Текст книги "А вместо сердца пламенный мотор (сборник)"

Услышал. И не раз.

Что сказать, летал Фортуна хорошо. В командиры не рвался, но и вторым пилотом был таким, что любой КВС за него бы полцарства, хрустальную вазу – признак социалистического достатка – и ещё мотоцикл ИЖ (с коляской) отдал, не задумываясь.

При полётах на большегрузных вертолётах МИ-6 главное – умение управлять подвеской. Такого негабаритного груза за пределами грузового отсека не мог поднять и перенести на большое расстояние ни один летательный аппарат в мире. Управление подвеской – дело тонкое. Оно заключается в процессе стропления груза (за это отвечает бортрадист) и в пилотировании вертолёта, раскачиваемого воздушными потоками, попадающими на подвеску, лишённую аэродинамической обводки абриса… в отличие от автомобилей серии «Формула-1».

Так вот, Фортуна был из тех, кому командир мог доверить полёт с самым неформатным и сложным грузом. И ещё на него можно было рассчитывать как на обычного мужика, умеющего не только работать головой, но и не чурающегося тяжёлого физического труда, если в том появляется необходимость.

И бывало…

Однажды несли на внешней подвеске бухту с силовым кабелем куда-то на буровую. Дело для «шестёрок» не совсем обычное. Такую бухту и менее грузоподъёмный МИ-8 доставить сможет, но тут лето жаркое. А как известно, чем выше температура, тем меньше подъёмная сила у аппаратов тяжелее воздуха. Для «восьмёрок» работать пришлось бы на пределе. Тут ещё от сухой массы самого вертолёта многое зависит. Так или иначе, произвели расчёт, и оказалось, что необходимо: во-первых, дождаться, пока жара немного отпустит, во-вторых, использовать из имеющегося парка вертолётов МИ-8 предпочтительнее три борта, которых как раз нет на базе в силу разных обстоятельств. Летом обычно все машины по оперативным точкам работают, возвращаясь в родной аэропорт лишь для проведения тяжёлых регламентных работ на планере, двигателях или редукторе. Можно было подождать, но время играло важную роль. Поэтому заказчик не поскупился – оплатил лётное время более тяжёлого вертолёта МИ-6.

Последнее обстоятельство, вероятно, и сыграло негативную роль в дальнейших событиях. Дело в том, что оператору подвески (он же – бортрадист) не часто доводилось ранее иметь дело с кабелем в бухте, и он не сумел проконтролировать груз должным образом. Да и представитель заказчика не зафиксировал конец кабеля на катушке-барабане, как это положено.

В общем, осмотрели бухту. Поднялись над промплощадкой, рабочие на земле застропили груз, экипаж произвёл контрольное висение для проверки надёжности крепления, и вертолёт взял курс на буровую.

На половине пути командир получил доклад от оператора о том, что кабель начал разматываться из бухты.

Аккуратно снизились, положили груз и сами сели несколько в стороне. Командир был опытный – место выбрал на песчаном речном плёсе реки, разрезающей лесотундру, как нож, входящий в тугую плоть селёдки под шубой с седеющим майонезом ягеля на поверхности с редкими зелёными вкраплениями (напоминающими листики петрушки) карликовой берёзы. Для чего? А чтобы не искать потом по бурелому конец тяжёлого кабеля в броне среди труднопроходимого стланика.

Размоталось метров семьдесят (вовремя заметили). Можно было взлетать и уходить к месту базирования, поскольку основная вина за случившееся на заказчике. Именно он несёт ответственность за состояние груза. Плохо зафиксировали конец силового кабеля – теперь извольте заказывать ещё раз вертолёт, чтоб доставить рабочих, которые бы смогли привести катушку в порядок и подготовили её для дальнейшей транспортировки. А потом уже можно будет осуществлять доставку на конечный пункт – буровую.

