Текст книги "Тактики диспута. Когнитивно-поведенческий подход"

Контекст

Контекст (от лат. contextus – «соединение», «связь») – в широком смысле среда, в которой существует объект. Под вербальным контекстом подразумевается некий отрывок речи или письма, который позволяет уточнить значение отдельных слов или предложений. Под ситуативным контекстом – любые факты действительности, которые могут помочь в интерпретации сказанного.

Слова могут менять свое значение в зависимости от контекста, в котором они были сказаны. Сказать «я неудачник» или «вот же я лоханулся», играя в настольную игру, означает, скорее всего, шутливую констатацию проигрыша. Сказать то же самое в рабочей ситуации – значит переживать из-за своей ошибки. Те же слова в условиях какой-либо опасности будут сообщать, вероятно, о смирении с неизбежным.

Иногда клиент может иметь в виду разные контексты, не проговаривая и даже не осознавая их. Он может менять значение слова, отсылая его к разным контекстам: разумеется, если это клиент, склонный к депрессии, то делает он это с целью обвинить и обесценить себя:

К: Я хуже других. У меня ни к чему нет способностей! Я не умею так хорошо говорить, выступать на публике, не умею готовить. Я ни на что не годна.

П: Действительно, с публичными выступлениями у вас проблемы. С готовкой, судя по вашим рассказам, тоже. Но неужели это все необходимые человеку «способности»? Вы прекрасный математик, у вас развито техническое мышление. Вы отличный инженер, об этом говорит хотя бы то, где вы работаете.

К: Да, наверное.

П: Как же теперь быть – вы все равно считаете, что хуже других?

К: Вряд ли мои способности делают меня лучше других людей. Я не самый добрый человек…

В этом примере клиент обосновывал свою убежденность в идее, что он «хуже других», сначала в контексте наличия/отсутствия у себя способностей, а затем в контексте нравственных качеств (на языке логики, произошла подмена тезиса).

Имеет смысл уточнять контекст, из которого нам что-то сообщает клиент. К примеру, фраза «я одинок» не обязательно обладает для клиента негативным значением – для одного возможность остаться в одиночестве равна возможности заняться своими делами, для другого же – переживанию из-за отсутствия общения. На оценку одиночества одного и того же клиента может влиять фактор добровольности выбора одиночества: если я сам решил побыть один, то «я одинок» и это «комфортно», а если я остался один, потому что «мне не с кем пообщаться» или «меня не приняли», то я изгой, и одиночество в этом случае оценивается как нечто ужасное.

Дискурс

Последняя в этой главе идея на стыке философии и лингвистики будет достаточно сложной. Это дискурс и процедуры его ограничения.

Дискурс (от позднелат. discursus – «рассуждение», «довод»; изначально – «беготня», «суета», «маневр», «круговорот») – многозначное понятие, в широком смысле означающее речь с ее субъективными особенностями. В нашем контексте мы будем пользоваться более узким значением: дискурс – это речь с определенным набором субъективно понимаемых терминов и со своими правилами игры. Одно и то же слово в разных дискурсах может приобретать разный смысл – просто потому что оно будет пониматься участниками разных дискурсов в соответствии с их понятийным аппаратом. К примеру, «навести мышь» будет означать подвинуть курсор в дискурсе айтишников, нечто связанное с экспериментами в лаборатории с живыми мышами в дискурсе ученых-биологов и, вероятно, отдать приказ выдвигаться на позицию сверхтяжелому танку в дискурсе немецких военных 1945 года.

Но дискурс не равно «жаргон». Дискурс предполагает правила речевого взаимодействия между участниками коммуникации. Приказ «копать от забора и до обеда» у военных требует ответа «так точно». Предложение задать вопрос на защите диссертации или научной конференции потребует от того, кто на него откликнется, соблюдения целого ряда ритуалов: представиться, назвать свой научный статус, назвать выступающего по имени-отчеству, сформулировать вопрос четко, с использованием поддерживаемых в научном дискурсе терминов и с избеганием использования терминов ненаучных, а после ответа поблагодарить. Просьба поделиться обратной связью на консультации предполагает, что психолог не будет перебивать клиента, поддержит его в выражении чувств и выразит благодарность за честность.

