Текст книги "Однажды в Париже"

На несколько тягучих мгновений в трактире повисла почти полная тишина – даже оборванцы заткнулись, вытянув шеи, чтобы лучше видеть происходящее. А затем в свете масляных ламп тускло блеснула взметнувшаяся сталь и начала свою жестокую пляску смерти.

Анри сразу стало ясно, что бандиты настроены весьма серьезно, в то время как гасконец, судя по всему, считал инцидент обычной bagarre due à l'alcool[17]17
  Пьяная драка (фр.).


[Закрыть].

«Надо бы его предупредить?» – неуверенно подумал лейтенант, но потом все же решил сначала понаблюдать, чем дело кончится.

А бой разыгрывался нешуточный. Бандиты наседали и ощутимо теснили храброго гасконца. Вдобавок очень скоро стало ясно, что по крайней мере двое из них физически сильнее молодого мушкетера. Буквально спустя пару минут даже самые несведущие зрители поняли, что он с большим трудом парирует яростные удары противников. Вот с трудом отбил терс мордатого бандита справа, вот едва не попался на фланконад гибкого и поджарого, похожего на испанца, разбойника слева. Правда, третий, оказавшись к гасконцу лицом к лицу, явно трусил и вел себя неуверенно, излишне размахивая шпагой и делая бестолковые движения. Гасконец понял его слабость и почти не обращал теперь внимания на слабого противника. Может быть, потому и держался.

Анри еще колебался – вмешаться или нет – и тут заметил, что оглушенный мушкетером бандит очнулся и, встав на колени, невидимый за столом, целится в храбреца из пистоля. Не раздумывая, де Голль схватил со стола непочатую бутылку анжуйского и от души шарахнул ею подлеца по затылку. Бутылка разбилась, разбойник опять рухнул на пол, но успел нажать на курок. Выстрел снес одну из масляных ламп под потолком, и она упала точнехонько между двумя головорезами.

Мушкетер мгновенно воспользовался их секундным замешательством и великолепным кроазе обезоружил здоровяка. Его шпага с лязгом улетела в камин. «Испанец» спохватился и попытался достать храбреца правым квартом, но мушкетер провел неожиданный рипост, завершив его нижним квартом, и его шпага на ладонь вошла в грудь бандита.

«Испанец» выронил клинок и рухнул ничком под ноги своего трусливого подельника. У того наконец не выдержали нервы, и он, выкрикнув нечто нечленораздельное, стремглав бросился к выходу и исчез за дверями. Здоровяк, оставшись без оружия и в одиночестве, попытался сбежать, но мушкетер приставил ему острие шпаги к горлу и потребовал:

– Сдавайся, мерзавец!

Бандит рыскнул глазами по сторонам, наткнулся на мрачную физиономию трактирщика, потом на не менее грозную – де Голля, вставшего из-за стола и вооружившегося шпагой третьего, поверженного разбойника, – и поднял руки.

– Не убивайте меня, месье! Прошу прощения за недостойное поведение мое и моих друзей…

– Оружие на стол!

Здоровяк поспешно выложил из кармана небольшой пуффер, а из-за пояса – пару кинжалов.

– А теперь забирай своих дружков и убирайтесь! – Гасконец отступил на шаг и недвусмысленно повел клинком в сторону двери.

– Боюсь, месье д’Артаньян, что этому уже не придется ходить по грешной земле, – вмешался трактирщик, указывая на неподвижного «испанца», под которым медленно расплывалась темно-красная лужа.

– Тем лучше! – сверкнул хищной улыбкой мушкетер. – Позаботься о нем, Жиро. А этих, – ткнул в сторону возившихся под столом бандитов, – гони взашей!

Здоровяк тем временем с трудом выволок в проход напарника, ошалело вращающего налитыми кровью глазами. Ноги его не держали, поэтому здоровяку пришлось буквально тащить приятеля на себе к выходу под улюлюканье воспрявшей публики.

Мушкетер кинул в ножны шпагу и подошел к Анри:

– Я ваш должник, месье! Благодарю за помощь! Могу я узнать ваше имя?

– Лейтенант гвардейской роты его преосвященства Анри Гийом де Голль. – Гвардеец с удовольствием пожал протянутую руку.

– Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян, мушкетер гвардейской роты господина дез Эссара.

– Гасконец?

– До седьмого колена!

– А я родом из Фландрии… Приглашаю вас, месье, завершить ужин, прерванный столь нелюбезным способом.

– С удовольствием, месье!..

И оба молодых человека от души расхохотались.

Потом они уселись на том конце стола, где расположился де Голль. Смазливая служанка моментально выставила им еще пару бутылок анжуйского, заменила блюдо с остывшим мясом на новое, пышущее жаром. Появилось на столе и особое угощение – от хозяина, обрадованного удачным завершением драки без заметного для заведения ущерба. Дядюшка Жиро лично поставил перед отважными господами большую плошку с бланманже.

– Миндальное, с цукатами. Угощайтесь, месье!..

Анжуйское оказалось вполне приличным, так что молодые люди не ограничились двумя бутылками. Тем более де Голль не возражал, поскольку за все решил платить его новый знакомый.

– Какие пустяки, Анри, – заявил он после второй бутылки, выпитой за дружбу между мушкетерами и гвардейцами кардинала. – Между друзьями не должно быть никаких счетов! К тому же я желаю отблагодарить вас за помощь. Вы очень смелый человек, де Голль! Лезть в драку с одним кинжалом – это дорогого стоит.

– Ерунда, Шарль! – отмахнулся Анри. – Мне даже не пришлось обнажить клинок, вы все сделали сами. А бутылкой по голове – не самый честный прием…

– Против подлецов и разного сброда любые приемы хороши! Он же собирался стрелять в меня?.. А вы ему помешали.

– Эх, д’Артаньян, вот если бы также можно было разделываться со всеми недругами!

– Конечно, можно, де Голль!

– Э, нет! Вот, к примеру, какой-нибудь поэт сочинит на вас эпиграмму. Неужели вы станете его за это убивать?

– Я вызову его на дуэль! – Мушкетер, увлекшись, взмахнул кинжалом с наколотым на него куском мяса, и оно, сорвавшись, улетело на соседний стол, за которым продолжала веселиться компания оборванцев, и плюхнулось в тарелку с закуской. Но пьяные гуляки этого даже не заметили.

– А если он не дворянин? – усмехнулся Анри.

– Тогда… поймаю и поколочу!

– Отлично! Вот только поймать его весьма затруднительно…

– Кого же вы имеете в виду, де Голль?

– Да есть тут один… самородок, возомнивший себе, что он гений! «Мэтром Аданом» его в салонах называют.

– Бийо?! – неожиданно рассвирепел гасконец, воткнув пустой кинжал в стол. – Да ведь этот прощелыга только и делает, что сочиняет мерзкие стишки, оскорбляя благородных людей!

– Он и вас умудрился задеть? – удивился де Голль.

– Этот Бийо пару недель назад имел наглость продекламировать в гостиной мадемуазель Ланкло отвратительный пасквиль о господине дез Эссаре и его мушкетерах!

– И что же вы с ним собираетесь сделать?

– Я заставлю мерзавца съесть свое сочинение, а потом… выбью ему зубы, чтобы забыл дорогу в приличные места!

Друзья выпили еще по стаканчику – за скорейшую поимку распоясавшегося стихоплета.

– Вообще-то, Бийо – лишь один из зловредных сочинителей, – продолжил тему Анри, принимаясь за бланманже. – Есть среди них гораздо опаснее!

– Бросьте, де Голль! – перебил д’Артаньян и снова приступил к мясу. – Это же словоблуды – какая от них может исходить опасность?

– О, вы даже не представляете, граф! Дело в том, на кого направлено сочинение. Если на нас с вами или даже на, допустим, принца Орлеанского – еще полбеды. Неприятно – да, но и только! А вот если, не приведи господь, на их величества или его святейшество Урбана Восьмого… да хотя бы на его высокопреосвященство! Это уже самый настоящий бунт и крамола.