По всем инструкциям, понятиям и житейской логике полагалось возвращаться на базу… Но у Фортуны оказалось своё мнение на этот счёт. Он предложил:

– Мужики, на буровой вышкомонтажники без дела сидят, нас ждут. Неужели ж мы заставим их нервничать ещё сутки-другие? Давайте сами смотаем кабель… Тут же всё на виду. Берег чистый. Управимся. Командир сомневался недолго: экипаж взялся за дело и сумел привести бухту кабеля в транспортопригодное положение. Правда, пришлось попотеть и часа два-три трудиться в стаях гнуса под палящими лучами солнца, но кабель был доставлен по назначению в тот же день.

Фортуна, будто бы знал, что эта его инициатива позднее поможет ему выкрутиться из очень щекотливой ситуации. Из какой? Слушайте и услышьте.

Очередной полёт с подвеской. И опять тот же заказчик, и опять – кабель. Но это случилось немного позже, когда Фортуна вышел из отпуска – в первый же лётный день. Лето в Приполярье – горячая пора не только в прямом, но и в переносном смысле: работы много, поскольку отсутствуют зимники (временные зимние дороги к буровым), экипажей не хватает – на Севере же люди чаще ходят в отпуск с мая по октябрь. И дело не в каком-то капризе, а в том, что восстановление человеческого организма, функционирующего в суровых климатических условиях и при 10-20-ти процентной нехватке кислорода, лучше всего происходит летом и где-нибудь на Черноморском побережье.

Итак, запарка: нехватка экипажей при огромных объёмах работы. Именно по этой причине Валентина не успели толком ввести в курс последних событий в авиапредприятии. Быстрее совершить вылет пока не жарко – вот главная задача экипажа во главе с командиром.

А рассказать Фортуне о технических новинках стоило. За время его отсутствия на всех вертолётах МИ-6 технические специалисты А и РЭО[16]16
  А и РЭО – авиационное и радиоэлектронное оборудование


[Закрыть] внедрили рацпредложение: дублирование управления аварийным сбросом подвески. Теперь в случае крайней необходимости (угрозе жизни пилотов) сброс груза можно было произвести и из кабины экипажа, нажав небольшой тумблер, не привлекая к процессу бортоператора (бортрадиста), который сидит отдельно в грузовом отсеке у раскрытого люка с лебёдкой.

До поры всё шло штатным образом: зацепили бухту с кабелем, взяли курс на буровую. Вертолёт набрал высоту пятьсот метров для следования по маршруту. Ничего, как говорится, не предвещало. И тут-то радист доложил по бортовой связи:

– Командир, груз ушёл.

– Твою мать, как ушёл? Стропы оборвались?

– Нет, вроде всё штатно… отцепление, как при сбросе подвески.

– Вот же, сучий потрох! Какого хрена?!

– Командир, не моя работа, честное слово. Всё в норме…

И тут взгляд первого пилота обратился к Фортуне. Сомнений не было – он только что вставал со своего кресла, чтобы размяться. И он один не знал о доработке.

– Это ты, сукин сын, тумблер в кабине нажимал?

– Ну да, нажимал. Я ещё подумал, что прикол какой-то. Там надпись была – «вентиляция груза». Я ещё и подумал, за каким его вентилировать, если он потоком и без того обдувается…

– А сообразить не мог, чучело?! Это же новая доработка.

– Ничего ж себе, это я-то – чучело? А меня кто-то предупредил?

Ситуация была аховой. Кабель, упавший с высоты полукилометра, судя по всему, рассыпался в медную пыль. Теперь возмещать экипажу. Хоть и большие у пилотов заработки, но всё равно накладно. Да тут ещё и с лётной работы снять могут – нарушение налицо: второй пилот, вернувшийся из отпуска, не был ознакомлен с техническими новшествами. А если ещё и потраченное впустую лётное время заставят оплачивать… Страшно подумать!

Но делать нечего. Нужно возвращаться на производственную базу экспедиции.

– Командир, ты не спеши штаны снимать, пока большой дядя не начал ремень расстёгивать, – сказал Фортуна. – Заказчик нам должен за тот случай, когда по его вине чуть кабель не потеряли. Мы же не поднимали шума, замяли. Думаю, теперь пришло время собирать камни… если раньше их правильно (а я думаю – правильно) разбрасывали. Так что докладывай на базу, что перепутались стропы, возвращаемся в промзону перецепляться. Дело обычное. А там что-нибудь выторгуем, даст бог.

Снизились, сели. Фортуна сразу же побежал к начальнику базы экспедиции-заказчика. Во всём признался и попросил:

– Выручай, Маркович. Мы же твоих хлопцев не сдали, когда по их вине груз чуть в минуса не ушёл. А за кабель расплатимся постепенно. Только, чтоб без огласки. Можно такое устроить? Ты меня знаешь, Маркович: слово Фортуны – слово чести.

Начальник базы, битый жизнью и парткомом еврей с разворотливостью первоклассного снабженца, только улыбнулся в ответ:

– Знаю-знаю, Валя. Ты не подведёшь. Есть у меня один вариант. Неучтённая бухта здесь имеется. Берёг её на случай аврала или крайних обстоятельств. Вот теперь и пригодилась. Ты не думай, мне её продавать ни к чему. Борис Маркович слишком долго делал свой авторитет, чтоб потом всё разрушить из-за презренной меди. Скажешь командиру, что всё будет, как у Нюрки после бани.

– А это как?

– Когда всё чисто… практически стерильно. Вы доложили, что возврат по причине скручивания строп? Вот и славно. Молодцы! Сейчас зацепите новый кабель и продолжите свои трудовые подвиги.

– Маркович, а как же с деньгами?

– Я тебя умоляю, Валя. В этой стране деньги уродуют не только людей, но и саму жизнь. Отношения нельзя портить из-за дурно пахнущих артефактов с фабрики Гознака.

– А как же нам отбла…

– Это очень просто, мой дорогой. Ты же помнишь, что Борис Маркович потерял почти всё здоровье на этой работе, и он перестал кушать мясо.

– Если сёмга, это не вопрос. Сколько?

– Ну что ты, Валя. Я не могу ни на чём настаивать. Но моя супруга Клара Моисеевна и мои дети – Гриша и Софа – тоже привыкли кушать рыбу по три раза в день.

– Получается – двенадцать?

– Я всегда знал, что наши вертолётчики очень неплохо разбираются в высшей житейской математике…

– Маркович, а может, десять для ровного счёта?

– Ай-ай-ай, молодой человек, на Руси всегда дюжинами считали.

– Хорошо, всё понял. Но мы не сможем всё сразу…

– Так ведь и Москва тоже не сразу строилась…

Вот на том и порешили. А Борис Маркович был абсолютно прав, когда предпочёл речную северную красавицу сёмгу примитивным банковским билетам. Сёмга – самая твёрдая валюта того времени. Да, кстати, если уж речь зашла о рыбе, то скажу, что особи менее семи килограммов весом при взаимозачётах, расчётах и даче взяток попросту не учитывались. Вот и считайте, во сколько экипажу обошёлся аварийный сброс подвески. Но эти издержки всё равно не идут ни в какое сравнение с тяжестью возможных последствий.

* * *

В повседневной жизни Фортуна был очень общителен, предпочитал всё время оказываться на виду, на первых ролях. Частенько участвовал в концертах художественной самодеятельности, приводя в экстаз бывалых преферансистов и по совместительству чуточку шулеров своими карточными фокусами.

Главным же недостатком Фортуны можно считать некую романтическую рассеянность, если дело не касалось непосредственно пилотирования вертолёта. Он мог, например, забыть, что назавтра стоит в наряде, то ли невнимательно прочитав общий список наряд-задания на следующие сутки, то ли вовсе его не читав. Его вызванивали по телефону, будили ранним утром, присылая машину к подъезду.

И пару раз дело дошло даже до задержек вылета.

Другому бы с рук не сошло, но Фортуну любила не только его тёзка, но и совершенно НЕ тёзка – командир лётного отряда Владислав Густь. Обошлось.

Мало того, добрые друзья из числа лётного состава придумали, как Валентина наставить на путь истинный без привлечения партийных и профсоюзных органов… и так, чтобы не задеть его самолюбия.

Сговорившись, пилоты лётного отряда уболтали секретаршу, дородную девицу явно не тургеневской породы, напечатать документ на фирменном бланке авиапредприятия.

Текст был такой:

«Настоящим письмом счастья уведомляем Вас, уважаемый Валентин Иванович, что завтра <такого-то, такого-то числа> Вы стоите в наряде на выполнение лётных работ вместе со всем своим славным экипажем. Напоминаем Вам, дорогой Валентин Иванович, что Ваше личное прибытие в стартовый медпункт за один час до времени вылета является совершенно обязательным условием полёта.

Просим не опаздывать и не отключать домашний телефон для осуществления связи в случае необходимости.

С уважением, командир лётного отряда <имярек>, начальник штаба <имярек>».

Судьбоносный документ запечатали в конверт и засунули под «дворник» автомобиля Фортуны. Вы бы видели, сколько собралось на третьем этаже административного здания авиапредприятия народа, желающего увидеть Валентина, который будет распечатывать адресованную ему эпистолу. Что-что? Верно, очередь хрустела накрахмаленными манжетами и шевелила чапаевскими усами, которые, как известно, должен носить всякий командир винтокрылого воздушного судна.

Фортуна долго шевелил загривком, соображая, не подвох ли здесь таится – «письмецо в конверте, погоди, не рви». Потом догадался, что просто – так себе, шуточка на заданную производственную тему. А его кулак, показанный лётному составу, прильнувшему к огромному стеклу (от самого пола до потолка), вызвал деланный испуг и искренний смех.

Валя Фортуна хоть и любил иногда вдали от благоверной накерогазиться до положения риз, а потом страдать духовно над низостью своего падения, но по утрам блюл себя в лучших традициях тогдашнего партийного гламура. Да-да, ничего в том удивительного нет. Человек, связанный практически корнями с кочевыми народами Бессарабии, не мог не оказаться духовно близким партии коммунистов, проповедующей перманентность марксова посева методом «перекати-поле». А если ещё провести аналогию цыганских костров, тревожащих ночь россыпью искр, из которых большевики целых семь десятков лет раздували пламя мировой революции…

Фортуна, даже будучи по утрам несколько «не комильфо» по причине канунешних Бахусовых учений имени Дмитрия Ивановича Менделеева, вычислившего оптимальный градус народного продукта эмпирическим путём, привык переходить к водным процедурам ещё до зарядки, гладко брился, растаскивал мешки под глазами подручными средствами и надевал чистую сорочку. Последнее – по мере возможности, естественно.

Однажды, Фортуну направили в УТО вместе со всем экипажем. Я вам уже, по-моему, рассказывал, что УТО – учебно-тренировочный отряд, где люди, близкие к авиации проходят переподготовку. Иначе говоря, совершенствуют свои теоретические познания. Вот и Валентин тоже оказался в роли великовозрастного студиоза прохладной жизни. Почему – прохладной? Так это вполне очевидно. Всяк лётчик с прохладцей относится к преподавателям-теоретикам, которые, как правило, сами никогда матчастью в полёте не управляли, не говоря уже о нестандартных и аварийных ситуациях. Да и к лекциям своих бывших коллег относятся с некоторым недоверием, поскольку у тех свой опыт, на котором учиться – себя не уважать. Помните, надеюсь, что сын ошибок трудных просто обязан быть собственным: если повезёт – останешься жив, и тебя не спишут – впредь получишь те драгоценные знания, которыми и отличается лётчик-ас от обычного воздушного извозчика.

Если отношение к учёбе прохладное, то это не значит, что напитки во время учебной командировки не должны быть горячительными. Понимаете мою мысль? Совершенно точно, гуляли в УТО всегда по-русски – до последнего рубля в кармане и последней кровавой сопли в носу. Женщин любили горячо, но непродолжительно. Водку пили помногу, но часто.

В числе прочих преподавателей УТО была одна женщина по имени Клавдия Петровна, которую за непомерную любовь к своему предмету и возникающие в связи с этим конфликты при сдаче зачётов, сопровождаемые бурным акустическим выражением чувств относительно испытуемых, прозвали Лавой Петровной или просто Лавой.