Иногда собеседники не понимают друг друга из-за того, что находятся в разных дискурсивных пространствах:

Научно ориентированный психолог: «Вы считаете, что Вселенная устроена гармонично. Отлично! Значит, вы как часть Вселенной тоже устроены разумно, на вас тоже действует логика!»

Эзотерически ориентированный клиент: «Вселенная полна тонких струн. Я тоже полна тонких колебаний. Нужно войти в резонанс со Вселенной. Эту гармонию нужно прочувствовать».

Гештальтпсихолог: «Вам нужно принять позывы своего бессознательного здесь и сейчас!»

Фрейдист-психоаналитик: «Да, было бы здорово выпить и заняться с вами сексом».

Рецепт в таких случаях – прояснять термины. В более широком смысле – понимать контекст, дискурс, из которого говорит клиент. Стоит обратить внимание на то, верующий ли он, и если да, то во что. В какой среде вырос, в какой пребывает сейчас. Чем наполнен его культурный багаж.

О том, что человек находится в каком-либо определенном дискурсе, подсказывают, конечно, слова, интонации, в которых они сказаны, и контекст, в которых эти слова используются. К примеру, дискурс некоторых людей, разделяющих феминистские взгляды, может включать слова вроде «угнетение», «сексизм», «мачизм», «лукизм», «объективация», «патриархат», «мэнсплэйнинг», «мизогиния», «слатшэминг». И чем больше их проскользнуло в речи, тем больше вероятности, что клиент (-ка) находится в нем. Каждое из этих слов может быть сказано с нажимом и с целью вызвать негативные эмоции – таковы правила игры (авторы с уважением относятся к самым разным идеям и социальным движениям, в частности к феминизму, здесь изучается и приводится в качестве примера вербальный набор, отражающий сам социально-языковой механизм).

Опытный психотерапевт подстроится под чужой дискурс там, где это необходимо, что, впрочем, требует колоссального опыта и знаний из самых разных областей. В том числе и поэтому многие учебные пособия настаивают на том, что психотерапевт должен быть широко образованным человеком. Чем больше мы знаем из самых разных областей, тем легче нам понять чужие дискурсы и сориентироваться в них.

Ограничения дискурса

Французский философ М. Фуко изучал общество через анализ властных процедур, осуществляющих контроль за дискурсами.

«В любом обществе производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур, функция которых – нейтрализовать его властные полномочия и связанные с ним опасности, обуздать непредсказуемость его события, избежать его такой полновесной, такой угрожающей материальности» [14].

Другими словами, дискурсы подвергаются ограничениям. Говорить можно далеко не все и не всегда. Добавим от себя – не только говорить, но и думать человек позволяет себе не на все темы. И разумеется, это может сказаться на психотерапии.

Какие именно «процедуры» выделяет Фуко? Нам интересны две: запрет и разделение.

Запрет, или исключение, табуирование, предполагает, что на какую-то тему не принято говорить. Реализовывается это за счет как вербальных средств (прямых указаний: «замолчи», «не надо об этом говорить здесь»; эмоциональных вопросов: «как ты можешь говорить такое?», «тебе не стыдно?»), так и невербальных (выразительного молчания, демонстрации осуждения на лице, отворачивания от собеседника и т. д.). Если «запретную» тему все же необходимо затронуть, делается это намеками и иносказаниями, ни в коем случае не прямо.

О чем нам «нельзя» говорить? Разумеется, большинство дискурсов не приветствует разговоры о сексе (исключения – сексология и профильные тематические ресурсы). Не принято говорить о физиологии, разного рода выделениях из организма (исключения – медицина и маскулинные мужские коллективы). Мало где приветствуются разговоры о смерти, о чем по-своему писал И. Ялом. Наконец, не всегда допускаются разговоры о религии.

