Текст книги "Тактики диспута. Когнитивно-поведенческий подход"

Риторические средства убеждения

Риторика – филологическая дисциплина, изучающая искусство построения речи. Когнитивному психотерапевту полезно знать некоторые идеи из этой науки – это позволит сделать речь куда более выразительной. Приведем несколько риторических инструментов и попробуем адаптировать их к психотерапевтической практике.

Наиболее простая мысль: степень убедительности зависит от интонации. Если произнести аргумент неуверенно, жалобно, тихим голосом – он произведет меньшее впечатление. Впрочем, постоянно разговаривать с клиентом в резком, самоуверенном тоне – значит оттолкнуть его либо поставить в зависимость. Терапевту стоит использовать такой тип риторического давления дозированно. На этой же идее основана техника из АСТ делитерация и предложенная А.В. Курпатовым в 1990-х техника «отречение в речи»: лишение смысла определенной мысли с помощью ее многократного повторения. Это может быть декларация мысли нараспев, разными голосами (высоким и тоненьким, низким, утробным басом), с иностранным акцентом, транслитом и т. д. Суть ее в том, чтобы научиться воспринимать тревожащую мысль всего лишь как набор звуков, лишить тяжелых коннотаций, дистанцироваться от нее. Примером может служить предложение произнести дезадаптивную мысль («я должен проверить, закрыта ли дверь») детским тонким голоском.

Другой замечательный риторический прием – цезура. Это созидательная пауза после изложения цепочки мыслей [8]. Клиента не стоит заваливать аргументами, цель терапии не в том, чтобы подавить его точку зрения. Нужно дать ему время спокойно обдумать каждый из приведенных доводов, связь между ними и возможные следствия; позволить ему применить полученную информацию к собственной жизни. Важность пауз в терапевтической практике отмечали, к примеру, психотерапевты гуманистического толка [7]. Не нужно бояться молчания!

Если цепочка мыслей не закончена и цезура использована между ними, можно завершить ее, задав промежуточный вопрос: как вы относитесь к тому, что услышали? Есть ли у вас возражения? Согласны ли с этими аргументами? Работает ли то, о чем я сказал, в вашей жизни? Клиент может уйти в сторону от проблемы, но если он вспомнит яркий эмоциональный случай из своей жизни как пример к аргументам терапевта, они произведут большее впечатление и лучше запомнятся. После таких отступлений имеет смысл в сжатой форме повторить предыдущую цепочку рассуждений и перейти к следующим аргументам.

На степень убедительности влияет и темп речи. Медленно стоит проговаривать отдельные особо важные моменты: тезис или следствия из него. Слишком быстро не имеет смысла говорить в любом случае – клиент вряд ли сумеет переварить все сказанное.

Важно уметь расставлять смысловые акценты. Какая мысль звучит для слушателя убедительнее: «если я это не сделаю, у меня могут возникнуть проблемы» или «дело необходимо сделать»? «В некоторых ситуациях окажешься слабым» или «человек не может быть сильным постоянно»? Речь идет об одном и том же, но вторая фраза звучит гораздо более убедительно! Почему? Во-первых, мысль сформулирована короче. Во-вторых, она дана в форме правила или закона, а не констатации отдельного факта. В терапии бывает полезно переформулировать мысль так, чтобы сделать акцент на общем и положительном. Краткость мысли позволит клиенту вспоминать об этом в аналогичных ситуациях:

К: Я совершил ужасную ошибку. Уже и не знаю, как к себе относиться. Это отвратительно!

П: Может быть, вы всего лишь узнали, что вы не безукоризненны?

На эту же идею опирается техника позитивного переформулирования. Суть ее в том, чтобы изложить ту же мысль с другой, положительной для клиента, стороны, без потери смысла. Стакан наполовину пуст – стакан наполовину полон. Меня выгнали с работы – у меня появились возможности найти себя в другой компании. Мой организм испытывает стресс – мой организм находится в состоянии боеготовности. Результативность этой методики объясняется через эффект фрейминга – когнитивного искажения, при котором на восприятие информации влияет форма ее подачи. Американский психолог Д. Канеман ссылается на эксперимент, в котором испытуемым предлагалось сделать выбор в моральной дилемме: город поразила эпидемия, и нужно решить, применить ли вакцину или оставить все как есть. Формулировки, в которых сообщалось об эффективности вакцины, различались. В одном варианте делался акцент на позитивном исходе (мы спасем 90 % жителей), в другом – на негативном (умрет 10 % жителей). Смысл этих предложений был одинаков, однако испытуемые при первой формулировке чаще выбирали использовать вакцину, чем при второй [6].

На восприятие информации влияет и порядок слов в предложении. Особенно это заметно при использовании союза «но»:

К: У меня интересная работа, но за нее мало платят. Я могу часто брать отпуск, но у меня нет возможности съездить туда, куда я хочу. Меня уважают коллеги, но мне кажется, что там примешана зависть. В моей голове повторяются эти мысли по двадцать раз на дню, портят мне настроение, и я не знаю, что с ними делать. Я не хочу уходить из этого места.

П: Вы хотели бы, чтобы эти мысли причиняли вам меньше страданий?

К: Да. В идеале хотелось бы вообще их убрать.

П: Хорошо. Обратите внимание на структуру предложения в каждой из этих мыслей. Можно поменять части предложения местами, и мысль из негативной превратится в позитивную.

К: «Мне мало платят, но у меня интересная работа». Или «ЗАТО мне интересно работать». «Коллеги, наверное, мне завидуют, но уважают». Да, звучит гораздо более приятно!

Интересную нейролингвистическую особенность открыли российские ученые [18]. Мозг тратит дополнительные усилия, когда человек встречает слово, не соответствующее стилистическому контексту. Если в деловой стиль вставить сленговое словечко (и наоборот) – это вызывает у слушателя кратковременное замешательство. Этим можно пользоваться в психотерапии, если нужно сделать акцент на какой-то мысли:

П: Теория, которую вы озвучиваете, не подкреплена ни теоретически, ни эмпирически. Ни один ученый не взялся бы ее доказать. Кроме того, последствия ее планомерного воплощения в жизнь отвесят вам такого леща, что вы обалдеете».

Оценки

Редко какое слово звучит совершенно нейтрально, чаще всего, сообщая о чем-то, мы придаем событию какой-то окрас, передаем свое к нему отношение. Снова сошлемся на российского логика и философа А. Ивина: «Любое слово, сопряженное с каким-то устоявшимся стандартом, вводит при своем употреблении неявную оценку. Называя вещь, мы относим ее к определенной категории и тем самым обретаем ее как вещь данной, а не иной категории. В зависимости от названия, от того образца, под который она подводится, вещь может оказаться или хорошей, или плохой. Хорошее здание, заметил как-то Спиноза, – это всего лишь плохие развалины. Все, что кажется древним, прекрасно, все, что кажется старым, прекрасным не является. Глупое сочинение становится блестящим и остроумным, если только предположить, что глупость – сознательный прием. Называние – это подведение под определенное понятие, под представляемый им образец вещей определенного рода, и, значит, оценка. Назвать привычную вещь другим именем значит подвести ее под другой образец и, возможно, иначе ее оценить» [5].

Можно предложить клиенту описать то же явление в других терминах так, чтобы смысл не потерялся, а оценка изменилась. Ниже приведены примеры, как создать такой оценочный континуум: «негативная – нейтральная – положительная оценка».

• Худосочная – с ИМТ 18 – стройная.

• Толстая – с ИМТ 35 – в теле/с формами.

• Злобный – намеренно создающий неудобства – отстаивающий свои границы и интересы, проявляющий недовольство.

• Дотошный – перфекционист – стремящийся к совершенству.

