Электронная библиотека » Дмитрий Мережковский » » онлайн чтение - страница 33

Текст книги "Иисус Неизвестный"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 20:04


Автор книги: Дмитрий Мережковский


Жанр: Философия, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 33 (всего у книги 62 страниц)

Шрифт:
- 100% +
6. И мир его не узналI

В мире был, и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал. Пришел к своим, и свои Его не приняли. (Ио. 1, 10–11.)

Тайну эту – тайну всей жизни человека Иисуса – подслушал у сердца Его один из всех учеников, Иоанн.

II

Как это ни странно сказать, догмат об Искуплении, каков он сейчас для большинства христиан, – не совсем неподвижный, но еле движущийся, не мертвый, но и не живой, – отделяет их от жизни Христа Искупителя; с ней соединял их некогда и, может быть, когда-нибудь вновь соединит лишь догмат живой, движущийся и раскрывающийся в религиозном опыте. Опыт первичнее догмата, – только поняв это, можно понять жизнь человека Иисуса.

III

Петр, Верховный Апостол, «соблазняет» Христа. Кто это говорит, сумасшедший? Нет, сам Господь:

Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн. (Мт. 16, 23.)

Мертвому догмату с этим делать нечего, а догмат живой только с таких «соблазнов» и начинается.

Нет той человеческой немощи – сомнения, искушения, отвержения, проклятья, нет того соблазна человеческого, где бы рядом с нами не был человек Иисус; где бы мы не узнавали в Нем себя. Слишком человеческого нельзя сказать о Нем ничего, ибо Он, —

подобно нам искушен во всем, кроме греха. (Евр. 4, 15.)

В каждой капле воды – та же вода, что в океане; в каждой искре огня – тот же огонь, что в солнце; в каждом человеке – тот же Сын человеческий, что во Христе.

Я есмь Ты, —

сказано с чудным опытным знанием в одной гностической молитве-заклятии для благополучного прохождения души по мытарствам ада.[611]611
  В Лейденском папирусе W:
  . – G. Anrich, Das antike Mysterienwesen, 1893, S. 89.


[Закрыть]

Только через наше человеческое сердце можем мы заглянуть в сердце человека Иисуса; только через наше смертное борение можем мы заглянуть в Гефсиманию; тяжесть креста Его можем измерить, только взяв крест на себя. Кто же никогда ничего подобного не испытывал, тому нечего делать с Евангелием, и лучше всего согласиться с Цельзом, что «жалкою смертью кончил Иисус презренную жизнь», или, что едва ли не хуже, – с Ренаном, что «жалкою смертью кончил Иисус великую жизнь». И не спасет нас от этого согласия никакой догмат.

IV

Чем больше мы вдумываемся, вживаемся в жизнь человека Иисуса, тем больше узнаем, что в ней должна была наступить такая минута, когда Он вдруг понял, – медленно, должно быть, понимал, но понял вдруг, что «в мире Он был и мир через Него начал быть, и мир Его не узнал»; «пришел к своим, и свои Его не приняли»; и что эта минута пронзила душу Его, как некогда пронзит тело Его острие крестных гвоздей.

Знал от начала Сын Божий, что «пришел в мир для того, чтобы отдать душу Свою в выкуп за многих» (Мт. 20, 28), – это очень легко сказать в догмате, но очень трудно понять в опыте.

Видел Иисус, как никто, восходящее светило Конца, – наступающее царство Божие. Но до какой точки светило взойдет; какой из двух возможных Концов наступит, близкий или далекий; царство ли Божие пройдет мимо человечества, или чаша страданий мимо Сына человеческого, – этого не знал Он, – не хотел, не мог, не должен был знать, потому что ни Ангелы, ни Сын о дне и часе Конца не знают, знает только Отец. А не зная этого, должен был говорить, делать, жить, умирать, – все решая надвое. В этом-то раздвоении – вся терзающая мука Его, смертное борение до Гефсиманского кровавого пота и до последнего крестного вопля: «для чего Ты Меня оставил?» – непостижимая для нас пытка надеждой и тем, для чего у нас нет слова, потому что наше слово «отчаяние» не для такого, как Он.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8.)

Если это значит: «Все, что Я сделал, для чего жил и умер, – не даром ли?», то, может быть, тихое слово это не менее страшно, чем тот последний вопль на кресте.