Вообще говоря, это надругательство над самоидентификацией лётно-подъёмного состава, когда аэродинамику в УТО им преподаёт дама. Да не просто дама, а барышня, миновавшая расцвет репродуктивного возраста, так и не познавшая при этом таинств секса в СССР. Вообразите такую картину: в аудитории сидит двадцать красавцев-лётчиков, пышущих здоровьем и чуточку перегаром вперемешку с дорогим одеколоном, а над всем этим великолепием кружит тёмный силуэт старой девы, почитающей мужиков за недоразумение природы! Именно так всё и было в действительности.

А теперь представьте себе, раннее утро. Фортуна собирается на занятия. Умылся, расправил крылышки. Надел чистую рубашку, галстук. Готов был закончить процесс надеванием форменного кителя, но, бросив взгляд в зеркало, остался недоволен увиденным. Нужно побриться. Причём – немедленно! Галстук закинут за спину, чтоб не мешать процессу. Мылятся щёки, процесс пошёл.

Во-о-о-т, теперь совсем другое дело. Свеженький, будто младенец. Правда, перегар после вчерашнего остался, но его можно легко заглушить парами одеколона. Стоп. А где же галстук? Вроде бы уже надевал. Впрочем, времени на поиски совершенно нету, а галстук – ещё один – как раз имеется. Вот он – в чемодане лежит на самом верху. Порядок, можно идти на занятия.

Учебный процесс начался с аэродинамики. И Фортуна, опоздавший на полминуты был немедленно поставлен на лобное место перед доской. Вооружённый кусочком мела, но совершенно беззащитный Валентин пыхтел и потел, пытаясь вспомнить что-то из аэродинамических свойств вертолёта МИ-6. Вчерашний праздник предательски выступал потом не только на закрытых участках кожи.

– Клавдия Петровна, можно я китель сниму… что-то душно?

Фортуна снял пиджак и повесил на спинку стула. Над аудиторией просыпался лёгкий смешок.

– Разрешите мне галстук снять тоже?

Испытывающий взгляд из-под избыточно диоптрических очков.

– Хорошо, снимайте, если уж так нервничаете…

Фортуна расстегнул свою форменную «селёдку», галстук сложился пополам и повис на зажиме, прилаженным к серой рубашке а’ля «моя милиция меня бережёт». Затем горе-слушатель сделал неполный оборот в сторону преподавателя, встав к доске передом, а к лесу – то бишь, аудитории – задом. Тут Клавдия Петровна обнаружила для себя, что её нынешний оппонент не так и прост, как могло показаться опытному педагогу. Одновременно с этим выяснилась причина смешков в аудитории: второй галстук, лихо закинутый за плечо Фортуны, выглядел высунутым языком, будто бы Валентин показывал его преподавателю, давая понять о своём отношении к женщине, разбирающейся в аэродинамике лучше него самого.

– Это что ещё за цирк вы мне здесь устроили, молодой человек?! – взревела Лава.

– Не цирк, Клавдия Петровна, а восходящие потоки, – сказал Валентин и неловко потянулся указкой к своему неуклюжему чертежу. При этом он задел учебные плакаты, висевшие на гвоздике, неважно вбитом кем-то из преподавателей. Плакаты посыпались на пол, будто листки перекидного календаря, производя при этом невероятный шум.

Лава восприняла несомненную случайность – как акт разнузданного вандализма и неуважения к высококачественному граниту со стороны его, граниту, грызуна.

Фортуна отвернулась от Фортуны, поскольку делу был дан ход: второму пилоту впендюрили выговор за хулиганское поведение относительно преподавателя УТО и лишили половины тринадцатой зарплаты в виде финансового эквивалента его вызывающих (по мнению педагогического коллектива) действий.

Но не зря же небезызвестный снабженец Борис Маркович называл деньги злом. Счастье было не в них, хотя нынешние господа-демократы уверяют нас в обратном. Фортуна очень скоро забыл, как его наказали из-за зловредной старой девы, но история с двумя галстуками пополнила фонд легендарных историй авиапредприятия.

И самая, пожалуй, известное предание из жизни вертолётчиков тоже связана с именем Валентина. Вы, надеюсь, прекрасно помните, что карты в руках Фортуны становились послушными, почти живыми, и помогали ему всё время быть на виду. Но пилот обладал и другим уникальным умением, присущим чудодеям-фокусникам. Валентин мог есть стекло и лезвия от безопасных бритв. Чаще всего Фортуна демонстрировал процесс поедания рюмок на сцене.

И вот однажды эта уникальная способность Фортуны, которыми пользовались ещё продюсеры от цыганского табора, понадобились в мирных целях. Дело всё в том же УТО происходило.

В какой-то из замечательных вечеров, а сказать, что вечер был скверным, язык не поворачивается, небольшая компания (правильнее будет сказать, экипаж вертолёта МИ-6) заседала в ресторации республиканского центра. До окончания курсов оставался день-другой, потому финансы уже начинали исполнять романтические мелодии на стихи и музыку классиков жанра.

Лётчики выпивали, закусывали, начинали выцеливать дам с красивым изгибом рук и несомненными достоинствами фигуры. Правда, поить представительниц прекрасного пола было уже не на что, поэтому приходилось выделять лишь тех, на виртуальный визаж которых категорически не хватало водки. Но, как говорится, и это совсем не худо. Да ещё и – «возможны варианты», как написали бы шахматные аналитики в комментариях к партии на звание чемпиона мира.

Вечер так бы и завершился переходом из стадии мужского разговора в категорию альковного шёпота, но! Именно – но! Тут произошло событие, которое послужило поводом для Фортуны раскрыться во всей его молодецкой красе.

Немного странно говорить о Фортуне в мужском роде, не находите? Впрочем, пустое. Мы же имеем в виду событие, а оно всегда тем и отличается от обыденности, что заставляет своих участников продемонстрировать не просто какой-то невзрачный танец с игрушечными саблями, а явить свету невероятные способности неординарных личностей.

Событие простое с точки зрения современных воззрений. Но тогда… В советские времена в том краю, о котором идёт речь, партия и правительство не очень баловали православно-люмпенское население разносолами… в том числе – пивом. Но не в тот раз. По какой-то вопиющей ошибке в накладной в не самый роскошный ресторан областного центра привезли вожделенный продукт, о котором после посещения бани не мечтает только лишь закоренелый пессимист и трезвенник.

По залу материальным облаком разносился слух. И не просто слух, а ещё и его естественно-физическое подтверждение на подносах официантов, плескавшееся в пузатых двухлитровых графинах, напуганных своим содержимым донельзя, поскольку ранее их наполнение составлял жиденький клюквенный морс или разведённый яблочный сок с малой родины героя истории. Импортный хмельной товар – да это же почти контрабанда!

Что-что? Что я имею в виду? Пиво, разумеется. Да не простое, а чешское. Чешское пиво «Сенатор». Выбросили, как тогда говорили.

Экипаж славного вертолёта МИ-6 сделал стойку. Но проверка содержимого карманов закончилось весьма невесело. Денег могло хватить, пожалуй что, на один стакан. А это для пятерых здоровых мужиков – как мёртвому припарка! Душераздирающее обстоятельство!

Командир уже приготовился дать отмашку к отходу на «зимние квартиры», но тут инициативу перехватил Фортуна. Он спросил:

– Мужики, пиво пьём?

– А на какие шиши? Сам же видел, что все пустые.

– Есть один момент. Сейчас попробую.

– Ты тайный наследник Рокфеллера?

– Нет, явный последователь Эмиля Теодоровича Кио!

– Эй, любезный, уделите нам секундочку своего драгоценного внимания! – этот окрик уже в сторону официанта.

– Вы же расплатились. Ещё что-то?

– Нам бы пива… графина два-три.

– Это будет стоить…

– Постой, парень. Денег у нас нет, но могу предложить кое-что интересное.

– Знаю-знаю, ваше интересное. Сначала выпьете, а потом так и уйдёте, не заплатив.

– Ты не понял. Интересное – это то, что я сейчас на твоих глазах съем хрустальную рюмку. А ты потом нам пива принесёшь.

– Шутите?

– Ничуть. Я серьёзно, парень…

– Н-н-ууу, хорошо. Только я к администратору сгоняю… чтоб ничего не вышло. Может быть, народ заинтересуется…

– Шустрей, мудрила, пива сто лет не пили…

Администратор оказался человеком не только бывалым, но и вполне рисковым. Он немедленно подрулил к столу лётчиков с вопросом:

– Хорошо, допустим, мы согласимся. Вы испортите рюмку, но её не съедите, тогда – что? Кто платить за испорченное имущество станет?

– Знаете что, вы прекрасно сможете организовать денежный тотализатор среди своих работников и… кстати, посетителей…

– Тотализатор…

– Ну да, вроде спора на деньги… Часть выигрышного фонда оставьте на покрытие расходов. Понимаете?

Администратор понимал со сверхзвуковой скоростью, и вскоре двери ресторана закрылись изнутри, чтобы органы правопорядка не смогли неожиданно нагрянуть на один из первых сеансов буржуазного развлечения.

Под свист и улюлюканье зала Фортуна разжевал и проглотил водочную рюмку, что называется, в один присест. На столе лётного состава немедленно возникли два графина с пивом… которого волею обстоятельств Валентину не досталось. Пока он принимал поздравления и пил двойной водочный брудершафт с нефтяником и забойщиком скота с соседнего столика, друзья незаметно для себя выцедили призовой фонд, забыв о герое.

Валентин не смог даже обидеться, поскольку находился на вершине славы. Он просто незло матернулся и подозвал к себе администратора, который уже понимал, что добром дело не кончится.

– Та-а-а-к, – сказал Фортуна, – нам ещё пива принесите, а я за это съем винный фужер…

– Нет, уважаемый, – ответствовал представитель сферы обслуживания, – мы ваши способности расценили вполне себе… Фужер-то каждый дурак стрескает за милую душу. А вот ещё бы и фарфоровую тарелочку присовокупить, каково?

– А мне плевать! – взревел второй пилот, вошедший в состояние «я милого узнаю по походке, что ты…» – Я тут у вас всю посуду съесть могу. Только пива чтоб принесли не пару графинчиков, как в прошлый раз, а все… четыре!

– Согласен. Три!

– Четыре!

– Три… больше не могу…

– Выигрыша не хватило?

– Я опасаюсь, помогут ли ваши способности в этот раз. И против… тоже ставить не рискую…

– Не сомневайся, джанго, ставь на меня… Не подведу! А чего ты такой дёрганный, рискнуть боишься?

– Один раз рискнул – на пять лет в ваши края угодил… И теперь вот… возвращаться некуда.

– Понимаю, выходит – политический… по торговой части?

– Не шутите, и без того невесело.

– Невесело? А моей добротой пользоваться весело? Небось, «уголок»[17]17
  «Уголком» в советское время называли денежную купюру достоинством в двадцать пять рублей


[Закрыть] состриг себе на пропитание с моего выступления?

– Вы… того… забываетесь…

– Да хватит тебе, керя, порожняк колдырить мимо станции. Неси ещё четыре графина, а я расстараюсь!

После того, как Фортуна догрызал фарфоровую тарелку «на сладкое», зал ресторана разродился бурными аплодисментами, переходящими, разумеется, в авиацию. Валентина качали импозантные мужчины с клеймом индпошива на депутатском немалом тазу и нетрезвые матроны предпенсионной возрастной категории, молодые люди с повадками кроликоватого хищника и девицы, нагруженные инстинктами самки богомола в пору полового расцвета, студенты и техническая интеллигенция, пролетарии умственного труда и даже один заезжий член-корреспондент по части задней поверхности спины головного мозга.

В этот раз Фортуне пива перепало немало. Он закатывал глаза и, с трудом сдерживая восторг, говорил, что лучше старинный пенный напиток ему попадался всего только один раз – на ярмарке в Рахове, когда тихушнику Яшке Шороху удалось увести двух годовалых жеребцов за один день, а трактирщик Зурало Иванович Штыль выкатил за них бочонок «Пльзенского праздроя», а потом обменял в колхозе-миллионере «Заветы Калинина» на румынский кофейный агрегат «Шоколадный Дракула» и морозильную камеру модели «Колыма».

Незаметно в ресторане назревал час закрытия, а экипажу вертолёта возжаждалось выпить пива, что называется, «на коня». По старинному обычаю, надо сказать, а не по какой-то мелкобуржуазной разнузданности.

Неуверенной рукой Фортуна притормозил официанта:

– Слушай, дорогой… Передай своему главному, что я готов съесть ещё и графин за пару литров…

– Пива?

– Ну не чая же! Чая в нас столько не влезет.

Мгновенно по залу разнеслась замечательная весть – шоу просто обязано продолжаться.

Администратор проникся уважением к неуёмному посетителю и велел принести за его столик пива. Просто так. Задаром. Или это бывший заключённый таким образом решил не акцентировать внимание ненужных господ-товарищей от своего неразрешённого стариком Марксом и дедушкой Лениным гешефта? Как знать, как знать. Рецидив же – страшное дело, сами понимаете. А «мотать срок» на старости лет не такое уж и увлекательное занятие, как заметил некий аббат, попытавшийся бежать из замка Иф методом подкопа, ведущего на волю.

Наутро, когда умывались, командир вертолёта спросил у Фортуны:

– Ты хоть помнишь, что вчера творил?

– Рюмку съел.

– А фужер с тарелкой?

– Да иди ты!

– Ребята соврать не дадут. А как графин схрумкать хотел, помнишь?

– Не-е-ет, это не я был. Мне в падлу подрядиться, а потом бросить дело на полпути.

– Нет, вы видели! А вчера кричал, что всё ему подвластно, что даже горный хрусталь запросто разгрызть можешь. Пьянству – бой!

– А бою – гёрл, Борисыч, – невозмутимо ответствовал Фортуна.

Вскоре после описываемых событий, я уволился из авиапредприятия, отработав положенные три года по распределению. Очень долгое время мне ничего не было известно о своих бывших сослуживцах. Почему? Так я же перебрался в столицу, здесь пришлось крутиться так, как раньше я и не представлял себе. Тут уже не до старых связей. Ничего я не знал и о Фортуне, разумеется.

И вот вчера совершенно неожиданно встретил я Валентина на улице. Он теперь лётчик на пенсии. Работает в какой-то охранной структуре – стережёт от злоумышленных люмпенов то, что государство не удосужилось перераспределить с торгов за незначительностью рыночной стоимости нужным людям или сибаритствующим родственникам. Фортуна легко вписался в систему демократических ценностей. Он, впрочем, ценности и раньше любил, просто не осознавал, что они демократические. Теперь понимает. Настолько понимает, что свой партбилет продал странствующим японским пенсионерам за двадцать долларов во время своего отдыха по путёвке на Кипре. Правда, сначала просил сорок, но эти деньги удалось получить, присовокупив к «краснокожей книжице» с полысевшим Лениным на обложке октябрятский значок, на котором Владимир Ильич выглядит не в пример моложе и волосатей. Заветы Бориса Марковича в стране победивших чубайсов, похоже, перестали работать.

Вспомнили мы с Валентином ту давнюю историю в ресторане, ароматизирующую чешским пивом «Сенатор». Вспомнили, а потом Фортуна рассказал мне, что ячменный напиток преследует его и по сей день.

Но пенсия пенсией, а сын кочевого народа останется таковым до самого смертного часа. Всё-то с ним приключения, всё-то истории разные. Вот, скажем, эта… О пивке нефильтрованном.

Лечился Фортуна в одном из санаториев Пятигорска, а после окончания срока путёвки решил заехать к старинному дружку ещё со времён учёбы в лётном училище. Тот давно приглашал к себе в Харьков. Сел Валентин на поезд, отправился.

На станции Кавказская вышел Фортуна на перрон и решил попить пива. И не абы какого, а нефильтрованного. Только такое и употреблял в последнее время. Никаких тебе консервантов, живые микроорганизмы (сиречь – бактерии) так и норовят улучшить процесс обмена веществ. Милое дело.