К: Я очень вредный человек. Окружающим приходится нелегко, когда я рядом.

П: Мы обязательно поищем конкретные акты вашего поведения, которые доставляют окружающим неудобства. Но начать я бы предложил с другого. Что вы чувствуете, когда описываете себя в таком термине – «вредный»?

К: Ну, определенно ничего хорошего. Но это же правда.

П: Одну и ту же «правду» можно описать разными способами. Один и тот же объект или качество всегда можно представить с помощью разных слов. Иногда приятных, иногда нейтральных. Или, как в вашем случае, явно негативных.

К: Мне попробовать описать свою вредность другими словами? Ну, наверное, я колкий.

П: «Колкий» – звучит более нейтрально.

К: Да, это мне нравится больше. Еще можно сказать, что у меня острый язык. Это даже почти комплимент.

Или еще один пример такого диалога в более юмористическом ключе. Стоит заметить также его как пример диалогов Сократа или направляемого открытия, без специфического вопрошания со стороны терапевта, а с помощью исключительно его повествования:

К: Я инфантильный.

П: Это зрелое признание.

К: Я боюсь брать на себя ответственность.

П: Не каждый осмелится сознаться в своем страхе.

К: Я не довожу до конца ни одного дела.

П: Вы умеете переключаться, потеряв интерес.

К: Даже с вами мы вряд ли дойдем до результата.

П: Вы хорошо прогнозируете.

К: Неужели я безнадежен?

П: Вы заметили, что привычки всегда приводят туда же.

К: Таким уж меня сделали.

П: Вы признаете влияние других людей.

К: А вы мне поможете?

П: Вы умеете просить о помощи.

К: Вы не ответили на вопрос!

П: А еще вы настойчивый.

К: То есть нет?

П: Вы готовы обострять конфликт.

К: А за что я тогда плачу?

П: Вложившись, вы требуете отдачу.

К: И что?

П: Вы за несколько минут беседы показали зрелость, мужество, требовательность, честность и наблюдательность.

К: Но где все это в жизни?

П: Вы заметили противоречие.

К: Да, если бы я проявлял эти качества, моя жизнь стала бы другой!

П: Вы увидели, что ваша жизнь зависит от проявления ваших качеств.

К: Это очевидно.

П: И подтвердили это.

К: Но как мне проявлять нужные качества чаще?

П: Вы согласились, что они уже есть и проявляются.

К: Так вы же сказали, что я их прямо здесь проявляю.

П: И вы признали, что это так.

К: Но вы так и не ответили, как проявлять качества чаще!

П: Вы снова проявили настойчивость, не оставляя этот вопрос.

К: И что?

П: Вы умеете настаивать снова и снова.

К: Но я и сдаюсь нередко!

П: Вам доступны оба варианта.

К: А нельзя сделать так, чтобы мне не приходилось выбирать?

П: Вы готовы даже отказаться от свободы ради своих целей.

К: Я просто не люблю трудностей.

П: Вы разумный человек.

К: Но это приводит к тому, что я бросаю дела на полпути!

П: Вы умеете видеть взаимосвязи.

К: Чтобы выбирать настойчивость, надо не бояться трудностей…

П: Да, и вы это периодически делаете.

К: Получается, я уже решаюсь на трудности?

П: Вы начинаете признавать свою силу.

К: Но я же слабый!

П: И слабость.

К: Но я не могу быть одновременно сильным и слабым!

П: Вы близки к разгадке.

К: Могу поочередно?

П: Вы умеете не только спрашивать, но и находить ответы.

К: А у меня со всеми качествами так?

П: Похоже, вы уловили закономерность.

К: Я бываю всяким, и надо чаще проявлять желаемые качества…

П: Важное открытие.

К: Но я так никогда и не избавлюсь от своих недостатков?

П: Свободу выбора отбросить не удастся.

К: Получается, она всегда при мне?

П: Вы хорошо соображаете.

К: И я сам выбираю, проявлять сейчас инфантилизм или зрелость?

П: Каждую секунду.

К: Но ведь это ответственность!

П: Да, вы всю жизнь ее несли и несете.

К: А как же характер?

П: Вы только что поставили его под сомнение.

К: Это качества, которые я проявляю на автомате?

П: То, что вы доверили автопилоту.

К: Но выбор есть всегда?

П: Вы уже это поняли.

К: Это надо переварить.

П: Вы снова проявили самостоятельность мышления.

Иногда термин настолько пропитан негативными коннотациями, что лучше предложить клиенту вовсе его не использовать:

К: Мне часто говорят, что я «душный». Я и сам думаю про себя так же. Наверное, мне не стоит делать попытки социализироваться

П: «Душный» – звучит неприятно. Не похоже ли это на навешивание ярлыков?

К: Похоже. Но под этим подразумевается реальная проблема.

П: Какая?

К: У меня нет чувства юмора, я слишком серьезно ко всему отношусь. И слишком ухожу в подробности, рассказывая о чем-то.

П: Почему бы вам не думать про себя в этих терминах, избегая слова «душный»? Согласитесь, это гораздо менее неприятно. И, что важнее, вы обращаете внимание на конкретные проблемы, которые можно решать. Есть ли желание приступить?

Поиск коннотаций. Похожую проблему высвечивает идея из семиотики (науки о знаковых системах) о коннотате и денотате. Слова обладают прямым значением (денотат) и комплексом сопутствующих значений (коннотации). Под прямым значением подразумевается отсылка к обозначаемому объекту. В сущности, это то же, что в логике называется определением понятия. Сопутствующие же значения – это оттенки высказывания, не выговариваемый прямо оценочный или эмоциональный заряд, фон. «Ветреный» в прямом значении отсылает к атмосферному явлению, в переносном – к неустойчивости, непостоянству. Значит, коннотации слова «ветреный» – неустойчивость, непостоянство, быстрота.

Коннотации могут быть общеприняты в языке и культуре («осел» – глупый, упрямый) либо иметь индивидуальный характер (к примеру, клиент привык называть ослами несуразных, непривлекательных людей).

Если клиент использует слова с явными, то есть принятыми в культуре, негативными коннотациями, то можно произвести языковой рефрейминг: заменить одно слово другим, описывающим тот же денотат, то есть объект из реальности, но лишенным негативных ассоциаций.

Если коннотации скрыты и проистекают из личного опыта клиента – стоит выяснить, что значит для него это слово (клиент называет себя амбициозным, что в обществе может расцениваться как нечто положительное, так и отрицательное, а для клиента означает однозначно негативный смысл: эгоцентричный, «идущий по головам»). Имеет смысл подчеркнуть для клиента тот факт, что в культуре конвенционально принято вкладывать в это слово иной смысл – это поможет ему точнее интерпретировать чужие высказывания, а возможно, и изменить свое.

Интереснейшую технику на основании поиска коннотаций приводит Р. МакМаллин. Он ссылается на австралийского психолога, специалиста по борьбе с зависимостями Патрисию Гейлхар. Она заметила, что пациенты с аддикцией используют специфическую речь. «Я сорвался», «Встречи в “Анонимных алкоголиках”» стали распадаться», «Пьянка сбила меня с толку», «Я сошел с рельсов», «Бутылка меня затянула», «Я опять попался на это», «Я на крючке».

Какие значения сопутствуют этим терминам? Беспомощности, невозможности управлять своей судьбой, подверженности какой-то неодолимой внешней силе. Однако алкоголик выбирает алкоголь сам, объект зависимости не может лишить его свободы воли! Используя же этот язык, зависимый развязывает себе руки.

Метод П. Гейлхар был назван когнитивной конфронтацией и был основан на парадоксах и иронии. Иронизировать предлагалось не над клиентом, а над его языком, что вводило его в диссонанс и вынуждало быть более честным с самим собой.