V

С каждым днем служения Своего все меньше мог Он надеяться, что мир узнает Его; но должен был сохранять искру надежды, до конца, до креста. Этой нечеловеческой муки Его мы никогда не узнаем.

Если бы могли мы увидеть ту первую точку служения Господня, когда величайшее из всех искушений: «мир не узнает Меня», пронзило сердце Его, как острие гвоздное, то каким новым светом озарилась бы для нас вся Его жизнь, как приблизилась бы к нашему человеческому опыту!

Очень глухие, но согласные намеки всех четырех Евангелий указывают на день Умножения хлебов, как на эту первую точку. Может быть, так глухи намеки потому, что уже и здесь, в самом Евангелии, религиозный опыт Сына человеческого начинает заглушаться догматом о Сыне Божием. Но, кажется, тайный смысл намеков, если бы раскрыть его до конца, привел бы нас к выводу: именно в этот день – Умножения хлебов, понял Иисус так ясно, как еще никогда (ясности совершенной быть не могло, и в этом вся мука Его), понял вдруг, что вчера еще близкий Конец, сегодня отсрочен; что восходящее солнце царства Божия, достигнув высшей точки своей, начало опускаться; и, поняв это, увидел тоже так ясно, так близко, как еще никогда, – Крест.

Это значит: жизнь Иисуса Христа, Сына человеческого – Сына Божия, мы перенесем из неподвижного, мертвого догмата в живой, движущийся религиозный опыт только в том случае, если поймем до конца, что произошло в этот великий, но, может быть, самый забытый, непонятный, неузнанный – неизвестный день Господень.

VI

Где и когда произошло, мы знаем с почти несомненной исторической точностью.

Взяв учеников с Собою, удалился один

, в пустынное место близ города, называемого Вифсаидою. (Лк. 9, 10.)

В северо-восточном конце Геннисаретского озера, на левом берегу Иордана, при его впадении в озеро, в области Ирода Филиппа Четверовластника, находился старый Иудейский городок Beth-Saïda, что значит «Рыбачий Поселок», родина трех учеников Господних, Петра, Андрея и Филиппа (Ио. 1, 44), а рядом со старым городком – новый, только что отстроенный во вкусе римского зодчества, Вифсаида Юлия, названный так в честь Августовой дочери, Юлии.[612]612
  Joseph FI., Ant. XVIII, 2, 1. Dalman, Orte und Wege Jesu, 187–188. – Klostermann, Das Marcus-Evangelium, 1926, S. 75.


[Закрыть]
Горные, над Вифсаидой, луга, – вот, вероятно, то «пустынное место», куда удалился Иисус.

Знаем мы и время с такою же историческою точностью.

«Приближалась Пасха Иудейская», по свидетельству Иоанна (6, 4), совпадающая с Марковым-Петровым воспоминанием о весенней «зеленой траве»

тех Вифсаидских лугов (Мк. 6, 39). «Было же на месте том много травы», – вспоминает и IV Евангелие (6, 10).

Пасха Иудейская – в начале апреля, а в конце его, с первым иссушающим полуденным ветром, свежая зелень трав на Геннисаретских лугах вянет, желтеет.[613]613
  L. Schneller, Evangelien-Fahrten, 1925, S. 159.


[Закрыть]

Распят Иисус тоже в Пасху Иудейскую; по очень, кажется, древнему, у Климента Александрийского (200 г.), уцелевшему преданию – воспоминанию Церкви, 7 апреля 30 года нашей эры, 17–18-го – кесаря Тиберия.[614]614
  Osk. Holtzmann, Christus, 1922, S. 73.


[Закрыть]
Если так, то Пасха Хлебов относится к 29 году по Р. X., 16–17-му – Тиберия. Та Пасха, Иерусалимская, – годовщина этой, Вифсаидской. Тайна Пасхи той, предпоследней, – Хлеб, а этой, последней, – Плоть.

Я – хлеб живой, сшедший с небес… Хлеб же, который я дам, есть плоть Моя, —

тайну эту подслушал у сердца Господня Иоанн (6, 51).

VII

В этот день, как часто бывает в такие решающие дни, все, от начала жизни к ее концу идущие нити сплелись в один, неразрешимый для жизни, лишь смертью разрешимый узел.

