Текст книги "Песнь Велиала"

– Послушай, котенок, – спокойно и даже мягко ответил Рос. – Я тебе, лапочка, две вещи скажу. Во-первых, никому, – это слово Рос как-то выделил интонацией, – Не позволено оскорблять меня, даже в шутку. А тем более женщине. Я тебя прощаю, но, если это повторится… – парень замолчал и как-то хищно улыбнулся и послал воздушный поцелуй своей любовнице. – И, во-вторых, я больше слушать про твоего мужа не хочу. Он не придет, а если и придет, то я с ним поговорю. Так что давай, котенок, пойди на кухню и свари мне кофе. И еще принеси пожевать чего-нибудь.

Бандит умолк, горделивым взглядом покрывая обнаженное тело стоящей около кровати девушки.

– И не одевайся, ты мне так больше нравишься, – добавил Рос, и Катя, не переча ему, стала исполнять его приказ.

Но стоило Кате только выйти в прихожую, как она ахнула и, страшно испугавшись, вбежала обратно в спальню. Схватив на ходу какую-то одежду, она забилась в угол, «стыдливо» прикрываясь ей. Вслед за Катей в комнату вошел ее муж. Атлет под два метра ростом, с телом, просто дышащем звериной силой. Шея его начиналась от ушей и утопала в мышцах плеч и груди. Лицо его было белое, а глаза задернуты пеленой ярости. Поставив спортивную сумку на пол, Сергей сделал два шага к кровати.

– Вставай, – грозным грудным голосом медленно и отчетливо проговорил Сергей. – Сейчас я буду тебя рвать.

– Ну, мы тебя, конечно, не ждали, рогатый, – нагло и совершенно спокойно ответил Рос. – Но раз уж на то пошло… Давай вместе ее поваляем, – при этих словах Рос оскалился в улыбке и бросил непотушенную сигарету прямо на пол.

– Встал… – словно бы сорванным голосом просипел Сергей, даже опешив от такой наглости и сорвал с бандита одеяло.

Ничуть не смутившись своей наготы и даже не поменяв вальяжной позы, Рос сказал:

– Рогатый, если принесешь мне кофе – будешь прощен.

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения обманутого мужа, и огромный кулак резко и точно полетел в голову Роса. От страха Катя вскрикнула, но исход атаки ее шокировал. Быстро, словно кобра, Рос увернулся от удара, одновременно очень резко контратаковав в солнечное сплетение. Железные мышцы спортсмена сильно сдержали удар, но дыхание того было сбито, и боль словно бы разорвала его желудок. Рос левой рукой дважды сокрушительно ударил Сергею в пах, отчего тот захрипел и, упав, задергался. Неторопливо встав, бандит обошел соперника со спины и еще дважды жестко и мощно пнул того по почкам.

– Вот видишь, рогатый, чем твоя выходка кончилась, – потянувшись, начал Рос. – Никто не имеет право перечить мне.

При этих словах Рос еще раз пнул Сергея и стал искать взглядом свои трусы и прочую одежду.

– И вообще, – продолжил бандит, собрав одежду и сев на кровать одеваться. – Зачем тебе такая жена? Ты не лох, вроде бы. Зачем тебе такая дрянь? Она же курва самая что ни на есть. Не, на вечерок такую нормально, хотя, можно и поинтереснее найти. Но как жена… – Рос рассмеялся. Катя хотела было что-то возмутиться, но бандит резко оборвал ее, указав на нее пальцем. – Заткни пасть, курва. Если откроешь свой ротик, я сломаю тебе челюсть. Все, прощай, второй раз ты не нужна мне будешь. А тебе, рогатый, я советую эту шалаву хорошенько проучить. А то она тебя ни в хрен не ставит, а ты же все-таки нормальный пацан как-никак. А она тебя не уважает. Знаешь, какие вещи паскудные она про тебя рассказывала? Мы в две глотки с ней ржали. Уссывон конкретный. Так что, рогатый, мозги ей вправь и личико почисть хорошенько, – Рос зашнуровал последний ботинок и встал. – Ты, кстати, в лохах-то давно ходишь? Она-то ведь подстилка известная. Только моих пацанов четверых обслуживала. Так что, если в своей койке найдешь их, тоже кофе им принеси. Ну ладно, спасибо этому дому… – в этот момент Сергей попытался подняться, но Рос «втоптал» его в пол, ударив ногой по спине. – Осядь!

