Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1"

Некоторые проблемы этногеографии восточноевропейских степей во II веке до нашей эры – I веке нашей эры[103]103
  Впервые: Археологический сборник Государственного Эрмитажа. [Вып.] 16 / Редактор А. А. Микляев. Л.: Аврора, 1974. С. 122–132.


[Закрыть]

Настоящая статья является продолжением ранее опубликованной работы по этногеографии этой же области в конце VIII – начале II в. до н. э. (Мачинский 1971; 1973б). Однако рамки статьи не допускают подробного рассмотрения всех этногеографических проблем интересующего периода. Поэтому внимание будет сосредоточено на анализе сообщений о роксоланах и, в меньшей степени, об аорсах – наиболее значительных для того периода объединениях восточноевропейских кочевников, относительно которых в археологической науке имеется ряд широко распространенных концепций (Засецкая 1974).

Анализируя письменные и археологические источники, автор в предыдущей работе пришел к выводу, что мощное вторжение сарматов в Левобережное Поднепровье произошло в конце IV в. до н. э., а в III в. до н. э. они проникли и на правый берег Днепра. В III и начале II в. до н. э. сарматские орды были, судя по всему, господствующей силой в степях к северу от Перекопа и Азовского моря (Мачинский 1971: 46–54).

Следующая эпоха в истории восточноевропейских степей охватывает промежуток времени примерно от середины II в. до н. э. по рубеж н. э. Центральным источником для изучения этой эпохи является «География» Страбона (закончена в целом около 7 г. до н. э. и дополнялась вплоть до 18 г. н. э.), в которой впервые со времен Геродота дается отчетливая и достаточно подробная картина размещения народов в степях и лесостепи к северу и востоку от Черного и Азовского морей. Как установленоМ. И. Ростовцевым и другими исследователями, источниками для Страбона при составлении этнокарты этих областей служили в первую очередь сочинения Артемидора Эфесского и Посидония, а также Феофана Митиленского, Гипсикрата из Амиса и Метродора из Скепсиса (Ростовцев 1914; 1925: 34–35, 100–102; Стратановский 1964: 785–787)[104]104
  Общее описание отдельных областей Причерноморья и отдельные исторические справки Страбон заимствовал и у более ранних авторов V–II вв. до н. э., но с его этнокартой эти более древние свидетельства почти не связаны.


[Закрыть]. Эти авторы писали в самом конце II–I в. до н. э., в эпоху митридатовских войн и сразу после них.

М. И. Ростовцев не сомневался, что этнокарта Страбона отражает реальность эллинистического времени, но он колебался, относить ли страбоновское размещение народов к концу II в. до н. э. (начало митридатовских войн), или ко времени Деметрия из Каллатиса (конец III – начало II в. до н. э.) (Ростовцев 1914: 17). Мы полагаем, что этнокарта Страбона в основных чертах отражает действительное размещение народов конца II в. до н. э. и, возможно, I в. до н. э. Это подтверждается целым рядом соображений.

Во-первых, для времени от начала III в. до н. э. по третью четверть II в. до н. э. у греческих писателей почти нет сколько-нибудь точных данных об этногеографии Северного Причерноморья. Такой эрудированный автор, как Полибий (около 205–123 гг. до н. э.), категорически заявляет, что о всей северной области от Нарбона до Танаиса не известно ничего достоверного (Plb. III, 37, 2). Видимо, и Деметрий из Каллатиса (рубеж III–II вв. и начало II в. до н. э.), специально описавший причерноморские земли, не имел определенных сведений об этногеографии степей между Днестром и Доном. Во всяком случае, Псевдо-Скимн (конец II – начало I в. до н. э.), опиравшийся на данные Деметрия, очевидно, не нашел у него достойных внимания сообщений для всей территории от Днестра до Дона и положил в основу своей этнокарты этих земель устаревшие данные Эфора (Ps.-Scymn. 798–873). Страбон же дает как для этих, так и для более восточных областей, вплоть до Кавказа и Каспия, чрезвычайно подробную и точную этнокарту (Str. II, 5, 7; 12; 30; 31; VII, 1, 1; 3, 1; 13; 14–17; XI, 2, 1; 11; 15; 5, 1–2; 7–8; 6, 2), которая укладывается на реальную физико-географическую карту и карту зон растительности этой территории куда более легко и естественно, чем знаменитая этнокарта Геродота[105]105
  Некоторые современные исследователи ставят под сомнение полноту и достоверность этнокарты Страбона, опираясь на известное место его труда, где он якобы сам сознается, что не знает «ни бастарнов, ни савроматов» (Str. VII, 2, 4). Однако, как мы покажем ниже, этнокарта Страбона базируется на данных, полученных в конце II – середине I в. до н. э. в результате бурных политических событий времен Митридата VI Евпатора и Фарнака, т. е. до начала сознательной жизни Страбона. Указанное же выше высказывание Страбона взято из отрывка, где он повествует об этнографии Германии, реальной, судя по историческим экскурсам в пределах этого отрывка, примерно для времени около 12 г. до н. э. – 15 г. н. э. В этот период Рим был относительно мало заинтересован в конкретных знаниях о варварском мире Северного Причерноморья, и Страбон действительно мог сетовать на скудость современных ему сведений об этой области. Но еще важнее то, что, как явствует из контекста, Страбон говорит не о Северном Причерноморье в обычном смысле этого географического понятия, а о неизвестной ему земле, простирающейся от Эльбы до Борисфена и к северу от Борисфена до океана. Таким образом, слова Страбона о его незнании относятся к совершенно иной территории и иному времени, чем интересующая нас этнокарта.


[Закрыть]. Так что вполне вероятно, что данные по этногеографии Причерноморья, использованные Страбоном, были получены уже после окончания активной научной деятельности Деметрия из Каллатиса и Полибия, т. е. не ранее последней трети II в. до н. э.

Во-вторых, даже те немногие новые сведения об этногеографии Северного Причерноморья, которые сообщают авторы второй половины III – середины II в. до н. э., не находят точного соответствия в этнокарте Страбона. М. И. Ростовцев считал, что данные Деметрия из Каллатиса и Страбона о бастарнах и фракийцах в Подунавье практически совпадают (Ростовцев 1914: 12), что, на наш взгляд, не вполне верно. Действительно, Деметрий уже помещает бастарнов, так же как позднее и Страбон, к северу от устья Дуная, однако ни Деметрий, ни Аполлоний Родосский (втор. пол. III в. до н. э.) не знают еще описанную Страбоном особую группировку бастарнов-певкинов, с центром в самом устье Дуная, на острове Певка, хотя и Деметрий и Аполлоний дают достаточно подробное описание этого острова (Ps.-Scymn. 785–797; A. Rhod. IV, 309–322). Кроме того, Деметрий знает бастарнов лишь на небольшом расстоянии к северу от устья Истра (судя по всему, уже о пребывании их на Днестре ему ничего не известно) и именует их «пришельцами» (Ps.-Scymn. 794; Anon. Peripl. Eux. 63). Страбон же рассматривает бастарнов, живущих «севернее» Дуная, как стабильную группировку, разделенную на несколько «колен», ни слова не говоря об их недавнем появлении здесь, и знает их на большой территории, зани-мающей, если наложить данные Страбона на реальную карту, большую часть лесостепи от Дуная до Днепра (Str. VII, 3, 15–17; см. также II, 5, 2; 30; VII, 1, 1; 2, 4). И лишь говоря о южной, неизвестной Деметрию и Аполлонию группировке бастарнов, проникшей в самую дельту Дуная, он называет их «певкины, занявшие остров Певку» (Str. VII, 3, 17), т. е. указывает на их недавнее появление здесь. Все это убеждает в том, что сведения Страбона о бастарнах более позднего происхождения, чем сведения Деметрия. Далее, если продолжить сопоставления, то язаматы, помещаемые Деметрием к югу от нижнего течения Танаиса, вообще не отмечены Страбоном, который помещает примерно в этих же местах сираков и различные племена меотов (Ps.-Scymn. 874–881; Str. XI, 2, 1; 5, 8). Наконец, что для нас особенно важно, в степях к северу от Перекопа, по данным авторов второй половины III – середины II в. до н. э. (анонимного историка, к которому восходит легенда об Амаге, а также Полибия), господствуют сарматы, союзники Херсонеса и враги скифов (Мачинский 1971: 46–54), тогда как у Страбона и в декрете в честь Диофанта (конец II в. до н. э.) в этих местах помещены роксоланы, враги Херсонеса и союзники скифов. Роксоланы же, как мы постараемся доказать ниже, отнюдь не являются прямыми потомками древнейших сарматов, а представляют собой совершенно новое для этой территории этнополитическое образование.