Психотерапевтический дискурс, независимо от подхода, предполагает снятие таких запретов. Но всегда ли к тому же готов клиент?

К: У меня проблемы с девушками. На начальных этапах все получается, а потом меня как будто отрубает. Не понимаю, в чем дело. Раньше все было нормально, а сейчас чувствую себя неполноценным. Вы поможете с этим справиться?

П: Простите, но я ничего не понял. Какие именно проблемы возникают у вас с девушками?

К: Хмм… Я не могу с ними быть мужчиной. Поэтому и не пробую с ними знакомиться больше. Какой в этом смысл, если каждый раз такое поражение…

П: А что для вас это значит – быть мужчиной?

К: Думаю, то же, что и для всех.

П: Может быть, скажете прямо?

К: Но я не могу об этом говорить…

Из туманных намеков может следовать, что клиент несколько раз перенервничал и не смог совершить вагинальный половой акт. Возможно, заработал впоследствии СТОСН – синдром тревожного ожидания сексуальной неудачи. Но как говорить с ним об этой проблеме, если он стесняется даже ее описать? Психотерапевт может перебирать варианты, что имел в виду клиент («У вас пропала эрекция? Вы не почувствовали возбуждение? Или возбуждение было, но страха было еще больше?»). Однако всегда есть риск не попасть в точку на сто процентов, упустить нечто важное, о чем клиент не расскажет без прямого вопроса. Надежнее другой метод: перед тем как приступать к самой проблеме, можно оспорить когниции клиента на тему того, что о сексе говорить «неприлично». По крайней мере убедить его в том, что в кабинете психолога это табу не работает.

Еще большей проблемой в психотерапии может быть табуирование темы смерти. И. Ялом подробно описывает психологическое явление подавления мыслей о смерти, которое приводит к неврозам. В нашей терминологии такой процесс может быть описан через промежуточные убеждения вроде «я не должен говорить о смерти, потому что не справлюсь с чувствами, которые вызовет у меня эта тема».

Настоящей проблемой может быть табуирование темы самоубийства. Выражаться это может в том же самом блуждании «вокруг да около»:

К: Я не хотел бы продолжать все это. Я устал, у меня нет желаний. Каждый день на работе – пытка, каждый отказ девушки – разочарование. Сколько можно это терпеть? Не уверен, что я хочу этого.

П: Может быть, стоит сменить работу?

В приведенном выше примере психолог не понял, что клиент находится на волоске от суицида. Клиент делал намеки, но без вопроса в лоб намеки так и рискуют остаться непонятыми.

С депрессивными клиентами могут помочь опросники, например Бека. Возможно, выбрать вариант ответа им будет легче, чем сказать о своем желании или суицидальных планах словами. Поможет и прямой вопрос: «Есть ли у вас мысли о самоубийстве?» С человеком в депрессии или иным тяжелым расстройством он никогда не будет лишним.

Следующая процедура ограничения дискурса – разделение и отбрасывание. Суть ее в том, что чья-то речь, например психически больного, не слушается. «Безумец», по Фуко, не воспринимается всерьез. Дискурсы разделяются на «норму» и «безумие», последнее отбрасывается, как лишенное смысла.

Действительно, до XVIII–XIX веков не предпринималось попыток понять мир психически больного. Даже позже, во времена Фрейда, такие попытки были связаны с созданием специального интерпретационного языка – психоанализа, но никто не пытался понять «безумца» таким, какой он есть. Оставляем открытым вопрос, насколько с пониманием и прочувствованием шизофрении справились Бисвангер, Лэйнг и другие представители экзистенциальной психологии и философии жизни.