Только что похоронив Иоанна Крестителя, ученики его возвещают о том Иисусу (Мт. 14, 13); возвещают, может быть, и о том, что сказал о Нем Ирод:

это Иоанн, которого я обезглавил, воскрес из мертвых. (Мк. 6, 16.)

И искал увидеть Его. (Лк. 9, 9.)

А может быть, и остерегают Его, как потом – фарисеи:

выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя. (Лк. 13 31.)

В судьбе Иоанна свою мог узнать Иисус:

Илия – (Иоанн, предтеча Мессии) – уже пришел, и не узнали ли его, и поступили с ним, как хотели; так и Сын человеческий пострадает от них. (Мт. 17, 12.)

И так же не будет узнан.

В тот же день Умножения хлебов собрались к Иисусу ученики, посланные на проповедь о царстве Божием, —

и рассказали Ему все, что сделали и чему научили. (Мк. 6, 30.)

С радостью, должно быть, такой же вернулись к Нему Двенадцать тогда, как потом – Семьдесят:

Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем. (Лк. 10, 17.)

Радовались так потому, что царство бесов, отходящее, – признак наступающего царства Божия:

Может ли кто войти в дом сильного и расхитить его, если прежде не свяжет сильного? (Мт. 12, 29.)

В тот час возрадовался духом Иисус и сказал, славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение. (Лк. 10, 21.)

И обратившись к ученикам, скачал им особо: ваши же блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат. Ибо истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели; и слышать, что вы слышите, и не слышали. (Лк. 10, 23 – Мт. 13, 16–17.)

В жизни всего человечества, а может быть, и в жизни человека Иисуса не было радости большей, чем эта.

Друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Сия-то радость Моя исполнилась. Ему должно расти, а мне умаляться (Ио. 3, 29–30.),

вспомнил, может быть, Иисус это слово Предтечи.

Друг жениха умер, умалился перед Ним, как утренняя звезда – перед солнцем.

VIII

Радовались и толпы галилейских паломников, шедших на праздник Пасхи в Иерусалим, по большой Морской дороге, via Maris, через Капернаум, где находился тогда Иисус, – вероятно, в доме Симона Петра, – и куда собрались к Нему ученики в заранее назначенный день; радовались потому, что надеялись, что

царство Божие откроется сейчас,

. (Лк. 19, 11.)

«Не Он ли Христос (Мессия), сын Давидов?» – спрашивал народ об Иисусе (Мт. 12, 23). Громко говорить еще не смел, но, может быть, шепот уже носился в толпе: «Malka Meschiah, malka Meschiah! Царь Мессия, Царь Мессия!» Как же Царству не быть, если Царь уже есть? Ждали, что не сегодня завтра солнце, восходящее над Галилейским озером, будет солнцем незакатным царства Божия.

Вот почему запружены были несметной толпой тесные улочки Капернаума городка и осажден ею маленький рыбачий домик Симона.

И сказал ученикам Иисус:

Пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного. Ибо много было приходящих и отходящих, так что и есть им было некогда. (Мк. 6, 31.)

Может быть, и Сам Иисус, в скорби Своей об Иоанне Крестителе и в радости о царстве Божием, хотел уйти от людей к Отцу.

IX

И отплыли в пустынное место в лодке одни.

Народ же увидел, как они отплывали, и многие узнали их. И бежали туда пешие из всех городов. (Мк. 6, 32–33.)

Десять километров, включая обход через мост на Иордане, часа два пешего пути, отделяют Капернаум от Вифсаиды Юлии.[615]615
  H. J. Holtzmann, Hand-Commentar zum N. T., I, S. 139 – Lagrange Marc, 166.


[Закрыть]
К вышедшей из Капернаума толпе присоединялись, должно быть, по дороге все новые толпы, возрастая, как снежный катящийся ком.

…И предупредили их, и собрались к Нему. (Мк. 6, 33).

На гору взошел Иисус, и там сидел с учениками Своими.

…И увидел множество народа, и сжалился над ними, потому что они были как овцы, не имеющие пастыря; и начал учить их много.

…И беседовал с ними о царстве Божием, и требовавших исцеления исцелял.

День же склонялся к вечеру. И, приступив к Нему, Двенадцать говорили Ему:

Отпусти их, чтоб они пошли в окрестные хутора и селения купить себе хлеба, ибо им нечего есть… потому что мы в месте пустынном.

Но Иисус сказал им: не нужно им ходить; вы дайте им есть. Они же говорят Ему:… им и на двести динариев хлеба не хватит, чтобы каждому досталось хотя понемногу. (Мт. 14; Мк. 6; Лк. 9; Ио. 6.)

Тайная досада, может быть, слышится в этом ответе учеников: «Где же взять хлеба для такого множества?» Иуда, имевший при себе денежный ящик и носивший, что туда опускали (Ио. 12, 6), знал, конечно, лучше всех, что в скудной казне их не могло быть двухсот динариев. В этот миг, с Иудой, «другом» Своим, как называет его Сам Иисус (Мт. 26, 50) не обменялся ли Он глубоким взглядом?

Если одну из двух тайн подслушал у сердца Господня Иоанн, то, может быть, другую подслушал Иуда. В этом глубоком взгляде Его, может быть, прочел Иисус: «Не Ты ли Сам сказал:

не заботьтесь что вам есть и что пить… взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, а Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше птиц?» (Мт. 6, 25–26.)

«Что сказал, то и сделай!»

Он же спросил их: сколько у вас хлебов? Они, узнав, сказали: пять хлебов и две рыбы.

Тогда велел им рассадить всех застольными, ложами-ложами, συμπόσαι σνμπόσαι, на зеленой траве.

И возлегли грядками-грядками,

, по сту человек и по пятидесяти.

И взяв пять хлебов и две рыбы, и воззрев на небо, благословил и преломил хлебы, и дал ученикам, чтобы роздали им; и две рыбы разделил на всех.

И ели все, и насытились.

И собрали кусков хлеба и рыбы двенадцать полных корзин.

Было же евших около пяти тысяч человек, кроме жен и детей. (Мк. 6, 38–48; Мт. 14, 21).

X

Чудо с хлебами совершается у первых двух синоптиков дважды, хотя и в разные времена, в разных местах, но совершенно одинаково, так что мы имеем о нем шесть евангельских свидетельств, – столько, как ни о каком другом событии в земной жизни Господа, кроме распятия и Воскресения. Но вот что удивительно: все, что предшествует чуду, и все, что следует за ним, мы видим, но само оно остается невидимым; только что дело доходит до него, как непроницаемая завеса падает. Все слова относятся к тому, что было до чуда и будет после него, а о нем самом – ни слова.[616]616
  Joh. Weiss, Das älteste Evangelium, 212.


[Закрыть]
Между двумя мигами – тем, когда Иисус раздает ученикам пять хлебов и две рыбы, и тем, когда пять тысяч человек насытились, – как бы зияющий провал, пустота. Сколько бы мы ни хотели верить в чудо, надо видеть его, чтобы верить, а здесь мы ничего не видим. «Чудо с хлебами непредставимо для нас», – вынуждены сознаться и апологеты церковные.[617]617
  Lagrange, Marc., 171.


[Закрыть]

Чтобы насытить пять тысяч человек, нужно было двадцать, тридцать тысяч тех маленьких «ячменных хлебцев»,

, какие пеклись тогда в сельских пекарнях или на бедных домашних очагах, считая по три, по четыре хлебца на человека; а маленьких копченых или соленых рыбок,

(Ио. 6, 9), вдвое, втрое больше. Если так, то каждый из пяти хлебов должен был раздробиться, размножиться, с неимоверной быстротой, или, увеличиваясь в размере, удлиниться или утолщиться в пять-шесть тысяч раз. Где же это происходит – в руках Самого Господа, когда Он преломляет хлебы, или в руках учеников, когда они раздают их народу? Чудо не могло не быть видимо, но всякая попытка увидеть его приводит нас к нелепости. И вовсе не надо страдать болезнью двух прошлых веков, rationalismus vulgaris, чтобы в таком чуде усомниться.

Отрок Иисус, в апокрифическом «Евангелии Детства», чудом удлиняет, растягивает слишком короткую доску в мастерской плотника Иосифа.[618]618
  Evangel. Infant. – Acta Thomae, с. 13. – Keim, Geschichte 1867, I, 418–419. – Henneke, N. T. Apokryphen, 100.


[Закрыть]
Нечто подобное происходит и в чуде с хлебами, по толкованию Фомы Аквинского: «Хлебы умножил Господь не сотворением нового вещества, а прибавлением внешнего, не хлебного, к внутреннему, хлебному».[619]619
  Non per creationem sed per additionem extraneae materiae, in panes conversae – Thomas Aquin, Simma Theolog, III pars, qu XLIV, a 4, ad 4.


[Закрыть]

Если так, то чудо дьявола, отвергнутое Господом на горе Искушения:

вели камню сему сделаться хлебом (Лк. 4, 3.), —

принято здесь, на горе Хлебов.

XI

Неудивление народа и учеников перед чудом также удивительно. Как удивлены, поражены бывают свидетели всех чудес Господних, Марк-Петр никогда не забывает об этом сказать; только здесь почему-то забыл.[620]620
  Joh Weiss, Der Schriften des N. T. I, 130.


[Закрыть]
Что это значит? Судя по тому, как неизгладимо запечатлелась память об этом событии в евангельских свидетельствах, чувство, испытанное от него учениками, было очень глубоко, но это не удивление, а что-то иное, может быть большее, для чего у них нет еще слов, и у нас все еще нет.

Кажется, не случайно первый из наших свидетелей, едва ли не очевидец события, Петр, говоря о нем устами Марка, слово «Чудо» не употребляет вовсе, а говорит просто: «не поняли того, что было с хлебами»,

(6, 52).

Удивительно и то, что фарисеи требуют чуда-знамения, только что увидев его на горе Хлебов.

Начали с Ним спорить и требовали от Него знамений, искушая Его. (Мк. 6, 11.)

Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе?

Манну в пустыне ели наши отцы, как написано: «Хлеб с неба дал им есть». (Ио. 6, 30–31.)

Сами же ели вчера, а сегодня об этом забыли.[621]621
  С. Klemen, Die Entstehung des Johannes-Evangelium, 1912, S. 157 – Joh. Weiss, Das alteste Evangelium, 220.


[Закрыть]

XII

Так же забывают ученики в Десятиградии о том, что было в Вифсаиде, повторяя, как бы в беспамятстве, перед этим вторым чудом, слова, сказанные перед первым:

откуда нам взять в пустыне столько хлебов, чтобы накормить такое множество? (Мт. 15, 33; Мк. 8, 4.)

И еще удивительнее: после другого чуда, или видения – прозрения в иную действительность, – Иисуса, идущего по водам, – ученики

чрезвычайно изумились, так что были вне себя.

Ибо того, что было с хлебами, не поняли, потому что сердце их было окаменено. (Мк. 6, 51–52.)

Если бы чудо с хлебами было «прибавлением внешнего вещества, не хлебного, к внутреннему, хлебному», как учит Фома Аквинский, то как могли бы не понять; как могло бы сердце их «окаменеть»? Сердца не нужно, нужны только глаза, чтобы такое чудо увидеть.

Слово же Господне к ученикам, после второго умножения хлебов, всего непонятней:

Еще ли не понимаете и не разумеете? еще ли окаменено у вас сердце?

Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч, сколько полных коробов набрали вы остатков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь – для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы кусков? Говорят: семь. И сказал им: как же не понимаете? (Мк. 8, 17–21.)

Так же не понимаем, не помним и мы; имея очи, не видим; имея уши, не слышим; так же окаменено и наше сердце, вот уже двадцать веков.[622]622
  Joh. Weiss, Das alteste Evangelium, 215.


[Закрыть]

Тотчас после второго чуда с хлебами приходит Иисус туда, где совершилось первое чудо, – в Вифсаиду.

И приводят к Нему слепого, и просят, чтобы прикоснулся к нему.

Он… возложил на него руки и спросил, видит ли что. Тот, взглянув, сказал: вижу проходящих людей, как деревья. И снова возложил (Иисус) руки на глаза его и велел ему взглянуть. И он исцелел и стал видеть все ясно (Мк. 8, 22–25).

Кто этот слепой? Не все ли христианское человечество? Раз уже возложил руки Господь на глаза его, но оно увидело лишь смутно. О, если б возложил опять!

XIII

Что же было с хлебами?

Есть, кажется, два ключа ко всему. Один – мнимое противоречие, действительное согласие и в этом случае, как в стольких других, первого свидетеля, Марка-Петра, с последним – Иоанном.

Пять хлебов и две рыбы у Двенадцати, по Маркову свидетельству (6, 38), а по Иоаннову:

Один из учеников Его, Андрей, брат Симона Петра, говорит Ему (Иисусу): Здесь есть у одного мальчика, παιδάριον, —

(продавца съестных припасов, «маркитанта», по-нашему),[623]623
  Bern Weiss, Das Leben Jesu, 1884, II, 190.


[Закрыть]

пять ячменных хлебов и две рыбки. (Ио. 6, 8–9.)

Те же, очевидно, пять хлебов и две рыбы – то у народа, то у Двенадцати. Что это значит? Надо ли принять одно из двух свидетельств и отвергнуть другое? Нет, надо соединить оба. Два предания-воспоминания: по одному – хлебы у Двенадцати, по другому – у народа; оба могут быть исторически подлинны.

Бедные люди запасливы, земледельцы же особенно: не выходят в дорогу без хлеба, как мы – без денег.[624]624
  K. Furrer, Das Leben Jesu Christi, 1905, S. 133–135.


[Закрыть]
Два огромных табора: один, пятитысячный. Израильский, близ Вифсаиды, – должно быть, большею частью, толпы идущих издалека в Иерусалим на праздник Пасхи, галилейских паломников; другой – четырехтысячный, языческий, в Десятиградии, людей, пришедших тоже издалека:

три дня уже народ находится при Мне, и нечего им есть. Если не евшими отпущу их в домы их, то ослабеют в дороге, ибо некоторые пришли издалека. (Мк. 8, 2–3.)

Чтобы все эти тысячи людей, с больными, с детьми и женами, вышли в пустыню, на один или на три дня пути, из городов и селений богатейшей земли, житницы всей Галилеи, не взяв с собой куска хлеба, в обоих случаях почти так же невероятно, как то, чтобы они вышли голыми. Если же у одного мальчика-продавца оказались не съеденными или не раскупленными пять хлебов и две рыбы, то еще невероятнее, чтобы у всех остальных пяти тысяч не оказалось ни одного куска; что-то, во всяком случае, могло оказаться, а этим решается все, и вовсе не надо опять-таки страдать болезнью rationalismus vulgaris, чтобы это понять и услышать слово Господне, к нам обращенное: «Как же не понимаете?…имея очи, не видите; имея уши, не слышите?»

Что было с хлебами, мы не знаем, но можем догадываться, что это неизвестное, так неизгладимо запечатлевшееся в Евангелиях, «Воспоминаниях Апостолов», по слову Юстина, есть нечто большее, чудеснейшее, чем то, что нам кажется «чудом».

Вот один из двух ключей ко всему, а вот и другой.

XIV

Равенству учит Павел Коринфскую церковь на примере церквей Македонских:

Нищета их глубокая преизбыточествует в богатстве их щедрости.

Ибо щедры они по силам и даже сверх сил.

…Знаете вы милосердие Господа нашего Иисуса Христа, как, будучи богат, обнищал Он ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою.

…Легкости другим и тягости вам да не будет, но да будет равенство, ίσότης.

Ныне вашим избытком восполнится их недостаток, а после избытком их – недостаток ваш, да будет равенство. Как написано: «Кто собрал много, не имел лишнего; и кто мало – не имел недостатка». (II Кор. 8, 2–3, 9, 13–15.)

Павел вспоминает здесь первое чудо равенства в хлебе, манне Синайской. Могли бы он вспомнить и второе чудо, большее, в пустыне Вифсаидской, – или не мог, уже забыл, как мы забыли? Но, если ум забыл, то сердце помнит:

было же одно сердце и одна душа у множества уверовавших. И никто ничего из имени своего не называл своим, но все у них было общее.

…И, преломляя хлеб, принимали пищу в радости. (Д. А. 4, 32–33; 2, 46.)

Если будет когда-нибудь царство Божие на земле, то потому, что это было в первый раз от начала мира, в тот великий день Господень, при Умножении хлебов.

Царство Божие – как зерно горчишное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле. А когда посеяно, всходит и бывает больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрыться птицы небесные. (Мк. 4, 31–32.)

Первая точка этой исполинской параболы-притчи – там, на горных лугах Вифсаиды: семя, посеянное там, меньше всех семян на земле; когда же взойдет, будет больше всех злаков, – царством Божиим на земле, как на небе.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации