Текст книги "Убийство к Рождеству"

– Что он тебе еще говорил?

– Что попала она к плохому хирургу. Во-первых, он сделал слишком заметный разрез, во-вторых, забыл что-то у Дины в животе, и пришлось делать повторную операцию. Так?

– Да. Но…

– И Дина заявила, что все это было подстроено. Я это понял так, что хирургу забашляли за эти шрамы. Могло такое быть? Дина собралась подавать в суд, а сестра стала обращаться в газеты.

– А тебе не могло прийти в голову, что никакого аппендицита не было? Что Дине подсыпали какую-то гадость на банкете? И что хирургу, как ты говоришь, забашляли за шрамы еще до того, как Дину привезли к нему? А?

– Довольно безумная версия, но в ней что-то есть.

– Вот видишь! Если бы Дина действительно обратилась в суд, на который бы вытащили хирурга, он мог запросто отбояриться, заявив, что операция была сложная, ничего он там не забыл и всякое такое. Но если бы вскрылось, что операцию делали не по показаниям, а…

– Я понял! Поэтому Дину и решили спрятать, а раз сестра была в курсе, то и ее.

– Это уже хоть что-то объясняет.

– Кроме некоторых ключевых моментов.

– Почему Дина, сбежав от похитителей, пришла ко мне?

– Да. И почему она ничего не сказала родным.

– И почему не попыталась выйти на связь с сестрой?

– И это тоже.

– А кстати, Тамара ведь тоже своим ничего не сказала, ведь так?

– И тут тоже не все так просто. Не забывай, что она им не родная дочь.

– А теперь слушай еще. После того, как Дина, если это была действительно она, провела у меня последний вечер, я нашел под кроватью тонкую стеклянную трубочку длины примерно вот такой – я показал. – У меня ничего подобного сроду не было. Смотрел я на нее, и подумал: а не для кокаина ли ее использовали?

– Я же тебе говорила: не было у сестер этого.

– Ты меня недавно переспросила, когда я говорил, что нечего претендентке выходить к жюри и зрителям поддавшей. Истомина даже упала и не могла встать. А если она не водки напилась? А нанюхалась «кокса»?

– И ты все-таки полагаешь…

– Нет, – сказал я. – Не сходится. Опять эти шрамы, которые не лезут ни в какие ворота.

– Слушай, а Истомина не могла попасть в больницу по тому же поводу?

– Это могло бы объяснить, например, почему ее не видно на рекламных постерах. Но не знаю, специально не искал. Я встречал много разных совпадений, но одинаковые шрамы у участниц одного и того же конкурса – это, по-моему, перебор.

– Я могла бы хоть завтра в конторе найти несколько постеров «Северины» с Истоминой. Но у меня другие планы.

– В «Раймонде»? А что, если я с утра пойду сам туда вместе с Оскаром, и попрошу поискать?

– Думаю, он тебе поможет. Только дождись, пока он опохмелится. С похмелья он непредсказуем…

Мы опять помолчали. Часы показывали половину двенадцатого.

– Кстати, про Оскара. Мужик он в сущности неплохой, и я многое ему могла бы доверить, но если бы была парнем, то ни за что не оставила бы наедине с ним подругу. Когда он выпивши, то добродушен и излишне доверчив, но когда трезвый, с ним надо держать уход востро. Завтра он наверняка спросит тебя, о чем мы с тобой болтали. Можешь его огорошить – скажи, что я рассказывала тебе о присутствующих…

И Галя выдала мне несколько характеристик, вполне, надо думать объективных.

– Творческая натура, – закончила она, – это сложно. Этакая смесь святого и дьявола.

– И ты такая же? – спросил я.

– Не обо мне речь, – спокойно произнесла Галя.

Мы немного помолчали.

– Егоров говорил, что сестры очень похожи, – сказал я.

– Похожи, – согласилась Галя.

– А Тамара не переносила такую операцию?

– Нет, – с уверенностью сказала Галя и уставилась на меня. – Саша, это самая бредовая идея, которую я сегодня услышала!

– Истомина тоже чем-то похожа на Дину, – сказал я без особой уверенности. Галя пожала плечами.

– Истомина – блондинка. Натуральная, – сказала она.

– А моя девушка была крашеная.

– Вот видишь!

– А шрамы?

Снова повисло молчание. Разговор начал иссякать.

– Мне бы не хотелось, – сказала Галя, – чтобы к проблемам Томы прибавилось что-то еще, поэтому я тебе ничего не могу обещать. Но завтра я в любом случае с тобой свяжусь.

– Хорошо. Только не звони на мой старый номер, который я тебе давал. У меня временно другой.

– Я тебе вообще звонить не буду.

– «Эсэмэску» пришлешь?

– Разве ты не знаешь, что общаться по мобильнику – все равно что орать в мегафон на Красной площади?

– Вообще-то догадываюсь.

– Поэтому сделаем так. Постарайся не позже, скажем, половины двенадцатого зарегистрировать электронный почтовый ящик на какой-нибудь бесплатной службе, хотя бы на том же «Яндексе». С непроизносимым названием, чтобы не было совпадений. В полдень проверь почту – я тебе напишу из Интернет-кафе. В письме будет сказано, что делать.

– Конспирация, как в шпионских романах.

– Тамара на самом деле серьезно опасается за свою жизнь. Поэтому я буду ночевать не дома, а где, никому не скажу, а утром несколько раз поменяю транспорт. То же самое советую сделать завтра и тебе. Если мы договоримся о встрече, конечно.

– Понимаю. Давай сочиним имя почтового ящика.

– Пиши в двух экземплярах. – Галя достала блокнотик и авторучку.

Я написал логин – длинный и заковыристый, состоящий из пятнадцати, наверное, букв и цифр, следующих одна за другой без всякой системы. Паролей таких сроду не придумывал! Затем, стараясь не ошибиться, переписал его на другой листок из блокнота, предварительно вырвав.

– А теперь я поеду, – произнесла Галя, вставая и потягиваясь всем телом. Как мне ни было тяжело, я не мог в очередной раз не оценить красоту художницы. Но привлекала она меня не только сексуально. Сложное чувство я испытывал.

– Ты знаешь, – сказал я серьезно, – если бы не подобные обстоятельства, я был бы рад тебя проводить. И даже сейчас рискну напроситься.

Все-таки будь я совершенно трезв, вряд ли сказал бы сейчас такое.

– Ни в коем случае, – так же серьезно ответила Галя. – Сейчас не самое лучшее время для этого.

– А оно, как ты думаешь, наступит? Лучшее время?

– Поживем – увидим, – улыбнулась Галя. Она впервые улыбнулась мне за этот вечер.

– Словом, – сказал я, направляясь следом за ней в прихожую и подавая шубку, – я не теряю надежды.

– Не теряй. Но подожди, когда все это кончится.

Это прозвучало совсем не двусмысленно. Ну что за дела! Кажется, впервые в жизни я встречаю девушку, от которой у меня в прямом смысле слова голова кругом идет, но при каких обстоятельствах происходит эта встреча!

Я помог Гале надеть верхнюю одежду. Художница вдруг повернулась ко мне, и мы обнялись, правда, всего лишь на какую-то секунду. Потом она отпрянула.

– Пока, – сказала Галя.

– До встречи, – произнес я.

И девушка покинула квартиру.

Я вернулся на кухню, закурил и несколько минут посидел, приводя в порядок мысли. Затем поднялся, погасил свет и вышел из кухни. Прошел в комнату и осмотрелся.

При тусклом свете елочной гирлянды было видно, какой разгром царил на столе; стол передвинули к середине комнаты, где недавно обнимались танцующие. Диван кто-то раздвинул, и на нем спали, громко сопя, трое: Оскар, Нина и Гена. Гена ютился в опасной близости от края; лежащий у стены Оскар набросил на себя свои же брюки; втиснутая между ним и Геной Нина перебирала во сне голыми стынущими ногами, то ли пытаясь поджать их под себя, то ли втянуть, словно колеса шасси – в комнате было далеко не жарко. Однако прижималась она к Оскару. Ясно было, что раз Гарик уснул, пришлось найти ему замену. Что касается Паши, то он уснул прямо за столом; его длинные волосы мокли в банке из-под шпрот с остатками масла.

Я поискал глазами посуду повместительнее, нашел чей-то пустой бокал и налил туда водки. Залпом опорожнив его, закусил сразу же половиной оставшейся в баночке зернистой икры и пошел спать.

В спальне кровать была занята: на ней, храпя, поверх одеяла спал Гарик. Зато рядом я обнаружил разложенную раскладушку, чтобы кому-либо из гостей не пришлось спать на полу. Немного подумав, я сходил в прихожую и, сняв с вешалки чью-то шубу, прикрыл ею Нинины ноги. Затем, не раздеваясь, улегся на раскладушку. В голове пульсировало и немного кружилось…

Потом я крепко уснул.

X. Мастерская с эркером

Проснулся я от того, что в соседней комнате ругались. Я прислушался. Ругался Паша. Он наворачивал такое многоэтажие, от которого, наверное, могли бы покраснеть не только извозчики, но и их лошади.

Я приподнялся на раскладушке. Голова потрескивала. И вдруг в большой комнате маты стихли и послышалось ни с чем не сравнимое чавканье откупориваемой банки. Я быстро встал и двинулся на звук. Оскар, Паша, Гена и Гарик похмелялись. Нины не было. Видимо, среди ночи или, что вероятнее, под утро, она смылась. Я не стал долго раздумывать, а тоже извлек из припрятанной каким-то мудрым человеком с вечера упаковки пива волшебную баночку и приобщился.

Тут выяснилось, из-за чего матюгался Паша. Его пластинки валялись на полу, а на них кто-то уронил банку из-под шпрот. Масло, естественно, пожелтило конверты и вкладыши. Я, правда, сильно подозревал, что банку свернул сам Паша; его слипшиеся волосы были перемазаны маслом и соусом, рукава – тоже.

Кавардак в комнате царил порядочный, как обычно бывает после подобных пьянок: на столе то, что метко называют коротким словом «сиф»; везде валялись окурки и объедки. Будет Оскару работа.

Впрочем, в этой компании, как и во многих других, была хорошая традиция: оставшиеся до утра помогают наводить в квартире порядок. И, опохмелившись (Паша плюс ко всему еще и тяпнул водочки «для обводочки»), мы взялись за работу. Оскар оставил в комнате Пашу, Гарика и Гену, а меня позвал на кухню мыть посуду. Я, собственно, и мыл ее, а Оскар только вытирал, расставлял по местам и попутно интересовался, кто когда отрубился, и кто во сколько ушел. Сам он при этом заявил, что уснул раньше всех, и умолчал о том, что отымел Нину. Я сказал, что первыми ушли Юра с Анной, потом – Галя, а в это время в отрубе были уже все. Потом вырубился и я, после того, когда с трудом сумел закрыть дверь за Галей, а как дополз до раскладушки – ну совсем не помню.

– Значит, Нинка ушла последней. И дверь никого закрыть не попросила, зараза такая…

Трезвый Оскар действительно совсем не походил на Оскара выпившего. Сейчас рядом со мной находился желчный мужик, подозревающий окружающих в гнусных намерениях.

– Попробуй, разбуди кого… – сказал я. – Хотя, конечно, среди ночи нечего было втихаря сваливать. Надо было утра дождаться…

В прихожей появился Гарик в сопровождении Паши. Он заявил, что с удовольствием помог бы еще, но только – экая незадача! – по ряду обстоятельств вынужден покинуть коллектив… Паша закрыл за Гариком дверь, коротким словом выразив к нему свое отношение, и вернулся в комнату.

На время замолчали, и тут Оскар задал вопрос, который я не очень хотел услышать, но, вместе с тем, ждал его:

– О чем вы там с Галиной беседовали?

– Да так, старое вспоминали.

– Правда? – удивился Оскар. Вероятно, он ожидал чего-то другого. – Ты действительно давно ее знаешь?

– Относительно. Но тогда она еще даже не выставлялась. А после «Буревестника» мы немного потеряли друг друга.

– А, помню я этот фестиваль… А про нас она тебе ничего не рассказывала?

– Про кого?

– Про нас. Про присутствующих.

– Немного.

– Ну, она, поди, тебе наговорила всего… И что мы водку жрать только горазды, и что бездельники, и что все мы плохие, только Паша один порядочный, да и тот, если сказать по правде, свинья…

В комнате загремело, послышался Пашин мат.

– Вовсе нет, – сказал я. – Напротив, она считает, что все ее друзья так или иначе уже состоялись как творческие личности.

Казалось, Оскара это объяснение вполне устроило. Как раз мы закончили мыть посуду и вернулись в комнату, которая к этому моменту приобрела более-менее благопристойный вид.

В процессе работы Гена, складывавший диван, извлек откуда-то из его недр розовый женский лифчик. Паша немедля подскочил и стал глядеть на него во все глаза. Хотя, если подумать, ничего такого уж в этой вещи не было: обычный предмет женского туалета, довольно новый, кокетливо отделанный кружевами. Удивляло одно – он был, наверное, не меньше пятого размера.

Гена и Паша устроили настоящий консилиум. Сразу же выяснилось, что из присутствовавших на вечеринке женщин никто не мог потерять такое чудо: все согласились, что «у Нинки хоть и мощные дойки, но не до такой же степени», а «Анну до подобных размеров откармливать и откармливать». Насчет Гали тоже никаких сомнений не возникло: «тут и думать нечего; кстати, Пашк, дубина стоеросовая, ты когда у своей подруги грудь измеришь?..» После десятиминутного, наверное, исследования и бурного совещания выяснилось, что: а) с такой грудью ни у кого из присутствующих подруги нет; и: б) Оскар посторонних в свое отсутствие в квартиру не пускает. Тогда собрание пришло к двум выводам: а) Оскар действительно развлекается с женщинами, имеющими такие габариты, следовательно, он – извращенец, каких мало; и: б) полтергейст. Слушая, с каким жаром народ обсуждает эту проблему и, вспомнив, что точно так же вчера обсуждались проблемы творчества и эволюции, Бога и мироздания, я неожиданно для себя самого громко захохотал. Мои новые приятели, которые посмотрели на меня как на придурка, спустя несколько секунд тоже начали ржать.

Сели за стол еще врезать по пиву.

– Ты за Галей не слишком-то волочись, – добродушно говорил мне Оскар. Он понемногу терял желчность и подозрительность. – А то Пашка тебе полукультурку отвернет. Он ревнивый.

– Слушай его больше. – Паша вымыл голову и к этому времени убедился, что его пластинки понесли не слишком большой ущерб, посему тоже был добродушен. – Можешь трахать ее хоть до посинения. Или даже жениться, если охота будет.

Я сделал вид, что мне страшно понравилась шутка.

– Охлупень ты, Пашка, вьешься вокруг нее, а чего вьешься – сам даже не знаешь, – произнес Гена.

– Завали пасть, – посоветовал Паша. – Ты что, не можешь себе представить, чтобы парня с девчонкой могло связывать еще что-нибудь, кроме траха?.. Вижу, не можешь. Она для меня – друг, не более того… А вот Гарик, кажись, Нинку сегодня ночью проспал…

– Так, орлы, – начал другую тему Оскар. – Мне как-никак на работу пора…

– Пошли собираться, – сказал Паша. – Тебе, старик, спасибо за то, что поляну накрыл. Думаю, теперь надо будет тебя в кабак или клуб вытащить. Не по работе, а чисто отдохнуть.

– Я – всегда «за», – заявил Гена. – Действительно, хватит квартирники устраивать. Что уж мы, правда, совсем обнищали?

– Ты с кабаками поосторожней. Вдруг опять нажрешься с горя, что официантки стихи твои слушать не хотят, и тарелки колотить начнешь, – сказал Паша. – А кого менты загребут? Опять меня, да?

– Ты сам виноват. Полез к музыкантам на сцену, начал гитару отбирать. Куда такое годится?

– Ну, ты же меня знаешь? Этот козел играл помимо денег, как будто у него руки из жопы растут, разве я могу такое спокойно слушать?.. Ладно. Когда пойдем?

– Да хоть завтра, – заявил Гена.

– Завтра я не могу. Давайте в субботу, – сказал Оскар. – Но я вношу долю.

– Мы угощаем, – возразил Паша. – В субботу, так в субботу. Кстати, у кого как с финансами?

– У меня будут, наверное, – сказал Гена. – Правда, не шибко много…

– А у тебя, Саша?

– Возможно. Ради такого дела. Созвонимся.

– Баб будем звать? – спросил Оскар.

– А ну их… Вот так вчетвером и рванем, – предложил Паша. Вопреки моим ожиданиям, Гена и Оскар энергично закивали. Похоже, они нашли в моем лице перспективного собутыльника. Вот еще задачка – как мне к этому относиться?

– Хорошо, решили, – резюмировал Оскар. – Ближе к субботе созвонимся. А теперь, уважаемые, давайте все вон.

* * *

«В два часа дня на углу Большой Почтовой и Бауманской. Машину не бери, приезжай один. Ящик рекомендую уничтожить.

Целую».

Даже так – именно «Целую». Я подумал, что, несмотря на все невзгоды, жизнь еще предстоит долгая и интересная.

Удалив почтовый ящик, который выполнил свое назначение, я начал собираться. Но перед тем как выезжать, заглянул в подсобку на предмет какой-нибудь весточки.

Записка была. Наталья выражала неудовольствие тем, что я заблокировал номер, и что сам не звоню. А также сообщала, что волосы, которые я ей передал, крашены краской, почти не отличающейся от их естественного цвета. Вроде как информация достовернейшая, получена от знакомого – большого специалиста в области трихологии.

Я почти и не сомневался в том, что результат будет именно таким. Если Наташа честна со мной.

Звонить ей, чтобы проверить, так ли это, я даже и не подумал. Да, я согласен, что Наталью подозревать в прямых каверзах против меня глупо. Но она имеет свойство периодически куда-то пропадать, а потом объясняет, что у нее есть личная жизнь. Сболтнет кому-нибудь что-то не то, и все дела.

Указанная улица находилась сказать чтобы уж совсем у черта на рогах. Но чертовски далеко от квартиры Никифоровых – те жили на Гарибальди. Конечно, глупо предполагать, что Галя прячет подругу в квартире, где живет сама и притом с родными. Значит, у кого-то из знакомых?

Гадать можно сколько угодно. Надо просто ехать.

Я добрался на метро до Электрозаводской, затем пересел на автобус и доехал до Гастелло. Там вышел на почти безлюдной в этот час остановке и осмотрелся. Вроде ничего подозрительного.

Хорошо. Я прошел пару кварталов, потом резко нырнул в арку, ведущую в проходной двор, и на какое-то время затаился за углом, куря сигарету. Опять все спокойно. За мной никто не следил.

Словом, можно было выходить на точку рандеву. Что я и сделал. То и дело оглядываясь, дошел до угла Большой Почтовой и Бауманской. Времени было без семи два.

Женщины опаздывают почти всегда. Поэтому я по дороге купил три газеты – надо же хоть иногда быть в курсе того, что творится вокруг. За полчаса я изучил свежие новости и аналитические материалы, в очередной раз убедившись, что вокруг творится театр абсурда пополам с бардаком. Чего стоит только одна заметка – «Заключенный совершил побег с помощью ложки»… А ну-ка…

«Представители столичной прокуратуры подтвердили факт побега заключенного из следственного изолятора. По предварительным данным, вчера заключенный С. совершил побег, напав на сотрудника СИЗО и нанеся ему тяжкие телесные повреждения с помощью заточенной ложки. Инцидент произошел в помещении для допросов. Затем С. завладел табельным оружием сотрудника, выломал оконную решетку, отстрелив крепежные болты, и успел скрыться, несмотря на немедленно поднятую тревогу.

Как сообщает информационное агентство «Столица», беглец находился под следствием за вымогательство и незаконное хранение оружия, при этом подозревался в убийстве депутата Областного совета…

Несмотря на оказанную медицинскую помощь, сотрудник СИЗО скончался от полученных ранений.

Обращает на себя внимание вопиющий факт плачевного состояния здания СИЗО, о чем не раз уже говорилось в СМИ. Однажды решетку уже выламывали в одной из общих камер, и только бдительность сотрудников не позволила произойти массовому побегу заключенных».

Забавно! Заключенный С., значит, «находился под следствием за вымогательство и незаконное хранение оружия, при этом подозревался в убийстве депутата Областного совета». Ну что ж, надо, надо обязательно потом все выяснить…

Галя опаздывала серьезнее, чем это было допустимо в наших обстоятельствах. Будь это свидание, влекущее за собой романтические посиделки в кафе, еще можно списать на женские причуды – ой, эта блузка меня полнит… Ой, эта юбка такая длинная…

Ничего страшного, погода сегодня радовала – солнце яркое, ветра нет, да и температура градуса два-три ниже нуля. Замерзнуть не удастся: весна, да и только. Самое то для свиданий.

Изучив газеты, я взялся за тот самый прошлогодний номер «Старлайта», презентованный мне сегодня Оскаром – утром я прогулялся с ним до «Раймонды», и он нашел в кипе макулатуры, которую было пока жалко выбрасывать, нужный мне журнал. А попутно вручил большой рекламный табель-календарь с логотипом «Северины», тоже прошлого года. На нем Светлана Истомина была изображена более крупно – облаченная в голубую «грацию» с голубыми же чулками, она полулежала в кресле и ласково улыбалась, зажав в пальцах руки белокурую прядку. Очков на Светлане не было.

Фото вызвало у меня почти физическую головную боль.

…Без десяти три я понял, что Галя не придет. Ее мобильного номера я не знал, а дома трубку никто не брал. В «Раймонде» художницы тоже не было. Почему не пришла Галя? Мне приходил в голову только один ответ – этому наотрез воспротивилась Тамара. И ее можно было понять. Но на что она тогда рассчитывает?

В три часа я покинул точку несостоявшегося рандеву и начал изучать вывески в поисках пищезаправочной – сегодня я не обедал, а завтрак мой состоял из банки пива, сигареты и засохшего бутерброда.

Кафе обнаружилось в каком-то неуютном углу, где начинались узкие улочки с древними двухэтажными домами, чьи первые этажи складывались в незапамятные годы из кирпича, а вторые – надстраивались годы спустя из деревянного бруса. Этот клочок старой Москвы каким-то чудом сохранился в окружении новостроек. Внутри кафе, впрочем, оказалось достаточно милая обстановка, цены были заметно ниже, чем в двух кварталах ближе к центру, поэтому я решил пообедать основательно.

Я выбрал столик у окна и принялся за еду. Война – войной, а обед – по распорядку, так, кажется, звучит главная статья в воинском уставе. Расправившись с котлетой по-киевски, я взялся за кофе, сделал глоток и, прислушиваясь к своим ощущениям, посмотрел в окно. Потом снова поднес стакан с кофе к губам… Но тут же поставил его на стол, и повернулся обратно, к окну.

Стоящий на противоположной стороне узкой улицы двухэтажный дом ничем особенным не выделялся – типичная трущоба, в меру живописная, в меру пригодная для жилья. Однако мое внимание привлек полукруглый балкончик на втором этаже – так называемый эркер. Мне не пришлось сильно напрягать память, чтобы вспомнить, где я совсем недавно видел подобный.

Конечно, на картине Тамары Зуриной!

Правда, там эркер был сплошь заставлен и увешан цветами в горшках, в отличие от этого, но если допустить, что поблизости могут быть дома с такими же архитектурными особенностями, то…

Я в два глотка допил кофе и почти бегом выскочил на улицу. Да, вот, у следующего дома точно такой же эркер. Чуть дальше дом – без балконов, напротив – без, а прямо над моей головой тоже находится полукруглый выступ, подпертый почерневшими от старости деревянными кронштейнами.

Но все они были без цветов, лишь на одном болталась вывешенная для просушки тельняшка. Впрочем, прогулка после обеда еще никому не вредила…

Повернув за угол, я, похоже, нашел нужный мне балкончик. По случаю зимы он был наглухо закрыт остеклением, да и цветов было значительно меньше, чем на картине. Но этот эркер из увиденных мной оказался пока что единственным, украшенным орнаментом в виде тех странных крестов (вспомнил – мальтийских), поэтому я решил, что поиски конспиративной квартиры закончились успешно.

Но вот надо ли подниматься в квартиру? Меня там не очень-то ждут…

Тамара могла убедить Галю, что надо повременить со мной. А могла сказать, что я – сообщник похитителей. На всякий случай. Наконец, могло случиться что-нибудь совсем уж плохое. Ведь наивно думать, что Тамару перестали искать те, от кого она сбежала. И если она сбежала не от дилетантов в области криминала, они ее рано или поздно найдут.

Что это за квартира? Галя и Тамара промышляют живописью. Обе живут с родителями, Тамара – так вообще в двухкомнатной «хрущевке». Девочки они уже большие, к тому же профессионалки, значит, им нужна мастерская. Денег у них немного (думаю, Авдеев все же преувеличил Тамарины возможности и запросы), следовательно, они могли скинуться и снять сравнительно недорогую хату для работы. А может, и для интимных встреч с приятелями – чего тут, спрашивается, удивительного?

Но это значит, что рано или поздно мастерскую накроют. Сколько нужно дней, чтобы вычислить, снимали ли девушки квартиру, а если снимали, то где именно? Если уж я вычислил это достаточно быстро, то другие могли бы пройти подобный путь еще быстрее. Про эту квартиру может знать, к примеру, Оскар. Мог знать Михаил. Разумеется, знали и те, кто заглядывал к девушкам на вечерний кофе.

В заснеженном дворе, в меру угрюмом, было пусто. Лишь у интересующего меня дома, стена которого была разрисована цветными граффити, что несколько оживляло общий вид, сидел и покуривал какой-то бездельник в грязном пуховике. Я заметил, что в граффити использованы фрагменты осьминожьих щупальцев. Уж не Галина ли приложила руку к стихийному оформлению стены?

Я вошел в подъезд, который не был оборудован домофоном, и по скрипучей деревянной лестнице подошел к нужной квартире на втором этаже, обитой драным дерматином. Нажал кнопку. Звонок прозвенел неожиданно громко, но в остальном за дверью было тихо. Я подождал с минуту, потом толкнул дверь ладонью, и она с негромким скрипом отворилась на четверть.

Сердце у меня ушло в пятки. Неужели опоздал? Я толкнул дверь сильнее и, оглянувшись, прошел в квартиру.

Я не ошибся. Тесная квартирка действительно была оборудована под художественную мастерскую. Но если бы я не ошибся только в этом!

Я буквально сполз на пол, когда обнаружил, что находится в комнате, где, помимо двух мольбертов, двух кроватей, шифоньера и стола, заваленного красками и кистями, на стенах висели чьи-то картины.

Тамары здесь я не увидел. Увидел только Галю. Она лежала у стены на левом боку, спиной ко мне и подтянув колени к груди. А громадная лужа крови, в которой лежала художница, словно говорила мне о том, чтобы я даже и не думал, что могу подойти и разбудить девушку.

Но я заставил себя подойти к ней. Хотя бы затем, чтобы прочесть, что написано на стене – видимо, Галя из последних сил успела вывести три коротких слова собственной кровью – «Тома в бол|». Вместо последней буквы была просто длинная вертикальная черта.

Я присел на корточки рядом с убитой. Какая она маленькая… На этот раз убийца не резал горло – Галю ударили в живот. Я снял перчатку, чтобы пощупать пульс, но это было уже лишним – у живого человека рука значительно теплее. Я отпустил руку и провел ладонью по нежным волосам, дурманящий запах которых так хорошо запомнил. Потом, более не оглядываясь, на всякий случай заглянул в кухню и чулан. Никого. После этого покинул квартиру и осторожно прикрыл за собой дверь. Излишне говорить, что перчатку к этому моменту надел снова.

Зимний воздух подействовал на меня отрезвляюще. Я оглядел двор и остановил свой взгляд на мужике, который по-прежнему сидел на обломках скамейки поблизости. И не спеша направился к нему.

– Ты Галю Никифорову знаешь? – спросил я мужика.

Тот, подняв на меня тоскливые глаза трезвого алкоголика, просипел:

– Че? Кого?

– Ты как с Гитлером разговариваешь, насекомое? – брюзгливо спросил я. Словно бы кто-то другой подбирал сейчас за меня слова и тон.

Мужик посмотрел на меня внимательнее, живо оценил ситуацию, весь как-то сразу подтянулся и заговорил уже совсем иначе:

– Галю Никифорову, говорите? Художницу? Знаю. Все ее тут знают…

У мужика был явно не столичный говор.

– Где она сейчас?

– Дык откуда ж я могу…

– Откуда здесь?

– Кто? Она? Дык она москвичка, наверное…

– Ты! Ты откуда приехал, насекомое?

– Из Волжска…

– Хочешь, я сделаю так, что тебя завтра туда увезут?

– О… Зачем же?

– Ты давно тут торчишь?

– Ну, часа два уже… Тут корефаны должны подойти, насчет работы пошли толковать, да что-то не идут. А то совсем дело дрянь…

– Мне это знаешь по какое место?.. В подъезд заходил кто-нибудь?

– Это где Галина мастерская?

– Да.

– Заходили. Раза два.

– Кто?

– Дык я разве…

– Сейчас со мной пойдешь.

– Но я их правда не знаю.

– Опиши, как выглядели.

– Я не разглядывал… Ну, сперва два мужика заходили. На рожи я даже внимания не обратил. Один здоровенный такой, как шкаф. Потом вышли с какой-то подругой – здоровый под руку ее держал. Были в доме где-то минут десять. А! Они в тачку сели и уехали потом.

– Что за тачка?

– Иномарка. Темно-зеленая такая.

– Джип?

– Нет, обычная. Не очень большая. Может, «Пежо», может, «Рено»… Не разбираюсь я в них.

– Как одеты были?

– Как обычно… Вот как вы, например.

Я был облачен в коричневую парку и ту самую кепку с тонким слоем меха внутри – на каску пока не рискнул сменить.

– Еще кто входил?

– Еще дед какой-то зашел потом. Не выходил пока. Наверное, живет здесь – он с пузырем водки в пакете шел.

– И это все?

– Точно.

– А если подумать? – спросил я, доставая телефон.

Глаза мужичка тревожно забегали.

– Да ей-богу, никого больше не видел… Только вас.

– Не ври. Меня ты не видел. Понял?

– Понял…

– Тачка потом сразу уехала?

– Сразу. Они все втроем сели и уехали.

– А в машине кто-нибудь ждал?

– Да не помню я. Не заметил. Честно.

– Ну ладно, живи… – Я подумал, что больше не вынесу общения с этим типом. Более того, сейчас я вряд ли смог бы вынести общение вообще с хоть кем-нибудь.

* * *

Конечно, в таком состоянии, в каком я находился, глупо устраивать разборки. Но в «Эль Торо» меня пропустили очень легко, поскольку я уже примелькался, да и Авдеев оказался на месте.

– Это опять ты? – оторвался Игорь от рассматривания негативов на просвет. – Чего тебе еще надо?

Вместо ответа я размахнулся и дал фотографу в зубы. Тот так и отлетел в угол.

– Ах ты… – начал он и попытался дать мне сдачи. Но в этот момент я дал бы бой и братьям Кличко – причем обоим сразу.

Я разбил Авдееву нос и рассек бровь. Ну а губы рассадил еще первым ударом. После четвертого удара Игорь ушел в глухую защиту.

– А теперь отвечай, сучонок, – прошипел я. – Кому ты донес про нашу встречу у Оскара?

– Кого?.. Что?.. – Зло и жалобно простонал Авдеев.

– Ты знаешь, что случилось с Галей, сволочь?.. Ее кто-то пырнул ножом сегодня. А ждала она меня, понятно? Кому ты сказал о нашей встрече, гадюка?

– Галю?.. Она хоть жива?

– А ты как думаешь?

– Я ведь все равно узнаю.

– Убили ее, – с трудом выговорил я. – И я полагаю, ты что-то знаешь.

– Ты… Ты точно крейзи, – сказал вдруг Авдеев таким уверенным тоном, что мне стало не по себе. Он вытер платком кровь с лица, посмотрел потом на красные пятна. – Ну ты и кретин, – сказал он с чувством. – Да у Оскара тебя толпа народу видела.

Трусом он конечно не был. Но намного ли лучше меня соображал?

– Сейчас еще получишь, – сказал я.

– Что, думаешь, если ты сыскарь, так тебе все можно!?

Неужели он действительно считает меня сыщиком? Если так, то…

– Значит, по-твоему, я крейзи детектив?

Авдеев сплюнул кровь.

– Очень похоже. Только я сейчас пойду в поликлинику и зафиксирую все следы твоей работы. Неважно, кто ты. Даже если и мент, то проблемы ты себе обеспечил, я отвечаю. А если сыщик, лицензия твоя накрылась, ты понял?