Текст книги "Мертвый лес"

Потерянные дети

Ива замерла, выставив перед собой кортик. Она была уверена, что в мусоре прячется кто-то один, однако же их оказалось семеро. И это были вовсе не жуткие чудища и не монстры, а всего-навсего дети. Растерянные и напуганные, с опухшими от слез глазами. Просто дети.

Тем не менее оружия Ива не опустила. Слишком уж избитый трюк – притвориться кем-то, кто выглядит слабым и беззащитным. А кто выглядит беззащитнее ребенка? Но внешность обманчива. Китайские Младенцы, которые жили на Чердаке в Доме у Матушки, тоже выглядели детьми, они даже ходить не могли, а только ползали. Но Ива не раз видела, как за общим ужином Китайские Младенцы набрасывались на еду и за считаные секунды сгрызали все без остатка, даже кости. Так что детской внешностью ее не обмануть.

– Стойте! – крикнула Ива, взмахивая кортиком. – Ни шагу больше!

И бледные дети тут же остановились, таращась на Иву темными глазами. Ива едва заметно расслабилась. Будь они хищниками, они бы не стали ее слушать. Будь они хищниками, они бы попытались взять ее в кольцо, кружили бы вокруг нее, выжидая подходящий момент, чтобы напасть. Но ничего подобного. Они сбились в кучу и испуганно жались друг к дружке.

На вид всем им было лет по пять, не больше, если судить по росту и сложению, однако лица при этом выглядели не по-детски серьезными и строгими. Одежды они не носили, так что Ива сразу поняла, что эти дети не люди, а принадлежат скорее к роду Куэ. Во всяком случае, Ива не увидела ни пупков, ни сосков.

– Кто вы? – спросила Ива, опуская кортик. Разве можно бояться того, кто при виде тебя сам дрожит от страха?

Дети переглянулись. Простой вопрос, но, похоже, он поставил их в тупик, Они не ответили, а только плотнее сбились, цепляясь друг за друга тонкими ручонками. И на Иву вдруг нахлынуло странное и незнакомое ей чувство: захотелось обнять их всех разом, прижать к груди, защитить, спрятать. И не важно, от какой угрозы. Она смутилась и растерялась.

– Кто вы? – спросила она громче. – Что вы здесь делаете?

Она уже знала ответ на свой вопрос или, по крайней мере, догадывалась, но ей важно было его услышать. Дети задрожали, как задрожала бы березовая рощица под порывом сильного ветра.

– Ты наша мать? – спросили они хором, и прозвучало это жутковато.

– Что? Нет! – Ива отступила на полшага. – Ваша мать? Нет, конечно… С чего вы взяли?

Она никак не могла понять, живы ли эти дети или только притворяются живыми. Может, они призраки или неупокоенные мертвецы? Куэ сказала, что мусорный вепрь сожрал детей ее племени, и Ива поняла это так, будто все они погибли. Но ведь урбунд проглотил и ее саму, и она до сих пор жива, так может, и дети деревьев смогли уцелеть?

– Он обещал нам найти мать, – сказали дети. – Мать, которая будет заботиться о нас и рассказывать нам сказки… Это ты? Ты знаешь сказки?

Ива сглотнула. Уж чего, а сказок она знала предостаточно, но она и подумать не могла, что когда-нибудь придется рассказывать их внутри гигантской свиньи из мусора. Да и рассказчица она так себе, не то что Матушка. Но оттого, как на нее смотрели эти бледные дети, у Ивы сжалось сердце. Да кто она такая, чтобы отказывать им в сказке?

– Кто обещал вам это? Кто обещал найти вам мать?

Дети задвигались, затоптались на месте, и на секунду Иве показалось, что сейчас они бросятся врассыпную. От страха, но куда больше – от смущения. Если они и были чудовищами, то чудовищами очень стеснительными.

– Не бойтесь, – ласково сказала Ива. Она опустилась на корточки, чтобы стать с ними приблизительно одного роста. – Не бойтесь, я вас не обижу. Кто обещал вам найти маму?

