Текст книги "Отмеченный сигилом"

– Морок! Подожди! – Возглас капитана заставил десятника и Дьякона повернуть головы.

Черноволосый имперец указывал острием меча на ближайший к ним заброшенный дом. На фоне закопченных и обугленных старым пожаром стен сразу бросались в глаза новехонькие двери и наглухо закрытые белые ставни.

Изнутри дома доносились приглушенные звуки борьбы.

– Там кто-то есть! – сообразил Лаен. – Возможно, наши!

– Нет! Нам нужно скорее бежать отсюда! – раскрасневшаяся Тавия изо всех сил тянула десятника к дыре в частоколе. – Враги могут появиться здесь в любой момент!

Джараху пришлось выбрать:

– Дьякон, уведи госпожу за ворота и спрячьтесь где-нибудь поблизости. Капитан, давай со мной!

Перепрыгнув низенькую изгородь, десятник врезался плечом в дверь. Заперто! Краем глаза увидел мчащуюся следом во весь опор массивную фигуру Калача и успел отскочить в последний момент. Хрустнул засов, и Лаен вслед за капитаном ворвался в полутемное помещение. Настороженно замер на пороге, позволяя глазам адаптироваться к сумраку.

В нос шибанул кислый запах пота и мускуса. Пол в избе отсутствовал. Площадка у порога оканчивалась прямоугольной ямой в полтора человеческих роста, занимающей всю площадь комнаты. Посреди ямы был вкопан столб с перекладиной, напоминающий виселицу.

В железном кольце потихоньку умирал огрызок факела, освещая лишь пятачок вокруг себя. В центре этого светового пятна тяжело сипел отец Мэтью.

Капитан возгласом поприветствовал преподобного и уже хотел было спрыгнуть в яму, но десятник удержал его за плечо. Он посчитал, что сооружение, больше похожее на загон для диких животных, устроено здесь не просто так. Присмотревшись, понял, что чутье не подвело.

Святой отец так и не ответил капитану. Он выглядел крайне измотанным, а роба словно побывала в пасти бешеной псины. Его локти, сведенные вместе перед бочкообразной грудью, перехватывала толстая веревка. Оборачиваясь вокруг предплечий, она уходила к верхушке перекладины, сильно ограничивая движения монаха. Мэтью с трудом удерживал равновесие и мог стоять лишь на цыпочках. По непонятной причине он топтался на месте, пытаясь зачем-то развернуть в сторону свое грузное тело.

Сосредоточенный взгляд монаха шарил по стенам ямы, которые, как только сейчас заметил десятник, имели многочисленные ниши. Внезапно из дыры выскочила тень – и бросилась на узника!

Предупреждающий крик Лаена не имел смысла, но монах оказался готов к нападению. Издав страшное сипение, он подтянулся на веревке и ударом ноги отправил тень обратно во мрак. Было заметно, что акробатический трюк стоил монаху неимоверных усилий.

Неужели, пока они скитались по подземельям, ему пришлось находиться здесь и связанному отбиваться от тварей?!

Враги Мэтью выглядели достаточно быстрыми и чурались света, будто тени – факела белого старца. При силуэте тощего подростка их руки и ноги тем не менее были непропорционально длинными. Хаотично снуя по краям ямы, существа походили на огромных пауков. Десятник насчитал четыре особи, но возможно, их было больше.

Факел начал потрескивать и подмигивать светом, словно намекая, что развязка близка.

– Упыри! – выдохнул стоящий рядом капитан, нервно сжимая рукоять палаша. – Так вот кого здесь плодит баронесса!

– Мелковаты они для упырей, капитан. Это гнездо живорезов. Вон смотри, в яме множество нор в стенах.

– Проклятье, ты прав!

– Скорее всего, люди баронессы обнаружили тварей, когда начали обживать территорию. Ну и использовали по-своему.

– Как будем действовать?

– Я отвлеку их внимание, а ты выручай преподобного.

Больше не раздумывая ни секунды, десятник одним движением извлек из рукава плеть, вполне подходящую для борьбы с быстрым противником, и спрыгнул в яму. Подскочив к заполненным тьмой нишам, он, пользуясь преимуществом внезапности, принялся наотмашь стегать снующие тени гибким хлестким орудием.

