Текст книги "Блеск"

5

В субботу шейх отложил все дела и, несмотря на донимающие телефонные звонки, решил целиком и полностью придаться радостям семейной жизни. И пока Эви с Хасибой старательно открывали чакры в йога-центре, Анна фотографировала аль-Халиля среди антиквариата в кабинете редкостей (давайте под вот той картиной, да, можете взять книгу и сделать вид, что читаете). Он показал ей солидную коллекцию кораллов, похожих на засохшие мужские гениталии, на которую Анна взирала не без отвращения. Затем её взгляд скользнул по стене, вдоль вереницы картин, зеркал и оленьих рогов, в недра туннелеобразной комнаты, дальше и дальше, чтобы в полумраке столкнуться с застывшим тягучим взглядом Эви. От неожиданности Анна отпрянула, но уже через мгновение испуг перешёл в восхищение, ибо перед собой она различила ни что иное, как шедевральный портрет Эви и Хасибы в обнимку с мужем, шедевральный в такой мере, что их изображения, выведенные кистью мастера, казались реальнее оригиналов.

– Я заказал этот портрет несколько лет назад, – раздался голос шейха. – Правдоподобно, не находите?

– Не то слово.

Зарождавшуюся беседу прервала горничная, доложившая, что господина аль-Халиля дожидается внизу брат. Визит Ильхама был приятной неожиданностью. Аль-Халиль провёл его в гостиную, где тот приветствовал Анну, и предложил кофе, от которого брат улыбчиво отказался и сразу перешёл к делу: он заехал, чтобы лично пригласить Джази и его супруг на вечеринку по случаю приближающегося дня рождения Регины, жены Ильхама, страстной поклонницы Сальвадора Дали и владелицы сети элитных салонов красоты.

– Регина всех вас ждёт. Это будет незабываемый праздник с массой сюрпризов.

– А Регина не против, если Анна придёт с нами? Фотограф на вечеринке никогда не помешает.

– Конечно, пожалуйста, – ответил Ильхам. – Вам разрешается что угодно.

Едва белое авто брата укатило прочь, как у ворот виллы появилось чёрное «Порше», из которого, бодрые и пышущие жизнью, выскользнули Хасиба и Эви. Сидеть на веранде было невыносимо душно. Артур и Феликс, как оголтелые носясь по дому с пищащими игрушками, очень быстро утомили взрослых, так что их рты пришлось занять обедом, после которого дети утихли и вскоре задремали. Флер скуки начинал медленно обволакивать день. Шейх, с осовелым взглядом покуривая в кресле кальян, поднял с пола оставленную детьми игрушку – пассажирский лайнер с подсвечивающимися иллюминаторами —, и его лицо внезапно просияло.

– Собирайтесь! – сказал он девушкам. – Я прокачу вас на яхте. Пора размять старушку.

Сказано – сделано. Они поехали в Дубай Марина, где у пристани среди сверкающих остроносых красавиц стояла компактная яхта шейха. Под мерный гул мотора они поплыли по тускло-зелёным водам бухты, берега которой были густо утыканы булавками небоскрёбов. В их стеклянных фасадах отражалась фарфоровая глубь неба. Солнце скрывалось за исполинскими сооружениями и вновь показывалось в сизой дымке, раз за разом, раз за разом.

Выйдя в Персидский залив, аль-Халиль прибавил ходу, и яхта, подпрыгивая на волнах, устремилась по направлению к дугообразным островам Джумейры. Хасиба и Эви, придерживая соскальзывающие хиджабы (в итоге, Эви, махнув руку, сняла надоедливое убранство), уселись на флайбридже3636
  Открытая площадка на крыше яхты.


[Закрыть], и подзывали к себе Анну и аль-Халиля. Анна немного неуверенно вышла на переднюю палубу. Ветер играл в волосах, она чувствовала, как трепещут, словно осенние листья, её длинные серьги, солоноватый запах воды щекотал нос. Морская ширь, раскинувшаяся перед ней, обезоруживала, окрыляла. Она фотографировала. Она фотографировала расплывчатые абрисы города, оставшегося далеко позади; она фотографировала пенный шлейф воды, тянущийся вслед за яхтой и вновь исчезающий среди волн; она фотографировала летящие волосы Эви, шейха, обнимающего своих жён за плечи на фоне морской синевы, сказочные арки отелей и одинокие парусники возле белёсых извивов пляжей.