Дети переглянулись. Кто-то из них кивнул, но Ива не могла сказать, кто именно – для нее все они выглядели на одно лицо, похожие друг на друга больше, чем бывают похожими близнецы.

– Первый, – наконец сказали они. – Тот, кто позвал нас за собой и привел сюда.

– Первый? Он здесь? Среди вас?

Но дети замотали головами.

– Нет. Он прячется. Он боится.

– Что? Боится? Меня? – Мысль показалась ей глупой. Но дети смотрели на нее так, что с первого взгляда становилось понятно – они и не думали шутить. Если бы она засмеялась, то мгновенно бы растеряла те крупицы доверия, что ей удалось завоевать. А она должна увидеть загадочного первого. Раз он смог привести сюда этих детей, то, возможно, он сможет и вывести их отсюда?

– Ладно, – вздохнула Ива. – Я поняла – он боится и не хочет выходить. Но вы можете проводить меня к нему?

Дети замерли. Очевидно, над такой постановкой вопроса они не думали и теперь не понимали, как поступить.

– А ты будешь петь нам колыбельные? – наконец спросили они, чем окончательно смутили Иву. Одно дело – рассказывать сказки, а вот с пением у нее точно никогда не ладилось. Что поделаешь – дитя воронов, а у воронов не самые мелодичные песни. Однажды Ива спела одну из песенок собственного сочинения Розе, так Повариха чуть не переменилась, и кто знает, как ее пение подействует на странных детей. С другой стороны, не хотелось пугать их отказом.

– Ну, мы же пока не собираемся спать? – сказала она мягко. Дети переглянулись, такой ответ их устроил. – Тогда ведите меня к вашему первому…

Не успела она договорить, как дети разом сорвались с места, устремившись к дальнему краю пещеры. Они передвигались с поразительной быстротой и легкостью. Не столько бежали, сколько порхали, перескакивая с одной кучи мусора на другую, и Ива едва за ними поспевала, поскальзываясь через шаг. Она привыкла думать о себе как о ловкой и быстрой, но на фоне этих детей чувствовала себя неуклюжей, как лосиха на льду.

– Он здесь, здесь… – слышала Ива их голоса. – Выходи, не прячься… Она пришла, как ты и обещал, наша мама…

«Я не ваша мама!» – хотела сказать Ива, но сдержалась. Не хватало еще вспугнуть таинственного первого, кем бы он ни оказался – на этот счет у нее уже были определенные подозрения. И то, о чем она подумала, ее не обрадовало.

Наконец дети остановились перед чем-то вроде мусорного холмика высотой им по пояс. Сама по себе Ива в жизни бы не обратила на него внимания – куча мусора среди других мусорных куч. Порванные пакеты и разноцветные картонки, яблочные огрызки и битое стекло, драный зонтик с выкрученными спицами и смятая жестяная банка – самым примечательным оказалась только фигурка бородатого человека в треугольной шляпе, но при этом с оторванными руками.

– Здесь… – сказали бледные дети. – Здесь он прячется…

Они встали у мусорной кучи полукругом, смотря на Иву так, будто ждали, когда же она их похвалит. Ива заставила себя улыбнуться, но и этого оказалось достаточно: дети чуть ли не пустились в пляс.

– Выходи… – зашелестели они. – Мы привели маму, она совсем не страшная… Она будет петь нам колыбельные… Она…

Холмик всколыхнулся, немного приподнялся и опал, снова приподнялся… Но не так, как если бы кто-то попытался выбраться наружу. Куда больше это походило на то, как если бы под мусорной плотью забилось огромное сердце.

В тот же миг пол под ногами тряхнуло, и Ива и дети попадали наземь.

– Первый! Первый! – заверещали бледные дети.