В-третьих, сам Страбон определенно утверждает, что все области от Днепра до Черноморского побережья Кавказа стали известны лишь в эпоху военных предприятий Митридата Евпатора и его полководцев (Str. I, 2, 1), т. е. в конце II – начале I в. до н. э., а земли между Истром и Днестром – после военных действий римлян, впервые появившихся у устья Дуная около 72–71 гг. до н. э. и окончательно закрепившихся здесь после походов 29 г. до н. э. и 13–11 гг. до н. э. (Дьяков 1940: 79–80).

Это утверждение Страбона хорошо согласуется с тем, что самые ранние события, в которых зафиксировано участие язигов, роксоланов, аорсов, верхних аорсов и сираков – наиболее мощных из объединений кочевников, отмечаемых им, – относятся, по данным источников, к концу II – середине I в. до н. э. (Str. VII, 3; 17; XI, 5, 8; Ap. Mith. 15, 57, 69; IOSPE I² 352).

Учитывая все вышеизложенное, можно сказать, что воссоздаваемая на основании сообщений Страбона этнокарта восточноевропейских степей и западной части лесостепи отражает этногеографические представления, сложившиеся у греков и римлян в основном в связи с бурными событиями на северо-восточных границах античного мира в конце II – середине I в. до н. э. Отдельные элементы ее могут восходить к данным, полученным и ранее и позднее названной выше даты[106]106
  Так, некоторые сведения о «народах» Нижнего Подунавья получены, видимо, во времена римской экспансии в этом районе в конце I в. н. э.


[Закрыть].

В целом, представления Страбона об этнографии Восточной Европы резко отличаются от представлений греческих авторов об этногеографии этих же областей в IV – начале II в. до н. э. Прежде чем перейти к выяснению местоположения отдельных кочевых объединений в эпоху Митридата VI Евпатора и его сына Фарнака по данным Страбона, необходимо сделать несколько замечаний:

а) как показало сопоставление всех случаев упоминания у Страбона савроматов и сарматов, эти два названия употребляются у него, в отличие от авторов более ранней поры, как синонимы (ср.: Str. II, 5, 30 и VII, 3, 17; II, 5, 4 и XI, 2, 1; XI, 3, 3; II, 4, 7 и XI, 6, 2 и т. д.). В дальнейшем, говоря об этнокарте Страбона, мы будем употреблять преимущественно название «сарматы»;

б) термин ὑπέρ (выше) у Страбона в применении к территории степей к северу от Черного моря и Кавказа обычно означает просто бо́льшую отдаленность от центров античного мира и может соответствовать понятиям «восточнее», «северо-восточнее» или «севернее» (Str. II, 5, 7; II, 5, 23 и др.);

в) в представлении Страбона, Днестр, текущий в действительности с северо-запада, течет с запада (Str. II, 4, 6), а Днепр и Дон, текущие в нижнем течении с северо-востока, текут у Страбона с севера (Str. II, 4, 5, 6). Эти и ряд других примеров показывают, что когда Страбон говорит о направлении «на север», в области к северу от Понта и Кавказа, то обычно надо иметь в виду северо-восточное направление (см. также Str. VII, 3, 17; XI, 1, 5; XI, 1, 15).

Обрисуем теперь кратко этнокарту интересующих нас территорий по Страбону. В самом устье Дуная живут бастарны-певкины. Между Дунаем и Нижним Днестром простирается «Гетская пустыня», – видимо, степная территория, опустошенная набегами гетов и сарматов (последние с конца I в. до н. э. часто проникают уже до самого Дуная). По нижнему течению Днестра живут тиригеты. Между Днестром и Днепром живут сарматы царские, сарматы-язиги и урги. Прилегая с севера к этим степным областям, от устьев Дуная до Днепра живут различные племена бастарнов. Сразу же за Борисфеном по направлению к Дону живут роксоланы (Str. VII, 3, 15–17). Крым населен тафриями, скифами и таврами. За Танаисом живут различные скифские и сарматские (или савромат-ские) народы, занимающие «сарматские равнины» до предгорий Кавказа и северо-западного берега Каспия. Среди этих скифо-сарматских народов выделяются аорсы, живущие по Танаису, сираки, живущие по Ахардею (возможно, река Маныч-Егорлык), и верхние аорсы, живущие по северо-западному побережью Каспия. За Каспием и проливом, соединяющим его с северным океаном, живут уже чистые скифские народы – восточные скифы, даги, массагеты, саки и другие.

