Текст книги "Черчилль: в кругу друзей и врагов"

Глава 3. «Тигр и бульдог»

Двадцать первого марта 1918 года немецкая армия под командованием генерала Эриха Людендорфа (1865–1937) начала в рамках операции «Михаэль» полномасштабное наступление на укрепления Антанты. Учитывая критичность положения, Черчилль, занимавший пост министра военного снабжения, денно и нощно работал в своем ведомстве, которое в тот период располагалось в отеле Metropole на Нортамберленд-авеню. Ранним утром 28 марта его вызвали на Даунинг-стрит. Премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж (1863–1945) принял Черчилля в спальне, лежа в кровати, заваленной документами. Он попросил министра оставить на несколько дней Лондон и отправиться во Францию, чтобы на месте собрать актуальную информацию о планах французов. Черчилль согласился.

На эсминце он пересек Ла-Манш и направился в штаб-квартиру британского Генерального штаба в небольшом городке Монтрё, расположенном в тридцати семи километрах к югу от Булони. Из Монтрё он на автомобиле поехал в Париж, где остановился в отеле Ritz.

На следующее утро Черчилль попросил главу британской военной миссии во Франции генерал-майора Чарльза Джона Сэквилл-Уэста (1870–1962) передать главе французского правительства Жоржу Клемансо (1841–1929) о своем желании совершить ознакомительную поездку на фронт. Клемансо ответил, что он не просто дает добро, но и сам лично объездит с британским министром всех командующих армиями и корпусами[87]87
  См.: Churchill W. S. A Day with Clemenceau / Thoughts and Adventures. P. 177–178,180.


[Закрыть].

Черчилль всегда считался франкофилом, но в отношении французских политиков он придерживался весьма прохладного мнения. «Какими же неблагодарными людьми являются французские политики», – возмущался он в беседе с супругой в январе 1920 года[88]88
  Documents. Vol. 9. P. 1009.


[Закрыть]. Встречались на этот счет и публичные заявления. «Французам свойственна двойственность натуры, причем в размерах, не присущих другим великим народам», – писал Черчилль в одной из своих статей в 1930 году[89]89
  Черчилль У. С. Клемансо / Мои великие современники. С. 251.


[Закрыть]. Но все эти высказывания не имели никакого отношения к Жоржу Клемансо. Их первая продолжительная встреча произошла ранним утром 30 марта 1918 года. «Я очень рад, мистер Уилсон Черчилль, что вы приехали, – обратился к своему гостю премьер-министр, на радостях даже перепутав имя гостя. – Мы покажем вам все. Мы проедем везде и увидим все своими глазами»[90]90
  Цит. по: Churchill W. S. Op. cit. P. 181.


[Закрыть].

В жизни Черчилля было много дней, о каждом из которых можно написать целую книгу. Он встречался со многими великим людьми, участвовал во многих важнейших событиях первой половины XX века. Ему было что рассказать и о чем вспомнить. Тридцатое марта – один из таких дней. В тот день он увидит всех знаменитых командующих – фельдмаршала Дугласа Хейга (1861–1928), маршала Фердинанда Фоша (1851–1929), маршала Анри Филипа Петена (1856–1951), генерал-майора Максима Вейгана (1867–1965), генерала Генри Сеймура Роулинсона (1864–1925). Но никто из них не произведет на британского политика такого впечатления, как «Тигр» Клемансо. «Я восхищен им, – признается Черчилль супруге на следующий день после поездки по фронту. – Клемансо – экстраординарная личность. Каждое слово, произнесенное им, особенно какое-нибудь общее наблюдение о жизни или морали, достойно того, чтобы быть услышанным»[91]91
  Documents. Vol. 8. P. 291.


[Закрыть].