Разделение и отбрасывание срабатывают и в более мягкой форме. Редко ли мы слышим такие, например, формулировки, как «это бред какой-то», «что за чушь ты несешь»? Имеется в виду, что это не нужно слушать, это нечто априори бессмысленное, что дальше я слушать отказываюсь. Позиция «ты ребенок, а значит, ты неправ» – тоже проявление процедуры разделения и отбрасывания.

К: Он жестокий, а значит, опасный. Полезно было бы с ним пообщаться, но я не рискну.

П: Есть люди жестокие и не опасные.

К: Нет, это бред!

Последнее слово, сказанное экспрессивно и с агрессией, как бы ставит точку в разговоре. Если что-то «бред», то и говорить об этом не стоит. «Бред» – психотический симптом, он не несет в себе смысла (в популярном понимании). Но прямая атака на определение может не дать результата:

П: Бред – это бессвязная речь больного, не поддающаяся коррекции извне. Вы уверены, что мое высказывание – бред?

К: Ну, не бред, но мне это кажется ерундой.

П: Почему же?

К: Потому что это полная чушь!

Такие круги клиент может описывать довольно долго, при этом степень его агрессии может возрастать. Вероятно, в таких случаях помог бы краткий пересказ теории процедур ограничений дискурсов: «У меня создается впечатление, что вы делите информацию на ту, что можно слушать и воспринимать, и ту, которая смысла лишена изначально, а значит, и аргументация в ней не работает. Что, если попробовать посмотреть на вещи холодно и рационально? Какие у вас аргументы против моей позиции?»

Еще один пример:

К: Мой муж мне изменяет. У меня с ним все хорошо, вот только его секс на стороне…

П: Справедливости ради изменяете и вы ему?

К: Да, это так… И ему тоже от этого грустно. Но что поделать, если мне не хватает одного партнера, если я так устроена?

П: Что, если перевести отношения в открытый формат? Перестать ревновать друг друга и спать с кем захочется. Кажется, это один из вариантов решения проблемы?

К: Нет, это полная чушь! Даже слушать ничего не хочу.

Дискутировать с тем, кто дискутировать отказывается, – трудная задача. Возможно, здесь помогло бы изменение формулировок, уже знакомый нам языковой рефрейминг: вместо «открытого брака», обладающего, возможно, негативными коннотациями для клиента, использовать, например, «повышение сексуальной свободы» или «взаимно принять полигамность партнера».

Литература

1. Баррет Л. Как рождаются эмоции. Революция в понимании мозга и управлении эмоциями. – М.: МИФ, 2018. – 432 с.

2. Бинсвангер Л. Бытие-в-мире. – М.: КСП+; СПб.: Ювента, 1999. – 300 с.

3. Бурас М., Кронгауз М.Жизнь и судьба гипотезы лингвистической относительности // Наука и жизнь. – 2011. – № 8.

4. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат / Л. Витгенштейн. Сер. «Памятники философской мысли». – М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2017. – 288 с.

5. Ивин А.А. Основы теории аргументации. – М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 1997. – 176 с.

6. Канеман Д. Думай медленно… решай быстро. – М.: АСТ, 2014. – 252 с.

7. Кочюнас Р. Основы психологического консультирования. – М.: «Академический проект», 1999.

8. Леммерман Х. Уроки риторики и дебатов. – М.: ООО «Издательство “Уникум Пресс”», 2002. – 113 с.

9. Лэйнг Р.Д. Расколотое «Я»: Пер. с англ. – СПб.: Белый Кролик. 1995. – 352 с.

10. МакМаллин Р. Практикум по когнитивной терапии: Пер. с англ. – СПб.: Речь, 2001. – 560 с.

11. Маслов Е.С. Что такое нарратив? / Е.С. Маслов. – Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2020. – 116 с.

12. Стотт Р., Мэнселл У., Салковскис П., Лавендер А., Картрайт-Хаттон С. Метафоры в когнитивно-поведенческой терапии. Создание когнитивных связей. Оксфордское руководство: Пер. с англ. – М.; СПб.: ООО «Диалектика», 2021. – 288 с.