Но Ива молчала. Поджав губы, она смотрела, как бьется мусорное сердце и как сгущается желтоватый свет, обращаясь в некое подобие человеческой фигуры. И только когда она окончательно сформировалась, Ива прошептала одно-единственное слово:

– Урбунд.

Сердце зверя

Он был маленький, совсем маленький, даже меньше бледных детей. Но Ива не могла сказать, сколько же ему лет. В его случае само понятие «возраст» казалось неуместным.

Когда Охотник рассказал ей про урбунда, Ива особо не задумывалась, как тот может выглядеть. Образ чудовищного вепря затмил все остальное. Из-за этого она и пропустила самое главное: то, что урбунд, – это всего лишь ребенок. Брошенный и забытый ребенок… Но он не был призраком, это Ива поняла сразу. У всех привидений есть личность или некое ее подобие. Урбунд же представлял собой скорее идею, самую суть брошенного и забытого ребенка, который никогда не жил, которому не досталось даже имени.

Его лицо было полностью лишено индивидуальных черт. Ива не могла сказать, ни какого он пола, ни какого цвета у него кожа и волосы. Как будто это и не лицо вовсе, а набросок-заготовка. Ему бы дать хотя бы капельку индивидуальности, и он бы стал кем-то, но этого его лишили.

Маленькая фигурка зависла в воздухе в полуметре над мусорной кучей. А та продолжала ритмично пульсировать, биться, как и полагается сердцу. Но сердце бьется не просто так – оно гонит кровь, оно дает жизнь… Здесь же, похоже, не было ничего, кроме бессмысленных толчков.

Впрочем, присмотревшись, Ива заметила, что урбунда связывают с мусорной кучей тонкие нити золотистого света. Не пуповина, скорее они походили на спутанное вязание Матушки или на паутину. И на каждый удар «сердца» эти нити дрожали, а вместе с ними вздрагивал и урбунд.

Ну конечно же! Как она сразу не догадалась?! Урбунд взял себе все, что мог взять, но у него ничего не было, кроме ударов материнского сердца… И, может быть, ее голоса, который пел ему колыбельные и рассказывал сказки, пока он находился в утробе. А потом его выбросили, от него отказались. Лишили не просто жизни, а всего того, что составляло его жизнь. Но сам он от этого не отказался и продолжил искать…

Ива опустилась на пол, села скрестив ноги и зажала уши ладонями. Голова раскалывалась, сердце билось в унисон с сердцем зверя. Она хотела помочь этому существу, и ему, и бледным детям, но не понимала, что ей делать. Она же не могла остаться с ними, петь им колыбельные и рассказывать сказки – этому ведь не будет конца. Как долго она протянет без еды и без воды, среди тошнотворных миазмов? А главное, что будет потом, когда ее не станет? Мусорный вепрь переварит ее и отправится на поиски новой матери?

Нет! Это неправильно. Должен существовать иной выход. Этот урбунд – он понимает, чего он хочет, но не знает, что ему нужно на самом деле. А настоящая мать дала бы ему именно то, что нужно. Не просто сказки с колыбельными, а нечто совершенно иное.

Ива сделала несколько сильных выдохов, успокаиваясь и собирая разбегающиеся мысли. Ладно, раз так, значит, так тому и быть. Плевать, что она лишь играет эту роль – здесь и сейчас это не имеет значения.

Подавшись вперед, Ива принялась руками разгребать мусорную кучу: отбросила далеко в сторону игрушечную фигурку, чуть не порезалась о горлышко разбитой бутылки, вытянула гнилую тряпку, а следом – сплющенное колесо с тонкими проволочными спицами. В стороны полетели целлофановые мешки с объедками. Вонь усилилась. Ива думала, что давно уже утратила способность различать запахи, но оказалось, это еще не предел. У нее болели пазухи, глаза безостановочно слезились, а она не могла их вытереть – такими грязными были руки и одежда. И все же Ива продолжала копать и разбирать мусор над бьющимся сердцем урбунда.