Показательно, что это мнение было высказано, когда Черчиллю самому уже исполнилось сорок три года. Он уже опубликовал с десяток книг и знал, что значит Слово. Он почти двадцать лет заседал в парламенте и больше десяти лет занимал ответственные посты в правительстве, тесно соприкасаясь с множеством выдающихся личностей. Но столь высокой оценки удостаивались далеко не многие. В середине 1920-х годов, работая над третьим томом «Мирового кризиса», Черчилль не забудет сказать хвалебные слова о французском государственном деятеле. Он назовет Клемансо «великим стариком», под чьим руководством «Франция стояла как кремень», он отнесет Клемансо к тем исполинам, которые «смогли возвысить свои мысли над самыми желанными и потаенными искушениями своего сердца, найдя путь к спасению по путеводным огням истины»[92]92
  См.: Черчилль У. С. Мировой кризис. Часть III. 1916–1918 годы. Книга 1.С. 279; Черчилль У. С. Указ. соч. Книга 2. С. 536, 491.


[Закрыть].

На страницах третьего тома «Мирового кризиса» Черчилль также приводит рассказ о совместной поездке по фронту в марте 1918 года[93]93
  См.: Там же. С. 513–514.


[Закрыть]. В 1926 году он решит расширить этот кусок, издав его в виде отдельной статьи в августовском номере Cosmopolitan под названием «Тигр и Бульдог». На следующий год он переработает и дополнит опубликованный материал, отдав его в мартовский номер Nash’s – Pall Mall.

Отныне во время каждого посещения Парижа по государственным делам, вне зависимости от того, какое правительство находилось у власти, Черчилль вставлял в свое расписание визит к Тигру. То т платил ему взаимностью: «Я никого не приглашаю в мой дом, но вас я рад видеть всегда»[94]94
  См.: Черчилль У. С. Клемансо / Мои великие современники. С. 262.


[Закрыть].

Последний раз они встретились за год до смерти Клемансо в доме номер 8 на улице Бенджамина Франклина, где спаситель Франции проживал с 1895 года до своей кончины. Черчилля провели в маленький кабинет-библиотеку. Была зима, в помещении было холодно, оно не отапливалось. Большой камин весь был забит книгами. Вскоре к Черчиллю вышел хозяин: «подтянутый старик в шапочке и перчатках». «Пусть и не изящество Наполеона, но я увидел в нем наполеоновское величие времен Святой Елены, и на память пришли гораздо более ранние, чем наполеоновская, фигуры римских полководцев, – вспоминал Черчилль. – Ярость, гордость, нищета после великого служения, великолепие, сохраненное после отхода от власти, непробиваемое самолюбие, обращенное к этому миру и следующему, – все это было свойственно древним»[95]95
  Там же. С. 262.


[Закрыть].

На следующий год после кончины Клемансо Черчилль написал новую статью о французском государственном деятеле – «Тигр Франции», которая вышла в одном из ноябрьских номеров Collier’s. В декабре это эссе было переиздано в The Strand Magazine под названием «Клемансо – человек и Тигр». Статья станет одним из редких произведений Черчилля подобного формата, которые будут переведены на иностранный язык: в 1938 году она выйдет на немецком в одном из майских номеров Das Neue Tage-Buch.

Черчилль назовет Клемансо «одним из величайших людей мира»[96]96
  Обращает на себя внимание, что эта характеристика встречается уже в первой версии статьи о Клемансо 1930 года и останется неизменной в последующих редакциях.


[Закрыть][97]97
  Там же. С. 250.


[Закрыть]. Чем же так поразил французский Тигр британского Бульдога? Невероятной жизненной энергией и фантастической работоспособностью? В определенной мере, да. Выдающаяся энергетика пожилого француза не смогла оставить Черчилля равнодушным. «Он выглядит даже моложе, чем я, – писал Черчилль из отеля Ritz своей супруге. – Его жизненный дух и энергия неукротимы. Мы вчера пятнадцать часов гоняли на автомобилях по ухабистым дорогам, объезжая фронт. Я выдохся вконец, а он продолжал сохранять бодрое расположение духа, и это в семьдесят шесть лет!»[98]98
  Documents. Vol. 8. Р. 291.