Затем бандит подошел к любовнице и, шумно ее поцеловав, хотел уходить. Но звонок его телефона его остановил, и Рос взял трубку.

– Алло. Салют, Микроб. Как ты, брат?

– Чинно, – отозвался тот. – Ты чего-нибудь сейчас разруливаешь, или в отпаде?

– Да я котенка валял, – ответил Рос, закуривая сигарету. – Да рогатого ее сейчас осадил.

– Конкретно, что ли, в натуре? – спросил Микроб.

– Да нет, – покосившись на спортсмена, ответил Рос. – Он, вроде, пацан нормальный, фраер, правда. Не рвал я его, ха-ха. Ты чего звонишь-то, в натуре?

– Да я тебя сразу прокурсовать хотел, – объяснил Микроб. – Разрулить одну ситуацию надо. Я сейчас на хазу тут подкатил, мне такой базар братва вкрутила.

– Ну, в чем соль?

– Короче, беспредел конкретный. Этой ночью Гогу опустили.

– Гнилой базар, Микроб, – оскалился Рос, выходя из квартиры. – Это кто же такой резвый был, что Гогу в петуха превратил?

– Один беспредельщик со своей кодлой. Ты его знаешь. Лева Резаный.

– Да он же в вальтах ходит. Или он масть кинул, в натуре? Он в авторитетах базар не рулил никогда.

– Ну, Рос, это сам сечешь, – усмехнулся Микроб. – Насколько мне помнится, ты в авторитетах тоже не ходил, пока лично при братве Еврея не опустил. А до этого-то в жиганах рулил.

– Ну да, Микроб, помню его, распальцованый пацан был, ха. Сейчас петухом проткнутым в коляске ездит. К чему базар-то? Думаешь, Резаный пальцы гнет? Масть, падла, решил кинуть?

– Однозначно, Рос, – ответил Микроб. – Ставит себя, гаденыш. Предъявы конкретные, мразота, кидает.

– Ладно, один хрен. По-любому, рвать вальта этого надо. Ну, раз они такую предъяву метнуть вздумали, мы, в натуре, разрулим эту тему тогда. Хотят, козлята, светопредставления – получат. Такое мясо получат. Короче, ты такую тему пробей. Волыны у них есть, или нет?

– Да я уж пробил, – заверил Микроб. – Не, они пока так, шваль, перья да кастеты. Они уже подкатывали к Человеку, чтобы он их к стволам пустил, но тот пока Резаного с вальтов не снимал.

– Ну и чего? – не понял Рос. – Нам же стволы стали продавать без всяких разрешений.

– Просто Человеку лишнее мясо в перестрелках ни к черту.

– Ладно, ша, – объявил Рос. – Короче, прокурсуй всех. Стрелу забей на вечер в Потерянном Городе. Братву собери. Пусть железо с собой берут. Будем ронять щенков. Валить их будем по полной. Только чтобы Резаного не до смерти. Я его потом протыкать буду. И скажи этому петуху, что если хоть одна волына гавкнет у него, то мы их как вертухаи петушню покрошим. А так – перья да цепи. Братва потешится. Давно мочилова такого не рулили. Все, прокурсуешь меня.

Рос убрал телефон и, не останавливаясь, уверенно стал удаляться прочь.

Утреннее солнце ярко пробивалось сквозь грязноватый тюль кухонного окна. Яркие лучи слепили едва раскрытые после сна глаза и играли в стекле витрин кухонного гарнитура. Две чашки крепкого чая дымились на столе, на блюдце лежала порезанная докторская колбаса, а рядом – черствый раскрошенный батон. Марк отпивался крепким чаем, Берсерк оперативно доедал пятый бутерброд, а отец Олег тихо сидел, шепча едва слышно слова молитвы и перебирая в руках длинные четки с крестом. Монах почти всегда в свободное время тихо, либо вовсе про себя молился, перебирая бусины четок после каждой молитвы.

– Отец Олег, – спросил Марк. – Я ни разу не видел, чтобы Вы ели. Это один из Ваших обетов?