Следует отметить, что у Страбона, по сравнению с более древней традицией, сильно расширилась территория, занятая «сарматскими народами». Если для более раннего времени античные авторы знали их в Подонье и к северу от Перекопа и Сиваша (Мачинский 1971: 42–54, рис. 2), то теперь они известны Страбону на западе вплоть до берегов Дуная, а на востоке – до северо-западного побережья Каспия.

Центральную же территорию древней Сарматии – степи у Перекопа, Сиваша и Азовского моря – занимают могущественные роксоланы. Казалось бы, естественнее всего именно в них видеть прямых потомков древних сарматов. И действительно, в известной нам историко-археологической литературе роксоланы почти всегда рассматриваются как одно из подразделений сарматов. Однако тщательный анализ источников убеждает нас в том, что, вопреки установившемуся мнению, роксоланы – не часть сарматов, а особое, чаще всего противопоставляемое сарматам, объединение кочевников. Поскольку именно с этим объединением связан целый ряд концепций и гипотез советских археологов, остановимся подробнее на его локализации, хронологической и этнической характеристиках.

У Страбона роксоланы помещены между Борисфеном (Днепром) и Танаисом (Доном) (Str. VII, 3, 17). Но так как он, по собственному признанию, имел сведения лишь о небольшом участке нижнего течения Дона (Str. XI, 2, 2), то и его сведения о восточной границе роксоланов могут считаться достоверными только для территории около приустья Дона.

Относительно более северных областей мы не знаем точно, где проходила граница между роксоланами и их восточными соседями – аорсами: по среднему Дону или, возможно, по Северскому Донцу. Во всяком случае, в письменных источниках значительно больше свидетельств присутствия роксоланов в западной части Днепро-Донского междуречья, нежели в восточной. Так, в другом месте своего труда Страбон называет роксоланов среди народов, живущих к северу от Понта (Черного моря) и рядом с Борисфеном (Str. VII, 2, 4), а еще раз помещает роксоланов «выше» (в данном контексте это означает «восточнее») Борисфена (II, 5, 7). Да и в первом из рассмотренных отрывков (VII, 3, 17) Страбон причисляет роксоланов к бастарнам, жившим в основном западнее Днепра, что, возможно, указывает на западное направление политических связей роксоланов, а также упоминает об их войне с Диофантом, протекавшей, как известно, в Крыму, т. е. по соседству с западной частью Днепро-Донского междуречья. Вслед за рассказом о роксоланах идет описание жизни кочевников, относящееся, вероятно, в первую очередь к тем же роксоланам (VII, 3, 17), где упоминается, что зиму они проводят в «болотах Меотиды», т. е. в окрестностях болотистого Сиваша (VII, 4, 1), находящегося опять-таки в западной части Днепро-Донского междуречья. Характерно, что и декрет в честь Диофанта, фиксирующий три похода Диофанта против крымских скифов, отмечает, что лишь во время третьего похода, протекавшего в необычное для военных предприятий зимнее время, скифы пригласили на помощь «ревксиналов» (роксоланов). Видимо, зимние кочевья роксоланов находились неподалеку от Перекопа, в западной части Меотиды у Сиваша, что и позволило скифам быстро позвать их на помощь против неожиданного вторгшегося Диофанта (IOSPE I² 352). В целом можно заключить, что роксоланы в конце II в. до н. э., безусловно, занимали западную и центральную части междуречья Днепра и Дона, а на востоке владения их достигали нижнего Дона.

Декрет в честь Диофанта именует роксоланов «народ ревксиналов», хотя во II в. до н. э. и всему греческому миру, судя по подписям, переведенным Б. Н. Граковым (Граков 1939: 302–305), и самим херсонесцам (договор 179 г. до н. э. и легенда об Амаге) достаточно хорошо было известно имя сарматов. Видимо, название «народ ревксиналов» говорит о том, что около 107 г. до н. э. херсонесцы столкнулись не с хорошо знакомыми им скифами и сарматами, а с совершенно новым народом, само имя которого они еще не знали твердо. Действительно, сопоставление текстов декрета и Страбона, где он рассказывает о войне Диофанта с роксоланами (Str. VII, 3, 17), убеждает в тождественности ревксиналов и роксоланов. Однако и Страбон, и все другие более поздние авторы и эпиграфические тексты знают лишь вторую форму названия этого народа – «роксоланы»[107]107
  Исключение составляет лишь Кл. Птолемей, который, опираясь, видимо, на данные двух (или более) различных источников, дает как будто обе формы наименования, помещая к северу от Меотиды в числе «великих народов» роксоланов и среди прочих «народов» – ревканалов (= ревксиналы?) (Ptol. Geog. III, 5, 7 и III, 5, 10).


[Закрыть]. Создается впечатление, что херсонесцы, лишь недавно узнавшие это незнакомое название от своих противников скифов, дали его в декрете в ошибочной форме. Следует также отметить, что если сарматы в середине III – начале II в. до н. э., во времена Амаги и Гатала, выступили как традиционные союзники Херсонеса и понтийских царей в их борьбе против скифов, то роксоланы сразу же становятся на сторону скифов и выступают в конце II в. до н. э. против Херсонеса и понтийского царя Митридата VI Евпатора.

Страбон, упоминая роксоланов трижды, нигде не причисляет их к сарматам (Str. II, 5, 7; VII, 2, 4; 3, 17). Особенно важны два места. Вот первое из них: «За Борисфеном же обитают роксоланы, последние из известных скифов <…>. Южнее их и живущие выше Меотиды савроматы и скифы до восточных скифов» (Str. II, 5, 7). В этом отрывке интересно отчетливое противопоставление роксоланов одной из групп сарматов – савроматов, живущих «выше», т. е. восточнее и северо-восточнее Меотиды. Можно не придавать большого значения тому, что роксоланы отнесены в этом отрывке к скифам, но следует отметить те значения, которые имеет термин «скифы» у Страбона для обозначения северных народов позднеэллинистического времени. Между устьем Дуная и Доном и к северу от Перекопа он не причисляет к скифам ни одного народа, кроме роксоланов. Скифами он именует варварское население степного Крыма – видимо, потомков древних скифов украинских степей. Общим названием кочевого населения, живущего между Доном и Каспием, у Страбона служит особый термин, выступающий в нескольких близких вариантах, которые можно перевести как «сарматы (савроматы) и скифы», «сарматы, или скифы», «сарматы, тоже скифы» (Str. XI, 2, 1; 3, 3; 6, 2; II, 5, 7 и т. д.). Просто «скифами» Страбон именует все «народы, живущие на огромной территории восточнее Каспия (Str. II, 1, 3; 17; XI, 1, 7; 6, 2; 8, 2 и т. д.). Таким образом, то, что Страбон причисляет роксоланов к скифам, возможно, служит указанием на их восточное, закаспийское происхождение или является отголоском их союзнических отношений с крымскими скифами.

Во втором важном отрывке Страбон, называя различные причерноморские народы – тиригетов, сарматов-язигов и сарматов-царских, – доходит до бастарнов, перечисляет их различные группировки, а затем сообщает, что среди бастарнов «самые северные, занимающие равнины между Танаисом и Борисфеном, называются роксоланами» (Str. VII, 3, 17). Большинство исследователей, на основании анализа других источ-ников, считают, что ядро большого массива лесостепного населения, именуемого бастарнами, составляли германоязычные племена, хотя в составе его могли находиться также отдельные группы кельтов и других народов (Мачинский 1973а). Кроме того, бастарны, безусловно, не были кочевниками. Поэтому включение в их число ираноязычных кочевников-роксоланов представляется несколько странным. Однако нет ничего невероятного в том, что роксоланы на каком-то этапе входили в военный союз, возглавляемый собственно бастарнами, и в известном смысле могли тоже именоваться бастарнами. Во всяком случае, причисление роксоланов к бастарнам в книге VII, вероятно, не является для Страбона обмолвкой. Когда в книге II Страбон перечисляет народы между Истром и Танаисом, то он называет тиригетов, бастарнов и савроматов, не упоминая роксоланов (Str. II, 5, 30). Вряд ли Страбон просто опустил имя роксоланов – единственного из народов к северу от Понта и Перекопа, которому он посвятил особый исторический экскурс и который занимает столь важное место в его этногеографических построениях. Скорее всего, имя роксоланов не названо здесь потому, что они являлись, по мнению Страбона, одной из групп бастарнов. Любопытно отметить, что когда после длительного перерыва имя роксоланов вновь упоминается в тексте декрета в честь Плавтия Сильвана в связи с событиями 56–57 гг. н. э., оно снова стоит в непосредственном соседстве с именем бастарнов и определенно отделено от имени сарматов (CIL XIV 3608). Впрочем, как бы ни обстояло дело с взаимоотношениями бастарнов и роксоланов, для нас значительно важнее другое: Страбон исключает роксоланов из числа сармато-савроматских народов. Видимо, этническая принадлежность этого недавно появившегося народа была ему не вполне ясна, но он твердо знал, что роксоланов ни в коем случае нельзя включать в число сарматских народов.

Появление роксоланов в степях между Днепром и Доном произошло, видимо, незадолго до их выступления как союзников крымских скифов около 108–107 гг. до н. э. и, вероятно, позднее 179 г. до н. э., когда господствующей силой в степях у Перекопа были еще сарматы. С их вторжением связаны и такие события, как переход основной массы сарматов (язигов и царских сарматов) на правый берег Днепра и передвижение их к Дунаю, а также усиление в середине II в. до н. э. могущества противников сарматов и союзников роксоланов – крымских скифов.

Удар, нанесенный роксоланам Диофантом, был, видимо, достаточно чувствительным. Во всяком случае, в течение примерно 160 лет после этого источники не знают ни одного события, в котором бы участвовали роксоланы, не называют и мест их обитания. Можно лишь предполагать, что они оказались вовлеченными в общее движение кочевых народов на запад и передвинулись в течение I в. до н. э. – первой половины I в. н. э. на правый берег Днепра, а затем и к Дунаю, где роксоланы известны начиная с 50-х гг. I в. н. э.

Следует отметить, что, когда роксоланы снова появляются на арене истории, античные источники вновь отличают их от сарматов. Плиний Старший в труде, законченном в 77 г. н. э., сообщает: «К северу от Истра, вообще говоря, все племена считаются скифскими, но прибрежные местности занимали разные племена: то геты, у римлян называемые даками, то сарматы, или по-гречески савроматы, и из их числа амаксобии, или аорсы, то неблагородные, рабского происхождения скифы, или троглодиты, затем и роксоланы. Страны, лежащие выше к северу между Данубием и Герцинским Хребтом до паннонских стоянок в Карнунтуме и до полей и равнин живущих там в соседстве германцев, занимают язиги-сарматы…» (Plin. NH IV, 80). Этот отрывок отражает реальное размещение народов в середине и особенно в третьей четверти I в. н. э., когда в 60-х гг. в Нижнем Подунавье впервые появляются аланы и вновь активизируются роксоланы, которых Плиний объединяет в одну группу с аланами и отличает от сарматов (аорсов-амаксобиев и язигов). Не менее определенно отделены роксоланы от сарматов в надгробной надписи в честь легата Мезии Плавтия Сильвана (CIL XIV 3608), сделанной не позднее 79 г. н. э. и повествующей о событиях, происходивших в Северо-Западном Причерноморье между 56 и 63 г. н. э. (Дьяков 1940: 85–88). И в дальнейшем целый ряд авторов отличают роксоланов и аланов от сарматов. Исключение составляют лишь «История» Тацита (Tac. Hist. I, 79) и Певтингеровы таблицы. Однако для Тацита было свойственно чрезвычайно расширенное понимание термина «сарматы», причем критерием для отнесения того или другого народа к сарматам был его кочевой образ жизни (Tac. Ger. 46). При таком подходе кочевники-роксоланы безусловно попадали в число сарматов. В Певтингеровых таблицах (II – первая половина III в. н. э.) термин «сарматы» понимается еще более широко, так как в число их зачислены такие заведомо несарматские и некочевые народы, как лугии и венеды.

Античная традиция обычно склонна обобщать названия больших групп народов и переносить названия знаменитого народа на другой крупный народ, занявший позднее его территорию. Если учесть это, то надо отметить, что роксоланы, занявшие территорию сарматов, так редко называются в источниках сарматами (и притом в источниках относительно поздних и упоминающих о роксоланах вскользь) и так часто противопоставляются им (причем в наиболее древних и авторитетных свидетельствах), что не остается никаких сомнений в том, что роксоланы, в представлении большинства античных авторов, были особой этнической группой кочевого населения, столь же определенно отличавшейся от сарматов, как ранее скифы отличались от савроматов.

Не исключено, что роксоланы были, как полагают многие, передовой группой аланского этнического массива, восточное, а точнее, массагетское происхождение которого, как нам представляется, несомненно. В таком случае появление роксоланов в южнорусских степях может быть сопоставлено с бурным движением в среде племен закаспийских степей в первой половине и середине II в. до н. э. Непосредственных же потомков тех ранних сарматов, о которых сообщают Гераклид Понтийский и Полибий, можно видеть для эпохи конца II–I в. до н. э. в сарматах-язигах и сарматах царских.

Таким образом, зафиксированная Страбоном (VII, 3, 15–17) карта размещения народов в Северном Причерноморье, между Дунаем и Доном, отражает реальную ситуацию, существовавшую около конца II в. до н. э. и начала I в. до н. э.

Вплотную к этой части этнокарты примыкает другая, «азиатская» часть карты, где Страбоном на землях между Танаисом и Каспием размещены крупные объединения кочевников-сарматов: аорсы, сираки и верхние аорсы, а далее, за Каспием, различные «восточноскифские» объединения: даги, массагеты и другие. Наиболее важные сообщения Страбона об этих землях содержатся в следующих местах его труда: Str. II, 5, 7; 31; XI, 2, 1; 15; 5, 2; 7–8; 6, 1–2; 7, 1. Все эти отрывки дают достаточно отчетливую картину. Где-то в северной части задонских степей кочуют плохо известные Страбону какие-то племена скифов. Южнее их, в степях к востоку от нижнего течения Танаиса (Дона, а может быть, Северского Донца с Нижним Доном), живут аорсы. Сираки занимают прилегающие с востока к Меотиде степи южнее территории аорсов и севернее предгорий Кавказа, т. е. степи Северо-Западного Предкавказья. По самой кромке восточного берега Меотиды, как и в более ранние времена, живут меоты. Нельзя с определенностью решить, являются ли названия Мермод и Ахардей (реки, около которых по карте Страбона живут сираки) двумя наименованиями одной реки, или это разные реки; нельзя также с уверенностью отождествлять Ахардей с Манычем-Егорлыком или с Кубанью. Для нас это не столь важно. Из всей суммы сведений Страбона следует, что даже если Ахардей – это Кубань, то сираки занимали в основном степные и равнинные области к северу от ее течения. Но нет никаких оснований отводить сиракам всю территорию Центрального и в особенности Северо-Восточного Предкавказья, как это делает В. Б. Виноградов (1963: 220, 175).

Сложнее обстоит дело с локализацией верхних аорсов. По представлениям Страбона, они живут к западу от Каспийского моря и, видимо, к западу от южной части пролива, соединяющего Каспий с северным океаном. Напротив них, по другую, восточную, сторону пролива и Каспия, живут скифы-даи. Иногда полагают, что за пролив, соединяющий Каспий с океаном, Страбон принимал нижнее течение Волги[108]108
  См. карту 9 в издании Страбона в переводе Г. А. Стратановского.


