Текст книги "Оковы разума"

Глава 3

Ник завязывал ботинки, когда в прихожую заглянула жена.

– Так, шапку не забудь, – сказала она мрачно. – А то выглядишь как Чужак. Смотреть с помощью этой штуки не пробовал?

– Пробовал, не выходит.

Трамваи сгинули вчера после обеда, поэтому после операции до дому добирался пешком, отшагал полгорода. Едва увидев мужа с третьим глазом во лбу, Анна впала в шоковое состояние, поначалу даже кричала «Вырежи его! Вырежи!» и хваталась за нож, но затем постепенно успокоилась.

В себя ее помог привести рюкзак еды, который Ник приволок с собой.

А вот кот, только ощутив запах хозяина, забился под шкаф и отказался выходить. Когда его попытались извлечь, он начал злобно мяукать и бить когтистыми лапами на поражение, так что Сервантеса оставили в покое.

Головная боль затихла к вечеру, вживленный Чужаками то ли прибор, то ли орган совсем перестал ощущаться, стал таким же привычным, как собственный нос или палец на ноге. Побочных эффектов, которых он так опасался, не возникло: ни судорог, ни галлюцинаций, ни чего-нибудь похуже вроде желания есть человеческое мясо или свиные фекалии.

Все как обычно, только при взгляде в зеркало невольно вздрагиваешь.

– Папа, ты куда? – рядом с Анной объявился сын, прижался к материнскому боку.

– На работу, – ответил Ник с улыбкой.

Ради вот этого десятилетнего пацана, да еще ради того голубоглазого чуда, что сейчас возится с куклами в детской, он прошел через вчерашние унижения, позволил себя изуродовать…

Ничего, готов и не на такое.

– В твой… университет? – спросил Алекс.

– Нет, теперь у меня другая работа. Все, я побежал! – Ник взъерошил сыну волосы, поцеловал жену в щеку.

Дети, к счастью, на штуковину у отца над переносицей внимания почти не обратили – Младшая лишь посмотрела недоуменно, а Алексу пришлось сказать, что это такое медицинское устройство вроде слухового аппарата.

Прихватив с вешалки бейсболку, он выскочил на лестничную площадку, дверь захлопнулась за спиной. Пролетом ниже столкнулся с Кларой, той самой женой доктора со второго этажа. Буркнул «добрый день», и не сразу понял, отчего глаза женщины расширились от удивления, а она сама отшатнулась, точно столкнулась с призраком.

Но затем сообразил, что держит бейсболку в руке, и прибор Чужаков у него во лбу хорошо виден!

Ник добавил «извините», и поспешно натянул шапку.

Об этой встрече он тут же забыл, поскольку испугался, что может опоздать – пока не привык к тому факту, что из средств передвижения по городу остались только собственные ноги.

До Старогородской площади ухитрился дойти вовремя, но запыхался и вспотел. Чтобы перевести дух, остановился на углу, рядом с закрытым ныне баром «Святой Георгий».

Отсюда была хорошо видна уродливая «буровая вышка», что поднималась на месте университета.

В огромном резервуаре, что вырос на ее вершине, время от времени ревело и булькало, а все сооружение тряслось. Подойти к нему ближе не давали патрули Чужаков, но возникало ощущение, что эта штуковина и в самом деле качает нечто из глубин почвы.

Только что именно?

По слухам, нелюди расставили подобные вышки повсюду от Цисарского острова на севере до Курнатицкого леса на юге. И вообще, облик города за какую-то неделю, что прошла с их прибытия, сильно изменился: там, где когда-то находилась Высокая церковь, рос квартал блестящих, угловатых зданий, похожих на сон безумного геометра; такой же, только больше, возник и за Святополковым холмом, неподалеку от автовокзала; с непонятной целью оккупанты превратили в руины целые кварталы в разных местах, но ничего там строить не стали.

Но самое страшное, что жителей стало намного меньше, кто погиб, кто сумел бежать…

Ходили слухи о массовых расстрелах, о грабежах, о случаях, когда озверевшие люди дрались за еду и убивали соседей, даже родичей. Но происходило ли все это на самом деле – не мог сказать никто, ведь привычные средства связи исчезли, и сплетни путешествовали медленно, по старинке.

Что творится за границами столицы, никто не знал, ясно было лишь то, что въезд и выезд контролируются, и нет никаких признаков, что армия продолжает сопротивление. Телевизор, радио и Интернет по-прежнему не работали, газеты выходить перестали.

Ник думал, что страна захвачена целиком, как и соседи, и что если кто в пределах НАТО и сумел отбиться, так это государства с мощной собственной армией вроде Турции или Франции, если Чужаки вообще добрались до них. Очень хотелось верить, что остались еще неоккупированные территории, может быть, в России, Китае или Америке, и что там кто-то думает о том, как выдворить оккупантов, но такие мысли он гнал прочь.

Если освобождение вообще придет, то не завтра и не послезавтра.

У старой ратуши его остановил патруль Чужаков, но стоило стащить бейсболку, как выражение бледных лиц изменилось, стало чуточку менее презрительным.

– Новый переводчик? – спросил один из нелюдей. – Проходи, второй этаж.

Внутри древнего здания Нику помогли светящиеся надписи на стенах, которые вчера он не смог бы и прочитать. А так, следуя их указаниям, поднялся по лестнице и зашел в небольшую комнату, где на стульях сидели, обмениваясь нервными взглядами, несколько мужчин и женщин.

Каждый – с черным мерцающим камнем третьего глаза над переносицей.

– Добрый день, – сказал Ник.

Ответом стали вялые кивки, безрадостные улыбки и неразборчивое бормотание.

Сказать еще что-либо он не успел, поскольку в комнату вошел Чужак-офицер, подтянутый и элегантный, затянутый в черную кожу и увешанный металлическими цацками. Сидевшие вскочили, один из мужчин, видимо, служивший в армии, даже попытался отдать честь, отчего Ника передернуло.

Да, они все продались, даже не за тридцать сребреников, а за хлеб и мясо…

Но это не значит, что нужно вилять хвостом и падать на брюхо!

– Шесть особей. Немного, – сказал офицер, употребив слово, что в языке Чужаков применялось по отношению к животным или разумным из касты неприкасаемых.

Люди для оккупантов, скорее всего, относились к первым.

Ник же задумался над тем, сколько добровольцев явилось вчера в храм Святой Троицы. Судя по тому, что он видел, далеко не всех допустили до процедуры вживления прибора-переводчика, а кое-кто из допущенных не перенес ее в здравом рассудке или вовсе не перенес.

– Неповиновение, саботаж, лень будут караться строго, вплоть до казни, – продолжил офицер. – Да, каждый из вас – ценный живой актив, но вполне заменимый. Вопросы есть?

Женщина средних лет, невысокая, худощавая, с черными волосами, открыла рот. Когда она заговорила, удивление отразилось не только на физиономии Чужака, но и на лицах людей.

– Чего ты несешь? – спросил офицер.

Ник мгновение вслушивался в поток звуков, извергаемых женщиной, а потом догадался – она использовала лексику родного языка, но пыталась строить фразы по правилам грамматики Чужаков, создавала из славянских морфем инкорпорирующие комплексы!

Звучало это дико и нелепо.

Сама же женщина, ставшая, похоже, жертвой сбоя в работе вставленного ей в голову прибора, ничего не замечала. Она говорила страстно, жестикулировала, да еще и с неудовольствием поглядывала на окружающих, наверняка досадуя на их непонятливость.

«Может ли нечто подобное случиться и со мной? – со страхом подумал Ник. – Щелкнет что-то внутри, и мои дети не смогут понять, что я говорю им, а их речь превратится в нелепицу для меня…»

– Молчать! – распорядился офицер. – Все с тобой ясно, отправим на доводку. Остальных же ожидает работа.

Имена людей его не интересовали, он просто тыкал пальцем и говорил, кто куда отправляется. Нику, можно сказать, повезло, он оказался последним, и его оставили в здании ратуши для обеспечения коммуникации с «лицами-бывшими-обладавшими-властью».

Что означает последний термин, он понял, только оказавшись в одной комнате с несколькими Чужаками и лысоватым, пухлым дядечкой лет сорока, что дрожал от страха и обильно потел.

– Скажи ему, что мы нуждаемся в сотрудничестве, – велел старший из нелюдей.

Ник перевел фразу, а заодно поинтересовался, кто перед ним.

– Естинский я, Томаш Естинский, – выдавил пухлый, вытирая лоб, покрытый мелкими капельками. – Префект шестого округа, ну работал им до недавнего времени…

Вскоре стало ясно, что Чужаки хотели бы сохранять в городе порядок, и что поддерживать они его намерены с помощью аборигенов, которыми будут командовать другие аборигены, привычные к работе такого сорта.

За сотрудничество оккупанты сулили то, что только и имело нынче ценность.

Еду и безопасность.

Не зря они конфисковали все продукты, что смогли найти в магазинах города, и наверняка опустошили еще и оптовые базы.

Естинский быстро согласился на все условия, хотя в таком состоянии он подписался бы и у черта подштанники стирать. Его увели, а в комнату втолкнули могучего, статного старика, чье лицо Ник хорошо знал, поскольку его обладатель двадцать лет пробыл мэром.

– Добрый день, господин Булава, – сказал он, не дожидаясь приказа.

– А ты кто? – старик глянул подозрительно, хмуря кустистые седые брови. – Подстилка вражеская?

Ник дернулся, словно от пощечины.

– Я… – попытался объяснить он, но тут заговорил Чужак, и про попытку самооправдания пришлось забыть.

Булава выслушал предложение с презрительной ухмылкой, а потом сплюнул на пол и сказал:

– Идите вы в жопу! Отец немцам служить отказался, а я что, его память предам? Чтобы я каким-то уродам бледным, что с космической помойки явились, за туалетной бумагой бегал?

Ник перевел все это коротким «нет».

Главный из Чужаков не выразил ни удивления, ни раздражения, лишь кивнул. Стоявший рядом солдат поднял автомат, грянула короткая очередь, и лицо бывшего мэра превратилось в кровавое месиво.

Ник ощутил на щеках, на лбу теплые капельки, его затошнило, но он не подумал вскочить или закричать. Привык за последние дни, что рядом с ним вот так стремительно и безжалостно кого-то могут лишить жизни.

– Унесите тело, – велел старший Чужак. – И давайте следующего.

Оккупанты каким-то образом, наверняка с помощью местных, вычислили людей, что не так давно были в городе властью, и собрались завербовать себе на службу как можно большее их число.

Дальше Ник переводил, стараясь не вглядываться в лица тех, кого заводили в комнату, просто слушал и говорил, не позволяя себе даже подумать, в чем он участвует. Боялся только одного, как бы в дверной проем не шагнул кто-то из знакомых или друзей.

* * *

В середине дня ему позволили сделать короткий перерыв.

Для переводчиков Чужаки отвели комнату в подвале, не особо большую, темную и затхлую. Зато в ней поставили кулер, а в шкафчике прятались не только чашки, чай с кофе, но еще и хлеб, пусть немного зачерствевший, масло и мармелад.

Тут Ник познакомился с двумя коллегами.

Ничуть не удивился, узнав, что кудрявая молодая женщина не так давно получила степень доктора права, а сутулый и очень высокий мужчина под шестьдесят много лет преподавал философию. Заговорить на языке Чужаков, остаться в здравом уме после операции мог, похоже, лишь человек, обладающий развитым и гибким мозгом, да еще и крепкий телесно.

А вообще общаться с теми, кто сделал такой же выбор, как и он, Нику не хотелось. После того, как перед его глазами расстреляли троих, он чувствовал себя паршиво, одолевали мысли, что он в какой-то степени виноват в смерти Булавы и остальных.

Не будь у них живого переводчика, вряд ли бы Чужаки затеяли такой допрос.

Женщина, похоже, ощущала нечто похожее, она отвечала без охоты, все больше смотрела в стену. А вот преподаватель философии трещал без умолка, рассказывая, как ему нравится, что он может приносить пользу, налаживая контакт между двумя расами.

На самом деле было видно, что он пытается утопить в словах страх, боль и отчаяние.