– Нет, сын мой, – ответил схимник, перекрестившись. – Большинство моих вольносхимных обетов2929
  Имеются в виду обеты, назначаемые монахом самому себе.


[Закрыть] уже сняты. Обет невкушения пищи закончился больше года назад.

– И сколько он длился? – заинтересовался Драгомиров.

– Сорок шесть дней, – ответил отец Олег. – А сейчас я ем. Не так много, как большинство людей. Я вкушаю пищу раз в три дня.

– Отец Олег, – продолжил Марк, сам не ведая, почему начинает эту тему. – Можно Вас спросить? Чудо воскрешения… Может ли оно произойти не через Бога?

– Нет, сын мой, – покачал головой схимник. – Только Господь может воскресить. Все остальное будет обманом и ложью. Ведь не тело тленное – есть человек, а дух его, созданный по Божию образу и подобию. Быть может, можно вернуть тело, но не душу, кроме как с благословения Господа.

– Я же уже говорил тебе, что ни колдуны, ни демоны не способны воскрешать, – вмешался Тамплиер. – Они – зло. И зло это необходимо уничтожать.

– Сын мой, ты говоришь о демонах, как о существах во плоти, – ответил отец Олег. – Как о волках, режущих агнцев. А не самое меньшее ли зло те из демонов, которых можно «уничтожить»?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Берсерк, поставив пустую чашку на стол.

– То, что самые страшные демоны, самые сильные демоны не воплощаются в черных козлов, не пугают людей, приняв чудовищные маски. Они живут среди нас, в каждом из нас. Ежечасно они шепчут нам на ухо лукавые обманы, склоняют к бесчестным и темным поступкам. Люди не видят самых страшных демонов. Принимая путь зла, склоняясь к нехорошему, люди полагают, что они сами додумались до этого. Они ведь не слышат, как страшными воплями демоны заглушают песни их совести, и с радостью принимают сатанинский шепот за рациональные мысли. Самым страшным демонам не нужно, чтобы их видели, не нужно, чтобы им поклонялись.

– Да, я знаю это, – кивнул Берсерк. – Но мы сражаемся со всеми проявлениями зла.

– А ты, сын мой, уверен, что благостны твои деяния? Чему же служит ваш Орден, свету или тьме? Да, цели ваши, быть может, благостны, но средства – чернее колодца. Ведь ты не остановишься ни перед чем во имя цели. Ты украдешь, убьешь… «Чтя заповеди», вы прелюбодействуете, продолжая род Ордена. Вы воспитываете детей рыцарями, не давая им главного Божьего дара – свободы выбора. Вы губите свои души, думая, что спасаете чужие. Хотя спасение ли есть – сбегание от трудностей и страданий? Ведь, увы, многие люди поминают Бога лишь в суе и в беде. И ох как многим Господь Иисус Христос открывается через муки и страдания. Да и к тому же, вы ведь губите свои души. А ведь что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить?3030
  Новый Завет, Лука (глава 9, стих 25)


[Закрыть] Увы, нельзя спасти чью-то душу просто ценой своей. Подумай над этим, сын мой. Я буду молиться, чтобы ты избрал верный путь, путь во Христе.

– Ты неправ, святой отец, – сухо отозвался Берсерк. – Я паладин Ордена Падшего Во Имя. И я жертвую собой во имя цели. Пойдемте, нам нужно спешить. Собирайтесь.

С этими словами Берсерк вышел из кухни, а отец Олег печально продолжил:

– Он – заблудшая овца, ибо не ведает, что творит. А ты, сын мой, прислушайся к моим словам.

– С Вами сложно поспорить, – признался Марк. – Но и принять Ваши слова трудно. Выходит, что все, что есть плохого – благостно. Что мучения ведут к очищению. Тогда и лечить людей, выходит, не нужно.

– Нет, не всегда. Не всегда страдания ведут к очищению и прозрению, хотя часто. Помогать людям нужно и беречь их от страданий тоже. Я лишь говорил, что неисповедимы пути Господни. Ты ведь, наверное, знаешь притчу о том, как Иисус приказал сжечь дотла дом обратившегося к нему человека?

– Да, я знаю, – закивал Драгомиров. – Дом был сожжен, а после на пепелище хозяин его нашел открывшийся клад.

