Текст книги "Дом Ночи"

Схватка

Ива брыкалась изо всех сил, пытаясь вырваться из цепкой хватки. Это была угольная девочка, Ива узнала ее по голосу. Та самая, которую она когда-то освободила из каменного плена.

Случилось это больше двух лет назад. Ива плохо помнила события той ночи. Странным образом они стерлись из памяти, как стираются сны, стоит открыть глаза. Порой Ива сомневалась, случилось ли это на самом деле или же ей только привиделось. В доме Матушки Ночи ни в чем нельзя быть уверенным.

За прошедшие два года Ива много раз спускалась в Котельную. Но камни больше не рассказывали ей сказок. Ива старательно выполняла все инструкции Черного Кочегара, всматривалась в уголь изо всех сил, но ничего у нее не получалось. Камни оставались просто камнями, блестящими кусками угля, и не более того. Ива уже и не помнила, почему так важно разгадать их тайну, и в конце концов перестала и пытаться. После той жуткой ночи угольная девочка больше не появлялась. И Иве почти удалось убедить себя в том, что та погибла в Большом Лесу – замерзла или ее съели дикие звери. Она вовсе не ожидала когда-нибудь снова встретиться с этим существом.

Ива не могла повернуть голову и увидеть лицо твари. Слишком крепко та вцепилась ей в шею. Но она видела ее волосы – длинные и черные, какие могли быть и у самой Ивы, если бы их не обрезали из-за чертополохов. Сальные и грязные волосы лезли ей в рот и глаза, липли к щекам, и это было до того гадко, что ее едва не стошнило.

Угольная девочка все сильнее сдавливала ее шею. Бороться приходилось за каждый вдох. Что-то громко клацнуло, и Ива вспомнила про острые треугольные зубы. Словно угольная девочка пыталась откусить ее ухо, хотя, скорее всего, та примерялась к горлу. Кое-как освободив руку, Ива ударила локтем, но лишь скользнула по выпирающим ребрам. Однако ей удалось схватить угольную девочку за волосы, и она дернула изо всех сил. В кулаке остался грязный черный клок.

– Косточки… Мои… Отдай! Отдай!

Ива снова попыталась ударить, и снова без результата. Ну где же Охотник?! Почему он не спешит на помощь? Неужели он не слышит шум, который они подняли? От следующей мысли сердце Ивы затрепетало. А что, если…

Что, если угольная девочка напала на спящего крестного? Перегрызла ему горло, не успел он и глаз раскрыть. Мысль казалась безумной и дикой. Нет! Такое не могло случиться. Только не с ее крестным. Он же Охотник! Самое опасное существо в Большом Лесу – никто не может с ним сравниться. Тем более эта маленькая, черноволосая дрянь!

И на место испуга пришла ярость. Ива приоткрыла рот, а когда пальцы угольной девочки оказались между зубами, изо всех сил сжала челюсти. Пусть она не могла вырваться, но могла кусаться. Это нечестная драка, в ней нет правил.

Угольная девочка заверещала. Краем глаза Ива заметила вытаращенный глаз и синюшную кожу на скуластой щеке. Палец у твари оказался неприятно мягким, словно кусок резины. Ива сжимала и сжимала челюсти, и вдруг что-то лопнуло. Так лопается ягода клюквы, если сильно сдавить ее пальцами. Рот наполнила вязкая жидкость. Не кровь, совсем не кровь, и вкус у нее был иной: вкус заплесневевших чернил и болотной тины, испортившегося молока и протухшей рыбы…

Тварь отдернула руку. Самое время закричать, но Ива не смогла. Она отплевывалась и отплевывалась, лишь бы избавиться от гадости во рту. Она была готова есть землю, если бы это помогло перебить мерзкий вкус. Черная слюна пузырилась, будто Ива наглоталась угольной пыли.

Угольная девочка замотала рукой, скуля от боли. На землю упали черные капли. Хватка ослабла, и Ива наконец смогла отпихнуть от себя мерзкую тварь. Перекувырнувшись через плечо, Ива откатилась по склону и обернулась.