Твари заголосили и завыли, принялись еще хаотичнее носиться по стенам, но, сообразив, что урон им всем наносит один-единственный человек – собрались в кучу и дали отпор.

Первая особь оказалась настолько жадной, что, разинув пасть с игольчатыми зубами, прыгнула на десятника как есть, спереди, чтобы попытаться отхватить кусок лица. Наказание за глупость последовало незамедлительно – отброшенная в сторону капитана, она оказалась с хрустом растоптана огромными сапожищами.

Вторую, трепещущую от жажды крови, десятник встретил уже острой сталью, но, не зная анатомию твари, допустил оплошность. Длинное лезвие стилета на удивление легко пробило кожу существа, но неожиданно намертво застряло в костях черепа, будто кончик шпаги в размокшем бревне. По инерции продолжая движение, тварь улетела за спину джараха, едва не вывернув ему кисть и оставив без оружия.

Видя заминку врага, третья атаковала молниеносно, используя свое тело как таран. Сильнейший удар в грудь напрочь выбил из десятника дух. Брякнувшись на спину, единственное, что он успел сделать – это поджать ноги и с силой садануть по тому месту, где раздавались рычание и клацанье челюстей. Последовавший за этим визг известил его о том, что удар пришелся точно в цель. Но, как оказалось, радоваться было рано. Ровно через секунду через штанину в голень впилось несколько острых игл.

Проклятье! Крутанувшись не хуже акробата на подмостках, джарах умудрился оттолкнуть и эту тварь, попутно огрев ее хлыстом прямо по скалящейся морде, напрочь выхлестнув один из краснющих глаз. Переливчатый визг ударил по ушам. С сумасшедшей скоростью перебирая конечностями, тень сиганула на стену и исчезла в норе.

Неплохо. Если он не ошибся, оставалась последняя.

Как выяснилось мгновением позже, именно она оказалась наиболее сообразительной и, пока десятник проделывал трюки, достойные артиста бродячего цирка, подкралась к нему со спины. Нетерпеливо щелкая суставами, она прыгнула на вожделенную цель, видимо собираясь для начала перерубить клешней позвоночный хрящ в шее…

– Берегись!

Все что мог успеть десятник – пригнуть голову. Через мгновение на расстоянии ладони от его глаз бешено защелкали и замельтешили мощные челюсти, забивая обоняние смрадом разложения. Тварь верещала и разбрызгивала вонючие слюни. Но более ничего предпринять уже не могла – на ее тощей шее намертво сомкнулись поросшие волосом пальцы монаха.

С облегчением выдохнув и утершись, Лаен благодарно кивнул преподобному. Тот чинно склонил голову в ответ.

– Как ты? Смотри-ка, живехонек! – обрадовался Калач, и мощный рывок поставил десятника на ноги. – Почти всех упырей ухайдакал! Молодчина!

– Сколько тебе говорить – не упыри это. Какая-то разновидность живорезов, – глухо отозвался джарах. Перед его глазами все еще мелькала оскаленная пасть. – Остались без хозяина – и одичали… Настоящие упыри и ведьмы поднимутся позже. В тех темницах, откуда мы бежали.

– Я считал, что светлый Воритар уже распростер надо мной свои объятия, – прошамкал монах разбитыми губами. – Если бы не вы… Кому-то еще посчастливилось остаться в живых?

– Госпоже Тавии. Она сейчас с моим дозорным. Но мы пока не знаем, что стало с караваном и общиной.

Монах еще раз кивнул, просто принимая услышанное. Тварь в его руке продолжала трепыхаться, пытаясь достать обидчика. Тогда Мэтью кинул ее на землю и аккуратно прижал ногой к полу. Потом не торопясь снял с пояса веревку и накинул петлю на тощую шею.

– Дышать им вовсе не обязательно, святой отец! Очухается ведь потом… – хмыкнул Вортан. – Давай-ка я лучше мечом…

Мэтью посмотрел на капитана как на недоумка. Затем, намотав концы веревки на руки, принялся тянуть вверх, постепенно усиливая нажим. Тварь истошно заверещала. Захрустели выворачиваемые из хрящей позвонки.

Повернувшись, десятник нашел свой стилет, высвободил его из головы твари, обтер и убрал за пояс.

– Все готовы?

Люди покинули избу, когда преподобный разыскал свою жаровню, закинутую прислужниками баронессы в дальний грязный угол. Пробравшись через пролом, они, к своей радости, нос к носу столкнулись с десятком наспех вооруженных караванщиков под предводительством Рыбы.

– Господин, Лаен! – обрадовался парень. – Мы к вам на выручку! Дьячок подсказал, где искать!

– Рад видеть… Что с обозом?

– Отбились, там совсем мало было этих… Сейчас возничие кибитки на дорогу выводят. Нас подождут экипажи.

– Хорошо. Госпожа Тавия?

– В безопасности! С ней Дьякон и господин Фабио.

– Молодец! А теперь надо уносить ноги, пока все шельмовское гнездо на нас не поднялось.

К стоянке каравана спешили так, что у десятника закололо в боку. На прокушенную ногу ступать было тяжело, но, к счастью, после схватки с тварями ни у кого не оказалось серьезных ранений, даже Мэтью смог передвигаться самостоятельно. На протяжении всего забега монах методично и не повторяясь продолжал костерить тварей, голодранцев и баронессу Вильму.

Капитан же наоборот, после радостной встречи замкнулся и ушел в себя. Безжизненным голосом отдавая распоряжения солдатам, он совсем не напоминал себя обычного. Глядя на него и вспоминая убитую знахарку, Лаен испытал сильную грусть. Похоже, их ждал нелегкий разговор.

…Выскочив на поляну, люди попрыгали в ожидающие их кареты. В воздухе защелкали кнуты возниц, заставляя ленивых тягловозов пошевеливаться. Усталые караванщики переглядывались и робко улыбались друг другу. Сегодня судьба именно к ним оказалась благосклонна, а остальное пока не имело значения.

Но рано или поздно их мысли вновь вернутся к павшим товарищам, навек оставшимся под холмом Висельника, и зазвучат траурные речи в угоду бездушной Мальке.

Заметив угрюмое состояние десятника, измученный пробежкой отец Мэтью ободряюще похлопал его по плечу:

– Будет тебе, Морок. Ведь выбрались, слава Воритару!

– Выбрались… – в изнеможении откинувшись на мягкое сиденье, согласился Лаен. – Только не все, святой отец; только не все…

Интерлюдия

Неказистые постройки одинокого хутора сиротливо сбились в кучу на склоне холма, окруженного черным ельником, словно овцы, пережидающие холодную ночь. Во главе хозяйства располагался приземистый бревенчатый дом на несколько комнат с соломенной крышей и резным крыльцом. По обе стороны от него начинался частокол, который опоясывал просторный двор и сходился у надежных с виду двустворчатых ворот.

В центре двора – кострище, спрятанное под навесом, столярный стол и ящик с недавно обработанными бочарными клепками. Чуть поодаль – обложенный камнем колодец и поросший травой холмик ледника с отдушиной и откидной решетчатой дверцей. По периметру частокола протянулись хозяйственные постройки: утлый свинарник, пара дышащих на ладан сараев и открытая с одной стороны изрядно оскудевшая поленница.

Вечерело. Солнце неохотно завершало свой обычный переход, постепенно скатываясь на запад, в сторону далеких отсюда трясин Чести. На хуторе все шло своим чередом: лениво бродили куры в поисках травяного семени, в грязи под навесом, похрюкивая и почесывая бока о подпорки, копались свиньи, а коза со сломанным рогом недовольно блеяла, сетуя, что в поилке закончилась вода.

Хозяин хутора, деревенский бондарь, – длинный сутулый мужик в широких шароварах и голый по пояс, – лениво постукивал топором у сарая с торфяной крышей. На дверях сарая висел массивный амбарный замок.

Замок лишь с виду казался серьезным и непреодолимым. На самом деле железяка отпиралась в два счета с помощью штыря с крючком на конце и обычного подковного гвоздика. Ишка уже пробовал. Ради тренировки, и чтобы на деле проверить те самые хитрые приемы, которым обучил его дядька, вернувшийся с войны примерно в начале лета.

Ишка полезным штукенциям обучился, но дядьку все равно посчитал отпетым брехуном. Какая такая война? С кем? До отрыжки напившись пива, дядька утверждал, что воевал против других таких же, как он, мужиков, якобы восставших против императора. Даже отсеченную по самый локоть руку предъявлял каждому усомнившемуся как верное доказательство.

Ха! Ишку не обманешь: император не мог своих собственных мужиков под нож как свиней пустить. Точно врет дядька. Да и не учат на войне замки тонкими изогнутыми железяками открывать.

Но сейчас Ишке было не до войны и уж тем более не до дядьки. У бондаря в очередной раз с топорища слетело лезвие. Гулко ударившись о доски сарая, оно упало прямо в копну прелой травы, наваленной у стены.

Паренек подобрался. Он жил вместе с матерью неподалеку, в деревеньке у подножия холма, и шастал на хутор уже в течение трех дней, успев за это время изучить нехитрые повадки его обитателей.

Сейчас бондарь пойдет за сарай, к навесу, где находится верстак, и будет долго подбирать подходящую деревяшку, чтобы заменить выпавший клин. Потом украдкой извлечет из-под рогожки глиняную бутыль и, убедившись, что за ним не наблюдает жена, присядет на чурбан и, зажмурив глаза, крепко отхлебнет из нее. И только после этого вернется к сараю и начнет шарить в копне узловатыми руками в поисках лезвия.

Ишка уже успел выяснить, что кроме бондаря и его жены на хуторе никого не было. Трое его сыновей – пара здоровенных детин и один слабоумный, еще в начале месяца уехали на ярмарку в Атрель с подводами бочек, вкусно пахнущих смоляным варом.

Пока все шло строго по плану. Бондарь со злости швырнул топорище на землю и спустя мгновение его тощая сутулая спина скрылась за углом сарая.

Выпрыгнув из своего укрытия за свинарником, Ишка отвесил смачного пенделя потерявшей бдительность молодой свинке и торопливо нырнул за поленницу, держа в поле зрения дверной проем избы. Он знал, что через секунду-другую на поросячий визг выглянет беременная жена бондаря, толстая и дурная, внимательно осмотрит двор, и не отметив ничего необычного – отправится на поиски мужа, придерживая руками живот.

К этому времени Ишка уже должен быть возле входа в избу. Там, в темных сенях, сразу за дверью, у хуторян хранится смачный кусок сала, при одной лишь мысли о котором рот паренька наполнялся слюной.

Главное – не упустить момент, и все пройдет как задумано.

Зазря обиженная свинка издала особо жалостный хрюк, похожий на детский всхлип, и, как по команде, на грязный двор выкатилась неопределенных лет особа в повязанном вокруг объемистого живота драном цветастом платке и огромных мокроступах.

Ишка, не забывая двигаться по-крабьи вдоль поленницы, мимолетно порадовался – в случае чего, в такой обуви она его ни в жисть не догонит!

Баба решительно направилась к загону, Ишка метнулся к избе. При всем желании, заметить его было очень нелегко. Стараясь слиться с окружающей обстановкой, паренек аж рубашку в грязи измазал загодя, еще до проникновения на хутор. Ничего, вот продаст сало – так купит себе и кушак с оборками в виде змеек не хуже дядькиного. И сапоги высокие, с блестящим голенищем. И картуз…

Перед самыми сенями Ишка мельком стрельнул взглядом в сторону верстака, чтобы убедиться, что бондарь тоже действует по плану. К великой досаде, выяснилось, что нет. На чурбане тоже никто не восседал. Мелькнула мысль, что это как-то неправильно, но азарт уже полностью овладел разумом паренька, а запах сала щекотал ноздри.

Юркнув в сени, Ишка торопливо зашарил по стене в поисках мешка. После дневного света полумрак помещения оказался настоящей тьмой. К пряному запаху сушившихся трав подмешивался кислый и неприятный запах гнили. Откуда он здесь?

Ишка тихонько ойкнул, поймав ладонью занозу. Потом еще одну. Есть! Под пальцами оказалась ребристая поверхность грубой дерюги, немного подмокшая внизу. Руки парня метнулись по мешку вверх в поисках горловины. Нужно срочно снять его с крючка! И ходу, ходу!

Над головой оглушительно хлопнуло, будто при сильной грозе, и Ишкины ноги сами оторвались от пола, промелькнув перед собственным носом будто чужие. Кулем шлепнувшись на что-то мягкое и податливое, парнишка попытался ползти в сторону входной двери, где розовой полосой маячило вечернее небо…

Куда там! Нечто тяжелое и беспощадное вновь настигло его; довольно урча, отбросило к противоположной стене и, через яркую вспышку боли, окунуло сознание паренька во тьму.

…Заночевав в бескрайних трясинах, небесное светило сделало привычный оборот вокруг Континента и вновь нависло над безымянным хутором, расположенным на самой границе Приланского леса. Здесь все опять шло ленивой до безысходности чередой: по двору слонялась живность, бондарь меланхолично помахивал топором, а его беременная жена не показывалась из дома.

Даже Ишки до сих пор не хватились в деревне: мать третий день гнула спину в поле, отрабатывая долг мельнику, а дядька обретался в местной корчме, напрочь позабыв о сыне сестры. Так бы и закончился очередной день, если бы на дороге, ведущей к хутору с противоположной от деревни стороны, не появился одинокий путник.

Неопределенных лет мужчина в черном балахоне примостился на относительно сухом пятачке обочины и, печально склонив голову, рассматривал обутки. Покрытые грязью сапоги выглядели так, будто их по очереди пользовал весь сумрачный легион тварей Шуйтара. Подошва еще держалась, но до непоправимого оставалось совсем чуть-чуть.

– Экий сапожник упырь! – с сожалением посетовал хозяин сапог, пытаясь стряхнуть налипшую грязь. – А ведь я целых пять лир за них отдал! Хорошо еще, что свои приберег. – Мужчина с любовью похлопал ладонью по вещевой суме, висевшей на тощем плече.

Щуплый на вид, он тем не менее выглядел весьма обстоятельно и вблизи мог вполне сойти за городского аптекаря или, на худой конец, сельского доктора. Глубоко посаженные умные глаза внимательно осматривали хутор через круглые окуляры, удерживаемые на горбатой переносице специальным зажимом. Тонкие губы то изгибались в ухмылке, то превращали ее в отталкивающий оскал. Резкие и непроизвольные движения наводили на мысль о полученной в прошлом серьезной травме.

Странник опирался на добротную палку, явно рассчитанную не только на одичалых собак. Помимо собственных сапог его весьма заинтересовал хутор – по большей части своим отдаленным расположением. А вот в деревеньку, лежащую ниже, за черной рощей, соваться было опасно: не ровен час, на вездесущих монахов Воритара наткнешься…

– В следующий раз нужно попробовать сапоги из кожи монашка сварганить, – вслух задумчиво подумал «аптекарь» и остервенело плюнул в ближайшую лужу. – Курва!

Отраженное небо возмущенно всколыхнулось от подобного хамства, но быстро успокоилось, ощутив исходящее от путника дыхание Шуйтара. А тот перехватил поудобнее дорожный посох и, поправив висевшую на плече торбу, размашисто зашагал к негостеприимно закрытым воротам.

Стучать палкой по воротине пришлось долго, зато дырка в ней – от выпавшего сучка – позволила провести первичную рекогносцировку. Подворье выглядело запущенным, но хозяйственные постройки активно использовались. Грязный двор, кое-где прокинуты доски, позволяющие хуторянам пройти, не испачкав ноги. Путнику показалось, что здесь обитало не менее пяти человек. Скорее всего, хозяин с женой и детьми.

Наконец из-за сарая показалась долговязая фигура, и Язьва – именно так звали этого человека – отступил на пару шагов назад, всем своим видом делаясь похожим на усталого путника. Для разнообразия он хотел попробовать попасть внутрь естественным путем.