– Вот это я и имел в виду, – объяснил схимник. – Но самое главное, что нельзя губить свою душу. Твой друг идет дорогой зла, каким бы светлым камнем она ни была выложена. А дорога зла никогда не приведет во свет. Мир сложнее, чем кажется. И нельзя заслужить прощения, творя зло и просто заклав себя во имя святой цели.

– Но ведь можно просто покаяться, исповедаться, разве нет? – продолжил Марк, допив чай. – Ведь так гласит христианство.

– Именно, – подтвердил схимник. – Покаяние есть путь к прощению.

– Отец Олег, объясните мне, я никогда этого не понимал. Это же несправедливо. Просто исповедаться – и все грехи будут прощены. Выходит, можно всю жизнь бесчинствовать, а потом – раз, и попасть в рай? А где же тогда высшая справедливость Бога?

– Нет, сын мой, – мягко улыбнувшись, ответил монах. – Покаяние – не есть просто исповедь, как рассказ о грехах. Наоборот, исповедь – есть просьба о прощении. Каясь, человек всем сердцем желает искупить свои грехи, он стыдится и готов на все ради прощения. Раскаяние должно быть искренним и непоколебимым, жарким и решительным. Не менее важно и то, что повторение греха или снова становление на путь тьмы – это еще больший грех, во сто крат умножающий прежние. К тому же, нужно и искупление. Нет, не бичевание, а именно искупление, которое может выражаться и в муках физических, и в терзании совести, и в чем-то другом.

– Все равно, отче, – продолжал Марк, крайне заинтересовавшись беседой. – Справедливо ли это? Если какой-нибудь Чикотило в конце жизни раскается, справедливым ли будет его блаженство в царстве Божьем.

– Во-первых, сын мой, – ответил отец Олег, посмотрев в дверной проем, где Берсерк, собравшись, обувался. – Человек предполагает, а Бог располагает. И знать, всегда ли Господь простит грешника, мы не можем. Мы знаем лишь одно – Господь наш велик и славен в Своей всемилости. И принять в свои чертоги душу очистившуюся и прозревшую – есть радость для Бога. Как и для нас счастье, если наш неразумный ребенок осознает свою вину и исправится. В этом и есть величие и всесильность Бога – во всепрощении и добре. Но есть и еще одно. Что есть справедливость истинная и всевеликая? Закон Навохудоносоров – «Око за око, зуб за зуб»? Правосудие и кара по делам нашим? Муки – за зло, нами творимое? Да, многие скажут, что именно так. Но мало кто задумается, что станет тогда с раем, во что он превратится? В пустыню, бесплодную и голую, где не будет ни одной человеческой души! Ибо все мы грешные. Во грехе мы рождены и во грехе живем, как бы чисты и святы не старались быть. Все мы хоть раз грешили. И страшен был бы Бог, если бы кара Его была величием хоть в половину его милосердия…

– Отец Олег, Марк, – произнес вошедший Тамплиер. Говорил он как мог мягко, но чувствовалось, что он недоволен задержкой. – Пойдемте. Время идет против нас. Куда нам направляться, все еще на восток?

– Да, – встав, кивнул монах. – На восток. И нужно, действительно, спешить. Что-то очень злое исходит от моего брата. Что-то страшное случится очень скоро, а быть может, уже произошло.

И трое, заправив машину на ближайшей заправке, тронулись на восток. Путь, судя по всему, обещал быть неблизким. А самое тяжелое было то, что пункта назначения никто из троих не знал. Отец Олег просто чувствовал, куда нужно ехать, его, словно магнитом, тянуло к брату-колдуну. Но, так или иначе, двигались они по федеральной трассе на восток, сначала на Владимир, потом на Нижний Новгород, потом на Казань… Отец Олег все время торопил Берсерка, всегда лично ведшего машину. Он говорил, что большой грех скоро будет совершен, или совершен уже, но, все равно, нужно попытаться ему помешать. Поэтому ехали быстро, стараясь как можно меньше останавливаться. Решили, что заночуют уже в самой Казани.