13. Трубецкой Н.С. Классификация оппозиций. Основы фонологии / Пер. с нем. А.А. Холодовича. – М.: Аспект Пресс, 2000. – С. 72.

14. Фуко М. Порядок дискурса. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / М. Фуко. – М.: Касталь, 1996. – 448 с.

15. Хэйброн Д. Счастье // Стэнфордская философская энциклопедия: переводы избранных статей / Под ред. Д.Б. Волкова, В.В. Васильева, М.О. Кедровой. URL = <http://philosophy.ru/happiness/>.

16. Ялом И. Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти / И.Д. Ялом. – М.: Эксмо, 2008. – 352 с.

17. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия / И.Д. Ялом. – М.: Независимая фирма «Класс», 1999. – 576 с.

18. Yurchenko A., Arutiunian V., Maas Shitova N., Bergelson M. & Dragoy O. (2023). Register switching involving lexical-semantic processing in Russian: An ERP study. Journal of Neurolinguistics, 65, 101111. https://doi.org/10.1016/j.jneuroling.2022.101111.

19. Berlin B. & Kay P.(1969). Basic Color Terms: Their Universality and Evolution. Berkeley: University of California Press.

Сократовский диалог

Сократовский стиль и психотерапия

Сократ – древнегреческий философ, учитель Платона. Чем были так необычны диалоги с ним, что на тысячи лет получили его имя?

Во-первых, софисты в те времена (IV век до н. э.) спорили иначе – было принято обмениваться заранее подготовленными речами [3] с четкой структурой, аргументацией и готовыми заключениями. Сократ же выстраивал диспут в форме беседы, не навязывая готовые выводы напрямую, а подталкивая к ним собеседника с помощью вопросов.

Во-вторых, Сократ, в отличие от софистов, ставил целью не победу в споре, а поиск истины.

Что такое сократовский диалог в когнитивной психотерапии? Попробуем перевести на понятный нам язык КПТ. Сократовский, или сократический (как встречается в некоторых переводах), диалог – это использование вопросов, которые заставляют сомневаться в истинности иррациональной мысли и искать более рациональную идею; он поощряет клиента рассматривать, оценивать и синтезировать различные источники информации, большинство из которых уже были известны клиенту ранее [2].

Основной принцип, лежащий в основе когнитивно-поведенческой терапии, заключается в следующем: то, как люди мыслят и какой смысл придают своей жизни и различным ситуациям, влияет на их поступки и на то, что они чувствуют [5, 12]. Таким образом, изменения в жизни человека происходят через изменение мышления. Этот процесс называется когнитивной реструктуризацией и, как правило, является более сложным, чем просто переосмысление или альтернативное объяснение. Сократовские методы приводят к глубоким и долговременным когнитивным изменениям и, как было установлено, предсказывают изменение симптомов [3]. Эти изменения закрепляются в практике нового отношения и сохраняются даже после окончания терапии.

Как стиль проведения сеансов и как конкретная техника сократовский диалог встречается во многих психотерапевтических школах. Идея о том, что корректирующее обучение имеет большое значение для психологического исцеления и роста, отсылает нас к истокам психотерапии [5, 13]. Этот феномен обычно называют корригирующим эмоциональным опытом [5, 13]. Существуют разные способы изменения базовых убеждений: межличностное обучение в групповой терапии [13]; работа с терапевтом, предоставляющим корректирующий опыт, отличный от предшествующего [5, 6, 10]; использование сократовского диалога, помогающего клиенту увидеть ситуацию с разных точек зрения [8–9], и др. И конечно, особую роль Сократ и его стратегии занимают в когнитивно-поведенческом направлении, которое сфокусировано на изучении и оценке когниций. Однако его применение может выходить за рамки простого оспаривания убеждений. Сократовский стиль может применяться на этапе диагностики при прояснении убеждений, правил, ценностей клиента, обсуждении последствий и причин поведения, поиске решения проблем и формировании мотивации. Поэтому освоению навыка ведения сократовского диалога уделяется время в ходе обучения когнитивно-поведенческого психотерапевта. Также компетентный КПТ-терапевт ставит перед собой задачу обучить клиента самостоятельно оценивать свои убеждения, эмоции, поведение и изменять их более адаптивным способом. В когнитивно-поведенческой терапии подчеркивается, как важно научить клиента делать выводы самостоятельно, чтобы он мог продолжать этот процесс в дальнейшем без посторонней помощи. В конечном счете мы хотим, чтобы клиент научился быть терапевтом самому себе [5]. Более того, задавая сократовские вопросы, мы принимаем тот факт, что есть только один эксперт по жизненному опыту клиента – это сам клиент, и внимательно выслушивая его ответы, мы можем не только чему-то научить его, но и многому у него научиться.