К: Я сорвался и выпил пива.

П: Вы не сорвались. Это то, что происходит с людьми, когда они падают с дерева. Это не был несчастный случай. Вы хотели выпить – и вы выпили.

К: Я «выпал из поезда».

П: Не выпал, а выпрыгнул [10].

Другой важный момент: коннотации могут неявно задавать правила языковой игры. На основании коннотаций мы можем избрать определенную стратегию поведения:

К: Мы долго спорили с мужем. Он блокировал каждый мой аргумент! Я отстаивала свою позицию, и в итоге не выиграл никто из нас. Ненавижу этот процесс! Не верю в то, что у меня получится его избежать, мой муж – заядлый спорщик. Но хотелось бы по крайней мере изменить к процессу спора свое отношение.

П: Отлично! Вы уже дали нам три подсказки. Обратите внимание на слова, которыми вы описывали ваш с мужем спор. Что они напоминают?

К: Состязание. Игру. Войну?

П: Похоже на то. Слово «спор» в нашем языке обладает такими коннотациями. И неосознанно отталкиваясь от них, мы принимаем правила игры. Если мы «спорим», то обязательно нужно «выиграть» – такой вывод мы делаем из-за нашего языка!

К: Наверное, я могу изменить свое отношение, поменяв термины, которыми я пользуюсь. И даже свое поведение.

П: Вероятно, да. Нужно ли вам «выигрывать», например, в «напряженной беседе»?

К: Нет, «напряженную беседу» хочется просто закончить [12].

Ту же идею описывает теория реляционных фреймов – современная необихевиористская модель, разработанная С. Хейсом, которая объясняет возникновение и развитие речи и мышления. Фрейм – устойчивая структура, модель, на основе которой происходит восприятие и прогнозирование будущего. Реляция – отношения, связи.

По теории реляционных фреймов слово может быть связано с объектом из реальности на основании научения. Если связь подкреплялась через наказание, то и слово будет обладать для человека негативными коннотациями (к примеру, клиентку бывший муж называл сонной, и после этого следовала нравоучительная лекция о том, что нужно раньше вставать и больше работать. Клиентка автоматически связала «сонливость» с «ленью» и «безответственностью» и чувствовала себя плохо, когда констатировала, что хочет спать). Кроме того, наше мышление способно создавать реляции между объектами. Если объект «тигр» вызывает у человека эмоциональную реакцию страха, телесную реакцию повышения частоты сердечнх сокращений (ЧСС) и поведенческую реакцию бегства, то и слово «тигр» будет для него пугающим. Встреча с «тигром» имеет некоторые последствия. Например, смерть окружающих. В таком случае фрейм «тигр» обладает для человека массой неприятных ассоциаций. Более того, если воспоминания свежи, то слова «бегство» и «смерть» так же будут ассоциированы с «тигром».

Исследуя речь клиента, можно найти немало подобных фреймов. Например, высказывание «я в западне» точно так же автоматически создает ассоциативный ряд. Накладывается смысл «захватчики» на тех, кто участвует в ситуации, возникают смыслы «неизбежность», «предопределенность ситуации». Соответственно, психотерапевтический метод в таком случае – рефрейминг. Эти связи, ассоциации возникли на основе научения. А значит, можно переучиться!

К: На этой работе я чувствую себя как в дикой природе. Я один, ни на кого нельзя рассчитывать, каждый шаг может стать последним. Очень неуютно.

П: Но почему же на дикой природе обязательно должно быть неуютно? Может быть, попробуем изменить отношение к этому образу?

К: Но как?

П: Природа – это свобода. Никаких ограничений, никакого социального давления. Способность выживать одному в диких условиях вызывает ощущение гордости, независимости. А сам процесс, определенно, интересен.

К: Да, стоит об этом подумать. Можно представить себя в роли хищника.

