Текст книги "Дети Аллаха"

Глава 17

На следующий день Самир и в самом деле сунулся в Новую мечеть.

Толстый имам со слащавой улыбкой, то и дело поминая Аллаха, сообщил, что лагерь заполнен, следующий прием будет через год, в начале осени, и что вообще они принимают только мальчиков из старинных кайсанитских семей, а не новообращенных, явившихся не пойми откуда…

Ждать год, перебиваясь случайными заработками? Вот уж нет!

Но что делать, что?

Этого Самир не знал, и поэтому решил отправиться к единственному человеку, который один раз им здорово помог и всегда разговаривал с ними, как с равными, к сторожу при мечети шейха Мансура. Позвал с собой и Ильяса, но тот отказался, заявил, что болтать со стариками – скучно, и он лучше проведет время с соседскими пацанами.

Те приняли его в компанию после того, как младший Абд-аль-Малак разбил нос уличному заводиле, сам, без помощи брата.

Горбатый Рахим продержал работника в лавке допоздна, и до цели Самир добрался в темноте.

– Во имя Аллаха и мир Посланнику Аллаха. Боже, открой мне врата милости Твоей, – пробормотал он, как положено при входе в мечеть.

Боялся, что не застанет старика, но тот появился тут же, словно ждал гостя.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – сказал он. – Это снова ты? Изменился, я вижу, о, любопытный.

– Мир вам, уважаемый, – Самир поклонился. – Да, я принял Закон.

Сторож, к его удивлению, не стал поздравлять, лишь нахмурился и досадливо поцокал языком.

– Воистину, Аллах с терпеливыми, – проговорил он. – Ты же поторопился! Зачем?

– К чему мне такая вера, что призывает только к покорности, учит трусости? – заявил Самир, понимая, что его слова звучат не очень убедительно, даже жалко, и злясь по этом поводу.

– Ислам – это не религия, это образ жизни, и очень жаль, если ты этого не понял. Христианин может быть либералом или консерватором, принадлежать к разным партиям, следовать заветам разных философов, но мусульманин – всегда в первую очередь только мусульманин, для него нет ни политики, ни закона, ни науки, есть только учение Посланника Аллаха, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир. Коран и Сунна, и все.

Да, Самир знал такие слова как «либерал» или «философия», но он меньше всего ждал услышать их от сторожа бедной квартальной мечети, и поэтому несколько оторопел.

– Вера – это не то, что можно сменить, будто плащ, – старик говорил сурово, совсем не так, как во время их предыдущих бесед. – Ты же отрекся от веры предков, сменял ее! Поступил как торговец, отец которому – доллар! Что обрел, учение ибн аль-Ханафии?

Самир кивнул.

– Аллах тебе судья, – сторож вздохнул. – И судить он будет в день назначенный. Терпи же ты благоговейно, ведь день Судный представляется людям отдаленным, а Мы знаем, что близок он. В день этот уподобится небо металлу расплавленному, будут мягки горы, словно расчесанная шерсть.

И вновь Самир не нашелся, чего сказать.

– Истинная вера – не оружие, которое можно взять наперевес для мести врагам.

Услышав такое, он вздрогнул: неужели этот невзрачный старик может читать его мысли?

– Ладно, Аллах тебе судья… садись, помолимся вместе, и ты расскажешь мне все…

Самир облегченно вздохнул.

Смягчившийся сторож выслушал повествование о том, как братья прошли рождение заново в Белой мечети.

– У кайсанитов свой мазхаб, они не придерживаются даже учения Джафара ас-Садика, которому следуют остальные шииты, все, кто особо чтит Повелителя Верующих, – сказал он задумчиво. – И для него ты отбросил веру, в которой воспитан родителями?

Самир завозился, кашлянул, из глубин души выглянул стыд, понимание того, что и в самом деле совершил нечто вроде предательства – отрекся от того, во что верили отец и мать, друзья и соседи… Но ведь ради того, чтобы победить врагов!

Стоит ли оно того?

– Ну, я хотел… – протянул он, теребя правое ухо и жалея, что вообще сюда пошел.

– Знаком ли ты с атрибутами Всевышнего, – неожиданно осведомился сторож. – Говорили ли тебе о них, о, любопытный?

– Н-нет, – ответил Самир, сбитый с толку переменой темы.

– Красота и Величие – первые среди них, – сообщил старик, подняв палец.

А Самиру вспомнилось, какой красивой была мама в праздники, каким сильным и величественным казался отец в новом костюме, что извлекался из сундука всего несколько раз в год…

Прочь мысли о прошлом!

– Далее выделяют атрибуты сущности и действий Аллаха. К первым относятся – извечное и безграничное знание, безграничная власть, жизнь, воля и свобода… – Сторож перечислял дальше, но Самир не слушал, поскольку внутри у него бушевала настоящая буря, он словно перенесся лет на пять назад, когда все были еще живы, а сестренка выглядела совсем маленькой.

Почему он так легко отказался от всего этого?

Чтобы уничтожить тех, кто уничтожил его собственную жизнь!

– Мне надо идти! – воскликнул Самир, вскакивая; он понял, что именно должен сделать, чтобы не предать память родителей, но и не потерять возможности отомстить. – Спасибо вам!

– Да хранит тебя имя Пророка, – отозвался старик, на вид ничуть не удивленный. – Хвала Аллаху.

А Самир бросился к выходу, торопливо обулся, и только на улице сообразил, что задыхается.

Мечеть осталась позади, он очутился на улицах, по которым ходил всю жизнь. Пройти еще немного, свернуть, и он окажется у церкви… у ее развалин, а немного дальше то место, где недавно стоял родной дом.

Крепостной квартал был погружен во мрак, и он сильно удивился, заметив, что впереди мелькнул свет фонаря. Донеслись голоса, упало тяжелое, покатился камень, и Самир замедлил шаг, пошел крадучись.

Кто может быть здесь, среди покинутых домов?

Различил во мраке несколько фигур, нагруженных большими мешками, и все понял – мародеры, грабители, решившие поживиться тем, что можно найти в брошенных жилищах. Накатил гнев, сжавшиеся кулаки буквально зачесались, захотелось крикнуть, броситься вперед.

Но у него нет ничего, даже ножа, а они наверняка вооружены!

Луч фонаря прошел совсем недалеко, и Самир бросился вбок, под защиту ближайшей стены.

– Слышал, там кто-то был?! – воскликнул кто-то хриплым голосом, и закашлялся.

– Шайтан это был, – ответили ему. – Шагай давай. А то напоремся на патруль…

– Чей? – вступил третий.

И тут небо, словно откликнувшись на молитвы Самира, набрякло ревом и грохотом. Столб огня поднялся в стороне Черного квартала, земля вздыбилась, будто пытаясь убежать от этого кошмара.

Второй взрыв прозвучал чуть дальше, но его наполовину оглохший Самир почти не услышал, ощутил только содрогание.

– Помилуй Аллах! Бежим! – завопили рядом, и мародеры пронеслись мимо: кривые ноги, ковыляющая походка, тяжелые мешки на спинах, глаза выпучены, лица перекошены.

Надо самому удирать… спасаться… Но нет, он не отступит!

И пусть сегодня бомбить Машрик явятся все военные самолеты, что только есть на проклятом Западе!

– Давай, давай, – прошептал Самир, подбадривая сам себя, и выскочил из убежища ровно в тот момент, когда упала очередная бомба, и произошло это где-то за его спиной, и достаточно близко.

Словно исполинская горячая ладонь ударила в спину, он полетел вперед. Перекувырнулся через голову, сплюнул, ощущая во рту вкус крови, но понял, что жив, в голове звенит, но тело повинуется как обычно.

Мимо пробежали еще какие-то люди, не обратившие на него внимания.

И Самир двинулся дальше, сначала едва не ползком, затем на четвереньках, а потом встал на ноги. Поле зрения сузилось, силуэты домов исчезли, осталась только ведущая к цели дорога, почти подсвеченная, как в компьютерной игре, она то и дело вздрагивала во время очередного разрыва.

Бомбили недалеко, но за пределами Крепостного квартала, и ракеты рядом не падали.

Оказавшись у руин родного дома, Самир немного пришел в себя, нащупал в кармане рюкзака фонарик. Луч света зашарил по остаткам стен, обломкам вещей, и это вызвало новую вспышку боли, но не снаружи, в избитом теле, а внутри, там, где не могло остаться ушибов.

Вот она, яма от вражеской бомбы… Он выкинул крест сюда.

Самир заглянул в источающую холод темноту, поводил фонариком туда-сюда. Есть! Крестик повис на склоне, зацепившись шнурком за выпирающий из земли бугристый камень.

Поднять и сунуть в карман.

Осталось добыть второй, который Ильяс, если верить его словам, выкинул сюда же…

Самир заглянул на самое дно, просеял те места, где земля была рыхлой, обдирая пальцы, ломая ногти. Понемногу начало поднимать голову отчаяние – нет, не может быть, чтобы брат обманул, но крестик маленький, имел шансы улететь куда угодно, провалиться в любую крохотную дырочку, и тогда его не найти.

В один момент распрямился, чтобы дать отдых спине, и обнаружил, что тот преспокойно лежит на краю ямы: точно такой же, как его собственный, разве что дерево светлее и шнурок тоньше.

Самир схватил крест, и словно тепло побежало по руке, смывая боль, усталость, страх и разочарование: теперь память об отце и матери, обо всей их семье всегда будет с ними, что бы ни случилось, кем бы они ни стали и где бы ни оказались.

Глава 18

Самир словно не шел по улице, а летел на незримых крыльях, выросших у него за спиной. Ильяс плелся сзади и ворчал, будто древний старик, и физиономия у него была сморщенная, недовольная.

Перед тем, как выходить из дома, они немного поспорили, но брат так и не унялся.

– Одной очереди тебе мало? Ты что? – бормотал он, вроде бы про себя, но так, чтобы старший слышал. – Теперь они сразу начнут палить в голову. Бах, и башка лопнет. Очень здорово.

Про то, что он нашел кресты, Самир Ильясу не сказал, решил, что сделает это позже, когда они добьются своего.

А вчера он узнал, что в город вернулся Наджиб, увидел пронесшийся по улице открытый джип, забитый вооруженными людьми, и командир «Детей Аллаха» сидел на заднем сидении, черные очки скрывали его глаза, во рту дымилась сигарета, а на коленях лежал автомат.

Самир был уверен, что человек, знавший их отца, не сможет им отказать…

Правда, он не был уверен, при каких обстоятельствах встречались двое мужчин, но мысли об этом старался гнать прочь.

– Замолчи уже, – сказал он, когда впереди показалась заброшенная больница. – Надоел.

Ильяс заткнулся, хотя и помрачнел еще больше.

Они двинулись вдоль забора, а когда добрались до знакомой дыры, Самир невольно остановился – еще пара шагов, и по ним могут начать стрелять, и на поражение, если часовой окажется не таким нерадивым, как в прошлый раз.

Дверь открыта, и в темном проеме никого не видно, но это ничего не значит.

– Что. Струсил? – прошептал Ильяс. – Я же… Пошли отсюда быстрее.

Не обращая на него внимания, Самир нагнулся и протиснулся в дыру, восклицая:

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Аллах велик! Не стреляйте!

Вряд ли шпион или враг объявит о своем появлении громким криком, да еще и похвалой Всевышнему!

– Аллах велик, – отозвались изнутри, и на пороге возник низкорослый крепыш. – Что надо?

– Наджиб! Мы хотим поговорить с Наджибом! Он нас знает! Точнее, нашего отца! – выпалил Самир.

Повторять ошибки прошлого раза он не собирался.

– Стоять! – часовой поднял автомат, но стрелять не стал. – Идите отсюда, голод…

– Если он узнает, что ты нас не пустил, то очень расстроится, клянусь Махди, да ускорит Аллах его приход!

Самир блефовал, и прекрасно это понимал, но деваться ему было некуда.

Крепыш некоторое время сердито глядел на мальчишек, а затем крикнул, чуть повернув голову:

– Эй, Талал! Посмотри, там командир на месте! Пришли тут к нему какие-то…

Из-за его спины донесся шум, и часовой добавил, понизив голос:

– Эх, если вы меня обманули… Клянусь мощью Аллаха, пристрелю как собак!

Самир стоял, и пот тек по его лицу, по спине, хотя было вовсе не жарко, осень наконец намекнула, что пришла в Машрик, и холодный ветер примчался с севера, с гор. Рядом переминался с ноги на ногу Ильяс, тревожно зыркал по сторонам.

– Что тут? – громыхнул голос Наджиба. – А, это вы, братья? Что вам нужно, аа?

Крепыш отступил в сторону, давая дорогу командиру, на лице его отразилось облегчение.

– Мы хотим стать «Детьми Аллаха», – сказал Самир твердо, глядя прямо в иссеченное шрамами лицо под зеленой банданой. – Мы хотим сражаться с врагами! Отомстить тем, кто убил наших родителей!

Он помнил слова старика, что подобное название опасно близко к многобожию, но пусть в этих делах разбираются мудрецы-богословы, он же хочет лишь того, чтобы унялись тоска и боль внутри, исчезла тяжелая пустота.

Наджиб усмехнулся углом рта:

– Да, я знаю, кто их убил… И в Белой мечети только и говорят о новообращенных. Приняли Закон, надо же? Яковиты! Не уехали с остальными в безбожную Европу. Неслыханно… Но любит Аллах богобоязненных…

Он вертел в пальцах брелок, на котором красовалась надпись красивой вязью, и Самир каким-то образом сумел ее прочитать, и даже опознать, поскольку вчера как раз заглядывал в суру «Добыча»: «Воистину, с вами Я. Так окажите же поддержку уверовавшим! Вселю я страх в сердца тех, кто не уверовал!».

– Вы понимаете, что даже если вас примут, то сначала вы станете лишь «помогающими»? – спросил Наджиб. – Что никто не будет доверять вам с первого дня. Четыре ступени братства, и только на четвертой вы обретете полное доверие.

Об этом Самир не знал, но упрямо заявил:

– Да!

В любом случае отступать поздно, они слишком далеко зашли!

– Хорошо, – Наджиб улыбнулся снова, на этот раз широко, во весь рот, и стал напоминать акулу. – Тогда для вас будет последняя проверка. А ну идите за мной. Иншалла!

Самир едва не подпрыгнул от радости, сердце затрепетало – их приняли, взяли!

Когда переступил через порог, то показалось, что внутри царит полная темнота. Запахи табака, лекарств и пороха ударили в нос, остался сзади ухмыляющийся крепыш и его долговязый напарник, похоже, тот самый Талал, ходивший за командиром.

Они прошли длинным коридором, миновали большое помещение: на полу валялись тюфяки, а на некоторых даже кто-то спал, укрывшись одеялом, на лавочках лежали автоматы. Увидев Наджиба, вытянулись двое часовых у занавески на дверном проеме, а командир повернулся к мальчишкам.

– Тут, внутри, предатель, – сказал он. – Слава Аллаху, отдавшему его нам в руки. Докажите, что вы на самом деле готовы убивать ради свободы, ради истины и веры! Пистолеты!

И он протянул руку в сторону часовых.

Оба они, как оказалось, были вооружены не только автоматами Калашникова, но и пистолетами, достали их беспрекословно, хоть и медленно, с видимой неохотой.

– Вот, я снимаю с предохранителя, – продолжил Наджиб. – Так берешь… Целишься… Тянешь спусковой крючок, и предатель мертв, его душу берет Иблис… Понятно, аа?

Он посмотрел в глаза сначала Самиру, а потом Ильясу.

Душу Самира объял темный ужас, но он взял удивительно тяжелое оружие, сжал в потной руке. Ильяс схватил свое с жадностью, на лице его отразилось такое ликование, словно он получил новую дорогую игрушку прямо из магазина, да такую, какой нет ни у кого в квартале!

– Вперед, – Наджиб отдернул занавеску. – Посмотрим, на что вы годитесь.

Он первым шагнул в комнату, Самир с Ильясом последовали за ним.

Предатель сидел у стены на корточках, лысоватый, полный, в штанах и рубахе, какие носят феллахи, лицо сплошь покрыто синяками, губы разбиты, на вороте запекшаяся кровь.

Увидев Наджиба, он вскочил, бухнулся на колени.

– Нет! Я все сказал! Все! – истерично запричитал он.

Командир «Детей Аллаха» не обратил на это внимания, он повернулся и сказал:

– Все просто! Застрелите его – вы с нами. Нет – путь в наши ряды вам закрыт. Последняя проверка.

Он больше не улыбался, темные глаза смотрели холодно.

Убить человека, которого ты никогда ранее не видел, ничего тебе не сделавшего?

Горло Самира пересохло, сердце заколотилось, словно угодившая в силки птица. Он поднял пистолет, что ходил ходуном в руках, попытался навести его на голову предателя, и понял, что не сможет, не в состоянии нажать на спусковой крючок.

Одно крохотное движение – и ты на шаг ближе к цели.

Одно крохотное движение – и ты лишил жизни другого.

– Ух ты! – воскликнул Ильяс, и его пистолет выстрелил, пуля впилась в стену.

– Мимо! – воскликнул Наджиб, а часовые расхохотались. – Давай еще, младший! Старший, не отставай!

Закрыть глаза? Нет, заметят!

Самир напряг палец, отметил, что Ильяс улыбается, просто лучится восторгом, едва не приплясывает. Пистолет дернулся, грохнуло, предатель завопил, дернулся, по штанам его побежала струйка, «Дети Аллаха» разродились улюлюканьем.

Ильяс выстрелил еще, и на этот раз попал точно в лоб.

Тело упало, словно мешок, на стене остался кровавый мазок.

– Сделано, – сказал Наджиб. – Ведь нет силы и могущества, кроме как у Аллаха. Отдайте пистолеты. Теперь вы одни из нас.

Самир протянул ему оружие, ничего не соображая, думая только об одном – чтобы случившееся оказалось жутким сном, кошмаром, чтобы он проснулся в следующий момент в собственной кровати, и все оказались живы, и мама, и сестра, и лысоватый незнакомец в одежде феллаха.

Глава 19

Ночь Самир почти не спал, то и дело вскидывался, извлекая себя из объятий кошмара, в котором он из пистолета стрелял в отца Григория, в сапожника Бутроса, еще в кого-то, кого он не мог опознать, хотя понимал, что видел этого человека много раз. Обливался потом, вскидывался, вслушиваясь в ровное дыхание брата, и пытался понять, где находится.

Наджиб сказал: «Вы теперь с нами, завтра принесете клятву», и им выделили два тюфяка в углу помещения, отведенного под спальню. Вечером, после молитвы, мальчишек накормили вместе со всеми, у Самира кусок в горло не полез, да и Ильяс чечевицу и баранину жевал без обычного энтузиазма.

Обнаружив после очередного пробуждения, что за закрашенным окном светло, Самир вздохнул с облегчением.

– Аллах велик! Аллах велик! – донесся азан, сопровождаемый утренним рефреном. – Молитва лучше сна!

Бойцы зашевелились, полетели в стороны одеяла, в двери появился Наджиб – ночевал он, как и положено командиру, отдельно, но молиться собирался вместе с остальными.

Самир говорил все, что нужно, делал необходимые жесты, кланялся вовремя, но при этом не чувствовал ничего, словно душа его лежала в холодильнике замороженным куском мяса. Вспоминались слова старика из мечети шейха Мансура: «вы думаете, что ислам – это ненависть к иноверцам, жестокость и фанатизм. Увы, многие, кто именуют себя правоверными, тоже полагают так».

– Ну что, – сказал Наджиб, когда молитва закончилась. – Настало время клятвы. Раздевайтесь и выворачивайте карманы.

Последняя фраза предназначалась братьям.

– Но зачем? – спросил Самир.

– Первый урок, – Наджиб щелкнул зажигалкой, жадно затянулся сигаретой. – Приказы не обсуждают, вопросов не задают. Но я хочу знать, с чем вы пришли к нам.

Раздеваться на глазах у десятков незнакомцев было стыдно, но Самир стащил штаны, вывернул все карманы, и то же самое проделал Ильяс. Добыча из нескольких монет, перочинного ножа и пачки жвачки не вызвала интереса, и Наджиб распорядился:

– Одевайтесь.

Их с Ильясом поставили на колени, принесли Коран, выглядевший новеньким, словно его никто никогда не читал, велели положить на книгу руку и повторять слова клятвы одно за другим, не сбиваясь и не отступая.

– Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного, – начал Самир, а за ним Ильяс.

В клятве упоминался «сокрытый имам», которому они обещали служить и повиноваться беспрекословно, представляющий его «худжжа», властный над жизнью и смертью всех, кто верен ему, но готовый заступиться за них чуть ли не перед самим Всевышним, райские сады, что непременно светят тому, кто будет сражаться с неверными, не щадя себя, и тем более тому, кто погибнет в бою, принесет себя в жертву, и много длинных цветистых фраз.

Самир не все понял, да он и не хотел понимать, он хотел лишь, чтобы все это поскорее завершилось, и радовался тому, что оставил крестики из кипариса в рюкзаке, а тот – дома.

Что было бы, обнаружь их Наджиб… страшно представить.

– Аллах велик! Слава Ему! – Последние слова произнесли все вместе, хором, и от этого хора мурашки побежали у Самира по спине, он впервые со вчерашней расправы с предателем ощутил себя живым.

– Теперь вы одни из нас, – сказал Наджиб. – Осталось последнее – новые имена. Тебя, старший, я нарекаю… Мухаммад, в честь Пророка, мир ему…

Самир открыл рот – о таком его никто не предупреждал, он не думал, что придется отказаться даже от той вещи, что дают тебе родители, от собственного имени!

– А тебя, младший – Абдаллах, то есть «раб Аллаха», – закончил Наджиб. – Поднимайтесь же… братья наши.

Он подошел, обнял Самира, – или Мухаммада? – трижды прикоснулся щекой к щеке, как взрослый к взрослому, затем то же самое проделал с ошеломленным Ильясом… Абдаллахом?..

– Я рад, что вы теперь с нами, братья, – сказал следующий из бойцов «Детей Аллаха», крепыш, стоявший вчера на посту у двери, и проделал ту же самую процедуру. – Аллах велик!

Они подходили по очереди, обнимали новичков, Самир улыбался, отвечал, и неловкость, стыд, воспоминания о расправе над лысоватым понемногу улетучивались, ведь теперь он знал, он точно не один, у них с Ильясом на самом деле есть семья, и с ее помощью они всего добьются.