– Божья мать, хватит! – сказал ему Ник наконец. – Нам-то хоть не ври, ладно?

Философ распрямился во весь громадный рост, открыл рот, но затем будто сдулся.

– Пускай, да… пускай… – пробормотал он, отворачиваясь.

Ник думал, что вернется в ту же комнату, где провел все утро, но на лестнице его перехватил незнакомый Чужак.

– Иди за мной! – рявкнул он и заторопился прочь, не сомневаясь, что переводчик двинется следом.

Вскоре они оказались в одном из помещений первого этажа, где вокруг сидевшего на стуле человека в камуфляже собрались несколько офицеров. Когда они расступились, освобождая дорогу, Ник увидел, что человек этот ранен – на правом боку большое кровавое пятно, шею сбоку «украшает» глубокая царапина, что сочится багровым.

Руки его были скованы за спиной, на ногах виднелось что-то вроде колодок.

– Переводи! – приказал старший из Чужаков, высокий даже на фоне остальных. – Если он не будет отвечать, то мы его убьем!

– И так убьете, в любом случае, – в голосе раненого прозвучала ненависть.

– Если все расскажешь, то лишим жизни быстро. Если нет… процесс затянется.

В ответ пленник только рассмеялся.

– Скажи этим уродам, – он впервые посмотрел Нику прямо в глаза, без страха или ненависти, почти равнодушно, – что они могут трахнуть друг друга в задницу прям тут. Вот тогда я им все поведаю, ничего не утаю.

Предложение оставило Чужаков безучастными, в их системе понятий оно прозвучало не оскорбительно, а странно, и нелюди просто не поняли, что их пытаются обидеть.

– Пеняй на себя, – проговорил старший и приглашающе взмахнул рукой.

У стоявшего от него по правую сторону офицера в руках возникла штука, напоминавшая обычный фонарик. Шагнув вперед, он щелкнул тумблером, затем еще одним, и крохотный приборчик и в самом деле засветился, выплюнул сноп белых лучей.

Раненый взвыл, задергался, штаны его потемнели, резко запахло мочой.

– Что теперь? – осведомился старший, когда офицер с «фонариком» отступил. – Будешь говорить?

Пленник открыл глаза, и плюнул, норовя попасть Чужаку в надменную физиономию. Но промахнулся, и тягучая слюна повисла на вычищенном до глянцевой черноты сапоге.

– Ответ понятен. Еще раз!

«Фонарик» вновь пошел в ход, и на этот раз корчи пленника оказались такой силы, что он упал со стула. Конвойные подняли его и усадили обратно, и последовал третий сеанс пытки, от которого у раненого набухли вены на лбу, а сам он побледнел до снежной белизны.

– Хорошо… Я буду говорить… – это оказалось произнесено через сцепленные зубы, с перерывами на судорожные вздохи между словами.

– Отлично, – повинуясь жесту старшего, офицер с «фонариком» отступил. – Расскажи, что ты делал на мосту?

– Вы идиоты или прикидываетесь? – пленник дышал все так же тяжело, но голос его звучал почти как раньше. – Захватили меня с миной в руках, и задаете такие вопросы? Взорвать я его собирался, вот что!

Слово «взорвать» колокольным звоном отдалось в голове Ника.

Неужели этот парень в камуфляже пытался осуществить диверсию?

Неужели в городе остались люди, что не подчинились Чужакам, а продолжают сражаться против них?

– Кто находился с тобой?

– Я был один.

– Ложь. Наши воины видели рядом с тобой других особей вашего вида, но те убежали.

– Ну… Это… какие-то случайные прохожие, – раненый пожал плечами.

– С оружием? – лицо старшего на взгляд обычного человека осталось таким же бесстрастным, но Ник с легкостью уловил признаки раздражения: нюансы мимики, движения черных глаз, которых ранее бы и не заметил.

Неужто врезанный в голову прибор научил его этому?

– Возможно… Я не приглядывался, что у них было. Я не знаю этих людей.