Методу Сократа посвящены целые монографии и руководства, что показывает многогранность этой темы, которую невозможно уместить в пределы данной главы. Очень важно помнить, что произведений самого Сократа, так же как и Конфуция, у современников нет. Но его ученики, Платон и Ксенофонт, в форме диалогов и небольших рассказов передали нам философские взгляды своего учителя и отдельные штрихи его методов и стратегий. Даже в их текстах мы можем заметить, что местами у Платона Сократ говорит одно, а у Ксенофонта по этому же самому вопросу совсем другое, будто сам себе противоречит. Даже ученики, по памяти конспектировавшие идеи и мысли Сократа, допускали в их пересказе свои интерпретации. Поэтому что говорить о множестве книг и статей наших современников на тему приемов и методик Сократа. Они не более чем интерпретации и спекуляции их авторов, а не «секреты мастерства от Сократа». «Методички от Сократа» не существует, так же как и роликов Сократа в YouTube. Как отмечают в своей статье Тимоти Кэри и Ричард Дж. Маллан, «до начала нашего поиска в литературе мы полагали, что, поскольку существовал только один Сократ, мог существовать только один сократовский метод. Оглядываясь назад, мы признаем, что неявно предполагали, что каждый из различных терминов относится к общей процедуре. <…> Однако чем больший объем литературы мы рассматривали, тем больше мы начинали сомневаться в нашем первоначальном предположении. Временами казалось, что речь идет о разных процедурах» [7].

Безусловно, Сократ не был терапевтом и сократовский метод в чистом виде вряд ли можно считать терапевтическим [11].Совместные эмпирические исследования – не что иное, как использование стратегий сотрудничества с клиентом через научный интерес к его мыслительным процессам [11]. Сократовский диалог Бека, или диалог Бека, можно отнести к тому же самому процессу [11]. Поэтому мы сосредоточимся на пересказе основных описанных принципов сократовского диалога, разберем структурные элементы и рассмотрим частные примеры применения этого метода для проведения диспута.

Основная форма сократовского диалога – это беседа, в которой психотерапевт задает вопросы клиенту. Почему именно вопросы? Сократ считал, что важнее научить человека сомневаться (в случае КПТ – в истинности дисфункциональных мыслей и убеждений), чем поспешно излагать готовое знание. Себя он сравнивал с повивальной бабкой, помогающей человеку породить из себя новое знание. Сократ в диалоге Платона «Теэтет», утверждал он, промышляет тем же, чем занималась его мать Фенарета, бывшая повитухой, с той только разницей, что он помогает разрешаться от бремени не женщинам, а мужчинам, и рождают они не дитя, а знание. Майевтика (повивальное искусство) была создана Сократом как метод извлекать скрытое в каждом человеке знание с помощью наводящих вопросов. Вопросы подбираются таким образом, что [8–9]:

• клиент может ответить на них, используя имеющиеся у него знания. Вопросы в сократовском диалоге направлены на поиск ответа, на который способен клиент. Если клиент с алекситимией затрудняется вербализовать, точно словесно обозначить свои эмоции, то вопрос «что вы сейчас чувствуете?» будет неудачным. Такие неудачные вопросы снижают эффективность взаимодействия. Более удачным был бы вопрос, направленный на изучение ощущений в теле, – их легче отследить. Например: «Замечаете ли вы какое-либо напряжение или другие ощущения в своем теле, когда мы обсуждаем эту тему?»;