Дорога стелилась под колеса бесконечной лентой, деревушки с милыми и порой чудными, преимущественно славянскими названиями, проплывали за окнами. Также мимо проносились небольшие городишки, где жизнь кипела совсем не так, как в крупных. Там она, скорее, не кипела, а тихо варилась в спокойном и неторопливом ритме. Зелень деревьев, металл знаков, асфальт дороги и бестелесные глыбы облаков неуклонно уступали черной Ауди, оставаясь позади. И чем ближе были трое к Казани, тем увереннее становился отец Олег, что им нужно именно туда.

Предночная мгла уже сгущалась над грешным миром, когда глыбы камня, в который, как в колодки, был закован древний город, надвинулись на троих. Казань встречала путников огнями вечерних витрин, асфальтом горячих дорог и рычанием сотен тысяч машин, как и подобает любому большому городу. Беспокойство отца Олега не прошло и не стихло, а скорее, напротив, усилилось, когда трое въехали в Казань. Но, по крайней мере, он точно чувствовал, что Влад и то зло, что он несет, где-то совсем рядом. Искать ночлег трое не стали. Отец Олег был очень обеспокоен и, повинуясь самому ему непонятному чувству, указывал, куда ехать. Так по городу ездили где-то около часа, и Марку, надо сказать, уже это наскучило. Он даже стал сомневаться, действительно ли они найдут то, что ищут.

– Здесь, – внезапно проговорил отец Олег, оборвав свою едва слышимую молитву. – Да, я чувствую. Этот дом.

Берсерк заглушил двигатель и коротко и внимательно посмотрел на здание, оставшееся чуть позади. Ничем особо не примечательное здание, напоминавшее школу, либо что-то на нее похожее. Лишь решетки на слепых окнах наводили некое беспокойство, хотя и были скорее для вида, нежели для дела. Табличка справа от входной двери гласила, что это был детский дом.

– Надо спешить, – произнес схимник. – Он там, и там большое зло.

Рука его потянулась к черной клавише звонка, но Берсерк его остановил.

– Надо быть тише, – сказал он. – Спугнуть Влада нельзя.

Подойдя к окну, Тамплиер окинул его взглядом, и догадки его подтвердились. Решетка, действительно, была скорее для красоты. Сама она была крепкой и добротной, вот только ее петли крепились к совсем ветхим стенам. Старый камень крошился довольно сильно, и решетка, можно сказать, болталась. Конечно, чтобы вырвать ее, нужна была чудовищная сила, тем более, если сделать это нужно было тихо. Но, видимо, Тамплиер действительно обладал нечеловеческой силой. Взявшись за решетку, он уперся правым коленом в стену и плавно и мощно потянул на себя. Секунд десять Берсерк боролся со зданием, на висках его выступили вены, но решетка, раскрошив часть стены и оставив за собой несколько глубоких борозд на штукатурке, все же поддалась.

– За мной, – приказал Берсерк, тихо поставив тяжелую решетку на землю. – Отец Олег, говорите, куда, но вперед не идите.

Тамплиер вынул пистолет и затем, ловко и бесшумно полез в окно.

Внутри было темно и тихо. Ночное беззвучие нарушал только звук маленького, чуть-чуть рябящего телевизора на посту охранника. Словно призрак проскользнув по коридору, Берсерк незаметно выглянул в холл, где была вахта охраны и выход. Охранник – довольно неказистого вида пожилой дяденька с проплешиной на голове, сидел на вахте. Совершенно пустыми глазами уставившись в телевизор, но на весу мешал ложкой чай. Делал он это медленно, плавно и непрерывно, совершенно не шевелясь, почти не моргая и не обращая внимания ни на что.

– Можете не таиться, – сообщил Берсерк, сверкнув глазами, словно кошка. – Зодчий Теней был здесь. Охранник зачарован. Веред. Но не шумите.

И они, следуя указаниям монаха, пошли. Закрытые комнаты проплывали мимо них, и лишь звук шагов да далекие отзвуки телевизора нарушали страшную тишину, словно саван, покрывавшую дом. Вскоре странный едкий запах стал чувствоваться в воздухе, и чем дальше они шли, тем запах становился сильнее. Он был довольно неприятный, хотя и не противный. Скорее, он был какой-то «тревожащий». Вскоре трое вошли в недлинную галерею, ведущую, по обыкновению таковой архитектуры, в спортивный зал, закрытый широкой дверью. Берсерк, шепча какие-то слова, с оружием наготове, распахнул дверь.