– Не бойся, малыш. Не бойся… Я найду тебя и помогу тебе…

Она и сама не понимала, что значат эти слова и что стоит за такими обещаниями. Шептала их не для того, чтобы успокоить урбунда, а чтобы успокоиться самой.

Фигура над мусорным холмиком заколыхалась, как будто подул сильный ветер и попытался унести ее прочь, но нити золотистого света удержали ее на месте.

– Не надо, – услышала Ива слабый голос. – Что ты делаешь?!

– Ищу тебя, – ответила Ива, не поднимая головы. Двумя руками она ухватилась за толстый лист желтого картона и отвалила в сторону. Под ним открылась очередная куча пакетов, поверх которых лежала дохлая кошка. Горло сжалось. На секунду Ива замерла, с трудом сдерживая тошноту, но затем с удвоенной силой принялась копать дальше. Она была близко, она чувствовала это.

– Не надо… – шептал урбунд. – Не трогай… Я… Пожалуйста…

И в тот же миг часть мусорной стены рванулась к Иве, обратившись в некое подобие гигантской руки с широко расставленными пальцами. Ива тут же упала на живот, уворачиваясь от чудовищной длани, а та, ударившись об пол, рассыпалась на части.

– Не надо… – сказал урбунд, впрочем, в его словах не было даже тени угрозы. Только отчаяние и страх. – Не надо, я не…

Ива напряглась, готовая к тому, что на нее обрушится еще одна гигантская рука, и на этот раз уклониться будет не так просто. Но не тут-то было – опасность пришла, откуда она ждала ее меньше всего. Бледные дети, топтавшиеся в некотором отдалении, вдруг заверещали и накинулись на нее все разом. Ива и вдохнуть не успела, как они облепили ее, цепляясь за руки, за ноги и за одежду. Они не пытались ее ударить, укусить или как-то иначе причинить вред, но они держали ее крепко, не давая закончить начатое. И может, по отдельности они и были слабыми, но их семеро, а она одна.

– Пустите! – крикнула Ива, пытаясь освободить руку, на которой повисли сразу двое. – Пустите, или я не смогу ему помочь.

Ей не хотелось причинять им боль. Но она балансировала на грани, способная в любой момент переступить черту.

– Пустите!

– Первый не хочет, – отозвались бледные дети. Даже сейчас они умудрялись говорить синхронно. – Не трогай его, ему страшно…

– Да! – выкрикнула Ива. – Но так надо. Пустите или я никогда не спою вам колыбельные!

Наверное, это была самая нелепая угроза, которую можно представить, но она подействовала. Ива не поняла, испугались ли бледные дети или же просто растерялись, однако их хватка ослабла, и Ива смогла освободить руки. Она тут же вернулась к работе – разгребать, расчищать, искать. Ей осталось совсем немного, еще чуть-чуть и…

Вот оно! Ухватившись двумя руками, Ива вырвала из мусорной кучи плотный полиэтиленовый мешок. Черный и отвратительно блестящий. Завязки оказались крепко затянуты на несколько узлов. Но Иве не требовалось открывать его, чтобы понять, что находится внутри.

Бледные дети отпустили ее и отступили. Каким-то образом они догадались, что так будет правильнее. Мусорный пол под ногами трясся и дрожал как никогда раньше. Ива понятия не имела, что происходит снаружи, но ощущение было такое, будто мусорный вепрь несется куда-то со всех ног, ломится не разбирая дороги. Ива и думать не хотела о том, где они окажутся, когда все закончится. Пусть даже на другом краю Большого Леса. Все, что происходило снаружи, не имело значения, осталось только то, что внутри.

Несмотря на тряску, Ива смогла подняться на ноги. Черный пакет она прижала к груди. Она думала, что он-то и будет биться в ее руках, так же, как бьется сердце зверя. Но ничего подобного, это оказался просто пакет, и ничего более.

Урбунд завис перед ней на расстоянии протянутой руки. Вроде бы ничего в нем не изменилось, но на его невзрачном лице Ива увидела нечто, чего там не было раньше, – еще не радость, но уже надежду. Ива заставила себя улыбнуться, а потом улыбнулась по-настоящему.

– Я нашла тебя! Ты был и ты есть, ты существуешь. Ты здесь.

Спи спокойно

Сложно сказать, чего она ожидала после этих слов. Что грянет гром небесный, что мусорный вепрь растает как дым, а они все окажутся на лесной поляне среди цветущих колокольчиков, что урбунд улыбнется ей на прощание и исчезнет… Ива не знала. Но она думала, что что-то изменится, на деле же не изменилось ничего.

Она все так же находилась в пещере внутри мусорного вепря и пол колыхался под ногами, перед ней все так же парил урбунд, а вокруг толпились бледные дети. Иву накрыла волна паники. Неужели она ошиблась? Неужели она все сделала неправильно и мешок, который она прижимает к груди, не имеет никакого отношения к сердцу зверя?

– Прости, я думала… – Ива прикусила язык, не зная, что сказать. Хотелось провалиться сквозь землю, тем более что здесь это вполне возможно. Урбунд скользнул по ней взглядом.

– Я здесь! – повторил он ее слова, как будто наслаждался одним их звучанием. – Я здесь, я есть… Я существую!

И он взвился к самому потолку пещеры, вертясь и кувыркаясь в воздухе. Нити золотого света рвались, рассыпаясь яркими искрами. Ива прикрыла глаза ладонью, дивясь и любуясь этим странным полетом. Урбунд был как мотылек, вырвавшийся на свободу из липкой паутины. Остальные дети неумело засмеялись и захлопали в ладоши.

Но Ива знала, что нужно сделать что-то еще, и это что-то и было самым важным. Недостаточно просто признать сам факт существования этого ребенка, каким-то образом она должна закрепить это признание.

Урбунд перекувырнулся в полете и снова оказался напротив Ивы.

– Я есть… – произнес он, протягивая к ней руки. Но тут же резко отпрянул. – Я есть, но кто я?

Ива расправила плечи. Ну что ж, раз она взяла на себя эту роль, то играть ее нужно до конца. Признать – это еще и назвать, не зря же Охотник говорил, что урбундом становится тот, кому не досталось даже имени. И если ей выпало стать его матерью, назвать его – не просто ее право, но и ее обязанность.

– Я подарю тебе имя. – Ива тряхнула головой. Грязные волосы прилипли ко лбу. – То имя, по которому тебя будут помнить.

– Имя? – вздрогнул урбунд. – Помнить?

Ива кивнула. Изо всех сил она старалась держаться так, будто знает, что делает. Но наречение имен не такое уж и простое дело. Настоящее имя отражает суть, настоящее имя пристает как колючий репей, настоящее имя – как отражение в зеркале… Вот такое имя она должна для него найти, потому что если она ошибется, то волшебство не сработает.

Ива окинула парящего урбунда взглядом и наконец заговорила:

– Тебя зовут Кииви, это имя означает Камень.

– Камень? – Урбунд растерялся. Видимо, ожидал чего-то совсем иного. – Почему?

– Потому что мне тебя не догнать, – сказала Ива. – Потому что ты приютил этих детей, потерянных и забытых, и стал для них опорой. И потому что я так хочу.

– Кииви… Камень… – Урбунд вздрогнул. – Хорошо. Так тому и быть. Я есть, и мое имя – Кииви!

И он вдруг обмяк, хотя и продолжал парить в воздухе. Плечи его опустились, руки повисли, голова упала на грудь. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла слабой и вялой.

– Я так устал, – сказал он. – Я хочу спать… Ты же споешь мне перед сном?

Плавно, точно опавший лист, он опустился к ногам Ивы. Она присела рядом с ним, баюкая черный пакет, и сама не поняла, как так вышло, что вместо него у нее в руках оказался урбунд… Нет! Не урбунд, а Кииви. Теперь у него было имя. Ива пригладила его растрепавшиеся волосы. По щекам текли слезы.

– Конечно, мой дорогой, я тебе спою… – Ива прочистила горло. – Эту песню мне пела моя Матушка, когда я не могла уснуть или когда мне снились дурные сны…

И она запела одну из колыбельных Матушки Ночи. Пусть тихо и фальшиво, неумело и путаясь в словах, но она знала, что для ребенка у нее на руках нет и не может быть песни лучше. Веки Кииви сомкнулись, дыхание стало спокойным и ровным. С каждым вдохом его хрупкое тельце становилось бледнее и прозрачней, он как будто таял на глазах. В какой-то момент Ива поняла, что видит сквозь него свои руки. Но все равно она продолжала петь и гладить Кииви по макушке. И пела до тех пор, пока он не исчез окончательно – у нее в руках снова оказался черный мешок. Когда она выберется отсюда, она найдет в лесу подходящее место, где достойно похоронит его, место, где она сможет навещать его и он уже никогда больше не будет брошенным и забытым. А пока что – спи спокойно, милое дитя.

Ива подняла голову и огляделась. Бледные дети стояли вокруг нее, серьезные и печальные.

– Он ушел, – сказала Ива, не представляя, что еще можно сказать. – И нам пора уходить. Но другим путем.

Дети переглянулись.

– Ты дала ему имя. – Ива кивнула. – А нам? Нам ты тоже дашь имена?

– Я? Но… – Ива откашлялась. – Конечно, я дам вам имена. Сейчас.

Она прикрыла глаза и мысленно сосчитала до двадцати. Наречение имен – дело непростое, но раз уж взялась, теперь не отвертишься. Впрочем, когда она посмотрела на детей, все встало на свои места. Нужно просто увидеть их теми, кто они есть. И для Ивы, которая столько дней провела в лесу, это оказалось несложно. Точно так же, как она увидела, кто такая Куэ, она увидела и этих детей.

– Слушайте меня, – сказала она громко. – Вот ваши имена…

Дети разом подались вперед.

– Ты – Вяз, – сказала Ива тому, кто стоял к ней ближе всех. – А ты – Бук, тебя зовут Ель, а тебя – Ольха…

Кончиками пальцев она дотрагивалась до груди или до плеча каждого, кому давала имя, и дети деревьев один за одним отступали, склонив головы.

– Вы двое – Рябина и Вереск, а тебя зовут Ива, так же как и меня.

– Как же ты поняла, кто из них кто? – много дней спустя спросила ее Повариха. – Кто из них Вяз, а кто Ольха? Ты же сама говорила, что они выглядели одинаково, не отличить одного от другого.

– Просто Вяз был похож на вяз, а Ель – на ель, – ответила Ива, и Роза покачала головой, будто это действительно что-то значило.

А позже она стала думать, что дети менялись, когда она давала им имена: Ель оказалась темнее и выше прочих, Бук – приземистей и шире в плечах… И вот они стоят вокруг нее, совсем не похожие на тех, кем были раньше, но при этом оставаясь точно такими же. Когда Ива касалась их кожи, она чувствовала кору, и у каждого из детей-деревьев она была особенная. У одних – гладкая, у других – шершавая или же грубая и ребристая. Если бы она закрыла глаза и смогла отключиться от всех прочих чувств, кроме осязания, то точно бы решила, что снова очутилась в Большом Лесу.

Потолок мусорной пещеры затрясся, и сверху рухнул огромный лист ребристого пластика, открыв дыру, сквозь которую виднелось голубое небо. Следом упал стул без двух ножек и обрушился водопад из испортившихся овощей. Тряслись и стены, и пол под ногами – мусорный вепрь разваливался на глазах.

– Быстрее! – крикнула Ива, привлекая к себе детей. Еще немного, и их завалит отбросами. – Быстрее… Нужно выбираться отсюда…

– Выбираться? – воскликнула та, что стала Елью. – Куда? Как?

– На свет, – выдохнула Ива, уворачиваясь от падающей жестянки с острыми краями. – В Большой Лес, только там вам и место…

Она двинулась вперед, но в тот же миг пол перед ней провалился. Ива едва успела отскочить. В открывшемся провале она увидела склон одной из мусорных гор и участок дороги, но слишком далеко, чтобы прыгать.

Мусорный вепрь раскачивался все сильнее. Сквозь дыру в его брюхе Ива разглядела его ногу – в какой-то момент та резко подогнулась, и вепрь стал заваливаться на бок.

– Держитесь крепче! – крикнула Ива. Одной рукой она прижимала к груди черный сверток, в другой – сжимала сухую ладошку Вереск. – И прыгайте сразу за мной!

Она могла лишь надеяться, что за треском и грохотом дети ее услышали и поняли. Сама Ива подалась вперед, держась к краю дыры настолько близко, насколько это возможно. Вепрь поначалу падал медленно, но затем – быстрее и быстрее. Удержаться на нем – все равно что пытаться устоять на лавине, катящейся по горному склону. Одно неверное движение, один шаг в сторону, и сила, которой невозможно противостоять, попросту сметет тебя. Мимо, вращаясь, как кленовая крылатка, пролетела гнилая доска с торчащими ржавыми гвоздями. Ива пригнулась, хотя это едва ли могло защитить от сыпавшегося сверху мусора. Еще немного, и…

– Прыгайте! – крикнула Ива и прыгнула сама, увлекая за собой Вереск. В тот же миг мусорный вепрь окончательно развалился.

Падение вышло не ахти каким удачным. Ива упала, ударившись плечом, и покатилась вниз по склону, пока не наткнулась на деревянный ящик, полный гнилых груш, превратившихся в склизкую кашу. Там она и осталась лежать, тяжело дыша и не решаясь поднять голову, чтобы посмотреть, все ли дети смогли выбраться. Неужели у нее получилось? Ива не понимала, гордиться ли ей или плакать.

– Смотрите! – услышала она удивленный голос другой Ивы. – Здесь столько неба!

Ива приподнялась. Все семеро детей стояли, разведя руки и открыв рты, и таращились в пронзительно-синее ясное небо. Каким же огромным оно, должно быть, казалось им после мусорной пещеры! Иве и самой захотелось вот так вот раскинуть руки и стоять, подставив лицо теплым лучам солнца, и ничего больше не нужно. Но не здесь.

Она встала, пошатываясь, расправила плечи и повернулась на восток. Черный Замок дымил из всех своих труб, отравляя небо ядовитым дымом, оранжевые грузовики ползли к нему, доверху груженные мусором. Ничего не закончилось. Вовсе не урбунд был тем чудовищем, которое она должна победить. Настоящее чудовище ждало ее там, в Черном Замке. И рано или поздно ей придется с ним встретиться…

Плечи ее опустились. Рано или поздно, но не сегодня. Пока что она к этому не готова.

– Нам нужно уходить, – сказала она детям. – Не стоит здесь задерживаться. Мы должны добраться до леса.

– До леса? – робко переспросила Ольха. – Что такое лес? Что мы там будем делать?

Ива задумалась лишь на секунду.

– Расти, – сказала она. – Вы – дети Большого Леса, вы рождены, чтобы расти. Чтобы корни ваши пронзали землю, чтобы на ваших ветвях пели птицы. Расти, чтобы стать большими и сильными. А пока…

Прижимая к груди черный сверток, Ива стала спускаться с холма. Далеко, на другом конце Преисподней, она увидела крошечную темную фигурку, пробирающуюся через завалы, и это не мог быть никто, кроме Охотника. Она помахала ему рукой, но крестный ее не заметил. Но все равно стоило поторопиться. Охотник наверняка места себе не находит от беспокойства, поди уже всю бороду себе повыдергал. А без бороды он, честное слово, будет выглядеть глупо.