Становилось ветрено. Яхта причалила возле одного из прибрежных отелей, и шейх повёл девушек в ресторан, где их ожидали хрустальные ливни люстр, мрамор, сусальное золото и сырное фондю. Музыка. В огромных альковах лазурели аквариумы, розоватые медузы исполняли безмолвный танец. За панорамными окнами зала яростно раскачивались пальмы, служащие отеля уносили пляжные зонтики и мягкие лежаки. Анна присутствовала и отсутствовала. Она утратила всякое чувство времени. Застольные разговоры звучали всё более отдалённо, сливались с плеском музыки, с разговорами за соседними столиками, и только встревоженный голос Хасибы вдруг прорвался сквозь однотонную ткань звуков.

– Нам нужно поторопиться. Погода портиться. Можем застрять.

И действительно, когда они покинули заведение и направились через взъерошенный ветром парк к пристани, то увидели, что на город наползало что-то невообразимое. Солнце скрылось в тёмно-фиолетовых лавинах туч. Небесно-голубой залив вдруг потускнел до неприветливой серо-зелёной палитры Нила.

– Полезайте в каюту, живенько, – сказал аль-Халиль. – Едим домой.

Яхта рассекала тёмные волны. Блаженный день угасал в преддверии ненастья, и только в сумке, куда Анна бережно, словно упелёнанное дитя, клала свой увесистый фотоаппарат, ещё теплились лучистые остатки былой роскоши.

Пуще всего Анна ненавидела грозу. Каждый раз, когда ночную темень пронзала молния, ей казалось, что её фотографирует мерзкий маньяк, подсматривающий снаружи за окном. Профессиональная паранойя, особенно мучавшая Анну в грозовые ночи, отступала только лишь под натиском сильнодействующим седативных средств.

На сей раз она попыталась совладать с собой, успокоиться, выбросить из головы больные мысли и заснуть. Она тешила себя мыслью, что скоро гроза кончится, что нет причин разводить панику. Но разразившаяся непогода не думала утихать. Зарева молний подбрасывали Анну с кровати, она мигом подбегала к окну, чтобы в сотый раз проверить нет ли так никого. Убедившись, что опасности нет, она возвращалась в постель, и через минуту всё повторялось по новой: молния, замирание сердца, шлёпанье босых ног, рекогносцировки у окна. Отчаявшись, Анна принялась нервно перетряхивать свои вещи в поисках чудодейственных таблеток, и когда маленькая склянка блеснула на дне сумки, Анна, победоносно схватив снотворное, отправилась на кухню за водой.

Она шла предельно осторожно, боясь чего доброго столкнуть в темноте не то дорогущую вазу, не то фаянсовый кашпо3737
  Декоративная ваза для цветочного горшка.


[Закрыть] с бансаем. Дождь хлестал в окна длинного коридора. Картины на стенах казались бесформенными чёрными пятнами. Впереди бил слабый свет из чуть приоткрытой двери. Анна притормозила. Услышав непонятные шорохи, доносящиеся из комнаты, она заглянула и вдруг увидела супружеское трио, сплетённое, словно виноградные лозы, посреди лотосового цветка кровати.

Анна мигом отпрянула назад в темноту коридора и едва не натолкнулась на притаившийся у стены трёхногий столик. Ей было жутко неловко, краска стыда бросилась ей в лицо. Она ругала себя за излишнее любопытство и неосмотрительность и хотела возобновить свой путь на первый этаж, как вдруг коридор озарил блеск молнии, и в эту секунду Анне пришла феноменальная, неслыханная, парализующая мысль, от которой сердце девушки пустилось в галоп, а рот исказился в холодной ухмылке. Снотворное подождёт. Она на цыпочках вернулась в свою комнату, взяла фотоаппарат и вновь очутилась возле приоткрытой двери.