Дальнейшее Марку представилось довольно смутно. Единственное, что он увидел, так это темную фигуру у дверей запасного выхода. Тамплиер, вроде бы, сразу кинулся вперед… Все было как-то быстро и путано. Драгомиров не мог, кроме как боковым зрением, видеть ничего кроме темной фигуры на противоположной стороне большого зала. И Марк осознавал, что смотрел он именно на Зодчего Теней.

Стоило троим войти, Влад резко развернулся лицом к ним и на миг замер, широко расставив ноги и разведя руки. Затем он отклонился всем торсом назад, будто от порыва сильного ветра и, словно загребая воздух руками, будто бы стал толкать его на вошедших. Страшный нечеловеческий внутренний рев вырвался из его груди, а воздух возле его рук словно бы стал чернеть и колыхаться. Пол задрожал под ногами, и Марк увидел, как фронт черного воздуха, дрожа, несется на него от Зодчего Теней. Волна эта очень быстро, но, словно бы замедляясь в сознании, пронеслась по залу, меняя все за собой. Чудилось, будто стены за волной разлетаются серой пылью, а пол превращается в выжженную землю. Страшный крик колдуна разрывал голову на куски и казалось, что сердце вот-вот не выдержит… Когда же фронт столкнулся с Марком, тому показалось, что мощная волна сшибла его на полном ходу. Словно бы разбив все его тело, и, одновременно, не причинив сильной боли, теневая волна смела его мощью своей и, как ему показалось, раздавила о стену сзади… Когда он смог открыть глаза, уведенное его напугало. Марк был совершенно один в бесконечной пустыне. Огромная равнина без деревьев, травы и даже камней была вокруг. Даже неба не было над головой – только серая круговерть, ровная и непроглядная, словно темный туман. И лишь пустошь под ногами – иссохшаяся, крошащаяся земля, расколотая на миллиарды островков миллиардами трещин.

Марк не понимал, лежит он или стоит, но себя он не видел – ни ног, ни рук. Он хотел двигаться и, вроде бы, у него получалось, но ничего не менялось вокруг. Он хотел кричать, но крик его сливался с непонятным монотонным шумом вокруг… Лишь страх и сомнения тревожили его душу. Порой Марку казалось, что он слышит, а, скорее, чувствует какие-то едва уловимые голоса, или чье-то присутствие где-то вдалеке. Но он не мог понять, где они, чьи они, и, вообще, слышит ли он их действительно. Точно так же Марк не понимал, сколько прошло времени, и идет ли оно вообще. Все было похоже на вечность, сжатую до одного мгновения.

Его возвращение к реальности было скорее внезапным, нежели постепенным, хотя сказать наверняка Марк не мог. Но первое, что он увидел, придя в себя, это Тамплиера и отца Олега, стоящих рядом. Затем ему в глаза бросилось небо в окне, которое уже красилось в предрассветные серо-голубоватые тона с розоватыми мазками. Спустя же секунды две взор его окинул весь спортзал, от чего в голове его помутнело, а сердце мгновенно забилось сильнее и чаще.

Трое находились в центре зала, где было совершенно страшное в абсолютном неистовстве своем кровавое жертвоприношение, богохульный ритуал, напоивший кровью жестоких демонических богов темной древности.

На полу стояли три уже остывшие курительницы вокруг неизвестной Марку пиктограммы довольно сложного вида. Но пиктограмма эта не была начертана на полу, она была выложена из тел мертвых детей. Всего ее слагали тела девятерых детей, причем сложные элементы ее могли выполнять отдельные руки, ноги и головы. Все дети были не старше девяти лет, а двоим и вовсе было года по три. Пол был напрочь залит кровью, ибо у каждой из жертв были разрезаны спины прямо вдоль всего позвоночника. Десятый ребенок, почти что младенец, которому не было и года, висел вниз головой над центром пиктограммы с разорванной грудью. Подвешен он был за ноги, к которым были привязаны веревки, растягивающие его между двумя шведскими стенками по бокам зала. Все жертвы были обнажены.

Из состояния страшного оцепенения Марка вывел шум чьих-то торопливых шагов в коридоре.