– Так ведь никто не пишет… Хотя нет! Погодите-ка… Точно! Слышал третьего дня – распевали какие-то мальчишки, прямо на базарной площади… Что-то там «ла-ла… почтенный кардинал опять отцом малютке стал. Ла-ла-ла-ла…. и в чем тут тайна…»

– Ну вот, и вы, д’Артаньян… приобщились к этой пакости! – осуждающе покачал головой Анри. – А представьте, каково выслушивать сие его преосвященству?

– Неприятно… – нахмурился гасконец. – Надо бы автора изловить и наказать примерно!

– Чем я и занимаюсь. По личной просьбе кардинала, разумеется.

– Ах, вот для чего вам Бийо!

– Да нет, думаю, Бийо – просто неблагодарная скотина. Сочинял, конечно, не он… А вот украсть любимого кота его преосвященства из желания отомстить – вполне!

– Как, еще и кот?!

– Именно! Очень редкой породы, из самой Московии привезен его сиятельством бароном де Курмененом[18]18
  Луи Дезе, барон де Курменен, родился в конце XVI века. Людовик XIII поручал ему много разных дипломатических миссий в Леванте, Дании, Персии и Московии. Приняв участие в одном из заговоров против кардинала Ришелье, барон был арестован по приказу своего врага – соперника по служебной лестнице Эркюля де Шарнасе в Майнце и обезглавлен в Безье в 1632 году.


[Закрыть] в прошлом году. И представьте, Шарль, буквально вчера средь бела дня какие-то негодяи устроили в Пале-Кардиналь переполох, запустив в сад свору бездомных собак. Как раз в то время, когда там выгуливали кошек его преосвященства!

– М-да! – не сдержавшись, хохотнул д’Артаньян, разлил остатки вина по стаканам. – Давайте выпьем, де Голль, за здоровье кардинала. А с кошками ничего не случится – у них, в отличие от нас, по девять жизней!

– Вам смешно. А ведь придется теперь еще и кота искать, – вздохнул Анри, но тост принял и выпил с удовольствием.

– Постойте-ка, – щелкнул вдруг пальцами гасконец, – говорите, вчера это случилось?..

– За час до полудня, – кивнул де Голль удивленно. – Вам что-то известно, д’Артаньян?

– Не совсем… Понимаете, Анри. Вчера, примерно в то время, я шел по делам по Зеленой улице. Ну, с той стороны еще забор тянется вдоль театральной стройки. Иду я и вижу, что у забора околачивается некий господин – то ли ждет кого-то, то ли просто прогуливается. Вид у него, правда, был какой-то помятый… несвежий, что ли? Да, наверное, из-за вида я и обратил на него внимание. Так вот, едва я миновал этого прогульщика, слышу за спиной – кто-то чертыхается, кряхтит. Потом словно упало на мостовую что-то тяжелое! Тут я не выдержал и обернулся…

– Что же вы увидели, Шарль?!

– Я увидел уже двоих. Два человека, прогульщик и некто второй, которого я видел только со спины, быстро, почти бегом удалялись по улице в сторону ворот Сент-Оноре! При этом на спине второго болтался то ли мешок, то ли дорожная сума, и оттуда до меня донеслось явственное мяуканье рассерженного животного!

Гасконец замолчал и уставился на замершего напротив де Голля. Гвардеец с минуту молчал, ошеломленный рассказом, потом хрипло произнес:

– Кажется, вы, д’Артаньян, стали единственным свидетелем похищения любимого кота его преосвященства.

– Да, но я не видел лица похитителя!

– Зато вы прекрасно разглядели его сообщника и сможете его узнать.

– Смогу… Да кто ж его найдет?

– Вы и найдете, Шарль! Именно вы!..

– И не подумаю! – На лице д’Артаньяна появилось упрямое выражение. – Почему я должен помогать кардиналу разыскивать его кота?! Его преосвященство, я знаю, лично был против того, чтобы меня зачислили в мушкетеры. И если бы не настойчивость господина де Тревиля, не видать бы мне плаща и шпаги!

– Дело даже не в кардинале, – попытался урезонить его де Голль. – Ваша помощь нужна мне, Шарль!

– Нет, Анри! Что угодно, только не это. Не обижайтесь.

Они распрощались довольно холодно, но все же в глубине души де Голль был уверен, что, поговори он с д’Артаньяном при других обстоятельствах, мушкетер непременно согласился бы ему помочь.

Глава пятая, в которой лейтенант де Голль блистает в отеле Рамбуйе

Катрин де Вивон, маркиза де Рамбуйе, мерзла. Лет пятнадцать назад она заметила, что жар от камина вызывает у нее какие-то странные приливы крови и необъяснимую слабость. Вскоре оказалось, что солнечные лучи производят такое же действие. Врачи ничего не понимали. Оказалось, что ее раздражает даже умеренное тепло от камина, но жить в холодной комнате тоже не слишком приятно, и маркиза стала изобретать всякие спасительные средства. Одним из них был мешок из медвежьей шкуры, куда она прятала ноги.

Человек, впервые оказавшийся в ее салоне, сперва удивлялся, отчего хозяйка почти не встает. Отсутствие камина в гостиной тоже как-то смущало, особенно зимой. Потом этот человек понимал, что не обязательно все время околачиваться возле кресла хозяйки (а если прием она устраивала в спальне, то возле ее кровати с балдахином), а можно перемещаться по небольшим, теплым и уютным комнатам, обставленным для приема гостей. Стены и обивка мебели, выполненной из красного дерева, были из голубого шелка, обшитые по швам золотым позументом. А по самому полю – серебряные и золотые королевские лилии. Но предметом особой гордости маркизы были, конечно, картины! В небольшой анфиладе из четырех комнат располагались полотна самых известных французских художников эпохи. Вернисаж открывали несколько картин на библейские мотивы Мартена Фремине, придворного художника короля Генриха Наваррского. В следующей комнате висело сразу четыре работы любимца высшего света, талантливейшего Валантена. Его «Концерт», например, можно было рассматривать часами и не уставать удивляться многоликости и скрытой иронии персонажей. Далее следовали светлые и насыщенные жизнью полотна молодого Вуэ, ставшего недавно первым художником короля Людовика и руководителем мастерской королевских шпалер. И завершали вернисаж работы Николя Пуссена из жития святого Игнация Лойолы и пейзажи Клода Желле. Именно этот вернисаж и прославил салон маркизы на весь Париж и одновременно стал поводом для собраний эстетствующей публики.

Разумеется, гвардейцам его преосвященства путь туда был заказан.

Анри еще никогда не бывал в этих «голубых гостиных», слыхал о них всякое, в том числе и о картинах, и порядком волновался. Люси его успокаивала: в особняке маркизы Рамбуйе собирается столько всяких чудаков, что любая оплошность новичка будет принята благосклонно.

– Она и сама иногда чудачит. При отеле есть небольшой сад, так маркиза распорядилась посадить под своими окнами два ряда смоковниц, а между ними посеять обыкновенную траву. И потом хвалилась, мол, она единственная, кто живет посреди Парижа и видит из окна своего кабинета, как косят луг, – весело рассказывала графиня. – И она обожает всякие шуточки.

Что касается «шуточек», де Голль их не очень жаловал. Если честно, он порой их просто не понимал и потому всегда был готов ответить на неудачную шутку вызовом на поединок. Дрался он, правда, всего лишь раз, легко ранил противника, и кардинал Ришелье сделал все, чтобы избавить своего лейтенанта от неприятностей, а капитан де Кавуа изругал драчуна последними словами. Честь честью, но эдикта о дуэлях король пока не отменил. А неприятность грозила весомая – конфискация трети имущества! Поскольку нужно было выручать де Голля, заодно повезло и его противнику, который спьяну вызвал его на поединок. Ему тоже светило не менее серьезное наказание – трехлетнее изгнание и потеря половины имущества!

Родной дед де Голля с хохотом рассказывал, как некий господин де Жерсей подшутил над фрейлиной покойной королевы-матери. При ее дворе было правило: в присутствии государыни сидеть только на полу. И вот этот проказник, взяв у лакеев грязный мяч из бараньей кожи, которым они забавлялись на заднем дворе, ухитрился незаметно просунуть это сокровище фрейлине между платьем и нижними юбками. Девица встала – мяч вывалился и запрыгал по полу. Молодые придворные расхохотались, но королева пришла в ярость.

Анри нарочно рассказал эту историю леди Карлайл, чтобы она поняла: такие «шуточки» ее новоиспеченному кавалеру не по нраву.