• вопросы привлекают внимание клиента к тем аспектам, которые ранее были вне фокуса внимания, но имеют непосредственную связь с обсуждаемой темой. Они направлены на расширение угла обзора клиента. К примеру, если клиент убежден, что он несостоятелен в жизни, ему легче привести примеры своих неудач. При сократовском диалоге вопросы могут обратить внимание клиента на факты удач, которые противоречат однозначному мнению клиента о себе. Такие вопросы выявляют информацию, которая, как только будет осознана пациентом, окажется для него значимой и (в данном случае) поможет избавиться от когнитивного искажения предвзятость подтверждения – избирательного поиска аргументов в пользу своей точки зрения;

• вопросы построены таким образом, что направляют от частного к общему и от общего к частному, подобно маятнику. Что это значит в практике? Предположим, у клиента есть глубинное убеждение «я неудачник». Попросим его дать определение (общее) – что такое неудачник? А почему (конкретное) неудачник он? Делает ли эта черта характера, событие или череда событий любого человека неудачником по определению (снова общее)? Такой метод позволяет психотерапевту лучше узнать схему мышления клиента, а клиенту – получить новые знания о себе и в лучшем случае поставить под сомнение свои убеждения;

• клиент может использовать новую информацию, полученную из ответов на вопросы, чтобы либо подвергнуть свое прошлое заключение переоценке, либо сконструировать новую идею. Например, клиент может привести пример, доказывающий, что он неудачник. В ходе диалога может выясниться, что этот пример не доказывает «неудачность клиента». Тогда этот опыт может быть распространен на другие ситуации, когда клиенту казалось, что он неудачник, и в еще более общем виде – привести к отказу от применения оценок в отношении себя и других людей.

Вопросы, используемые в ходе психотерапевтического консультирования, можно разделить на следующие виды [3].

1. Вопросы, направленные на сбор информации.

2. Преобразующие вопросы.

3. Интерпретационные вопросы.

4. Вопросы применения (прикладные вопросы).

5. Аналитические вопросы.

6. Расширяющие вопросы.

7. Оценочные вопросы.

Вопросы первого типа направлены либо на припоминание, либо на поиск информации:

• «Что стало поводом для обращения к психологу?»

• «Когда проблема проявилась в последний раз?»

• «Могли бы вы привести пример такой ситуации?»

• «Что вы думали и чувствовали в тот момент?»

Такие вопросы помогают собрать первичную информацию, необходимую для дальнейшей работы, их больше на первых этапах консультирования. В дальнейшем они приобретают терапевтическую функцию – обращают внимание клиента на факты, которые ставят под сомнение убеждения клиента. Например, уточняющие вопросы могут помочь отделить факты от интерпретаций и оценок клиента:

К: Я не могу положиться на мужа.

П: Могли бы вы подробнее описать пример ситуации, после которой вы пришли к такому выводу? Если представить, что эта ситуация снимается на камеру, то что бы она засняла?

К: Я описала мужу свою проблему. Попросила его подключиться к ее решению и помочь мне. А он отказал.

В данном примере уточняющие вопросы помогли увидеть, что является фактом (просьба и отказ), а что – оценкой клиента («я не могу положиться на мужа»).

Преобразующие вопросы направляют клиента в сторону изменения высказанной фразы, придавая ей иную форму или представляя ее со стороны:

• «Что эта мысль для вас означала?»

• «Что больше всего разозлило вас в этом?»

• «Какое мнение у вас сложилось бы о себе, если бы это оказалось правдой?»

Такие вопросы лежат в основе техники «падающая стрела» (техника прояснения атрибуции А. Бека, описанная Д. Бернсом под таким названием после его обучения у Бека. Есть и аналоги: «стрелка вниз», «ступенчатый анализ» и т. п.), позволяющей перейти от автоматических мыслей к убеждениям и установкам клиента. Они отражают субъективную значимость ситуации и принципы ее оценки клиентом, что зачастую является материалом для дальнейшей работы.

К: Мой муж не поддержал меня.

П: Какие чувства возникли у вас в связи с этой ситуацией?

К: Я была разочарована и сильно разозлилась на него.

П: Что разозлило вас в том, что муж не поддержал вас?

К: Он должен был поддержать, потому что такими и должны быть отношения в браке.

В данном примере вопросы помогли выявить убеждение, которое лежит в основе злости и разочарования в этой ситуации. Это убеждение, скорее всего, является довольно универсальным правилом, на которое опирается клиентка при оценке разных ситуаций, возникающих в браке, качества брака и, возможно, его целесообразности. Это наша гипотеза, которая родилась при изучении данной ситуации, в ходе дальнейших обсуждений она может быть проверена и уточнена.

Интерпретационные вопросы помогают обнаружить неявные связи между различными ситуациями и реакциями на них:

• «Как вам кажется, есть ли сходства и различия в этих ситуациях?»

• «Замечали ли вы что-то общее в ваших реакциях на разные события?»

• «Могли бы мы сделать какой-то вывод из произошедшего?»

• «Изменилось ли ваше мнение после того, как мы провели этот небольшой эксперимент?»

Интерпретационные вопросы также используют индуктивное мышление. Ценность этих вопросов в том, что они стимулируют рождение новых знаний самим клиентом, а не получение в готовом виде от терапевта.

П: Вы сказали, что вас разозлило то, что ваш муж не поддержал вас, хотя должен был, потому что такими и должны быть отношения в браке. Как вам кажется, что является источником неприятных переживаний в других ссорах с мужем?

К: Похоже, что меня злит что-то подобное. Я об этом специально не думала, но мне кажется, что мне очень важна поддержка в отношениях, я считаю ее основой отношений. А когда ее не получаю, это меня разочаровывает и я злюсь. Но эта злость не помогает.

В данном случае вопросы побудили клиентку к обобщению других схожих ситуаций выделением общего в них: важность и требование поддержки. Одним из важных шагов психотерапии в когнитивно-поведенческом подходе является формирование связи между убеждениями и реакцией. Интерпретационный тип вопросов может быть использован для этой задачи.

Прикладные вопросы направляют клиента к рассмотрению возможности применения полученного знания в проблемных ситуациях. Обращается внимание на те навыки или знания, которыми уже обладает клиент, но не рассматривал под таким углом.

• «Что вы делали раньше в подобных ситуациях?»

• «Где бы на практике могло пригодиться то, что мы обсудили?»

• «С чего бы вы посоветовали начать в этом случае своему другу?»

Прикладные вопросы можно использовать для подготовки к экспериментам, к обсуждению домашнего задания. Кроме того, они сами по себе могут играть модифицирующую роль, поскольку позволяют посмотреть клиенту на проблему с позиции поиска решения.

П: Вы сказали, что вам важна поддержка в отношениях, и когда вы ее не получаете, это вас злит. И в то же время отметили, что эта злость не помогает. Есть ли у вас идеи, как еще вы могли бы реагировать в подобных ситуациях?

К: Думаю, что я могла бы попробовать озвучить мужу, что именно меня задевает. Сказать, как мне важна его поддержка. Может быть, даже сделать это не с помощью ссоры, а в более спокойной обстановке.

Анализ – это мыслительная операция, связанная с разделением изучаемого явления на составные части. Аналитические вопросы, соответственно, направлены на это разделение. В данном случае вскрываются обоснования точки зрения клиента, аргументы, с помощью которых она поддерживается в уме клиента. Это позволяет в дальнейшем оценить, насколько логична, реалистична и практична точка зрения клиента: