Текст книги "Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945"

Северные лагеря особого назначения ОГПУ (сокращенно СЛОН ОГПУ) расположены: 1) на Соловецких островах в Белом море, в 60 км от пристани Кемь; 2) на острове Конд, что в Онежской губернии Белого моря, в 30 км на север от деревни Унежма Архангельской губернии; 3) на Мяг-острове, в той же Онежской губернии; 4) на всей территории Карелии, начиная от города Петрозаводска и кончая рыбопромышленной командировкой «Териберка» на берегу Северного Ледовитого океана северо-восточнее города Мурманска; 5) на территории Архангельской губернии и 6) в Туркестане, в автономной республике Казахстан.

Крупнейшие административные части, на которые делится СЛОН, называются «отделениями». Их – восемь. Штаб первого отделения находится на Поповом острове, в 12 км от территории Кеми Карельской автономной республики; штаб второго – на станции Майгуба Мурманской железной дороги; третьего – на станции Кандалакша той же Мурманской железной дороги; четвертого – на острове Соловки в Белом море; пятого – на разъезде Белый Мурманской железной дороги, в 150 км на юг от города Мурманска, на месте разработок апатитовых руд; шестого – в Вишере Архангельской губернии; седьмого – в городе Котласе Архангельской губернии; восьмого – в районе города Алма-Ата (бывший город Верный) в Казахстане.

Последнее отделение открыто в 1930 г. Ранней весной этого года Управление СЛОНа получило из Москвы от ОГПУ предписание отобрать лучших среди своих чекистов-надзирателей и послать в Алма-Ату для надзора за заключенными в открывающемся там лагере. Назначение этого отделения – очищать строящуюся Туркестанско-Сибирскую линию от песков, которые заносят ее, и производить иные работы по ремонту железнодорожного полотна.

Все отделения СЛОНа имеют свои «командировки», то есть места работ, которые административно подчинены штабу отделения, непосредственно или через промежуточные административные инстанции – штаб лагеря, штаб отдельного пункта. «Командировок» к 1 мая 1930 г. было 873. Все командировки делятся на штрафные – с повышенно суровыми условиями жизни для заключенных, – так сказать, нормальные и инвалидные, предназначенные для заключенных калек. Первых к 1 мая 1930 г. было 105, вторых 756 и третьих 12. По характеру производимых работ штрафные и «нормальные» командировки делятся на 8 категорий: 1) лесозаготовительные; 2) по сплаву леса; 3) дорожно-строительные – они прокладывают дороги военно-стратегического значения вдоль всей финляндской границы; 4) мелиоративные – осушающие болота; 5) рыбопромышленные – заняты ловлей рыбы и всеми дальнейшими операциями с ней; 6) погрузочно-разгрузочные – они нагружают и разгружают железнодорожные вагоны и пароходы в районах расположения лагерей; 7) строительные – они работают по расширению Мурманского порта, по устройству в Кеми сухого дока и т. п.; 8) «продажные» – на них работают заключенные; отданные Управлением лагерей за определенную сумму в эксплуатацию советским организациям, действующим в районе лагерей – «Кареллесу», «Северолесу» и другим; надзор за этими заключенными и содержание их находится в ведении лагерей, а их хозяйственное использование предоставлено полному усмотрению покупателей рабочей силы.

К 1 мая 1930 г. на всех 873 командировках по строевому списку Управления СЛОНа работало 662 257 человек заключенных – взрослых мужчин, женщин и подростков в возрасте от 13 до 17 лет.

Площадь всех помещений, в которых жили работавшие на командировках, на 1 мая 1930 г. равнялась 493 896 кв. м, то есть по 0,75 кв. м на одного заключенного. Чтобы получить кубатуру жилых бараков для заключенных, надо 0,75 м помножить на 2,5 м – стандартную внутреннюю высоту бараков. Получим около 1,9 куб. м на одного заключенного.

Во главе всех отделений с их лагерями, отдельными пунктами и командировками стоит сложноразветвленное и переполненное служащими управление, которое сокращенно называется УСЛОН ОГПУ, или просто УСЛОН. До лета 1929 г. оно находилось на Соловецком острове, а потом переселилось в город Кемь, где находится и по настоящее время. Во главе СЛОНа стоит его начальник, непосредственно подчиненный Специальному отделу (Спецотдел) ОГПУ в Москве, ведающему специальными местами заключения во всей России и возглавляемому членом коллегии ОГПУ Глебом Бокием.

Нэпманы. Первыми среди заключенных СЛОНа назову «нэпманов», то есть частных предпринимателей, открыто появившихся на арене русской жизни после объявления коммунистами в 1921 г. новой экономической политики (НЭП). Россия, к этому времени экономически задыхавшаяся, получив с НЭПом свежую и богатую струю воздуха, сразу ожила. Право на частную собственность и связанную с ней частно-хозяйственную инициативу – главный рычаг прогресса – оказали свое благотворное действие. Все заработали, все повеселели, казалось, что даже солнце начало веселее светить. Разрушенные «военным коммунизмом» фабрики, заводы, мастерские и другие предприятия вдруг заработали, в них загудели гудки. Бодро и весело пошли в них работать томившиеся до этого от безработицы и голода люди. Крестьяне увеличивали посевную площадь и поголовье скота. Как грибы стали расти столовые и рестораны, пивные, кондитерские и проч., что скрашивает человеческую жизнь. Жизнь расцвела; чувствовалась могучая весна, обещавшая обильный урожай. Новый коммунистический припадок, как адская бомба, разрушил все, что создал НЭП, и вновь вверг Россию в нищету и голод.

ОГПУ, через свое экономическое управление, бдительно следило за материальными накоплениями всех, кто участвовал в НЭПе. «Для осуществления этой задачи, – писало экономическое управление ОГПУ подчиненным ему отделам в провинции, – примите меры к тому, чтобы не менее 50% нэпманов было в числе ваших секретных осведомителей. При насаждении среди нэпманов секретного осведомления в методах не стесняйтесь: применяйте меры принуждения».

Те, кто не хотел быть секретным осведомителем ОГПУ, сначала всячески притеснялись в их хозяйственной деятельности, потом их стали ссылать или на принудительные работы в СЛОН, или на поселение. Для соблюдения формы им предъявлялось какое-либо обвинение совершенно независимо от того, виновны они или нет. В России существует поговорка: «Был бы человек, а статья Уголовного кодекса найдется…» Достаточно, например, ОГПУ узнать, что вы где-нибудь повторили эту поговорку, как вы будете занесены в список «лиц, дискредитирующих советскую власть» и сделаетесь кандидатом в СЛОН.

До 1926 г. ОГПУ, через своих секретных сотрудников, занимавших в финансовых органах должности финансовых инспекторов, налоговых агентов и проч., только выколачивало накопления нэпманов, взимая с них такие налоги, что самому нэпману оставался лишь прожиточный минимум. С 1926 г. ОГПУ начало громить НЭП открыто. Нэпманы арестовывались и ссылались (одни или с семьями), причем им «для приличия» предъявлялись обвинения или в спекуляции валютой, или в укрытии доходов, или еще в чем-либо. Нэпманы, у которых ОГПУ, по его мнению, выкачало еще не весь капитал, обычно ссылались на принудительные работы в СЛОН, а другие, с которых, как думало ГПУ, уже нечего было взять, отправлялись в ссылку на поселение. Вместе с ними часто ехали и их жены, как «соучастницы по делу», а дети оставлялись на произвол судьбы. Имущество ссылаемых в СЛОН нэпманов, как правило, конфисковывалось в пользу государства. В итоге сам нэпман в СЛОНе, по шею в снегу, пилит лес, выслушивая подтрунивание чекистов-надзирателей, приговаривающих под звук пилы: «Тебе-мене, УСЛОНу… Тебе-мене, УСЛОНу», а жена его, чтобы не умереть на голодном пайке и непосильной работе в лесу по вывозке дров, должна отдавать свое тело чекистам – надзирателям СЛОНа.

Оставшиеся от таких разрозненных семейств дети, если им не менее 13 лет, попадают под периодически устраиваемые ОГПУ (не менее одного раза в год ) изоляции «социально опасного» элемента и, как «социально опасные», ссылаются тоже в СЛОН на 2 – 3 года. Там одни из них, наравне со взрослыми, участвуют в тяжелых лесозаготовках, а другие работают в роли уборщиков, курьеров, дневальных и проч.

Приведу типичную историю одного из подростков. Этот шестнадцатилетний Фадеев работал в момент моего ухода за границу на командировке 51-го километра строящегося тракта военного значения (от станции Лоха Мурманской железной дороги до станции Кестеньга, что в пограничной русско-финской полосе). Таких, как Фадеев, на этой командировке в июне 1930 г. работало 59 человек, а всего на командировке в это время было 579 заключенных.

Я спросил мальчика, за что он попал в СЛОН. «Не знаю, гражданин-начальник, – ответил Фадеев со слезами на глазах. – У моего папы была переплетная мастерская; в ней работали папа, мама, два рабочих и я. Финотдел наложил на папу большой налог. Заплатить его он не мог. За это ОГПУ арестовало его. Потом в ОГПУ вызвали маму и стали ее допрашивать, куда мы дели заработанные деньги. Мама сказала, что мастерская у нас маленькая, работало в ней только 5 человек и что мы зарабатывали только на жизнь, а таких денег, как требует финотдел, у нас с роду не было. Сперва маму не арестовали, но потом, когда из Москвы пришла бумага о папиной ссылке на 5 лет в Соловки, арестовали и маму и тоже сослали в СЛОН на три года. Где папа и мама здесь работают, я не знаю. Когда папу и маму повезли в Соловки, к нам домой пришли два человека в фуражках ОГПУ и с кубиками на петлицах и два человека из финотдела. Они опечатали нашу квартиру и мастерскую, а мне велели идти к знакомым. Сперва жил у тети, но ее тоже скоро арестовали за торговлю на базаре мануфактурой и сослали на три года в Соловки. Тогда я поехал к бабушке – она жила в другом городе. На узловой станции я стал просить у людей на хлеб. Ко мне подошел агент железнодорожного ГПУ и арестовал меня. Две недели я просидел в тюрьме, а потом меня отправили в Соловки. На сколько лет – не знаю. Гражданин начальник, может быть, вы скажете, какой у меня срок и за что я сослан в СЛОН?»

Разыскав его формуляр, я сказал ему, что он осужден особым совещанием при коллегии ОГПУ на два года как социально опасный элемент.

«А что это такое, социально опасный элемент?..» – спросил он.

Вместе с нэпманами и членами их семейств в СЛОН и в ссылку на поселение в большом количестве шли лица, которые работали в частных предприятиях в качестве наемных служащих и рабочих. Эту категорию советских граждан ОГПУ всегда считало элементом социально опасным и вредным в деле социалистического строительства.

К этой же категории заключенных надо отнести бывших владельцев средних и мелких домов и таких же промышленных предприятий. Многие из них, воспользовавшись изданными советской властью в период НЭПа законами о денационализации и демуниципализации средних и мелких частнособственнических владений, стали ходатайствовать перед соответствующими инстанциями о возвращении бывшей их собственности. Но «советские законы как дышло – куда повернешь, туда и вышло», пишутся они больше для втирания очков… Владельцы домов и предприятий ходатайствовали, а коммунисты их ходатайствами раздражались.

В результате – директива от ГПУ: арестовать всех ходатайствующих «буржуев»; а также адвокатов, через которых эти ходатайства осуществляются, и сослать и тех и других на принудительные работы в СЛОН… Приказано – сделано: в СЛОН едут и буржуи, и их адвокаты. В одном только 1927 г. в СЛОН за 2 недели прибыло 4765 бывших домовладельцев и 113 адвокатов. Адвокаты давно раздражали ОГПУ своими ходатайствами за лиц, арестованных ОГПУ, и последнее решило отделаться от них. И отделалось: адвокаты теперь пилят СЛОНу экспортный лес.

Вот первая категория лиц, заключенных в СЛОН, – нэпманы, их жены, их дети старше 13 лет, лица, состоявшие у них на службе, владельцы мелких и средних домов и предприятий. Все они заочно осуждены коллегией ОГПУ на сроки обычно не ниже 3 лет и до 10 лет включительно. По отбытии срока наказания (что случается не часто, так как редкий из заключенных выдерживает более 3 лет заключения) они, как правило, ссылаются на три года в ссылку на поселение в глухие и отдаленные места России.

Крестьяне. Вторая группа заключенных в СЛОНе – крестьяне. Слезы навертываются на глаза при виде крестьян, когда они прибывают на Попов остров, где расположены штаб 1-го отделения СЛОНа Кемьперпункт (Кемьский пересыльный пункт) и в карантинные роты.

В лаптях, в изорванных и грязных, домотканого сукна поддевках, сами, как шахтеры, грязные, все худые, бледные, изможденные, со страхом на страдальческих лицах, с дрожащими губами и выпученными глазами, они заискивающе смотрят на принимающих их в лагерь, психически не вполне нормальных чекистов-надзирателей. По нескольку часов стоят они на морозе в строю, дрожа всеми членами от пронизывающего их насквозь северного холодного ветра. Каждого, кого надо и не надо, они называют «гражданином начальником». В их движении, на их страдальческих худых лицах чувствуется сильнейшее желание угодить каждому чекисту и снискать его милость…

Крестьяне в СЛОН попадают, главным образом, за пассивное нежелание идти в колхозы, насаждаемые теперь в целях «коллективизации сельского хозяйства». «Индивидуальных собственнических хозяйств и частной собственности вообще в социалистическом обществе не должно быть», – говорят коммунисты. «Частная собственность это пережиток старины», – авторитетно добавляют 18 – 20-летние комсомольцы, важно шагающие по русским деревням с портфелями из крокодиловой кожи и занятые там проведением коллективизации.

Но какая связь коллективизации со ссылкой в СЛОН? – спросит читатель. Ведь коллективизация добровольна. Связь тут прямая и тесная. О добровольных действиях «свободных» граждан СССР в России существует такой анекдот. Макдональд в дружеской беседе с Чичериным сказал: «Скажите, пожалуйста, господин Чичерин, как это вы умудряетесь распространять в России всякого рода внутренние государственные займы? Бросьте в сторону дипломатию, и давайте говорить просто». – «Э, чудак вы, мистер Макдональд. Дело все в том, что мы, коммунисты, хорошо знаем психологию нашего народа; мы знаем, как правильно и вплотную подойти к нему. Граждане воспитаны нами в духе классового самосознания, они научены у нас мыслить государственно – вот где лежит та причина, которой вы интересуетесь». – «Но помилуйте, господин Чичерин, наши англичане тоже государственно мыслящие люди; однако у нас, в Англии, никак этого нельзя было бы сделать; раз англичанин знает, что преподносимая ему пища горькая, он ни за что не станет ее кушать». – «О, мистер Макдональд, вы ошибаетесь, – сказал Чичерин. Он тут же подозвал к себе собачонку и намазал ей горчицей под хвостом. Собака сначала завизжала, закрутилась, а потом присела и начала вылизывать горчицу… – Вот видите, – сказал Чичерин, – горчица как будто и горькая, однако собака облизывает ее». – «Да, – ответил Макдональд, – вы правы, господин Чичерин…»

Вот типичная обстановка, при которой производится в деревнях коллективизация… Председатель, например, какой-нибудь деревни на Кавказе – не ее житель. Ни жизни этой деревни, ни людей ее совершенно не знает; он прислан для местной административной работы откуда-нибудь из центра России. Он – не выборное лицо, как это полагается по советской Конституции, а назначенец; его на эту работу назначил партийный комитет, по указанию ОГПУ, потому что он состоит активным секретным сотрудником его. От партийного комитета председатель исполкома имеет директиву о проведении сплошной коллективизации в деревне («так как ваш район объявлен районом сплошной коллективизации»), а от ОГПУ приказ «брать на карандаш весь тот контрреволюционный элемент, который не пожелает вступать в коллективы, и немедленно доносить нам с одновременным представлением списка всех кулаков деревни».

В обоих приказах председатель исполкома предупреждается: «Невыполнение директивы партии повлечет за собой привлечение вас к уголовной ответственности за халатность».

Такое же предупреждение получают секретари коммунистической и комсомольской ячеек и секретарь союза воинствующих безбожников, все сотрудники ОГПУ. Эти комдворяне собирают крестьян на общее собрание и начинают доказывать им, что «собственность – пережиток старины», что «собственностью попы затемняют классовое сознание пролетариата», что крестьяне, – если они не враги советской власти и не контрреволюционеры, – должны немедленно записаться в коллективы, в которых для них будет не жизнь, а рай. «А если кто не будет записываться в коллективы, – обычно, с пеной у рта, добавляет секретарь комсомольской ячейки, – то он – враг советской власти. Врагам советской власти нет места в СССР, ибо, как сказал товарищ Сталин, врагов советской власти мы должны вырвать с корнем и уничтожить кулаков и собственническую гидру контрреволюции». После такого заключения крестьяне, за 13 лет достаточно хорошо наученные понимать советские приказы о социалистическом строительстве, записываются в коллектив. Некоторые же «чересчур умные», как их называют на своем языке чекисты, зная из газет, что коллективизация добровольна, в коллективы не записываются. Чекисты расценивают это как «пассивное сопротивление делу социалистического строительства». На таких крестьян председатель исполкома совместно с секретарями коммунистической ячейки, комсомола и союза воинствующих безбожников немедленно составляет списки и направляет их в распоряжение ОГПУ. Последнее «виновных», вместе с семьями, арестовывает и ссылает: главу хозяйства на принудительные работы в СЛОН (как правило, на 10 лет), а членов и родственников, если они жили вместе, – в разного рода ссылки на поселение. Имущество их конфискуется и передается в собственность коллектива.

Такова участь тех крестьян, которых большевики называют середняками. «Кулаки» умнее середняков. Они знают, что их положение такое, что им не только нельзя оказывать «пассивного сопротивления», но надо всячески угождать власти. «Кулаки» без всякой агитации, сами просят их записать в коллектив, но… их арестуют и так же, как тех, кто «пассивно сопротивляются», ссылают в УСЛОН и в ссылки. Имущество их точно так же конфискуется и передается в собственность коллектива.

Была и другая связь коллективизации с заселением северных лагерей. Когда было принято решение о сплошной коллективизации сельского хозяйства, крестьяне начали продавать свой скот и другое имущество.

«А-а! Вот оно где, гнездо контрреволюции. Вот где кулаки. Вот кто мешает делу социалистического строительства!» – сказали чекисты и донесли об этом Лубянке (Центральное ОГПУ в Москве) в своих ежемесячных докладах. Лубянка дала на этот счет соответствующую директиву. В результате ее и эта группа «пассивно сопротивляющихся» начала арестовываться и ссылаться на принудительные работы в СЛОН, на срок, как правило, 10 лет. Этим врагам советской власти предъявляется обвинение по статье Уголовного кодекса, предусматривающей экономическую контрреволюцию.

На 1 мая 1930 г. их в СЛОНе состояло 8750 человек. Имущество их, по постановлению коллегии ОГПУ, было конфисковано и передано в собственность коллективов. Семьи и их родственники, которые при них жили, ссылаются на поселение в Нарым, Казахстан, Сибирь, на Урал и в Мурманский край на Хибинские апатитовые руды.

Однажды я спросил одного из заключенных, крестьянина с Украины:

«Какой у вас срок наказания и за что вы сидите?»

«У мене, – ответил он, – 53-я статья, гражданин начальник, а пункт 10» (статья, предусматривающая антисоветскую агитацию).

«Ну, а що ты наробив таке, що тобi 10 рокiв дали?»

«Ей-богу, – ответил он, – я нi чого такогo не наробив, гражданин начальник. У мене не було лоша; воно, цур ему i пек, взболомутилось i ушло нiчью iз дому, а якийсь хулiган поiймав его на улици, тай noвiciв ему на шiю плокату: «Дыбай до коллективу». На другiй день мене визвав уполномоченный Га-Пе-У, тай питае: «Це, каже, ти повicив плакату?» – «Hi, кажу, то не я зробив. Це, кажу, якийсь хулиган зробив». Побалакали ми з нiм с пiвчасу, i вiн oтnycтiв мене до дому. А через 20 дней гапеу арестовало мене та-й гайда в УСЛОНУ на 10 рокiв. Гражданин начальник, як би це грамоту напiсать до ВЦИКу, щоб помиловали?» – спросил он меня.

Я в это время вспомнил советскую поговорку: «Напишите заявление и приложите две гербовые марки: это вам поможет, как мертвому припарки».

Каэры. Третью многочисленную группу заключенных в Северных лагерях особого назначения представляют каэры, то есть контрреволюционеры. За что они сидят? Ни за что, если считаться с писаными советскими законами и не обращать внимания на законы неписаные, которыми руководствуется в своей практике ОГПУ.

К каэрам ОГПУ относит: всех, кто служил в армиях Деникина, Колчака, Врангеля, Юденича, Петлюры и прочих антибольшевистских армиях; кто состоял на государственной службе при царской власти: младших и старших унтер-офицеров, действительных офицеров всех чинов и рангов, чиновников, волостных старшин и атаманов, приставов, судей, адвокатов, бывших фабрикантов и заводчиков, домовладельцев, лиц, имеющих за границей родственников; лиц, возвратившихся из эмиграции; тех, кто когда-либо состоял в «бело-зеленых» бандах (хотя все они соответствующими декретами советской власти и амнистированы); священников, ксендзов, мулл, монахов и т. д.

Все они, по директиве Коммунистической партии, подлежат физическому уничтожению.

«Каэры, попы, кулаки, монахи, сектанты, – помню, говорил на съезде начальников секретных отделов в Москве Дзержинский, – наши злейшие враги. Чем скорее мы от них отделаемся, тем скорее подойдем к социализму. Если теперь эта публика и не каэрствует, потому что мы зажали ей горло, – это не значит, что мы можем оставить ее в покое. Эта публика слеплена из такого теста, что от нее в любую благоприятную для нее минуту можно ожидать ножа в спину. Жесточайшая и упорная борьба с этим элементом, – борьба, в которой мы не должны брезгать никакими методами, – борьба, в конечном результате которой не должно остаться в живых ни одного каэра, ни одного попа, монаха и сектанта. Вот наш чекистский лозунг, который каждый честный чекист должен ежеминутно помнить и которым он должен руководствоваться в повседневной своей работе».

После съезда на места был разослан соответствующий циркуляр. Им ОГПУ руководствуется и по сей день.

До 1923 г. уничтожение каэров происходило в подвалах ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии). В 1923 г. ОГПУ одумалось: «Зачем каэра, попа, кулака, нэпмана, монаха, сектанта и всех других, кто слеплен из такого теста, уничтожать без пользы? Пусть они сначала поработают на Советы».

Был организован СЛОН. Там попы, каэры, кулаки и прочие «вредители» постепенно уничтожаются, но не раньше, чем каждый из них даст Советам полную меру труда, какую только человек способен дать; сами они уничтожаются («потихоньку загибаются», как говорят чекисты СЛОНа), но вместо них получается в массе заготовленный экспортный лес…

«Загибание» в СЛОНе происходит вот уже 12-й год. Как долго оно еще будет продолжаться, – зависит отчасти от воли и совести тех, кто узнает об этом хотя бы из моей книги.

Всех тех, кто «слеплен из такого теста», ОГПУ держит на внимательном учете. По мере того как арестованные этой категории умирают в СЛОНе на нечеловеческих работах, ОГПУ арестует тех, кто еще живет на свободе, предъявляет им какое-либо обвинение и ссылает в СЛОН. Среди каэров назову отдельно «войковцев», возвращенцев, лиц духовного звания и сектантов.

В 1928 г. в Варшаве был убит советский полпред Войков. Убил его польский подданный Каверда, без участия каких-нибудь сообщников. Тем не менее на это убийство надо было советскому правительству достойным образом ответить, и оно ответило…

Через неделю после убийства из спецотдела ОГПУ поступил в УСЛОН шифрованный телеграфный запрос: «Сообщите сколько можете принять заключенных точка Глеб Бокий».

«Двадцать тысяч человек», – ответил шифрованной телеграммой УСЛОН. Через десять дней после совершения убийства на Попов остров уже прибыло два эшелона «войковцев» с 1250 заключенными. А месяц спустя в СЛОНе были уже все «войковцы» – 18 956 человек.

«Товарищ инженер, вы по какой статье сидите?»

«Я войковец».

«А на какой срок?»

«Пять лет».

Такие разговоры происходят между заключенными в СЛОНе. Спрашивают и отвечают шепотом, так как слово «войковец» – запрещенное: оно дискредитирует советскую власть, за него можно попасть в карцер, в штрафной изолятор или в штрафную командировку.

«Возвращенцы» – это те, кто вернулся в Россию из эмиграции, поверив большевицким обещаниям об амнистии. В 1924 г. большевикам удалось заманить обратно в Россию несколько тысяч русских эмигрантов. Возвращались, но в меньших количествах, они и в последующие годы. Часть из них по прибытии в Россию, прямо с поездов и пароходов взяты и посажены в подвалы ОГПУ, откуда они уже на свет больше не вышли. Других ОГПУ взяло на учет и многих заставило работать на себя в качестве секретных осведомителей.

Вот типичный разговор чекиста с возвращенцем при вербовке его в осведомители: «Если вы теперь не враг советской власти, вы должны помогать нам в деле борьбы с контрреволюцией внутри самой России и за границей; работать вы должны активно, так как вам надо загладить свою вину перед советской властью. Если вы не будете работать активно, – значит, вы неисправимый враг, а с врагами у нас счеты короткие». После этого возвращенцу оставалось или «экспрессом отправиться в штаб Духонина», или активно работать в ОГПУ – искупать свою «вину». Пользовалось ОГПУ возвращенцами и для дальнейшего заманивания русских эмигрантов обратно в Россию. Оно заставляло их писать своим друзьям и родственникам, живущим за границей, письма с убеждением вернуться на родину и обнадеживанием полной амнистии, безопасности и всевозможных благ.

Уже здесь, в Гельсингфорсе, один мой знакомый рассказал мне о таком письме, полученном им из СССР. Автор письма горячо убеждал адресата вернуться в Россию, а под маркой, случайно отклеенной моим знакомым, было написано: «Ради Бога, не приезжай»…

Последний этап в жизни почти всех нерасстрелянных возвращенцев один и тот же: они попадают в СЛОН. Там на 1 мая 1930 г. их было 4560 человек.

Довольно много среди заключенных в СЛОНе лиц духовного звания, монахов и сектантов.

Борьба с религией, каковой занимается секретный отдел ОГПУ, до половины 1923 г. велась иначе, чем с другими видами контрреволюции: устраивались только антирелигиозные диспуты. На них с теорией безбожия выступали «знатоки» этого дела: рабочие от станка и комсомольцы с комсомолками. Во время этих диспутов ОГПУ через своих секретных осведомителей брало на карандаш наиболее активных как среди духовенства, так и среди их прихожан, исподволь готовя списки… Потом этот метод «борьбы с религиозным дурманом» ОГПУ признало негодным, так как на диспутах проповедники безбожия обычно терпели поражения и религиозные чувства населения крепли.

ОГПУ додумалось тогда до создания «живой» церкви. Этим ходом ОГПУ стремилось внести смуту в ряды православного духовенства и подорвать в глазах верующего населения авторитет священнослужителей, а вместе с тем и религию. Среди проповедников «живоцерковничества» было много морально неустойчивых и в мирской жизни разложившихся священников. Их ОГПУ завербовало в секретные сотрудники… Дальше недостаточным способом воздействия была признана и «живая церковь». ОГПУ по директиве Центрального комитета Коммунистической партии приняло более радикальные меры борьбы с духовенством и религией. Начиналось закрытие церквей обычно по «добровольному постановлению прихожан», а часто, когда такого постановления добиться не удавалось, и без него. Священники и весь причт закрытых церквей обычно при этом отправлялись в СЛОН.

С монахами и активными сектантами ОГПУ поступает проще: их арестуют и, как «социально опасных», ссылают в СЛОН без всяких сложностей.

На 1 мая 1930 г. в СЛОНе священнослужителей, монахов и сектантов было свыше 10 тысяч человек. Коммунисты из администрации СЛОНа их почему то усиленно ненавидят, в особенности чекисты-надзиратели. На Поповом острове (около Кеми) их нарочно ставят в строю всех рядом и в передней шеренге, чтобы они рассчитывались: «Двадцать пять лет пел аллилуйя, – значит, будешь хорошо рассчитываться»! На командировках их помещают в худшие жилищные условия и дают самую трудную работу. Где условия для выполнения урока самые трудные, туда обязательно посылают священников, монахов и сектантов. Чекисты-надзиратели нарочно в присутствии священников ругаются самой кощунственной бранью, поминая Бога, Христа, Пресвятую Богородицу, всех «боженят», «небесную канцелярию», «сорок апостолов» и т. д. Этого мало: все священники, монахи и сектанты направляются на «специальные», самые отдаленные командировки, на которых работают только они одни, – других заключенных там нет.

«А-а, длинногривые! Пришли? – говорят встречающие их по прибытии на командировку чекисты-надзиратели. – Хорошооо! О-очень хорошо… Ну-ка, направо рррав-няйсссь! Справа, по порядку номеров, рррассчитайсссь! Отставить!» Дальше идет дикая кощунственная брань. «Молились! На военной службе не были! Рассчитываться не научились! Я вас научу рассчитываться… Бегом на месте, марррш!»

После муштровки и традиционного обыска священнослужителей и монахов начинают стричь. Если кто-либо из них сопротивляется, такого «долгогривого водолаза» чекисты связывают, бьют ему «морду» и все-таки стригут…

На некоторых командировках надзиратели снабжены разыскными собаками; их надзиратели ежедневно тренируют на заключенных; среди последних надзиратели почти всегда избирают священников или монахов.

В большинстве своем священники – люди старые и инвалиды труда; от них, как их ни бей, много не возьмешь; СЛОН старается поэтому поскорее избавиться от них. Избавление это, в условиях слоновской действительности, дело простое: как только на какой-нибудь командировке обнаруживается эпидемия тифа, сейчас же оттуда угоняют всех здоровых заключенных, а на место их присылают священников, монахов и сектантов. Оттуда они обычно не возвращаются: тиф делает свое дело.

А там, где священники когда-то молились Богу, строители нового, коммунистического общества, все – члены союза воинствующих безбожников – танцуют, поют кощунственные песни, в темных углах бывшей церкви живут половой жизнью, записывают новых членов в союз воинствующих безбожников, выкалывают глаза Иисусу Христу, оправляются на иконы и выбрасывают их в уборные, пишут плакаты о том, что «религия – опиум для народа»…