Гулко стукнула приставляемая лестница, и над частоколом возникла растрепанная черноволосая голова с изъеденным оспой лицом и всклокоченной бородой. Маленькие свиные глазки с подозрением уставились на мнимого пилигрима, а тот, в свою очередь, с удивлением ощутил легкое покалывание в шраме на затылке.

Так случалось всегда, когда Язьве грозила опасность.

– Че надо? – наконец выплюнула пару слов голова.

– Д-долог был путь мой, а конец его еще дальше. За горами П-предков хочу милости у тамошних жрецов испросить, для р-рода своего, для детей, почивших… Устал я, да и вечереет уже. С-сразу признал, ты, хозяин – добрый человек! П-пусти сумрак переждать в защите твоей. – Лжепаломник пытался произносить слова нараспев, однако, когда губы сводила судорога, слегка заикался.

Поросячьи глазки бондаря ощупали Язьву с ног до головы, а затем пробежались по дороге за его спиной. Убедившись, что странник путешествует в одиночестве, борода тем не менее почему-то мешкал. То ли что-то не приглянулось ему в паломнике, то ли просто не хотел пускать в дом пришлого человека.

– Дык, это… Деревня там есть. – Возле головы появилась жилистая худая рука и помахала в сторону рощи. – Иди туда.

Язьва не согласился. Исказив губы в улыбке, он вновь заюлил:

– Не гони прочь, отец милостивый! Смотри сюда – обувки мои совсем в негодность пришли, чинить нужно. Боюсь, не дойду до деревни. – В качестве подтверждения Язьва приподнял подол балахона и выставил на всеобщее обозрение худые бугристые ноги и дышащие на ладан сапоги. – Пусти на постой! В сарае соломки насыплешь – благодарен буду! Не дармоед я. Вот! Монеткой серебряной оплачу заботу твою…

Похоже, с этого стоило начать. В глазах бородатого промелькнуло что-то похожее на интерес, и он торопливо буркнул:

– Покажь!

У Язьвы уже чесались руки наказать деревенщину, но пришлось усилием воли растворить гнев в вечерней прохладе. Всему свое время.

– Вот! Смотри, кормилец! – В пальцах лжепаломника мелькнула полоска серебра. Язьва специально покрутил ее поближе к носу бондаря, чтобы тот непременно увидел заозерную чеканку, что косвенно должно было подтвердить долгое странствие путника. – За ее половинку, изволь, хозяин, соломы настелить да обедом накормить.

– Будет тебе обед, – после секунды колебаний и с неким странным подтекстом усмехнулась голова над забором.

Прошла еще минута, прежде чем распахнулась одна из створок, и Язьва гордо прошествовал внутрь.

Изнутри хутор также не произвел впечатления на повидавшего виды странника. Серо, грязно. Свиной дух забивал даже слабый отголосок чего-то мясного с кухни. Взгляд Язьвы пробежал по распахнутому настежь сараю с крышей из дерна и задержался на откидной решетке, под углом врезанной в небольшой пригорок. На входе в ледник висел большой черный замок.

На хуторе было подозрительно тихо. Кроме хозяина и крупной женщины, промелькнувшей в дверном проеме избы, странник никого не увидел. Может, остальные в деревенскую корчму отправились?

Устроив пилигрима в одном из сараев, служившем хозяевам помещением для хранения огородного инвентаря, бородач показал, где находится нужник, и убежал, напоследок наказав Язьве явиться на кухню за ужином. А также строго предупредил – нигде не бродить и не тревожить хозяев. Впрочем, у путника были свои планы на этот счет.

Первым делом он подпер дверь найденным на полу бруском и уселся прямо на утоптанную землю в центре помещения, скрестив ноги на манер санданирских заклинателей чумы. Именно в жарком и скупом на дожди халифате, расположенном в долине оазисов прямо посреди огромной пустыни, Язьва впервые опробовал науку быстрого сосредоточения. Полученные знания весьма пригодились ему в дальнейшем при погружении в мастерство алхимии.

Настроившись на нужный лад, «аптекарь» извлек из сумки флакончик с толстыми стеклянными стенками, в котором на самом дне плескалась коричневая жижа. Н-да, не густо… Вытяжки из безглазого ворона живорезов хватит не более чем на пару раз.

Вытащив зубами деревянную пробку, Язьва запрокинул голову и отпил ровно половину.

Попав в желудок, а оттуда разбежавшись по жилам, эссенция ударила в голову, стенобитным тараном выталкивая сознание в вечернюю прохладу. Взмывая над полом, Язьва увидел сначала собственное, будто разбитое параличом тело, потом крышу сарая, затем неровную окружность частокола, осиновую рощу и даже квадраты деревенских огородов далеко за ней.

Сложив воображаемые крылья, он камнем метнулся вниз и на бреющем полете сделал круг над хутором, стремясь ощутить отголоски мыслей и эмоций, запах крови, пульсирующей по жилам, и трепетание сердец.

Однако! Вернувшись в тело, Язьва выждал несколько секунд, пока не прошло головокружение. Планы кардинально менялись прямо на ходу. Ритуал призыва сущностей Шуйтара в человеческие тела для последующего извлечения полезной вытяжки не имел смысла – хутор уже оказался заражен живорезами.

Язьва ехидно ощерился. Его позабавила комичность ситуации – жертва возомнила себя охотником. Пружинисто поднявшись с холодного пола, лжепаломник решил действовать незамедлительно.

Но, как оказалось, инициативой уже завладела противная сторона. Вылетев из сарая словно разъяренный дабр из зарослей багульника, Язьва обнаружил лишь пустые надворные постройки. Проверять запертый снаружи ледник не имело смысла.

Непостижимым образом хозяева догадались, что за рыбина попалась в их сети, и успели укрыться в земле. Странник ощущал многочисленные пустоты и каверны под ногами, источавшие ауру ожесточения и крайней озлобленности. Гнилостные отражения чужеродных эмоций были сосредоточены конкретно на нем.

Язьва презрительно приподнял верхнюю губу. Ему ли было не знать, как люто живорезы ненавидели черных алхимиков за их умение извлекать и поглощать эссенцию сущностей мира Шуйтара… И если обычных людей твари рутинно отлавливали и использовали как рабов или для восполнения потерь роя, то алхимиков считали кровными врагами наравне с ведьмами.

Окружившая хутор тишина подсказала Язьве, что теперь все будет немного сложнее, а последний лучик солнца, отразившийся от флюгера на крыше избы, известил о скорой смене декораций.

– Безмозглые твари… совсем страха лишились. К-курвы! – зло цыкнул языком Язьва. – Только силы на вас тратить…

Но ничего не поделаешь, по-другому не выпустят. Запланированный алхимический ритуал с целью пополнения запасов эликсиров уже не имел смысла. Одно дело – изловить ничего не подозревающую сущность в теле жертвы, распятой на хирургическом столе, и совсем другое – столкнуться с нею, разъяренной и полностью контролирующей тело носителя.

В своей блеклой и невыразительной жизни до Ритуала, перевернувшего мир и его собственную душу, Язьва частично имел доступ к архивам Собора. Он знал, что согласно исследованиям в подобном человеческом гнезде живорезов должна присутствовать главенствующая особь. В первую очередь следовало уничтожить именно ее.

Вытащив из кармана сморщенный кусок мяса подозрительного происхождения, густо увитый прозрачными жилами, Язьва закинул его в рот и методично с хрустом разжевал.

Позвоночник выгнуло так, что темный едва устоял на ногах. Сумрачные жгуты начали прорастать прямо сквозь тело, обвивая кости и укрепляя мышцы. Невыносимая боль когтистым зверем прошлась по организму, и из глотки Язьвы вырвался протяжный стон, наполненный нечеловеческим отчаянием.

Призванная тварь успешно усваивалась организмом алхимика.

Громко отрыгнув и сплюнув на землю кровавым сгустком, Язьва справедливо решил начать поиски с хозяйской избы. Когда-то он жил в самом большом городе империи и прекрасно помнил, что под землю можно попасть через подпол. Иногда ловя проблески своего естества, Язьва из интереса пытался припомнить лицо матери, но тщетно. Возможно, виной тому были миазмы эликсиров, отравляющие и разлагающие мозг. А может быть, старушка сама не хотела являться сыну, ставшему чудовищем, даже в памятном образе.

Дверь в избу распахнулась с первого тычка, и ноздри алхимика затрепетали от сладковатого запаха разложения. Пройдя в сени, он огляделся. Сваленное в угол тряпье и висевший в углу мешок с салом не привлекли внимания – куда больший интерес вызвали свежие капли крови, густо разбрызганные на грязном полу.

Поднеся к глазам собственную ладонь, Язьва с удовлетворением оглядел крепкие серпообразные костяные наросты на месте ногтей. Осторожно подцепив одним из них вязкую каплю, он отправил ее на язык. Кровь оказалась совсем молодой. Как темный и предполагал, в сети живорезов недавно попалась очередная жертва.

Впрочем, она, скорее всего, была уже мертва, что никак не меняло планов и оставило его абсолютно равнодушным.

Внизу что-то зашуршало, захрюкало и выгнуло доски пола так, что те опасно заскрипели. Язьве это не понравилось. Вместе с поглощенной сущностью его собственный вес увеличился в несколько раз, что могло привести к незапланированному падению. Там, внизу, в подполе, его явно ждали.

Стараясь держаться у стены, где пол казался прочнее, темный спешно проследовал в горницу. Наглухо закрытые ставни и спертый вонючий воздух делали тьму чуть ли не осязаемой. Язьве пришлось изменить строение зрачка, чтобы рассмотреть убранство помещения.

Высохшая переломанная мебель, паутина во всех углах, кучки трухи и свежих человеческих экскрементов. Напротив, в стене, рядом с закрытой дверью, чернел пролом в соседнюю комнату. Темный понял, что попал в нужник. Он уже догадывался, что имеет дело с младшим роем. Здесь выращивали вулдов, безвольных и послушных рабов живорезов. Оставалось найти главного кукловода, или, по-другому, хозяина.

А неплохую общину он здесь сколотил! К-курва! Небось в соседней деревеньке много кого недосчитались за последние несколько сезонов. Язьва вновь сокрушенно поцокал языком. У него самого редко получалось задержаться в каком-либо местечке больше чем на пару недель. Серые шавки Воритара упорно пытались мешать проводимым экспериментам и научным изысканиям. Приходилось работать быстро и немного… грязно. Темный не хотел в этом признаваться, но его фундаментальные исследования в области алхимии последнее время утратили размах и скатились до банальной ловли сущностей Шуйтара: так сказать, на живца.

Кстати, о живце – за спиной темного, в сенях, раздались неуверенные детские всхлипывания. Ребенок явно был напуган и просил помощи.

Язьва усмехнулся – святая наивность!

На всякий случай держа в поле зрения проход в сени, он двинулся в соседнее помещение. Где-то там должен находиться спуск в подвал. Живореза-хозяина следовало нейтрализовать прежде всего, иначе его безмозглые слуги будут биться до последнего.

Миновав пролом и стараясь не касаться покрытых отвратительным налетом стен, Язьва проник в следующую комнату и в замешательстве остановился.

Прямо по центру, преграждая путь к ведущей в подпол лестнице, за большим деревянным столом сидела объемистая бабища. Склонив голову и открывая шею, она исподлобья смотрела на вошедшего. По правую руку от нее в столешнице торчал разделочный нож, источавший такое, что плечи Язьвы невольно передернулись от отвращения.

– Давай поговорим, темный, – протяжно на выдохе прошептала баба и демонстративно скрестила пальцы на выпуклом животе, подальше от оружия.

Темный не повелся на дешевый театральный жест. На его памяти живорезы никогда не совершали бесполезных превращений, а значит, толстуха обладала телесами не просто так и могла быть опасной и без ножа.

– Поговорить? – задумчиво переспросил он. – Почему тогда ты сам не покажешься? Убери рабов – и будет разговор.