Методы аналитической философии

В XX веке философия разделилась на два лагеря: аналитический (англо-американский) и континентальный (европейский). Аналитическая философия унаследовала традиции позитивизма – сциентистской ветви философии, признающей достоверным только опытное познание; антиметафизическую направленность и пиетет к формальной логике. Европейская философия обладает куда меньшей степенью идеологической цельности и включает в себя обращение к социальным проблемам с одной стороны и интерес к уникальной экзистенциальной данности отдельного человека – с другой. Европейская традиция отошла от строгого рационализма и использует в том числе и иррациональные средства познания (феноменологию, экзистенциализм, герменевтику). Деление это в целом достаточно условно и к настоящему времени теряет свою актуальность, границы размываются, тем более что объект изучения часто совпадает – оба лагеря уделяют большое внимание проблемам языка.

Когнитивно-поведенческая психотерапия выросла в США и впитала в себя дух аналитической традиции. Это в первую очередь уважение к логике, рацио. Это отказ от использования чрезмерно широких спекулятивных терминов вроде «либидо» или «родовая травма». Это опора на опытное знание – как в теории (которая строится на научных знаниях из области физиологии), так и в практике (призывы к клиенту проводить эксперименты, проверять эмпирически свои убеждения). Ценностная ориентация КПТ строится на англо-американских же прагматизме и утилитаризме, и только эллисовский гуманистический настрой можно объяснить через влияние европейской традиции.

«Очищение языка» от метафизических псевдопроблем

Аналитическая философия во многом основывается на идеях австрийского философа Л. Витгенштейна и рассматривает функцию философии в том, чтобы «очищать» язык от неточностей, которые ведут к «метафизическим псевдопроблемам». Что это значит? Взять, к примеру, один из центральных вопросов онтологии – что есть реальность? Традиционные варианты ответа будут содержать тысячи страниц, подводящих к той или иной философской системе, насыщенной другими концептами, такими как бытие и небытие, становление, тезис и антитезис и т. д. Эта философская система необходимо будет содержать в себе противоречия и неточности, и последующие философы напишут еще несколько томов для разрешения этих противоречий, и этот процесс может продолжаться достаточно долго. Аналитическая же философия предлагает посмотреть на проблему с позиций лингвистики. Что мы понимаем под словом «реальность»? Как употребляется это слово в обыденном языке? Не случилось ли так, что мы создали проблему из ничего, всего лишь «неаккуратно» используя многозначный и неопределенный термин?

Слова, которые не отсылают к конкретному объекту («истина», «справедливость», «долг»), не имеют ясно определенной сущности, денотата, то есть реального объекта, к которому отсылает понятие, и потому их использование в языке будет многозначным и создаст проблемы. Л. Витгенштейн закончил свое программное произведение, «Логико-философский трактат», довольно резкой формулировкой – «о чем невозможно говорить, о том следует молчать» [4]. Задача философии с точки зрения лингвистического позитивизма – прояснить подобные языковые проблемы либо, в крайней форме, отказаться от употребления неопределенных слов и создать искусственный «идеальный» язык. Говорить о вещах и молчать о том, что ясного определения не имеет.

Эта идея может быть интересна в терапевтической практике. К примеру, клиент может настойчиво жаловаться на отсутствие смысла в жизни. Разумеется, стоит попытаться прояснить, что он имеет в виду: недостаток ли удовлетворенности от ценностно-ориентированных действий, конкретные житейские проблемы, депрессию. Можно предложить поискать «смысл» совместно с клиентом, следуя за его концептуализацией и его ценностями. Если же этот процесс застопорился, не привел к результату, то можно провести в духе аналитической философии логико-лингвистический анализ самого термина «смысл». Что это за слово, что оно значит? Почему смысл необходим? Есть ли культуры и языки, в которых люди обходятся без этого концепта и неплохо себя чувствуют [17]? Может быть, экономнее было бы отказаться от использования этого слова, и тогда проблема решится?

Идея смысла и цели жизни – взгляд современный и западный. Мы привыкли видеть и создавать простые конечные схемы, и даже свой жизненный путь пытаемся представить в виде такой схемы. Восточные же культуры делают упор скорее на созерцание и проживание жизни как тайны и неструктурированного потока. Культура даосизма, к примеру, ставит в центр не-деяние. Буддизм призывает к отрешенности. Значительная часть земного шара обходится без такого концепта, как смысл. Так стоит ли переживать об его отсутствии?

Аналитический разбор может дать прекрасный эффект и при исследовании слова «должен» в рамках проработки промежуточных убеждений. Что такое «долг»? Должен ли он кому-то или только себе? Можно ли увидеть либо почувствовать этот «долг» или это только идея? Если это всего лишь идея, то почему на нее стоит обращать внимание? Не случилось ли так, что мы смешиваем понятия «долг» как отношения кредитора и заемщика и понятие «долг» как добровольно взятые на себя моральные обязательства? Если так, то нас обманул язык. Может быть, стоит отказаться от этого слова и взять на вооружение более точное и более для себя полезное?

Точно такие же проблемы возникают со словами «свобода», «ограничения», «самореализация», «счастье».

К: Общество навязывает мне свои ценности, родители навязали свои установки, психологические проблемы не дают мне заниматься тем, что мне нравится… Чувствую себя заключенным в клетке. Хочу стать свободным!

П: Вы сказали о том, что хотите свободы, по своей воле?

К: Да. Думаю, да.

П: Но на эту мысль вас натолкнул предыдущий наш разговор, так?

К: Да. И то, что я вспомнил тот случай на прошлой неделе.

П: То есть разговор и воспоминание предопределили ваше желание стать свободным?

К: Получается, так. Если все предопределено и даже желание вырваться из этой предопределенности чем-то задано – я всегда буду несвободен?

П: У той свободы, которую вы имеете в виду, нет ясного определения. Это метафизическая проблема, которая заведет вас в глубокие онтологические дебри. Я не собираюсь отнимать у вас право развиваться в философии. Но помните, что можно стать счастливее, просто отказавшись воспринимать эту проблему всерьез. Не лучше ли сосредоточиться на решении конкретных жизненных трудностей?

* * *

К: Я не самореализован! Это все не мое. Все вокруг знают свою миссию, а я нет.

П: А что значит «реализовать себя»?

К: Быть на своем месте…

П: Откуда вы знаете, что вы не на нем?

К: Я этого не чувствую!

П: А почему вы этого не чувствуете?

К: Потому что я не самореализован!

П: Так что значит «быть самореализованным»?

К: Да, теперь я вижу, что мое определение строится на эмоциональном обосновании. Наверное, самореализация – это когда реализуешь свой потенциал.

П: Но и это определение ничего не дает нам. Почему вы думаете, что ваш потенциал еще не реализован? Вероятно, только на основании внутреннего ощущения. Есть ли в действительности как материальный объект некий человеческий «потенциал»? Кажется, измерить его мы не можем. В реальности есть только вы и ваше поведение. Давайте подумаем, как можно его изменить, чтобы вы чувствовали себя лучше.

* * *

К: Жизнь не удалась. Я не чувствую счастья. Да, у меня есть хорошая работа, отношения приносят мне удовольствие, друзья поддерживают. Но где счастье?

П: Мы обязательно поговорим о конкретных проблемах, которые вас беспокоят, и попробуем решить их вместе. Но пока я хотел бы разобраться с термином «счастье». Что вы под ним понимаете? Вы использовали это слово, будто это нечто самоочевидное, понятное любому человеку, но это совсем не так.

К: Наверное, счастье – жить в согласии с собой.

П: Что это значит?

К: Не нарушать своих собственных принципов. Делать то, что считаешь важным. Общаться с теми, кто дорог.

П: Но, кажется, вы делаете все это? Выходит, вы счастливы.

К: Да. Но я этого не чувствую!

П: В вашем определении счастья нет ничего про чувство эйфории. Почему вы должны ее чувствовать?

К: Действительно, как будто и не должен.

В последнем примере показано, как клиент может смешивать два разных подхода к определению слова «счастье»: этический и психологический. Первый говорит о том, чем является счастье как некий объект – по определению клиента жизнь будет считаться счастливой, то есть хорошей, если не нарушаешь собственных принципов, делаешь то, что считаешь важным, и т. д. В этом определении содержится и предписание: стоит жить именно так, потому что это ценно само по себе.

Второй подход сводит счастье к эмоциональному состоянию, ощущению и ничего не говорит о способе его получения. В сущности, это два разных термина: счастье как благоденствие и сознательная удовлетворенность тем, что имеешь, и счастье как эйфория. Клиент может не считать себя удовлетворенным только потому, что не чувствует эйфории, которую, неосознанно смешивая два этих термина, он должен чувствовать. Еще одна ловушка нашего языка [15].

Прояснение языковых проблем поможет и при оспаривании ярлыков, которые клиент навешивает на разные стороны действительности.

Один из наиболее часто употребляемых ярлыков в языке клиентов – «норма».

К: Мои мысли ненормальны. Да я сам ненормален!

П: Простите, а что значит это слово – «норма»?

К: Норма? Ну, это то, что адекватно, принято в обществе.

П: А кто определяет, что в обществе принято, а что нет?

К: Ну, есть же какие-то социальные правила, рамки.

П: Можно ли где-то прочитать эти «социальные правила»?

К: Нет, они нигде не записаны.

П: А на мысли эти «социальные рамки» распространяются тоже? Напоминает одну известную антиутопию.

К: Нет, это глупо. Но ведь мои мысли не похожи на то, что есть в головах у других!

П: Не уверен, что вы знаете, что в головах у других людей. Но предположим, что это так. Получается, норма – то, что есть у других, а ненормально, значит, – от них отличаться?

К: Да, наверное.

П: Но в таком случае и гений ненормален. Разве он похож на других? Любой человек с выдающимися способностями ненормален. И что же в этом плохого?

К: Кажется, ничего. Но мне все равно не нравятся мои мысли и некоторые мои черты. Они мешают мне жить.

П: Это совсем другая проблема. И мы ее обсудим. Но обратите внимание на то, какую ловушку вам здесь уготовил язык. Когда вы использовали неопределенную шкалу «нормально – ненормально», вы подразумевали ее объективность. И из-за веры в нее вы чувствовали стыд, как не раз мне говорили. Но на деле оказалось, что ясного значения у этого слова нет. Так за что вы стыдились?

Слово «норма» чрезвычайно интересно в филологическом смысле. Оно прошло долгий путь и обросло большим количеством значений. Дословный перевод с латыни – «науго́льник», линейка для вычерчивания прямых углов. При чем здесь нравственность?

В XVIII веке в математике был открыт закон нормального распределения – формула выведения средних величин при их разбросе. Это позволяло структурировать какие-либо эмпирические данные и видеть диапазон средних значений. В XIX веке О. Конт внедрил этот метод в социологию, что и сделало ее наукой, – он позволял высчитывать среднюю выраженность какой-либо характеристики: количества самоубийств, употребления алкоголя, посещаемости церквей. Стало возможно говорить о том, что, например, во Франции «нормально» выпивать раз в неделю и трижды в месяц посещать церковь. «Нормально» – в значении «так бывает в среднем».

С течением времени превратно истолкованное слово приросло значением «образец, к которому нужно стремиться». Норматив – установленный заранее показатель норм, который необходимо выполнить. Значит, норма – нечто правильное, достойное подражания, не имеющее пагубных отклонений, функциональное. Но при этом и старое значение слова играет роль – норма есть нечто усредненное. Получается, что человек, используя этот термин, имеет в виду несоответствие моральному или функциональному идеалу, а двусмысленность понятия заставляет его сравнивать себя со средним значением.