[Закрыть]. В таком случае верхние аорсы должны населять правобережье Нижнего Поволжья, а даи – его левобережье. Однако, вероятно, дело обстоит несколько иначе. Представление о проливе, соединяющем Каспий с Океаном, возникло у греков в результате морской экспедиции Патрокла в 283–282 гг. до н. э. вдоль берега Каспия. Большинство исследователей сходятся на том, что экспедиция Патрокла обследовала лишь южную часть Каспия (Тревер 1959: 57; Ельницкий 1961: 126–134, карта на с. 131; Neumann 1884), и, что именно он принял за северный пролив – сказать невозможно. Безусловно, представления Патрокла повлияли и на Страбона, однако у него схема Патрокла наполнилась новым содержанием. Конкретные и довольно подробные сведения Страбона о населении Северо-Восточного Предкавказья и Северо-Западного Прикаспия были получены им из источников, отражающих ситуацию значительно более позднего времени, чем начало III в. до н. э. Поэтому под северным проливом Страбон мог подразумевать что-то иное, чем Патрокл. Навряд ли это была Волга. Ее дельту чрезвычайно трудно принять за морской пролив, да и течет она в нижнем течении с северо-запада, в то время как у Страбона «север» для северных степных областей, как мы показали выше, обычно соответствует в действительности северо-востоку. Кроме того, этот пролив с точки зрения Страбона должен быть примерно параллелен нижнему течению Дона. Всем этим условиям вполне соответствует уходящая на северо-восток часть Каспия – сильно углубленный в материк залив, северо-восточный берег которого был, вероятно, неизвестен грекам и, по их представлениям, мог простираться вплоть до Северного океана. Залив действительно мог отграничивать верхних аорсов от даев, поскольку, по мнению Страбона, даи живут неподалеку от Гиркании, отделенные от нее лишь пустыней (Str. XI, 7, 1), т. е. песками Кара-Кумов, следовательно, где-то в области, прилегающей с севера и востока к Кара-Богаз-Голу. Да и все другие данные античных авторов о даях тесно связывают их с территорией Средней Азии, так что помещать даев к северу от Каспия на левом берегу Волги нет никаких оснований.

Исходя из вышеизложенного, можно принять, что верхние аорсы занимали области от течения реки Кумы на северо-восток и все Нижнее Поволжье по обоим берегам Волги. Восточная граница их земель неясна, поскольку все сведения Страбона о верхних аорсах говорят об их западных и южных связях.

Очень важно по возможности точно определить то время, которому соответствует страбоновская этнокарта областей между Доном и Каспием. Вернее всего опереться на сообщение самого Страбона о том, что аорсы, сираки и верхние аорсы для каких-то целей выставляли свои войска во время царствования Фарнака (63–47 гг. до н. э.) на Боспоре (Str. XI, 5, 8). Видимо, именно в эту эпоху греки, непосредственно столкнувшиеся с восточными сарматами, зафиксировали довольно точно место обитания наиболее крупных их объединений.

Размещение народов, данное Страбоном, вероятно, сохранилось в основных чертах вплоть до третьей четверти I в. до н. э. Обычная тенденция кочевников к движению на запад сдерживалась мощью оседлых и полуоседлых бастарнов, которые в 62–61 гг. до н. э. даже разбили войско римского проконсула (D. Cas. XXXVIII, 10, 3; LI, 26, 5), и гетов, образовавших в середине I в. до н. э. мощное государственное образование во главе с Биребистой (Str. VII, 3, 13). Однако в начале третьей четверти I в. до н. э. государство Биребисты распадается, а в 29 г. до н. э. Марк Красс наносит сокрушительные поражения бастарнам и гетам. После этого сарматы начинают свободно проникать в Подунавье. Их активное выступление здесь происходит около 16 г. до н. э. (D. Cas. IV, 20), а уже в начале I в. н. э. Овидий фиксирует сарматов-язигов в Подунавье как основных и наиболее опасных врагов местного оседлого населения (Ovid. Ex Ponto I, 2, 75–80). Видимо, к началу I в. н. э. большая масса язигов перемещается ближе к Дунаю. Еще позднее, где-то между 20 и 50 г. н. э., язиги передвигаются на запад, в степи Паннонии, где их около 50 г. н. э. отмечает Тацит и где они продолжают существовать и в дальнейшем (Tac. An. XII, 29, 30).

Очевидно, к этому или несколько более раннему времени относится трудноуловимое из-за скудости источников, но несомненное передвижение мощного объединения аорсов из степей Подонья, а возможно и Поволжья, на запад. Во всех известных нам работах историков и археологов безраздельно господствует мнение, что аорсы, упомянутые Страбоном на левом берегу Танаиса, живут там и в первые века н. э., пока не смешиваются с аланами и имя их не исчезает из источников. Но анализ источников позволяет реконструировать несколько иную картину.