Угольная девочка сидела на корточках. Голая, тощая… Синеватая кожа блестела слизью. Тварь прижимала к груди прокушенную руку и баюкала ее, как котенка. Черная жидкость дорожками стекала по ребрам. И точно такая же чернота заливала ее глаза. Не глаза, а бездонные дыры. Угольная девочка мотнула головой, точь-в-точь как Ива, отбрасывая челку, и от этого жеста Иву прошиб холодный пот. Как же это чудище на нее похоже! Словно она смотрела на свое отражение в кривом зеркале, заставляющем вещи выглядеть хуже, чем они есть на самом деле. Угольная девочка оскалилась, обнажив острые желтые зубы.

– Ты кто?! – прошептала Ива, пятясь на карачках. Она не ждала ответа. Все, чего ей хотелось, – оказаться от этой твари как можно дальше.

– Косточки… – зашипела угольная девочка. – Сладкие косточки…

Ива схватила с земли сухую ветку и выставила перед собой – никудышное оружие, но больше у нее ничего не было.

– Не подходи! – взвизгнула она. – Не смей ко мне приближаться, или я…

Тварь даже не моргнула. Глаза у нее были огромными; казалось, они занимают большую часть карикатурного лица. И в этих глазах отражался не только туман и не только Ива, размахивающая дурацкой палкой. Там был кто-то еще… Кто-то темной громадой возвышался у Ивы за спиной, стоял и не двигался. И лишь одно было ясно: это не Охотник.

Угольная девочка сжалась, а затем скакнула в сторону, будто огромная лягушка. Ива и вскрикнуть не успела, а тварь уже исчезла в тумане. Ива же осталась сидеть на земле, дрожа от страха. Затылком она чувствовала тяжелый взгляд, услышала шумный выдох… Но сил взглянуть на того, кто стоял за спиной, не осталось. Дурацкая палка выпала из ослабевших пальцев.

На плечо медленно опустилась мохнатая лапа, придавив девочку так, что она не могла пошевельнуться. Ива увидела толстое предплечье: из меха торчали пестрые иглы. Они словно бы жили собственной жизнью, то поднимались, то плотно прилегали к шкуре со звуком, похожим на шорох ветра в тростнике. Ну вот и все: Роган-Броган настиг ее.

– О-оом, – прогудел колючий пастух.

Возвращение

– Они вернулись! Они вернулись! – Клич разносится по лесу.

Тот, кто умеет слушать, услышит. В шелесте листвы и скрипе ветвей, в песне ветра и журчании лесных ручьев, в щебете птиц, в комарином звоне и лае лисиц… Весь Большой Лес кричит об одном:

– Они вернулись! Они вернулись! Вернулись!

Земля прогибается под огромными ступнями. Ушедшие Звери идут медленно, им некуда спешить. Позади них – целая вечность, другая вечность – впереди. Они победили время. Огромные фигуры, окутанные туманом, движутся почти неслышно. Лишь изредка хрустнет ветка под гигантской ногой или треснет сломанное деревце. Звери идут не останавливаясь, похожие на гранитные валуны, которые несет невидимый ледник. Их длинная шерсть поросла мхом и грибами, на горбах пустили корни деревья – они трясутся при каждом шаге. Лохмотья лишайника свисают с закрученных бивней, как грязные тряпки.

Ушедшие Звери принесли с собой туман. Густой и тягучий, он пах грибами, корицей и мокрой глиной. Туман давно минувших эпох, туман, окутывавший эти земли в те времена, когда Большой Лес был совсем юным. Когда по тенистым тропам бродили большерогие олени и гигантские быки, а медведи вели великую войну с совами. Когда камни могли разговаривать, а деревьям снились сны.

Ушедшие Звери тоскуют по тем временам. Сейчас все иначе. Лес изменился – стал меньше и старше. Иначе поют птицы, а ветер шепчет другие сказки… Когда-то это была их земля, но теперь Ушедшие Звери здесь чужие. Осколки той эпохи, о которой, кроме них, никто не помнит.

Кто-то вытягивает мохнатый хобот, и тяжелый гул проносится по лесу. Одинокий зов, на который не может быть ответа. Но зверь зовет – в слепой надежде, что он услышит ответный рев. Зверь устал жить, но он еще не устал ждать и будет ждать до конца времен.

Колючий Пастух стоит на вершине холма. Когда-то здесь росла черная пихта, высотой до самого неба с раскидистыми ветвями. Теперь на ее месте остался трухлявый пень. Просека, появившаяся там, куда упал лесной великан, заросла осинами и березами. Склонив голову, колючий пастух глядит на то, как идет его стадо. Огромные тени проплывают сквозь густой туман одна за другой. Когда-то давно он ушел вместе со зверями – ушел в безвременье, и сейчас колючий пастух думает о том, был ли это правильный выбор? Ветер треплет разноцветные перья на кривом посохе.

Если повернуть голову вправо, он увидит еще одного Рогана-Брогана. Опираясь на посох, тот шагает рядом с похожей на колонну ногой одного из Ушедших. Только это не другой колючий пастух. На самом деле они едины, пусть и пребывают в десятке разных тел. Такова его природа. В одном теле он идет вместе со стадом, в другом – стоит на холме, в третьем – пребывает где-то еще. В один момент он видит и идущее мимо стадо, и мох под ногами. Кустики черники ломаются с тихим треском.

Он видит много всего. Лису, удирающую в кусты – рыжий хвост мелькает в зарослях, как язычок пламени. Видит лесное озеро с блестящей черной водой. Роган-Броган подходит к самому краю и касается черной глади концом посоха. По воде идут круги. Колючий пастух слышит всплеск: у самой поверхности бьет хвостом диковинная рыбина с человеческим лицом… С ужасом в глазах рыба уходит на глубину.

Из леса он смотрит на выжженный холм, усеянный белыми костями. На вершине холма скрючилось обугленное дерево. Какое-то существо, вроде бы человек, но не совсем, сидит на ветке и рвет на части птичье крыло. Существо слышит вой Ушедших Зверей, вытягивает шею, принюхивается, но в итоге лишь мотает головой и остается на своем насесте.

Колючий пастух видит маленького человеческого детеныша. Тот смотрит на него вытаращенными глазами. Колючий пастух приветствует его на своем языке. Но от страха детеныш не может произнести ни звука. Откуда он здесь? Заблудился? Может, ему нужна помощь и его нужно вывести из леса?

Но затем Роган-Броган решает, что дела людей его не касаются. Они принадлежат разным мирам, и им не по пути.

Он уже собирается уходить, но вдруг замечает на шее у детеныша нечто необычное. То, что не может ему принадлежать. Колючий пастух удивлен, взгляд его затуманивается. Он стоит не шелохнувшись. Думает, оценивает, ищет решение… А туман вокруг тает под яркими лучами утреннего солнца. Белую пелену уносит в глубь леса.

И тогда Роган-Броган поднимает детеныша на руки. Легко, точно пушинку. Взваливает на плечо и уходит вслед за катящейся туманной волной. Вслед за Ушедшими Зверями… Детеныш кричит и колотит его по спине, но колючий пастух его не понимает. Он должен идти.

На болоте

Хлесткая ветка ударила ее по щеке, и Ива открыла глаза. Внизу покачивалась земля – крутой склон холма, заросший мхом и кустиками кукушкиной травы. Ива летела над ней вниз головой, а вернее, сообразила она мгновение спустя, ее несли на руках. Потребовалось время, чтобы вспомнить, как она здесь очутилась.

Наверное, она потеряла сознание. Последнее, что она помнила: огромное чудовище, с желтыми глазами и торчащими иглами, набросилось на нее и схватило сильной лапой. Все прочие воспоминания словно залили густыми чернилами. Что с ней случилось и как давно, оставалось только гадать, но от мыслей об этом раскалывалась голова. Ясно было лишь одно – ее похитили.

Вокруг клубился густой туман, сквозь который едва просвечивало солнце. Ива лежала на плече колючего пастуха, и тот поддерживал ее одной лапой. Другой лапой он опирался на корявый посох – перья на лентах развевались, будто знамя. Роган-Броган шел через лес, не разбирая дороги. Ломился сквозь кусты и заросли папоротника, будто тропинок для него не существовало. Вброд переходил неглубокие ручьи с красно-коричневой водой и карабкался по огромным валунам. Несмотря на все препятствия, шел он быстро. Иву мотало и трясло так, что ей казалось, еще немного и у нее отвалится голова. Плечо у Рогана-Брогана было жестким; острые иглы царапали кожу.

Она не пыталась вырваться, это было бессмысленно. Если у нее и получится сбежать – в чем Ива сильно сомневалась, – что ей делать одной в Большом Лесу? Найти обратную дорогу она не сможет. Оставалось лишь надеяться на то, что очень скоро ее найдет Охотник. Нет такого зверя, который мог бы уйти от Охотника, главное, чтобы крестный не пришел слишком поздно.

Ива понятия не имела, зачем ее похитил колючий пастух. Не собирается же он ее съесть? От этой мысли девочке стало дурно. Желудок сжался, и ее вырвало остатками вчерашнего ужина на широкую спину, покрытую коричневым мехом и длинными иглами. Во рту остался горький привкус желчи. Однако Роган-Броган не замедлил движения, будто не заметил.

Они спустились с холма и сквозь осинник вышли на лесное болотце. Под ногами у чудища замелькали кустики брусники. Вялые прошлогодние ягоды выглядывали из темно-зеленого мха, точно маленькие злые глазки. Повсюду торчали тощие сосны, покрытые хлопьями серо-голубого лишайника. Роган-Броган пошел медленнее. При каждом шаге ноги его проваливались по щиколотку, оставляя ямы с рыжей водой и бледными ошметками мха, плавающими на поверхности. Длинный толстый хвост пропахал темную дорожку.

Ива чуть повернулась, и тут же острая иголка впилась ей в руку. Девочка заплакала; услышав ее, Роган-Броган остановился. Воткнул посох в мох, затем перехватил Иву двумя руками и поставил на кочку перед собой. Кочка мягко просела, но, к счастью, девочка не провалилась.

Голова кружилась так, что Ива едва держалась на ногах. Тем не менее она заставила себя выпрямиться и посмотрела в круглые глаза колючего пастуха.

– Зачем? – проговорила Ива, шмыгая носом и размазывая слезы по щекам. – Зачем вы меня забрали? Охотник меня найдет и тогда… Тогда он вам такое покажет, всю жизнь жалеть будете!

Даже ей самой угроза показалось смешной, но Роган-Броган не рассмеялся.

– Оом… – прогудел он, указывая куда-то в центр болота.

– Чего вы от меня хотите?

Колючий пастух толкнул ее в плечо. Ива упала на колени, руками – по локоть в холодную воду. Над головой гудел гнус. Подняв взгляд, она увидела, что на веке Рогана-Брогана сидит большой комар – жирное брюшко раздулось от крови.

«Черная… – подумала Ива. – У него черная кровь… Точь-в-точь как у угольной девочки…»

Тут же вспомнился гадкий вкус этой крови, и Ива судорожно сглотнула.

– Оом…

Схватив Иву за ворот платья, колючий пастух поставил ее на ноги. Девочка пошатнулась, но Роган-Броган не дал ей упасть.

– Я должна идти туда?

Ива подняла руку. Что-то темнело сквозь туман – вроде бы островок на болоте, но на секунду ей показалось, что островок движется. Не ответив, колючий пастух зашагал дальше. Ива замешкалась: можно попытаться сбежать, но она нутром чуяла, что делать этого не стоит. С пастухом было страшно, но оставаться одной – еще страшнее. А если она в тумане забредет в трясину? Кто тогда ее вытащит?

– Эй! Погодите! – Прыгая с кочки на кочку, Ива поспешила за Роганом-Броганом, на ходу отмахиваясь от комаров.