[Закрыть]. Своим восторгом перед выносливостью и энергией Клемансо Черчилль также поделится с читателями, упомянув, что сам он после целого дня напряженного и порой опасного путешествия был разбит, а сопровождавший его премьер-министр – свеж и пребывал в приподнятом настроении; казалось, что его «стальной каркас неуязвим для изнуряющего труда в любом виде и в любой форме»[99]99
  См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 190.


[Закрыть].

Несмотря на всю работоспособность Клемансо, которая действительно была колоссальна, вряд ли она стала единственным светлячком, привлекшим внимание Черчилля. Нет, его восхитило нечто иное. Обычно, когда речь заходит о симпатиях, то в собеседниках, друзьях и просто знакомых привлекают те качества, которые присущи нам самим либо обладание которыми представляется нам желательным. Черчилль был поражен Клемансо потому, что в этом пожилом господине он увидел самого себя, а также тот образ главы государства, к которому он всегда стремился. Неслучайно профессор Поль Элкон называет Черчилля «самым лучшим учеником Клемансо в англосаксонском мире»[100]100
  См.: Alkon P. K. Churchill on Clemenceau: His Best Student? Part 1 //Finest Hour. № 150. P. 16.


[Закрыть]. И очень показательно, что сегодня в Париже памятник Клемансо на Елисейских полях от памятника Черчиллю у моста, названного в честь российского императора Александра III, отделяет всего лишь небольшая улочка длиной триста метров – авеню Уинстона Черчилля.

Как это ни странно звучит, но двух государственных деятелей, несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте и принадлежность разным странам, многое объединяло. Они оба уверенно себя чувствовали как на трибуне, так и за письменным столом. Они оба посвятили себя политике, но при этом активно увлекались живописью, и если Черчилль сам рисовал, то Клемансо был прекрасным знатоком и поклонником творчества Клода Моне. Их путь на вершину власти не был прямым и спокойным, они оба достигли кресла премьера в шестьдесят пять лет, оба отличались непримиримостью к врагам и выдающимися бойцовскими качествами, оба возглавляли страну в мирное время, но вошли в историю благодаря военному премьерству, оба отвечали за судьбы своих народов в мировых войнах и воевали против одно противника, оба поставили перед своими гражданами одну цель – победа любой ценой, победа несмотря ни на что, победа без каких-либо условий и оговорок. И когда читаешь в статье Черчилля следующие строки: «Его жизнь бурная от начала до конца, и борьба, вечная борьба без остановок и передышек»[101]101
  См.: Черчилль У С Указ. соч. С. 251.


[Закрыть] или «Его меч ковался и закалялся во льду и пламени в течение полувека»[102]102
  См.: Там же.


[Закрыть], то с одинаковой уверенностью относишь их как к британскому, так и к французскому политику.

Судьбы и характеры двух государственных деятелей связывали и другие, менее явные, но от этого не менее прочные узы духовной, эмоциональной и ментальной близости. Однажды Клемансо сказал своему британскому другу: «У меня нет политической системы, и я оставил все политические принципы. Я человек, который справляется с событиями по мере их появления и в соответствии с тем, как я их вижу». Не часто Черчилль в столь откровенной форме и точной формулировке слышал из уст другого выражение собственных взглядов. «Клемансо совершенно прав», – прокомментирует он, добавив, что эти слова напомнили ему строки из письма главного героя романа Октава Фёйе (1821–1890) «Господин де Камор»: «Все принципы одинаково правильны и одинаково ложны в зависимости от обстоятельств»[103]103
  См.: Там же. С. 260.


[Закрыть]. Обоим политикам всегда были чужды идеологии, теории и принципы, чужды не в смысле краеугольных камней мировоззрения, на которые приходится опираться, а в смысле сдерживающих факторов, ограничивающих свободу действий и мыслей; ограничивающих не только морально, но и ментально; сужающих кругозор, когда из господина человек превращается в раба идеи. Те самые эпизоды, про которые гениально написал Ф. М. Достоевский в «Бесах»: «Не вы съели идею, а вас съела идея».