– Теперь иное время, – дернула в ответ плечиком англичанка. – Грубые нравы канули в Лету. А тонкие шутки как раз в большой моде. Вот как история с графом де Вардом. Даже мы в Лондоне смеялись.

Анри только вздохнул: и эта проделка, над которой потешался весь Париж, ему тоже не очень-то понравилась.

Как-то вечером, в гостях у маркизы и ее дочери, юный граф был приглашен к ужину и съел неимоверное количество грибов. Заметив это обжорство, маркиза и ее дочь, мадемуазель Жюли, ухитрились подговорить графского лакея, и он ночью притащил камзолы, пурпуэны и рубашки своего хозяина. Все горничные взялись за иголки и к утру ушили одежду на добрых четыре пальца, после чего лакей отнес ее обратно. Наутро де Вард стал одеваться и с ужасом заметил, что резко растолстел. Не веря глазам своим, он перемерил чуть не весь свой гардероб и решил, что так разнести человека может только из-за грибов. Этого шутницы и добивались. Дело было в воскресенье, с утра следовало идти к мессе, и графу пришлось явиться в церковь в халате. Все, кому он жаловался, – словно сговорившись, пророчили ему скорую погибель. Наконец нашлась добрая душа и растолковала бедняге шутку.

– Но подобные вещи случаются в отеле не каждый день, – не совсем уверенно сказала Люси. – Обычно в «голубых гостиных» говорят на возвышенные темы, слушают концерты и рассуждают о природе прекрасного. Это что-то вроде протеста против придворных нравов. Маркиза все время старается дать всем понять, что на придворных балах и увеселениях одни интриги, а у нее – одно торжество хорошего вкуса!.. Кстати, вам дали денег на приличную одежду?

– Да, миледи, – хмуро кивнул де Голль.

– Не дуйтесь, Анри. Вы ведь понимаете: нельзя ехать к маркизе в том кожаном колете, в котором вы несете службу.

– У меня есть все необходимое, чтобы…

– Не спорьте. Я уже поняла, что вы за человек. С вас станется надеть камзол, который был в моде при покойном короле Генрихе. Мы сейчас поедем к портному. У хороших портных всегда есть одежда на продажу. Я позабочусь о вашем приличном виде!

– Я и сам могу съездить…

– Ни в коем случае!

То, что англичанка взялась столь откровенно им командовать, очень не нравилось де Голлю. Но выбора не было. По-прежнему хмурясь и не желая поддерживать беседу, он отправился с дамой к портному, а там чуть не тронулся рассудком.

Леди Карлайл наслаждалась разговором о новейшем покрое штанов и о цветах, которые только на той неделе вошли в моду у молодых придворных. Названия она уже слыхала, а теперь портной показывал ей рулоны бархата, шелка, саржи, тафты и атласа.

– Я бы советовал молодому господину костюм цвета «турецкий бирюзовый», а к нему ленты цвета «печальная подружка», или «хворый испанец», или «голубиная грудка»…

Замельтешили в воздухе ленты, которые портной ловко бросал на колени очаровательной клиентки, и бедный лейтенант понял, что пора бежать без оглядки.

Он не был щеголем, увы, он был солдатом, и парижская вычурная жизнь по сей день казалась ему нелепой. Анри знал, сколько времени проводят придворные, советуясь с портными, но сам с большей охотой ровно столько же времени проводил в фехтовальном зале. Что греха таить – он желал сделать карьеру и вовсе не собирался по пути к славе отдать Богу душу от шпаги какого-нибудь записного бретера. Война – другое дело. Смерть на войне де Голль признавал достойной. Но погибнуть из-за того, что какому-то болвану перья на его шляпе показались забавными?!. Понимая, что такого болвана можно встретить каждый день, стоит только выйти из Пале-Кардиналь, Анри серьезно готовился к будущим схваткам…

– Мой друг, примерьте-ка вон тот пурпуэн цвета гусиного помета! – донесся до его ушей властный голос графини, и бедного гвардейца чуть не вывернуло наизнанку.

Узрев побледневшие губы и пунцовые скулы своего спутника, леди Карлайл сообразила, что рискует не выполнить задание его преосвященства, и пошла на попятный. Она выбрала для Анри одежду серовато-синего цвета, и в самом деле очень элегантного, хотя более подходящего человеку зрелому, сорокалетнему. В конце концов, маркизу де Рамбуйе и ее язвительную доченьку очень легко рассмешить, и человек, одетый чуть более ярко, чем принято при дворе, моментально станет мишенью для едких шуток. Люси очень хотелось отделать наряд лентами цвета «незабвенный закат» или «адское пламя», но она благоразумно воздержалась. Правда, нужный довод пришел ей в голову чуть ли не в последнюю минуту. Нельзя, чтобы молодой человек затмил свою спутницу! А ведь это может случиться помимо его желания. Он молод, строен и, кажется, даже красив?..

Сметанная белыми нитками одежда висела на шесте, оставалось только подогнать ее по фигуре. У портного имелось достаточно подмастерьев, и вскоре Анри стоял перед зеркалом, то отступая подальше, то поворачиваясь боком. Зеркало было достаточно большим для мастерской портного – целых полтора парижских фута в высоту и около фута в ширину.

– Замечательно! – подытожила Люси и деловито распорядилась: – Теперь едем ко мне. Моя рукодельница Уильямс завьет вам волосы. Она это делает превосходно.

Лейтенант только зубами скрипнул.

Кормилица действительно наловчилась действовать щипцами очень аккуратно. Пока она возилась с кудрями Анри, горничные одели графиню для выхода и обвили ее тонкую талию длинной нитью жемчуга в несколько рядов. Простое ожерелье из довольно крупных жемчужин она надела на шею. Платье Люси выбрала без затей, бледно-лазоревое. Будь цвет погуще, его бы можно было назвать турецким бирюзовым. Но зато воротник модница надела самый лучший – из драгоценного брюссельского кружева. Теперь, по ее мнению, она идеально гармонировала со своим кавалером.

Увидев Анри – с крутыми черными локонами, с завитой пышной челкой, в модном пурпуэне – с разрезными рукавами и чуть завышенной талией (причем шов, которыми была пришита баска, совершенно закрывали маленькие розетки из лент и такими же розетками были отделаны края узких штанин, кончавшихся чуть ниже колен), увидев, как он в этом модном костюме хорош, Люси заволновалась, и это было хорошим признаком. Давно уже ей так не нравился мужчина подходящего для любовных отношений возраста. Именно мужчина! Ведь Фердинандо графиня считала мальчиком, игрушкой, забавой, ну и ходячим кошельком.

Анри же вынужден был признать: леди Карлайл разбирается в мужской одежде. Сам он чувствовал себя с локонами и челкой до бровей довольно нелепо. Ленточные розетки были неизбежным злом, но гладкий, без кружев, воротник и такие же гладкие манжеты, а также изящные сапоги с приспущенными голенищами его вполне устраивали. Он даже подумал, что если в таком виде явиться в гостиную мадам де Мортмар, Катрин, пожалуй, соблаговолит выслушать признание.

Девушка, по натуре кроткая и добросердечная, де Бордо была уже несколько испорчена придворной жизнью, и Анри молил Бога, чтобы какой-нибудь высокопоставленный пройдоха не вздумал подсунуть ее королю, как подсунули сперва фрейлину д’Отфор, потом фрейлину де Лафайет. И хотя эти два королевских романа сводились к совместному музицированию и обмену записочками, как знать, долго ли его величество намерен хранить подозрительную верность ее величеству. Верность, возможно, вынужденную, потому что ходили слухи: у молодого Людовика несколько лет назад образовался огромный нарыв внизу живота; нарыв прорвало, но вся эта беда как-то сказалась на его амурных способностях…

– Мой веер! – приказала леди Карлайл горничной и повернулась к де Голлю. – Ну, едем, мой друг! И будем молить Бога, чтобы маркиза не придумала какую-нибудь новую игру. В последний раз все писали друг дружке записочки с вопросами про «Астрею». Хорошо, что я опоздала, и меня не взяли в игру. Вы ведь читали «Астрею»?

– М-м-м… – рассеянно отозвался Анри, поглощенный мыслями о возлюбленной, – читал…

– Невозможно, не правда ли, запомнить все эти вставные истории и всех пастушков с пастушками?

– Да, миледи…

Роман, уже который год не выходивший из моды, де Голль читать пробовал, но отложил в сторону, поскольку очень уж не терпелось взяться за трактат испанца Каррансы «Философия клинка».

– Уильямс! Взгляни, карета уже ждет?..

Портшез – отличное изобретение для путешествующей дамы. Отец Жозеф прислал очень удобный, с крепкими молодыми носильщиками, но вдвоем поместиться там было невозможно, да и ни к чему, пока в Париже есть наемные кареты.

Анри охотнее прокатился бы верхом, но делать нечего – сел в карету рядом с англичанкой.

Путешествие в экипаже по парижским улицам оказалось неожиданно амурным. Карета то и дело накренялась. Сперва Люси, проехав вправо по сиденью, буквально упала на де Голля, потом он, проехав влево, угодил в объятия дамы.

* * *

Особняк маркизы на улице Святого Томаса был парижской диковинкой – его полностью перестроили внутри по собственным чертежам Катрин де Вивон, отчего дом стал совершенно не похож на своих многочисленных собратьев, заполнивших центральные улицы столицы.

Чем ближе подъезжал экипаж к отелю, тем беспокойнее становилось на душе у де Голля. Он знал, что большинство гостей маркизы – противники кардинала. И у него в голове не укладывалось: как может умный и образованный человек строить козни первому министру короля, который столько делает для блага Франции? Очевидно, в подлунном мире имелись две Франции. Одна вела войны, заключала выгодные для себя договоры с другими странами, осваивала заморские колонии, торговала, строила корабли, наводила порядок в армии, с трудом помирила своих католиков и гугенотов. Другая Франция чувствовала себя смертельно обиженной всеми этими достижениями, постоянно ущемлявшими древние права ее аристократов. Другая Франция гордилась тем, что ее мужчины и женщины одеты со вкусом, а не как буржуа, что они читают модные романы и слушают модных проповедников, а не пробавляются сплетнями своего квартала, могут перечислить предков чуть ли не до Карла Великого. Но главным образом эта другая Франция гордилась тем, что борется с кардиналом Ришелье, и тут уж соображения разума и государственной пользы были недействительны.

Однако задание отца Жозефа следовало выполнять, даже с риском наслушаться глупостей и гадостей.

Как и предупреждала Люси, в спальне, где маркиза принимала гостей, было прохладно. Анри не удержался и, кланяясь, посмотрел на подол платья хозяйки. Подол чуть задрался, и он увидел пресловутый мешок из медвежьей шкуры.

Пока леди Карлайл объясняла маркизе де Рамбуйе, кто такой де Голль, и без зазрения совести восторгалась его мадригалами, новоявленный поэт исподлобья разглядывал многочисленных гостей. Кое-кого он встречал в Пале-Кардиналь: узнал по портрету поэта Венсана Вуатюра, ответил улыбкой на улыбку Жану Ротру. Но пока ни в ком лейтенант не увидел сходства с хриплым демоном из «Шустрого кролика». Гости же, слушая Люси, молчали. Оставалось ждать, пока они заговорят, желательно – не все разом, а по очереди.

Однако заговорить пришлось самому де Голлю.

Правильно сделала графиня, что заставила его несколько раз прочитать вслух мадригалы – да не просто, а с чувством, с волнением в голосе. Поняв, что в исполнении гвардейского лейтенанта лучше всего прозвучали бы счета за овес, сено и починку конской сбруи, Люси догадалась спросить, видел ли он на спектаклях «Бургундского отеля» актера Бельроза. Анри припомнил, что видел его пару раз в пасторалях, где красавчик исполнял роли трогательных пастушков. Помогло. И теперь де Голль по мере сил пытался копировать актера.

Мадам де Рамбуйе – немолодая, темноволосая, крупного сложения, но еще красивая дама – немедля пожелала услышать мадригалы. И она их услышала, правда, немного удивившись тому, что поэт читает по бумажке.

– Не знал, что вы еще и сочинитель, де Голль! – восхищенно воскликнул Ротру. – А мадригалы действительно хороши. Не правда ли, госпожа Артенис?

«Артенис» было анаграммой имени Катрин де Вивон, иначе к ней в салоне и не обращались, за глаза добавляя к нему «несравненная».

– Да, я получила истинное удовольствие, – ответила маркиза своим непередаваемым контральто, приводившим многих ее гостей мужеского пола в щенячий восторг, – а вы, месье де Марсийак?

Анри с любопытством посмотрел на молодого человека, стройного, с точеным смуглым лицом, с огромными черными глазами, который двигался с изяществом аристократа и вельможи бог весть в каком поколении. Этого юношу де Голль видел раньше всего раза два. Франсуа VI, сын герцога де Ларошфуко, носил почетный титул принца де Марсийак. Он редко бывал при дворе, тем более – в Пале-Кардиналь, потому что открыто признавался в своей нелюбви к Ришелье. Ходили слухи, что на него положила глаз главная интриганка двора – де Шеврёз.

– На мой взгляд, всякая поэзия многословна, то же самое можно выразить в лаконичной форме, – высокомерно ответил де Марсийак.

– Вы себе противоречите, мой друг, – мягко укорила его маркиза. – Вы такой любитель романов! А что получилось бы, если, к примеру, сюжет «Астреи» выразить в лаконичной форме? Как вы сведете пять тысяч страниц в один афоризм?..

Моментально завязался литературный спор. Анри же превратился в слух, передвигаясь вдоль стены, чтобы оказаться поближе то к одному, то к другому гостю. Ему было холодно, однако он держался стойко.

Графиня Карлайл в своем низко вырезанном платье тоже явно мерзла. Но она была деятельной натурой и даром времени не теряла. Разглядывая принца де Марсийака, Люси подумала: «Если Шевретта выбрала этого мальчика для постельных утех, в которых она знает толк, значит, в нем что-то есть, кроме знатного рода и красивого лица! Он явно умен, он весьма привлекателен. Пожалуй, мальчик может пригодиться для замысла Элфинстоуна?..» И она потихоньку стала подвигаться поближе к принцу. В конце концов, этот ироничный черноглазый юноша и самой ей понравился.

Анри же в своих странствиях по будуару маркизы наконец оказался у двери, ведущей в следующую «голубую гостиную» и вошел. Там было гораздо теплее, в углу настраивали инструменты два скрипача и виолончелист – видимо, сегодня предполагался домашний концерт, – а у камина стоял ангел!

Лишь у ангелов бывают такие светлые золотистые волосы, которые вьются сами, без папильоток, и такие огромные голубые глаза. Анри подумал, что прав будет тот художник, который догадается написать ангела с лицом этой стройной шестнадцатилетней девушки. Молодые люди не были представлены друг другу, поэтому лейтенант не осмелился заговорить с красавицей в скромном платье, с воротником под горлышко. А она, увидев незнакомца, высокомерно отвернулась.

Но это не было простым высокомерием вчерашней монастырской воспитанницы, которую научили шарахаться от мужчин. Анри явственно почуял вражду. Недоумевая, он отступил к двери и столкнулся с Жаном Ротру, который тоже пришел погреться в гостиную.

– Кто эта особа? – шепотом спросил де Голль.

– Дочь принца Конде, Анна-Женевьева. Ее недавно вернули из монастыря кармелиток, – охотно пустился в объяснения драматург.

– Это чувствуется…

– Не беспокойтесь, дружище! Она быстро привыкнет к светскому обществу. Чего вы хотите от ребенка, который родился в тюрьме? Сперва – тюрьма и общество одних лишь родителей, потом – монастырь. Впрочем, как свидетельствует история, в результате получается очень сильный и стойкий характер, истинная героиня трагедии! – Ротру посмотрел на девушку внимательнее. – Я бы даже сказал: она может натворить немало бед, если поставит перед собой высокую цель…

– Так вы пророк, Жан?

– Иногда случается. И его величество, и его преосвященство не вечны. Пошли им Бог долголетия, но после их смерти в стране непременно начнутся беспорядки, а это ангельское создание как раз придет в такой возраст, чтобы с большой охотой и знанием дела возглавить смутьянов. Не забывайте, что у его величества еще нет наследника…