– Уходим! – рявкнул Берсерк и толкнул отца Олега и Марка к дверям запасного выхода.

Сперва монах не хотел отрываться от святой молитвы, но, когда три опера с оружием ворвались в зал и, матерясь, стали стрелять, сперва в воздух, побежал за Марком. Берсерк, принявший милицию на себя, тоже пальнул в воздух, но в сторону оперов. Один из них скрылся, выпрыгнув из зала, а двое других стали расстреливать Тамплиера. Но превосходство того было видно даже против двоих противников. Одному он сразу же прострелил левое бедро, вероятно, повредив тазобедренный сустав. Во второго опера Берсерк не попал, но и сам не был задет пулями. Выбегая из зала, он еще раз вслепую обстрелял врагов, никого не задев. К счастью, Марк и отец Олег не растерялись и избрали верный маршрут отступления. Быстро обогнав своих спутников, Берсерк сходу врезался в дощатый забор, огораживающий внутренний двор. Под ударом ноги в прыжке доска вылетела из забора. Вторая была оторвана еще двумя ударами ноги. В следующий миг Тамплиер снова стал стрелять по операм, бежавшим следом. Еще один из них слетел с ног, теперь уже с пулей в плече. Берсерк старался никого не убить, но в этот раз лишь чудом пуля не задела подмышечную артерию опера. Последний милиционер решил не испытывать судьбу и остановился, пытаясь, однако, попасть в Берсерка, последним нырнувшего в прореху забора. Видимо, опера решили сыграть в героев, войдя в дом, не дождавшись спецгруппы. В пользу этого говорило то, что сразу три милицейские машины с мигалками подъехали как раз тогда, когда трое садились в машину.

Надо сказать, Марк лишь однажды уезжал от милиции в подобной спешке. Это было давным-давно, еще в институте, когда он без прав повез пьяного друга домой с дискотеки. Но в сравнении с этой погоней, та, конечно, была никчемной. Берсерк гнал как безумный, цепляясь на поворотах за воздух. Казалось, что каждый следующий поворот он не осилит, и Ауди перевернется или вылетит вон с дороги. И так и было бы, если бы Тамплиер хоть раз повернул руль хоть на градус меньше или больше, хоть на миг бы позднее или раньше выжимал газ. Признаться, за рулем милицейских машин, видимо, тоже сидели профессионалы. Хотя одна из них была Уазом и тягаться с Ауди уж точно не могла. Погоня все-таки уступала Берсерку и на каждом повороте все больше отставала. А тот гнал по самым извилистым улочкам, выделывая все более опасные виражи. Один из таких едва не закончила плачевно, когда на бешеной скорости Ауди вошла в очень крутой поворот на узеньких улочках. Правым углом багажника машина зацепила мусорные баки, швырнув их на дорогу. Саму Ауди страшно тряхнуло, занесло, но Тамплиер чудом, а скорее, своим умением и смелостью удержал машину на дороге, хоть та и оставила черные зигзаги на ней и на обоих тротуарах. Зато с погоней было покончено, так как даже если бы милиции и удалось, не останавливаясь, объехать контейнеры, то они уже все равно бы безвозвратно отстали.

– Что это было? – почему-то севшим голосом произнес бледный, как стена, Марк, когда они окончательно оторвались и, наконец, остановились в каком-то темном дворике.

– Ритуал, – хриплым голосом произнес Тамплиер, и голос его, как всегда, отдавал какой-то «весомостью» и неоспоримостью, будто бы он все знал наверняка. – Один из самых тайных и, как вы уже убедились, страшных. Он посвящен одному из древнейших шумерских божеств, чье имя не знает почти никто, в том числе и я. А именно имя его есть ключ для этого ритуала. Только некроманты и чернокнижники самого высокого ранга могут проводить его. У прочих просто не хватит сил. Мне известно, что тот демонический «бог» олицетворялся с «тайной мудростью и чернотой пересохших колодцев». Короче, он был вроде источника гибельного и опустошающего знания. Культ этого бога был тайным и жестоким, И вряд ли кто-нибудь из «непосвященных» когда-нибудь о нем слышал. Та пиктограмма, ее название можно понять как «печать колодца». Совершив ритуал, колдун должен взглянуть в непроглядную темноту. Я думаю, Зодчий Теней это смог без особого труда. Тогда божество должно явиться и наделить вызвавшего его большой силой. Но самое главное, ради чего ритуал проводят, не это. Явившийся демон ответит на один абсолютно любой вопрос. А, значит, теперь Зодчему Теней известно что-то действительно тайное.