Сохранившиеся в архиве Черчилля черновики статей о Клемансо показывают, что он очень внимательно, добросовестно и заботливо подходил к описанию образа французского политика. Он аккуратно подбирал слова, неоднократно переписывая отдельные фразы и целые абзацы. Видно, что эта личность была ему близка, и та тщательность, с которой он работал над эссе, лишний раз говорит о важности изложенных идей.

Рассмотрим более подробно, что именно собирался сообщить Черчилль читателям, обращаясь к личности защитника Французской Республики.

Он начинает с анализа образа Клемансо. Еще со времен работы над биографией своего отца Черчилль придавал большое значение символизму публичного образа государственных деятелей. Эту идею он пронес через все годы политической деятельности, тщательно прорабатывая собственный образ. После начала Второй мировой войны он примерит на себя маску Бульдога. К тому времени он уже достаточно хорошо изучил пример Клемансо, чтобы осознавать: этот PR-ход – как раз то, что нужно. О важности создания подобных ассоциаций он написал еще в 1930 году, и именно в эссе про французского политика: «Фантазия рисует народы в виде символических зверей: британский лев, американский орел, русский тоже орел, только двуглавый, галльский петух. Но Старый Тигр в своей причудливой стильной кепке, с седыми усами и горящими глазами представлял более точный символ Франции, чем любой обитатель птичьего двора»[104]104
  См.: Черчилль У С. Указ. соч. С. 250.


[Закрыть]. Следуя примеру своего старшего друга, он использует образ Британского Бульдога в «стильной» шляпе, с гладко выбритым лицом, волевым взглядом и выдвинутой вперед челюстью.

От анализа образа Черчилль переходит к рассмотрению лидерского почерка французского политика. Это было лидерство в условиях кризиса, лидерство – объединяющее, лидерство – сплачивающее. Как раз та модель, которая понадобится Черчиллю летом 1940 года. И вновь описание этой модели представлено в эссе про Клемансо: «Он был Францией в той мере, в какой одно человеческое существо волшебным образом могло бы увеличиться до масштабов нации. Он являл собой французский народ, поднявшийся против тиранов, – тиранов тела и духа, тиранов чужеземных и внутренних, жуликов, проходимцев, мздоимцев, захватчиков и пораженцев»[105]105
  Там же.


[Закрыть].

Таким же олицетворением своей нации в мае 1940 года станет и Черчилль. Но столь редкое объединение усилий, желаний и надежд миллионов людей невозможно без духовной силы их лидера. Взваливший на себя неподъемную ношу и поведший людей за собой должен не только сублимировать мощнейший сгусток энергии, но и оказаться достаточно решительным в своей готовности идти до конца и использовать переданный миллионами энергетический порыв для достижения поставленной цели. Именно из-за отсутствия этих составляющих далеко не каждый человек, несмотря на его благородство, честь, ум, трудолюбие, образованность и добропорядочность, способен стать лидером, особенно в критические моменты истории, когда от принимаемых решений зависит будущее нации. Описанной двужильности и решительности недостаточно, чтобы одержать победу, но без них победа одержана не будет.

Такой урок извлек Черчилль из жизни Клемансо, «всегда готового идти до конца, включая борьбу с оружием в руках»[106]106
  Там же. С. 254.


[Закрыть]. Он на всю жизнь запомнит слова, которые Тигр сказал ему в кабинете Военного министерства: «Я буду воевать перед Парижем, в Париже и за Парижем». И Черчилль знал, что это была «не пустая хвальба». «От Парижа могли остаться руины, как от Ипра или Арраса, – это не повлияло бы на решимость Клемансо, – указывает он. – Клемансо собирался держать аварийный клапан закрытым до победы или до взрыва всего котла». Аналогичную решимость бороться за последнюю пядь земли, «держать клапан закрытым» продемонстрирует и Черчилль в 1940 году, когда запретит эвакуацию с Туманного Альбиона произведений искусств, когда заявит, что Лондон не будет открытым городом в случае вторжения, когда призовет народ сражаться на «морях и океанах, пляжах, местах высадки, полях, улицах», когда не скажет, а прорычит: «Мы никогда не сдадимся». «Счастлив народ, который в минуту, когда решается его судьба, имеет возможность найти такого деспота и такого защитника», – резюмирует он в своем эссе[107]107
  Cм.: Там же. С. 261; Churchill W. S. Clemenceau / Great Contemporaries. P. 300.