– Ложь! – сказал Чужак, резко шагнул вперед и с такой силой ударил пленника в подбородок, что тот опрокинулся вместе со стулом. – Ты, грязное тупое животное! Или ты думаешь, что мы купимся на твои примитивные хитрости?

– Какие хитрости? – приглушенно сказал раненый, с губ которого бежала кровь. – Говорю как на исповеди…

Последнюю фразу Ник вынужден был перевести иносказательно – судя по словам, что он мог выудить то ли из своей памяти, то ли из прибора в голове, Чужаки не знали такой вещи, как искренний рассказ о собственных прегрешениях, хотя термины для священных зданий и служителей культа у них имелись.

Старший заговорил снова, когда стул вернули в вертикальное положение:

– Я стремительно теряю выдержку. Еще одна попытка, и мы тебя прикончим. Растянем этот процесс на пару дней, дадим тебе насладиться каждым его мгновением. Понимаешь, грязное животное?

– Понимаю, чего уж там, – пленник хрипел, сидеть он мог, только скособочившись, кровь шла у него горлом, пятно на штанах становилось больше и больше, а судя по вони, еще отказал кишечник.

Нику было почти физически больно смотреть на сородича, но в то же время он не мог отвести глаз.

Настоящий подпольщик, борец Сопротивления, тот, кто бросил вызов Чужакам! Неужели он и вправду действовал в одиночку, или оказался достаточно стоек, чтобы терпеть издевательства и покрывать соратников?

Очень хотелось верить во второе.

– Тогда говори, кто был с тобой на мосту!

– Мои друзья, те, кто ненавидит вас, незваных гостей дьявол знает откуда.

– Где они находятся сейчас?

– Не могу знать, – сказал раненый, и глаза его блеснули невинно-насмешливо.

Он отвечал на вопросы честно, но делал это так, что пользы от его слов не было!

– Сами понимаете, что город большой, они могли отправиться, куда угодно.

– Ты верно переводишь? – Нику достался полный раздражения, подозрительный взгляд, и он поспешно закивал. – Я хочу знать, где находится логово таких как ты, непослушных тупых зверей!

Пленник задумчиво покривился, а затем сообщил:

– В подвале.

Старший из Чужаков отдал приказ, и вперед шагнул его подручный с «фонариком». Тот засветился, завоняло паленой кожей, глаза раненого закатились, он осел на стуле, потеряв сознание.

В себя его привели, ткнув стволом автомата в бок, туда, где кровавила рана.

– Говори, или скоро ты лишишься возможности говорить совсем, – приказал старший с улыбкой, что отражала гнев, ярость, но вовсе не веселье.

– И скажу… – слова давались пленнику с трудом, он выплевывал их по одному. – Только… что нас… много… и вам… – «фонарик» осветил царапину на шее, и он сорвался на булькающий вой.

Ник не выдержал, отвернулся.

– …вам, – продолжил раненый, придя в себя, – недолго… тут… хозяйничать… Сгинете, твари… всех прикончим…

Больше он не сказал ничего, что заслуживало перевода.

Ник смотрел на агонию сородича с ужасом и отвращением, но под этими чувствами крылось восхищение. Он понимал, что сам не вынес бы и доли таких мучений, начал бы говорить, только чтобы его оставили в покое, и не мог не восторгаться чужой стойкостью и мужеством.

Если пленник в камуфляже и вправду не один, то для них, для людей еще есть надежда…

* * *

Кафе «Император», ключ от которого Нику принес Влад, оказалось крохотным полуподвалом.

Шесть столов, замызганный пол, карта Австро-Венгрии и портреты Габсбургов на стенах. Совсем не просторная и светлая Богумилова аудитория, где раз в две недели привык собираться «Логос».

Включил свет, проверил, не польется ли пиво из кранов на стойке.

Едва закончил с последним, как дверь стукнула, и на лесенке появилась Марта.

– А, вы здесь! – радостно воскликнула она и, стуча каблучками, сбежала к Нику.

Он же поймал себя на мысли, что ужасающе приятно, когда на тебя вот так, с восхищением и радостью, глядит молодая и привлекательная женщина. Тут же устыдился, напомнил себе, что женат, а девушка стащила плащ, начала выкладывать папки на один из столов.

– Что это у вас? – спросила Марта, замерев.

Взгляд ее оказался устремлен Нику в лицо, повыше носа.

– Да так, украшение, – пробормотал он, отводя глаза.

Надо же, на какое-то время забыл об этой штуке!

Эх, если бы Чужаки не пометили его так явно, имплантировали прибор не на столь заметное место! Хотя, может быть, это сделано намеренно, чтобы переводчика было видно сразу, за километр?

Ник, откровенно говоря, не ждал, что соберется много народу, но коллеги начали приходить, как в самый обычный день.

Все с удивлением глядели на его лоб, но вопросов больше никто не задавал.

– Ладно, начнем, – сказал Ник, глянув на часы и убедившись, что время. – Исключительно рад, друзья, что в настолько тяжелых обстоятельствах вы нашли возможность явиться. Пусть не все, но нас достаточно, чтобы открыть собрание. Обсуждаем сегодня проекты искусственных межславянских языков, ищем, что можно из них взять для нашего проекта…

Дверь открылась, и внутрь скользнул Влад.

– Извиняюсь за опоздание, – прошептал он и заторопился вниз по лестнице.

Но на последней ступеньке будто споткнулся, и замер, уставившись на Ника с недоверием, почти с ужасом.

– Что это такое, профессор? – спросил он, поднимая руку с вытянутым указательным пальцем.

– Где? – Ник сделал вид, что не понял вопроса, мелькнула надежда, что все обойдется.

– Вот тот черный шарик, что мерцает у вас посреди лба!

– Но я…

– Знаете ли вы, что это такое? – Влад не смотрел на руководителя «Логоса», его взгляд был обращен к аудитории. – Это метка Иуды, печать Сатаны, знак предательства!

– Как ты можешь такое говорить! – встряла Марта.

– Молчи! Ты ничего не знаешь! – Влад сжал кулаки, глаза его метали молнии. – Подобное… как бы это сказать?.. наращение получают те, кто согласился быть переводчиком у Чужаков! Наш дорогой профессор теперь знает еще один язык! Исключительно экзотический! Ведь так?

– Замолчи! – прорычал Ник. – Ты не в своем уме! Или пьян?

– Нет, вовсе нет, – Влад неожиданно успокоился, в голосе его возникли презрительные нотки. – Но ведь вы не будете отрицать, профессор, что у вас теперь новая работа? В старой ратуше, где обосновались Чужаки? И вы им помогаете в разных делах?

Каждый вопрос был словно удар кнута, Ник дергался и сгибался, не зная, что ответить.

– Вижу, что не будете. И правильно, что не будете. Ведь вы все же не совсем лжец. Только предатель. И я в одной компании с иудой находиться не собираюсь, ведь тот, кто продал один раз, сдаст и второй, и куда легче, а может быть, даже и с удовольствием.

Ник подумал, что Влад сейчас плюнет в него, как раненый пленник в Чужака на допросе. Но тот лишь развернулся, вихрем поднялся по лестнице; дверь хлопнула настолько мощно, что задребезжали стекла.

– Я не предатель! – выкрикнул Ник, понимая, что выглядит жалко, что все это махание кулаками после драки, но будучи не в силах остановиться. – Просто у меня… Я… – признаться в том, что стал переводчиком, чтобы накормить детей, было отчего-то стыдно. – Мы помогаем людям! Без нас город превратился бы в хаос, все бы разрушилось! Посмотрите, скоро вновь пойдут трамваи, откроются магазины, и это благодаря нам! – он обвел собравшихся взглядом. – Но если кто считает меня изменником, как он… то я… Можете идти, я никого не держу.

– Я не считаю! – сказала Марта, и он ощутил волну горячей благодарности.

Раздалось еще несколько одобрительных возгласов, куда менее пылких, но, к облегчению Ника, никто не ушел.

– Спасибо за доверие, – сказал он. – Тогда займемся тем, для чего мы тут собрались. Януш обещал рассказать нам о первых задумках межславянских вспомогательных языков, это «Ruski jezyk» Крыжанича из века семнадцатого, основанный на русском и хорватском, «Общеславянское наречие» чеха Хошека и ряд менее известных вариантов девятнадцатого столетия… Я взял на себя труд разобраться с новословенским и междусловенским Войтеха Меринки, кто-то еще, уже не помню, представит доклады по словио, словиоски, словянски… Так, с кого начнем?

– Профессор, – сказала Марта, глядя на него с жадным любопытством. – А вы… Вправду говорите на языке Чужаков?

Ник кивнул без особой охоты.

– Тогда, может быть, вы лучше нам о нем расскажете!

Последовала новая волна одобрительных возгласов, куда более оживленных.

– Это да, можно… – сказал он. – Только я говорю на нем второй день, я не готов. Сами не хуже меня знаете, что основная масса знаний о языке у его носителя располагается в подсознании… Если не изучать родную речь специально, то ведь никогда не будешь задумываться, какой падеж где поставить? А язык Чужаков для меня теперь… Конечно, родной – неправильное слово, но я его знаю, будто говорю с начала жизни. Каким образом это возможно, я, хоть убей, не понимаю! Надо собраться с мыслями, подумать. Потом я наверняка сделаю статью о грамматике Чужаков, да и не одну…

Мысль только что пришла в голову, но показалась удачной.

– Ну хоть что-нибудь, пожалуйста! – Марта умоляюще заморгала зелеными глазищами, и Ник не смог устоять.

– Существа, владеющие сейчас нашим городом, разумны, и с этим, я полагаю, никто не будет спорить, – сказал он, напряженно хмурясь: какая-то часть подсознания, а может быть, вживленная в голову машина сопротивлялась тому, чтобы говорить о языке Чужаков. – А еще мы с ними очень похожи в плане организации мышления, если исходить из того, что все элементы универсального семантического метаязыка, общие для человечества, имеются и у них: субстантивы «я», «ты», «некто»; детерминаторы «этот», «другой», «тот же», атрибуты и ментальные предикаты, и остальное… – он одернул себя: и вправду не готов, да и помимо того углубляться в вопрос совершенно не хочется. – Нет, коллеги, рановато об этом говорить… Так что на сегодня достаточно, переходим к нашей теме! Поднимайся, Януш, и расскажи нам о Крыжаниче…

Говорить о Чужаках было трудно еще и потому, что да, они во многом выглядели совершенно другими, но кое в чем ужасно, до дрожи, до оскала ночного кошмара походили на людей.

Они улыбались и смеялись почти так же, как жители Земли, но они также знали и любили насилие.

* * *

Трамваи вновь пошли через четыре дня после того, как Ник стал переводчиком. Нашлось достаточно людей, что согласились выходить на работу и получать за это паек, и город чуть-чуть ожил. На улицы вышли машины для вывоза мусора, началось радиовещание – один канал, омерзительно скучный, набитый пропагандой Чужаков, но все же это было намного лучше, чем ничего.

Но блокпосты, наземные и воздушные патрули никуда не делись.

Нелюди не давали аборигенам забыть, что те находятся на оккупированной территории.

Работал Ник обычно от рассвета до заката, хотя один раз ему устроили обратную смену – он быстро понял, что Чужаки ничуть не хуже видят в темноте и что день и ночь не имеют для них такого важного психологического значения, как для людей.

Да, они использовали светильники, но больше по каким-то обрядовым соображениям.

Двадцать четвертого сентября, на одиннадцатый день после явления Чужаков, Ник задержался в ратуше допоздна. Сначала отсидел совещание, посвященное разработке правил поведения для аборигенов – «сюда ходи, сюда не ходи, это делай, это не делай, а то убьем»; потом выстоял очередь за очередным продуктовым набором, и из здания вышел с тяжеленным рюкзаком на спине.

Из трамвая на площади Мира выбрался, когда время подходило к одиннадцати.

О том, что здесь не так давно произошел бой, напоминали только руины так и не восстановленной церкви – трупы давно убрали, завалы на месте сгоревших зданий ликвидировали. Моросил дождь, тускло горел единственный уцелевший фонарь, мокро блестел асфальт.

Ник оказался почти на том же месте, где его ограбили, когда услышал шаги.

Подумалось, что это могут оказаться его знакомые бомжи, но нет, из тьмы вынырнули четверо подростков, трое пацанов и девчонка, все одинаково истощенные и оборванные.

– Слышь, ты, – заговорил один из них, когда они загородили Нику дорогу. – Показывай, что у тебя там!

Его сосед поигрывал бейсбольной битой, у девчонки из кулака свисала велосипедная цепь. Оголодавшие крысята, наверняка удравшие из детского дома, готовые на все, чтобы добыть еды.

– И не подумаю, – сказал Ник решительно. – Лучше кое-что другое покажу…

И он снял бейсболку.

Выходя из дома, он носил ее постоянно, даже когда погода позволяла обойтись.

– Вы знаете, что это такое?

– Ха, зырь! – сказала девчонка. – Это глаз монстряки… Ты типа сам его выдавил? Никогда не слышала, чтобы одного из них убили!

Ник вздохнул.

– Нет, это значит лишь то, что я на них работаю и нахожусь под их защитой. Понятно?

– Даа? Круто! – воскликнул тот, что начал беседу. – Да только ты здесь один. Охраны не видать. Показывай, что у тебя!

Они придвинулись, девчонка оскалила зубы.

По спине Ника побежали мурашки – эти дураки просто не понимают!..

Или нет, на самом деле они понимают все куда лучше, чем он, и знают, что обещанная защита – блеф?

В голове щелкнуло, и разум Ника точно разделился на несколько отсеков: каждый существовал сам по себе и лишь осознавал присутствие других, но на их функционирование повлиять не мог.

В первом оказались заперты все эмоции, страх и злость, желание убежать и спрятаться, мысли о том, что он должен принести этот рюкзак домой, иначе Алекс и Младшая останутся голодными! Второй напоминал куб, заполненный тьмой, через которую проносились вереницы огневеющих символов, слишком мимолетных, чтобы их можно было разобрать.

Ну а третий, словно вовсе лишенный мыслей, управлял действиями Ника, как оператор – сложной машиной.

– Хорошо, вопросов нет, – сказал он чужим, вибрирующим голосом, и начал стаскивать рюкзак. – Подойдите сюда, мои маленькие друзья, я все отдам вам… Смотрите!

Ник расстегнул молнию, вытащил пакет молока, побулькал им, убрал обратно. Потянул наружу запакованный в целлофан батон, вполне годный в пищу, если срезать плесень.

И при этом продолжал говорить:

– Все такое вкусное, сладкое, ароматное… Подходите ближе! Ближе…

Новые вереницы символов, одни кажутся хорошо знакомыми, другие вовсе чужими… Возникает четвертый отсек мозга, где происходит что-то вроде прорастания семени, и третий глаз над переносицей дергается, будто намеревается выскочить из лобной кости и укатиться прочь.

Подростки шагнули к нему, точно одурманенные мартышки из старого русского мультика про Маугли.

– Все вкусное… – повторил Ник, и безо всякой предварительной мысли рванул за лямку.

Батон отлетел в сторону, но это было неважно, поскольку он обрушил рюкзак на голову пацану с битой. Попал достаточно крепко, так что тот зашатался, и тут же засадил кулаком девчонке в челюсть.

Ник, запертый в одном из сегментов мозга, никогда бы не ударил женщину!

Девчонка вскрикнула, не столько от боли, сколько от неожиданности, и шлепнулась на задницу. А Ник пригнулся, уходя от атаки, нацеленной в ухо, и выхватил биту из ослабевшей руки врага.

Не обращая внимания на удар, что прилетел в плечо, с рычанием замахнулся.

Подростки ринулись бежать, все трое одновременно, забыв про подружку. Девчонка же неожиданно заплакала, и этот звук помог Нику остановиться, он сообразил, что дрожит, а по подбородку течет слюна.

– В-вы сумасшед-шший? – пролепетала она, отползая, упираясь руками в землю. – Бо-больной?

В голове щелкнуло, и он вновь стал единым целым, самим собой, таким же как раньше. Вот только страх ушел, сменившись ликованием, ведь он показал этим ублюдкам, смог защитить себя!