Мох прогибался под ногами и не хотел отпускать, и от этого Ива быстро устала. Ноги она промочила, не прошли они и половины пути. В сапогах отвратительно хлюпало, к тому же у нее сползли носки, и Ива шагала босиком, в своей собственной личной луже.

– Я устала… – захныкала она.

– Оом! – отозвался колючий пастух. Ждать ее он не собирался.

– У меня болят ноги! – сказала девочка еще более плаксивым тоном. – Куда мы идем? Зачем?

– Оом!

Поняв, что большего от него она не добьется, Ива выругалась. Но ничего не оставалось, кроме как тащиться следом. Тощая коричневая лягушка выпрыгнула из-под сапога и спряталась под мокрой корягой.

Островок приближался так медленно, что казалось, будто на самом деле он от них убегает. Но постепенно темный силуэт стал расти, проступая сквозь туманные лохмотья. По сути, это был огромный гранитный валун, младший брат скалы рядом с домом Матушки Ночи, глубоко погрузившийся в трясину, так что над поверхностью возвышался лишь кривой купол. На склонах росли чахлые березы и осины. Многие деревья стояли вообще без листьев, но куда хуже выглядели те, у которых живыми оставались лишь одна-две веточки, с парой листочков, трепещущих на ветру. Лишь ближе к вершине деревья росли чуть гуще.

Колючий пастух остановился шагах в двадцати от острова. Ива налетела на него, запнулась, да и плюхнулась в воду. Забарахталась, с перепугу молотя руками и поднимая фонтаны брызг. На мгновение показалось, что сейчас она утонет, но потом Ива сообразила, что достает руками до топкого дна. Она не видела, что находится под поверхностью воды, но на ощупь оно было студенистым и склизким. Только тогда она сообразила, что они подошли к краю широкого рва, кольцом окружившего островок.

Девочка стояла по пояс в воде; Рогану-Брогану здесь было по колено. Ива промокла до нитки. Ее трясло от холода, зубы выбивали частую дробь. Ладони покраснели, и, чтобы хоть как-то согреться, Ива спрятала их под мышками. Унять дрожь так и не удалось. Мокрые волосы прилипли ко лбу – в прядях запутались водоросли, ошметки мха и мелкие черные листья. Если бы ее сейчас увидела Повариха, кухарку бы хватил удар.

– Оом…

Колючий пастух взмахнул посохом и двинулся дальше – через черный ров, с каждым шагом погружаясь все глубже и глубже. Вот вода достает ему до пояса, а вот уже почти до груди… Окажись Ива на его месте, ее бы уже скрыло с головой.

– Эй! Я не умею плавать!

Поскольку Роган-Броган ее не понимал, она попыталась донести эту мысль жестами. Колючий пастух остановился и с отрешенным выражением на морде уставился на пантомиму. Прошло, наверное, минуты две, прежде чем он сообразил, что она хочет сказать. Вернувшись на пару шагов, Роган-Броган протянул ей конец посоха. Пришлось вцепиться в него двумя руками – на большую помощь рассчитывать не приходилось. Ива крепко зажмурилась и упала в воду. И тут же вынырнула, отфыркиваясь и отплевываясь.

Роган-Броган потащил ее на буксире. Ива вытянула шею, чтобы не наглотаться болотной жижи. То и дело она принималась молотить по воде ногами. Толку от этого не было никакого, но Ива надеялась, что таким образом она распугает пиявок, которые могли здесь водиться. Про пиявок она читала в энциклопедии профессора Сикорского и, хотя никогда не видела их живьем, испытывала к ним жгучую неприязнь.

Наконец колючий пастух выбрался на берег, оскальзываясь на крутом склоне, а следом вытащил и Иву. Она осталась лежать на холодном камне, будто пойманная рыба, не находя сил подняться. Роган-Броган потянулся, иглы на спине встали дыбом, и он отряхнулся, совсем как дикий зверь. Во все стороны полетели брызги. Не дожидаясь, пока Ива придет в себя, он начал подниматься по склону. Это существо не знало ни усталости, ни жалости. Чуть ли не плача, Ива потащилась следом.

На вершине холма и в самом деле оказалась небольшая рощица: мелкие березки дрожали и жались друг к другу не то от холода, не то от страха. Но, только подойдя совсем близко, Ива поняла, зачем они сюда пришли. Деревья росли кольцом, образуя нечто вроде хрупкой живой стены, а в центре кольца на подстилке из опавших листьев лежал большой зверь.

Зверь спал, свернувшись клубком и пряча голову между лап. То и дело он громко фыркал, выдыхая огромное облако пара. Ива увидела раздвоенное копыто и длинный рог, торчащий над мордой… Длинная шерсть висела клочьями, видимо, зверь еще не до конца полинял после зимы. А еще он страшно вонял. От резкого запаха у Ивы так засвербело в носу, что она громко чихнула. Зверь вздрогнул, но не проснулся.

– Оом! – Колючий пастух стукнул посохом оземь.

И тогда зверь соизволил поднять голову и посмотрел на них большими зелеными глазами.

Взгляд Зверя

Зверь медленно поднялся на ноги. Отряхнулся, сбрасывая налипшие на брюхо листья. Хлопнул себя хвостом по боку, разгоняя комаров, и снова посмотрел на девочку и колючего пастуха. Глаза у него были цвета свежей весенней листвы и влажно блестели, будто еще чуть-чуть и зверь расплачется горючими слезами. Ива и подумать не могла, что звери умеют плакать, и в то же время… Зверь дернул кабаньим рылом, принюхиваясь; верхняя губа задрожала, обнажая кривые желтые клыки.

Ива вздрогнула. Зверь с такими клыками не может питаться одними цветочками да веточками. Эти зубы были предназначены для того, чтобы рвать плоть. Да и витой рог посреди лба выглядел отнюдь не безобидным украшением. Когда-то белый, он был покрыт темными пятнами, и Ива безо всяких подсказок догадалась, что это кровь. Чужая кровь.

Ива знала, кто это. Знала по многочисленным рассказам Охотника, больше похожим на сказки. Рассказам об Охоте, длящейся так долго, что она не могла себе представить. Знала и потому, что один из клыков этого создания висел сейчас у нее на шее, на плетеной тесемке.

Первозверь. Дух и плоть Большого Леса. Быть может, самое удивительное создание, чьи копыта когда-либо попирали землю. Единственный в своем роде. Ива даже не мечтала встретить его в свой первый поход в Большой Лес. А если и мечтала, то в этих мечтах рядом с ней стоял Охотник, а вовсе не колючий пастух. Крестный мог бы ее защитить, а вот рассчитывать на помощь Рогана-Брогана не приходилось. Для чего он привел ее сюда? Чтобы скормить чудовищу?

Под взглядом Первозверя Ива попятилась. Но колени так дрожали, что она запнулась и упала. Первозверь фыркнул, будто пытался рассмеяться. Широкие влажные ноздри задрожали. Пятна грязи на морде образовывали странный узор – слишком сложный, чтобы можно было поверить, что зверь всего лишь испачкался. Линии, зигзаги и спирали сплетались друг с другом в запутанном лабиринте. Но если смотреть спереди, рисунок куда больше походил на застывшую маску – не человеческую, но и не звериную.

– Оом! – подал голос колючий пастух. Первозверь склонил голову, отвечая на приветствие.

Ива совсем растерялась. В рассказах Охотника Первозверь был злобным чудовищем. Убийцей, готовым убивать только ради удовольствия. Хуже волков, гиен и прочих тварей Большого Леса. Он был Зверем – жестоким и неразумным. Как же он смог тогда понять, что к нему обращаются? Понять и ответить?

Первозверь тряхнул мордой, и Иве показалось, что глиняный узор переменился. Пенистая слюна с влажным чавканьем упала на землю. Ива увидела репья, запутавшиеся в клочковатой шерсти, и ей вдруг нестерпимо захотелось домой. Захотелось прижаться к груди Матушки Ночи или хотя бы к Доброзлой Поварихе. К кому-нибудь, кто смог бы ее защитить… Но не к Охотнику.

Первозверь был страшен настолько, что хотелось визжать от ужаса – насчет этого крестный ее не обманул. Но он умолчал о том, что зверь был еще и невероятно красив. Настолько, что от его красоты захватывало дух. Далеко не сразу Ива поняла, как такое возможно. А когда поняла, с трудом смогла подобрать слова, чтобы это объяснить хотя бы для себя самой.

Все дело в том, что Первозверь был настоящим. Куда более реальным, чем все вокруг, – реальнее, чем холм, деревья, колючий пастух, реальнее, чем сама Ива. Как если бы в неумелый детский рисунок кто-то вклеил четкую цветную фотографию. И от этого становилось не по себе.

Тем временем Роган-Броган шагнул к девочке и концом посоха подцепил шнурок у нее на шее. Потянул и вытащил подарок крестного – исцарапанный и истершийся желтый клык Первозверя.

– Оом?

Низко нагнув голову, Первозверь зарычал. Глухой и вибрирующий рык дрожью отозвался в костях, и от этого звука у Ивы волоски на руках встали дыбом. Ее охватил жуткий страх, животный ужас жертвы перед хищником. Если бы она не упала раньше, то наверняка бы уже со всех ног неслась прочь с этого острова. Не задумываясь, прыгнула бы в воду, и плевать, что она не умеет плавать.

Первозверь шагнул ближе. Из приоткрытой пасти разило гнилым мясом. Острый рог покачивался в паре ладоней от лица Ивы. Зверю достаточно было лишь мотнуть головой, чтобы проткнуть девочку насквозь. Но он этого не сделал. Огромная слеза покатилась по разрисованной морде, и, несмотря на весь страх и ужас, у Ивы защемило сердце.

– Это твое? – Она схватилась за клык, дернула, но не смогла порвать шнурок.

Первозверь фыркнул, обдав ее облаком вонючего пара.

– Ты хочешь это забрать? – Ива не думала о том, зачем зверю выбитый зуб. – Забирай, держи…

Она дергала и дергала за шнурок, а тот и не думал рваться. Охотник сплел его сам и поработал на славу. Даже Доброзлая Повариха в гневе не смогла бы его порвать. Снять же украшение через голову Ива не догадалась.

Первозверь склонился к Иве, касаясь ее влажным рылом. Слезы катились из его глаз, хотя девочка и не понимала, почему он плачет. В глазах зверя отражался лес, но не те чахлые березки, которые росли вокруг, а настоящий Большой Лес, скрытый сейчас туманом. Большой Лес с его соснами и елями до неба, дрожащими перьями папоротника и тенистыми тропинками… Тот Лес, который Ива увидела, когда ступила под сень гигантских деревьев.

Первозверь ткнулся мордой ей в плечо. Слеза упала Иве на руку и обожгла, как кипяток. Однако девочка не отодвинулась, не попыталась отползти или убрать руки. Она знала, что если сейчас попытается сбежать, то все испортит. Что-то сломается, порвется, как тонкая паутинка. Протянув руки, она обняла зверя за мохнатую шею и зажмурилась. Еще одна горячая слеза поползла по руке… Почему он плачет? Почему? От запаха ее мутило, болезненные спазмы сжимали горло, но Ива заставила себя остаться.

– Не плачь, – зашептала она, зарывшись пальцами в шерсть на загривке. – Пожалуйста, не плачь…

– Прости, – шепнул Первозверь. Ива не поняла, услышала ли она его голос или слово само по себе возникло у нее в голове.

– Прости? За что? Ты…

– Прости… – повторил Первозверь.

В тот же момент громыхнул выстрел. Бесконечно далеко и совсем близко, чуть ли не под ухом. Первозверь рванулся от Ивы, обдав ее напоследок горячим дыханием. Послышался треск ломающихся веток. Когда же она открыла глаза, рядом никого не было.