[Закрыть].

Восхищаясь образом «безжалостного агрессивного и победоносного» Клемансо[108]108
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. С. 253.


[Закрыть] и перенимая у него секреты успеха, Черчилль остается верен своему убеждению: не приведи Господь вновь разразиться мировой войне. «Перед началом войны следует сказать себе: „Я силен, но и противник тоже“, – развивает он эту мысль в эссе про Клемансо. – Когда война идет, следует сказать себе: „Я измотан, но и противник тоже “. Но практически невозможно угадать, какая из этих фраз верна в этот момент»[109]109
  Там же. С. 260–261.


[Закрыть]. Поэтому, чтобы не озадачивать себя утомительной дилеммой, Черчилль предлагает избегать решения внешнеполитических проблем военным путем, но если суверенитет страны поставлен под вопрос – сражайтесь за свою страну до последнего вздоха.

Одновременно с анализом масштабных проблем войны и мира в эссе Черчилля встречаются и другие актуальные наблюдения. Взять, например, диалог с Дэвидом Ллойд Джорджем в начале и описание встречи с Клемансо дальше. Черчилль рисует контрастные образы двух премьеров. Один – в постели, получающий информацию из кипы официальных отчетов, которыми завалена вся спальня и которые содержат лишь обработанную, как правило, усеченную, нередко устаревшую, а порой и противоречивую информацию. Другой – лично объезжающий фронт, беседующий с военачальниками и получающий информацию из первых уст, подбадривающий бойцов своим присутствием.

Аналогично Ллойд Джорджу, Черчилль нередко знакомился с отчетами в первой половине дня, не вылезая из постели, но метод Клемансо с прямым доступом к информации ему был ближе. И тот контраст, который Черчилль создает между двумя политиками, более чем нагляден и показателен. Если Тигр предстает энергичным главой правительства, владеющим всей необходимой информацией, то Ллойд Джордж завален таким объемом письменных донесений и формализованных отчетов[110]110
  См.: Churchill W. S. Op. cit. P. 177.


[Закрыть], что для прояснения ситуации вынужден просить своего подчиненного отправиться во Францию и доложить об обстановке.

Это было в характере Черчилля: не лениться прибыть на место событий и лично разобраться, в чем дело. Возглавляя Адмиралтейство в течение трех лет, восемь месяцев он проведет на борту яхты «Чародейка», объезжая многочисленные военно-морские базы, доки и верфи. Черчилля часто можно было видеть на фронте в годы Первой мировой войны, он неоднократно посещал Ближний Восток во время руководства Министерством по делам колоний, он снова начал инспектировать военно-морские объекты, когда вернулся в Адмиралтейство в 1939-м, а в годы премьерства стал одним из самых путешествующих государственных деятелей такого уровня времен Второй мировой.

Отдельное внимание привлекают заметки Черчилля относительно предвоенной карьеры Клемансо. Он очень колоритно изображает французский парламент конца XIX и начала XX века с его «суматошной, яростной, ядовитой жизнью, которая протекает в атмосфере сменяющих друг друга скандалов, мошенничеств, разоблачений, лжесвидетельств, подлогов, убийств, заговоров, интриг, личных амбиций, отмщений, жульничества и надувательства». И хотя это было «ужасное собрание, слегка цивилизованное, набитое взрывчаткой и напичканное электрическими проводами под напряжением», Черчиллю импонировало наличие в нем простора для актерской пантомимы. Он изображал депутатов как актеров на сцене национальной и мировой политики, указывая, что эти «актеры были людьми высокого таланта, людьми умными и красноречивыми, людьми с репутацией и властью, людьми, проповедующими благородные чувства, людьми, которые жили на глазах общественности, управляя армиями, дипломатами и финансами»[111]111
  См.: Черчилль У. С. Указ. соч. С. 253.


[Закрыть].

На примере Клемансо Черчилль лишний раз убедился в правильности своей точки зрения, что обитателям политического олимпа присущ актерский талант, который является необходимой составляющей политического успеха. Сумевший раскрыть в себе актерские способности может многого добиться. Причем речь здесь идет не о лицедействе и притворстве, а о способностях управлять своими эмоциями, достигая в общении и поведении максимальной убедительности. Лучше всего это проявляется в главном оружии политика, к которому так часто обращался Клемансо и который с успехом использовал сам Черчилль, – публичных выступлениях. Рисуя портрет французского премьера, Черчилль не мог не раскрыть и эту составляющую его образа. «Он переходил от одного края трибуны к другому и бросал резкие, как музыкальное стаккато, предложения, так, как будто эти мысли только что пришли ему в голову. Он напоминал разгуливающего по клетке взад и вперед зверя, который рычит и пожирает публику глазами. С рычанием и ворчанием этот свирепый, старый бесстрашный хищник вышел на охоту»[112]112
  Там же. С. 259.


[Закрыть]. Читая эти строки, как и другие, о том, что критическое положение не требовало для объяснения ситуации «языковых изысков, красноречия и аргументов», невольно вспоминаются слова коллеги Черчилля Джона Морли (1838–1923), которые тот часто любил повторять: «В выступлении задействованы три составляющие: кто говорит, как говорит и что говорит, причем последнее значит меньше всего»[113]113
  Documents. Vol. 12. P. 47.


[Закрыть].

Но управление эмоциями лишь одна сторона ораторского искусства. В большинстве случаев умения держаться на публике недостаточно – важную роль играет и красноречие. Клемансо прекрасно владел словом, чем заслужил дополнительное уважение Черчилля. Анализируя поступки французского премьера, Черчилль не мог не перекладывать историю Клемансо на собственную жизнь 1930-х годов, когда после отставки с поста министра финансов его впереди ожидало десятилетие политических разочарований и тяжело переносимого безвластия. Поистине автобиографичными выглядят следующие строки, которыми Черчилль описывает жизнь Тигра в аналогичный период: «Исключенный из парламента, он потерял трибуну для обращения к стране. Ничего страшного. У него было другое оружие: перо. Он писал, чтобы есть и пить, защищая свою жизнь и честь. И то, что он писал, читалось повсеместно. Та к он выжил. И не просто выжил, а восстановил позиции; не просто восстановил позиции, но повел наступление; не просто повел наступление, а добился победы»[114]114
  Черчилль У. С. Указ. соч. С. 257.


[Закрыть].

Фактически, в этом небольшом фрагменте Черчилль описал и предсказал свою судьбу в 1930-х и 1940-х годах. Предсказал он и другое. Возведенный на вершину власти, чтобы спасти отечество, Клемансо, этот «суровый, властный человек с мировым авторитетом», был отправлен в отставку после того, как победа была одержана[115]115
  См.: Черчилль У. С. Вторая мировая война. Т. 1. С. 15.


[Закрыть]. Аналогичная судьба постигнет и самого Черчилля в 1945 году. А пока, за пятнадцать лет до своей отставки, он напишет, что «Франция оказалась неблагодарной на взгляд иностранца, отшвырнув Клемансо в сторону». «Президентом был назначен другой человек, милый, но посредственный[116]116
  Речь идет о Поле Евгении Луи Дешанеле (1855–1922). В эссе Черчилля также встречается следующая фраза: «Впрочем, вскоре он выпал из поезда». Дешанель выпал из окна президентского поезда ночью 24 мая 1920 года. Поезд двигался с небольшой скоростью, поэтому президент остался жив, хотя и вызвал большой переполох как среди охраны, так и среди жителей Монтаржи, перед которыми явился старик в пижаме, уверяющий, что он президент республики. В сентябре того же года Дешанель отправился одетым купаться в озеро, а потом уверял, что ничего не помнит. После этого инцидента его убедили оставить пост главы государства, который он занимал всего семь месяцев, с февраля по сентябрь 1920 года.


[Закрыть], а Тигр отправился домой. Гордый, как Люцифер, он завернул себя в тогу бессмертной славы и огромного уважения»[117]117
  См.: Черчилль У. С. Клемансо / Мои великие современники. С. 261.


[Закрыть]. Черчиллю тоже предстоит пройти через это испытание. Но он не удалится на покой, а в какой уже раз найдет спасение в литературном труде, готовя себе плацдарм для возвращения в большую политику.

Анализируя жизнь Клемансо, Черчилль затронул еще одну особенность пребывания у власти: обвинения в коррупции. Сам Черчилль за всю свою более чем полувековую карьеру не был замешан ни в одном коррупционном скандале, чего нельзя сказать о французских политиках периода 1880–1890-х годов. Это было время, когда, по словам британца, «разрушались и подвергались критике репутации многих членов парламента от различных фракций», когда «каждый падающий тянул за собой других», когда «даже мимолетный контакт с обвиняемым компрометировал общественного деятеля», когда «чума подозрения своим заразным дыханием зацепила» многих, в том числе и Клемансо[118]118
  См.: Там же. С. 255, 254.


[Закрыть]. Далее Черчилль напишет слова, которые не только продемонстрируют читателю невиновность Тигра, но и выразят точку зрения самого автора относительно этих грязных и дурно пахнущих поступков: «Для цельной и уверенной в себе личности всегда есть одна надежная линия защиты – скромный образ жизни, открытые сведения о доходах и расходах, которые можно предъявить всему миру, и готовность гордо продемонстрировать каждый источник заработка»[119]119
  Там же. С. 256.


[Закрыть].

Подводя итог взаимоотношениям Клемансо и Черчилля, а также наблюдая за множеством сходств в их личных качествах, образе мышления и судьбах, невольно задаешься вопросом, насколько повлиял французский политик на своего друга и как бы изменилось поведение последнего, не встреть он на своем жизненном пути пример для подражания? Изучение переписки, произведений, текстов выступлений и поступков Черчилля, а также мнений о нем современников позволяет согласиться с точкой зрения профессора П. Элкона, что поведение британского политика на посту премьер-министра в годы Второй мировой войны не претерпело бы значительных изменений. Все те выводы, к которым он пришел, пропуская через себя жизнь Клемансо, находили поддержку в его собственном мировоззрении. Поскольку, как уже было сказано выше, он потому и симпатизировал французскому коллеге, что чувствовал в нем родную душу. «Близость взглядов толкала Черчилля на изучение Клемансо, но не изучение Клемансо рождало эту близость взглядов», – замечает П. Элкон[120]120
  См.: Alkon P. K. Churchill on Clemenceau: His Best Student? Part 2 // Finest Hour. № 151. P. 42.


[Закрыть]. И тем не менее общение с выдающимся французом не прошло для Черчилля бесследно. Как и другие исторические изыскания, оно помогло ему лучше понять природу проблем, с которыми сталкивается человек на вершине власти; ограничения и условности, с которыми приходится считаться; ошибки, которых следует избегать. А главное, он лишний раз убедился в том, что в жизни нет безвыходных ситуаций, но, попадая в шторм неблагожелательных обстоятельств, приходится рассчитывать только на себя, на свои знания и свой опыт. Хотя и они неспособны ответить на все вопросы, поскольку ни одна из моделей и методов не гарантирует успех. И лучший совет, который можно дать: не изменяй себе и действуй по обстоятельствам.