана на правильное усвоение песень-текстов».

Через два месяца Рознер стал готовить программу «Вот мы и празднуем!»

Пригласительный билет на вечер

Пригласили легендарного балетмейстера Касьяна Голейзовского. Лучшей кандидатуры не найти ни на Бродвее, ни в Голливуде. Заслуженный артист Белоруссии, Голейзовский ставил первые программы в мюзик-холлах страны еще на рубеже 30-х.

Художником программы стал ленинградец Семен Мандель. «Эффектным приемом он обогатил выступление джаза Эдди Рознера, – писал журнал “Советская эстрада и цирк” впоследствии, – надев на руки музыкантов светящиеся в темноте перчатки. Гаснет свет – зритель воспринимает только музыку и творящие ее руки».

Для Манделя, как он сам признавал, эстрада подразумевала прежде всего праздник и зрелищность, «возможность воплощения сказочного мира». Художник мог гордиться солидным послужным списком. Он дебютировал у Николая Фореггера, известного мастера легкого жанра, он «одевал» знаменитых клоунов – Карандаша, Вяткина, оформлял эстрадные спектакли (например, представление «Небесные ласточки», поставленное задолго до известного одноименного кинофильма Леонида Квинихидзе).

Изобретатель и модельер в одном лице, Мандель придумал для эстрадных танцоров трансформирующиеся наряды – «костюмы с трюком». Зрители поражались тому, как незаметно и ловко «падают» цветы с платьев артисток, превращаясь в клумбу. Или сомбреро, мистическим образом вылетая из-за кулис, «приземляются» прямо на головы тем, кто в этот момент танцует на сцене.

И все же режиссура и сценография программы-дивертисмента была плодом общих, совместных усилий. Сам Рознер, непревзойденный шоумен, демонстрировал редкую изобретательность. Мог элегантно бросить трубу в кулисы, закончив соло: за кулисами прятался рабочий сцены – «униформист», незаметно подхватывавший инструмент. По-прежнему использовал световые эффекты, цветные, движущиеся лучи. Легкая пластичность его собственных движений не знала себе равных среди отечественных эстрадных музыкантов и дирижеров. Он был прирожденным актером, артистом до мозга костей. Это обеспечивало ему успех у публики, лучшими представителями которой, разумеется, были женщины.

Профессиональные лицедеи тон ко чувствовали родство и, ценя «цеховую дружбу актерского братства», снова предложили выступить на «своей территории». Организацией выступления, намеченного на 15 октября 1945 года, занялось ВТО – Всероссийское театральное общество. За неделю до бенефиса в типографии издательства «Московский большевик» были отпечатаны пригласительные билеты. На них стояло грозное предупреждение: «Без права передачи». Обычно афиши оркестра, как мы помним, сообщали: играет белорусский госджаз под управлением и при участии Рознера. На сей раз речь шла о творческом вечере заслуженного артиста БССР Эдди Рознера «при участии всего состава Государственного джаз-оркестра БССР». Концерт состоялся 15 октября в Московском Доме актера на улице Горького, 16.