– Тогда остается один вопрос, – сделав глубокий вдох, словно бы собираясь с силами, спросил Драгомиров. – Как ты остановишь Зодчего Теней, если он всех нас вот так просто заворожил как минимум на пару часов?

– Так просто он заворожил тебя, Марк, – как-то, словно бы огрызнувшись, ответил Берсерк. – А я боролся с ним все это время! Не с ним, а с его колдовством. Он очень сильный колдун. Более могущественного я еще не встречал. Но Влад не принял мой вызов, не стал еще раз сражаться со мной. Значит, он боится. Он бежит. Его ворожба помогла ему убежать, я не смог настигнуть его в Сумраке. Но он не может бегать вечно. И в схватке я его уничтожу.

– В схватке? – уточнил Марк. – Вроде той, что была тогда, когда тебя взяла бригада неотложной помощи?

– Да, – холодно кивнул Тамплиер. – Схватка с магом – это в первую очередь, противостояние и борьба духовные, внутренние. Сражение воли, разума и духа. Это сложно понять простому человеку.

– А почему нельзя его просто, к примеру, застрелить? – не понял Драгомиров.

– По-моему, как только мы вошли в зал сегодня, у тебя не получилось даже шевельнуться, а не то, что застрелить колдуна, – объяснил Берсерк. – Так что, «стрельбе», а точнее, уничтожению плоти, должно предшествовать уничтожение духа, или «сущности» колдуна.

Молчание на минуту воцарилось среди троих. Отец Олег молча молился, не обращая никакого внимания на Марка с Берсерком.

– Ну и что дальше, – нарушил тишину Драгомиров. – Как «ловить-то» его будем?

– Так же, – прохрипел в ответ Берсерк, по обыкновению своему как-то страшно. – Идти по следу.

– Да мы так его никогда не поймаем, – возразил психиатр. – Следы какие-то на песке. Он все равно на шаг вперед будет. И чего он узнал-то, интересно, от этого демона?

– Вряд ли мы это узнаем, – ответил Тамплиер. – Полагаю, что-то по поводу призывания мерзкого Азатота, как провести ритуал, или где, или когда… Но это лишь мои домыслы. А найти его кроме как с помощью отца Олега нам все равно не удастся. Зодчий Теней скроется в Сумраке от любого провидца, как он скрылся от Лебеди. Поверь мне, она очень сильная ворожея. Так что, выбора у нас нет. Не бойся, Марк, мы догоним его и уничтожим.

– Сын мой, не карай рукой своей, ибо ты не в праве, – заговорил схимник, крестя Тамплиера. – Прежде чем уничтожить что-то, подумай, сможешь ли ты создать подобное. Не суди, да не судим будешь. Не Господь ты, чтобы карать грешников.

– Я не караю грешников, – почти огрызнулся Берсерк. – Я спасаю праведников… И всех остальных. Те десять детей не виноваты были в том, что Зодчий Теней их избрал для богохульства своего. Они страдали перед смертью! И это зло можно так легко отпустить колдуну? Простить его?

– Прощает грехи Господь, – мягко ответил отец Олег. – Человек же, прощая, лишь освобождает благость в себе и в других. Лишь гонит прочь демонов, лукаво искушающих его. Человек лишь освобождает самого себя и дает еще один шанс прощенному. А на бедных детей Господь наш Иисус Христос презрит и воздаст им в сто крат за страдания их. Не тело есть храм Божий, а душа. К тому же, сын мой, разве забыл ты слово свое, что вперед гневных расправ я поговорю с братом своим?

– Нет, не забыл, – буркнул Берсерк. – Только он говорить не станет, как не стал в этот раз. Вы же ничего сделать не могли…

– Как и ты, сын мой, – твердо, но ласково кивнул отец Олег. – Но я взывал к Господу через святую молитву, и чары лукавого грешника слабели. И если бы он не ушел, Господь бы провел меня возвести грешнику Слово Божье, принять его покаяния и исповедать во Христе.