Девушка присела на корточки и установила объектив, который идеально соответствовал размеру дверного просвета. Она ждала. Возле супружеского ложе слабо горел ночник. Она ждала. К шорохам прибавилась стоны. Интересно, чьи: Хасибы или Эви? Анна ждала. И в момент, когда очередная молния на миг превратила ночь в день, она сделала снимок. Есть! Затем ещё раз. Есть! Свет фотовспышек, неотличимый от вспышек молний, вырывал из темноты гротескные фрагменты соития: напряжённые спины, вулканы женских грудей, лукоморья вагин, орехоподобную поверхность мошонки в ореоле волос. Композиции менялись, их руки путешествовали по телам друг друга, словно металлоискатели, ищущие бесценный клад – эрогенные зоны. Всё дышало, вздымалось, вздувалось и вновь терялось во мраке. Органза оргазма, громы гормонов, приливы и отливы желания… Уже вернувшись в свою спальню, Анна призналась себе, что это были лучшие снимки, сделанные за всё время пребывания в этом доме.

Но не последние. Ночные фотосессии продолжились. Каждый раз, когда супруги в порыве страсти забывали закрыть дверь, Анна сидела в засаде. Они оставляли включённой напольную лампу с абажуром, что обеспечивало достаточную видимость, достаточную, чтобы снимать их совокупления без вспышки, оставаясь абсолютно засекреченной. Анна поражалась неиссякаемой фантазии этой троицы в выборе поз и любовных игр. Любимыми были шалости со взбитыми сливками. Чтобы завести мужа, Хасиба и Эви периодически (по его просьбе) использовали лесбийские сценки. Порой, когда на супругов находило вдохновение, действо превращалось в настоящие тантрические3838
  Тантризм – совокупность индийских эзотерических практик для духовного развития. Одна из составляющих тантры – тантрических секс, целью которого является активизация энергий, скрытых в человеческом теле.


[Закрыть] ритуалы с мудрёными яб-юмами3939
  Яб-юм – в восточных религиях любовное соитие божеств, символизирующее единство женского и мужского начал.


[Закрыть], асанами4040
  Асана – определённое положение тела в йоге.


[Закрыть] и специальными дыхательными техниками. В итоге Анна собрала такое количество эротических фотографий, – неминуемо содержащих известную долю повторяемости (он снизу, они сверху, он в середине, они по бокам) – что, если показать их одну за другой в ускоренном темпе, кадр за кадром, то могла получиться весьма и весьма непристойная анимация.

Не обошлось без приключений. Однажды притаившуюся у двери Анну засекла кошка Хасибы и начала крутиться вокруг девушки. Её глаза осуждающе горели в темноте. Анна попыталась бесшумно отогнать киску, после чего та запрыгнула на столик, стоящий рядом у стены, и лапой спихнула на пол увесистую шкатулку. Раздался грохот.

– Что это? – воскликнула Хасиба в спальне.

– Пойду гляну, – сказала Эви, оторвавшись от священного скипетра шейха, и, набросив на плечи пеньюар, направилась к двери.

Анна думала, что её сердце разорвётся на месте. В три батмана, чуть не выронив фотоаппарат, она пронеслась сквозь темноту коридора и юркнула за угол в тот самый момент, когда из-за двери выглянула голова Эви с растрёпанными волосами.

– Это ты, Бэсс? Проказница!

Сознание Анны раздвоилось. Она действовала с хладнокровием киллера и самозабвением художника. Анна, фотографировавшая аль-Халилей днём в вихре их ежедневных развлечений и забот, не имела ничего общего с Анной, втихомолку устраивавшей порнографические фотосеансы по ночам. Эти два «я» не пересекались, не контактировали между собой, пока одним прекрасным днём не слились в одно целое – в Анну, которая внезапно ощутила себя Демиургом, марионеточником, единовластно управляющим своими куклами. Получив доступ к закулисной жизни аль-Халилей, она почувствовала свою власть над ними. Порой ей казалось, что их регулярные ночные оргии предназначались специально для неё, столько пыла, артистизма и проникновения заключалось в них. Это был не безвкусный, механический секс, который часто можно видеть в публичных дамах, а знойный, безудержный гимн эросу. Пересматривая сделанные снимки, Анна знала, что именно они и станут квинтэссенцией будущей выставки, что теперь ей некуда отступать, что она не имеет (да, именно так!), не имеет никакого права изъять эти жемчужины из общего полотна композиции. Они были дьявольски хороши, слишком хороши, чтобы придать их забвению.

Дорогой Чарли,

больше двух недель я живу на вилле шейха. Здешние пейзажи, конечно, не сравнятся с нашей Паттайей4141
  Курортный город в Таиланде.


[Закрыть]. Пышущие жизнью фитнес-парки, катание на слонах, брызжущие зеленью острова, несбыточные пляжи, от красоты которых сознание трепыхается, словно гардины на сквозняке… Помнишь эту прелесть? Ведь мир принадлежал только нам двоим. А наша первая встреча? Я храню каждый миг в потайном кармане памяти. Судьба разместила нас в соседних номерах гостиницы. Ты оставил дома зарядку для телефона и, постучавшись ко мне в номер, попросил меня одолжить на время свою. К счастью, у нас оказались телефоны одинаковой модели. Помню, ты назвал зарядное устройство «капельницей для айфонов». Я не смогла сдержать смех. Так всё и началось. Открою секрет: я влюбилась в тебя с первого взгляда, как девчонка. Говорила ли я тебе об этом когда-то? Про себя я звала тебя Prince Charmant4242
  «Прекрасный Принц» (фр.).


[Закрыть]. И ты действительно им был. В твоём лице читалась некая аристократичность, твой талант художника сразил меня наповал. Нет, сейчас я убеждена, что так любить нельзя. Это опасно. Чем сильнее любишь, тем больнее будет расставание. И всё же я не о чём не жалею. Верь мне.

Моему пребыванию в Дубае трудно дать чёткое определение. Наполовину работа, наполовину отдых. Долго не могла привыкнуть к такому количеству арабов вокруг себя, первые дни было даже страшно, а сейчас… Сейчас моё внимание переключилось на другие вещи. Я, скажем так, вошла во вкус. Что это значит? А то, что моё путешествие сюда не настолько бесполезное, каким я считала его поначалу. Более того: оно может изменить всю мою жизнь. Как-то раз в разговоре ты проронил следующую фразу: «В погоне за успехом художник должен полагаться лишь на одно средство – скандал. Это лифт, который либо доставит тебя на вершину, либо оборвётся в бездну». Цитирую тебя, мой дорогой, – что за блаженство! Всё ещё слышу твой голос, будто было это вчера. Как долго я отказывалась верить в сказанное тобой, обманывала себя, искала лазейки. Думала, что найду компромисс. И вдруг смысл твоих слов открылся мне. Я пережила что-то вроде озарения и взяла их на вооружение. Скоро та и сам увидишь, хорошая ли получилась из меня ученица. Целую…

6

Оказалось, что Хасиба, которую Анна почему-то с самого начала считала бесплодной красавицей (типичный образ мыльных опер), на деле была матерью двадцатидвухлетнего сына Адама, тоже, между прочим, красавца. Она показала Анне его фотографию: одетый в опрятный костюмчик молодой человек с густой щетиной и неприятными лисьими глазками. Позади – увитая плющом стена. На пиджаке вышита эмблема учебного заведения.

– Где он учится? – спросила Анна.

– В Калифорнии, в частном колледже. Ты скоро его увидишь. Он приезжает на каникулы.

– Правда? Когда?

– Сказал, что на следующей неделе. Я хочу преподнести ему небольшой подарок. Джази доверил эту миссию мне. Ты не хочешь съездить со мной в молл? Поможешь выбрать.

– А Эви?

– Она ещё утром уехала к какой-то там подруге. Сказала, что срочно.

Отказываться было неловко. Анна метнулась к зеркалу, поправила макияж, повесила на шею громадный кулон фотоаппарата, взяла сумку с объективами и села с Хасибой в такси. В молле было людно. В некоторых залах проводились развлекательные шоу. Уродливые клоуны на высоченных ходулях пугали детей. Разыгрывались нелепые пантомимы, проводились конкурсы и танцевальные состязания. Жонглёр упорядочивал в воздухе свои вращающиеся парадоксы. Откуда-то сыпалось конфетти, в фонтаны добавили красители, отчего они извергали флуоресцентные душистые струи. Анна ощущала себя Данте, путешествующим по многоярусному раю.

Что касается подарка, то после долгих раздумий выбор пал на часы. Хасиба не могла определиться между двумя: в правой руке она держала часы из розового золота с оригинальным циферблатом, в левой – серебряные, с застёжкой из крокодиловой кожи. Она переводила взгляд с одних на другие и время от времени обречённо вздыхала. Анна стояла рядом в лабиринте витрин. Сотни циферблатов таращились на неё ювелирными зеницами. Она ощущала на себе пытливый взгляд продавщицы и старалась смотреть то в пол, то в сторону. Тогда-то она и заметила его. Сначала Анна сомневалась, но, присмотревшись, сомнения её рассеялись: в холле, у стеклянного входа стоял тот самый молодой итальянец. Он явно дожидался кого-то, ибо помногу раз поглядывал на большой экран под замысловатыми сводами молла, где плясали стройные искристые цыганочки цифр – 13:26.

13:27. Он всё ещё стоит, нервно отбивая ногой чечётку. Вокруг роятся шопоголики. Чуть поодаль вырисовываются тёмные женские силуэты. Анну бросает в жар.

13:28. Он отвечает на звонок. Глупая улыбка, жестикуляции рукой.

13:29. Он подносит руку ко рту, проверяя альпийскую свежесть дыхания. Анна включает фотоаппарат.

13:30. Приходит она.

Скорее всего, Анна и не узнала бы в соблазнительной брюнетке – тёмные очки с ажурными дужками, воздушный белый сарафан откровенного фасона, широкополая пляжная шляпка – белокурую Эви, если бы не мимолётное рандеву этой парочки на предыдущей неделе и не переданный Эви пакет с париком, ловко пущенным в ход. Это было мастерски выполненное перевоплощение, невидимый спектакль посреди трепещущей жизни.

Они скромно обняли друг друга. Распалённый её появлением, он что-то бойко рассказывал, размахивая руками. Эви смеялась, обнажая белоснежные зубы кинозвезды.

– Я думаю всё же взять серебряные. Они более сдержанные.

Продолжая свой рассказ, он взял Эви за руку, и уже через миг они скрылись в сутолоке торгового центра.

– Золотые выглядят немного женственно.

– Мне нужно позвонить, – сказала Анна и выбежала из магазина.

Они не успели уйти далеко. Анна шла следом, выбирая места полюднее, чтобы раствориться в толпе на случай, если Эви вдруг обернётся. Уловить их разговор в джунглях всеобщего шума не представлялось возможным. Анна чувствовала себя сыщиком. На лбу выступили кристаллы пота. Она следила за ними до самого выхода из молла. Там они поймали такси (Эви-брюнетка, стоящая на фоне проезжающих машин и ясного неба, получилась на снимке блистательно) и умчались в фешенебельный отель, где за плотно закрытыми жалюзи должна была состояться основная часть их свидания (фотографический материал отсутствует).

Гостиная виллы. Хасиба радостно украшает бантами два продолговатых футляра с часами. Подле неё Артур и Феликс, смеясь, карабкаются по холмам дивана. Бэсс мутно-голубыми глазами пристально следит из-под стеклянного столика за Анной в кресле, которая, положив на колени бардовый ноутбук, обрабатывает сделанные фотографии. Слышен успокаивающий шёпот кондиционера. На полу время от времени шевелятся штрих-коды теней.

Такую картину застала Эви, вернувшаяся домой ближе к вечеру. Всё её естество цвело и пахло. В местах, где побывали её ступни, казалось, вот-вот распустятся бутоны роз. Она вошла в комнату, напевая какую-то мелодию. Она была в абае, под которой, если присмотреться, виднелся коротенький белый сарафан.

– Эви, – воскликнула Хасиба. – Мы тебя уже заждались!

Она ответила Хасибе улыбкой святой, поцеловала её в щёку, затем покружила на руках каждого мальчика, взяла лежащий на столике банан (ей мало?) и упорхнула на второй этаж, всё ещё мурлыча под нос песню. В воздухе повисли шелка духов.

– У кого-то сегодня отличное настроение, – заметила Анна и, оторвавшись от компьютера, глянула на Хасибу.

– Да уж. И на то есть причины.

Анна замерла.

– То есть, вы знаете?

– Ну разумеется. Я думала, что и ты в курсе.

– У меня есть соображения, но…

– Но Эви ничего не говорила, как я понимаю. Так?

Анна неуверенно кивнула.

– Ей предложили главную роль в фильме.

– Правда? – Анна покраснела. – И в каком же?

– Экранизация одного романа. Боюсь, что названия не вспомню, – Хасиба запнулась и подкатила глаза. – Ах да, «Мысли о севере», кажется. Немецкий писатель.

Анна закрыла ноутбук.

– И она согласилась?

– Конечно, почему бы и нет. Думаю, Джази против не будет. В конце концов, Эви может прославить нас на весь мир. За детьми могу присмотреть я. К тому же, я читала когда-то книгу и думаю, что фильм выйдет на славу.

– Ещё бы.

Но не всё было так гладко. Днём позже Анна стала свидетелем небезынтересной сцены, произошедшей во время сиесты в патио. Анна сидела на веранде, когда услышала раскатистый голос шейха неподалёку. Заглянув во внутренний дворик (перспектива была отменной), она увидела взбешённого аль-Халиля и растерянную, покрасневшую от негодования Эви, которую муж буквально рывком вытянул из гамака, натянутого между двумя пальмами, и отчитывал, словно маленькую девочку. При этом он размахивал стопкой каких-то бумаг перед самым её носом, чуть ли не ударяя ими по её лицу. Эви протестовала и нервно закладывала волосы за уши.

– Ты думаешь, я позволю срамить нашу фамилию?

– Это фильм, как ты не поймёшь. Фильм, – почти по буквам проговорила Эви, – придумка, вымысел. Краска вместо крови, зубная паста вместо спермы. Как ещё тебе объяснить?

– Ты сама говорила, что покончила с этим, – аль-Халиль размахивает бумагами. – У нас был уговор. Тебе мало денег? Мало того, что я тебе даю? Сколько они тебе заплатят? Гроши. Я более, чем уверен.

– В этом весь ты. Думаешь, что за всем стоят деньги.

– Так и есть.

– Ошибаешься.

– Тогда зачем тебе это? – и он ещё раз демонстративно махнул рукописью.

Эви хотела было выпалить что-то в ответ, но замолчала. Глаза её опустились долу. Она приложила руку ко лбу, словно проверяя, нет ли у неё жара.

– Ты и сама не знаешь, – он бросил стопку бумаг в гамак, отчего тот качнулся в сторону. – Фильм не фильм, а я не позволю своей жене играть парижских давалок.

На том и кончили. Шейх удалился, Эви же, постояв ещё немного с беспомощно опущенными руками, вдруг упала в шезлонг подле неё и, прикрывшись руками, разрыдалась. Она плакала неистово, безутешно, и пульсирующий в центре живописного патио фонтан плакал с ней в унисон. Анна даже хотела подойти и успокоить беднягу, но Эви вдруг поднялась, утёрла слёзы и скрылась в вилле. Тогда Анна заметила оставленную в гамаке брошюру, вызвавшую такой переполох. Любопытство одержало верх, и вот она уже держит в руках яблоко раздора – сценарий к фильму «Мысли о севере».

Анна быстро смекнула, в чём заключалось квипрокво4343
  Недоразумение, путаница (лат.).


[Закрыть]. Видимо, аль-Халиль, пробежав глазами злополучный сценарий, решил, что Эви досталась роль певицы Иды Дубельт, в которой и вправду присутствует нечто от «парижской давалки». Ведь персона эта – лишь на две трети вокалистка, эстрадная мадонна и кумир миллионов. А за сценическим образом одухотворённой богини скрывается ненасытная блудница, гастролирующая по спальням своих многочисленных хахалей. Её гостинично-курортные романы проносились по шаблонному сценарию (шампанское со льдом, ванильно-вафильный запах автомобильных салонов, ночи любви, исчезновения), менялись только языки любовников, на которых они шептали ей на ухо пошлые комплименты.

Очевидно, шейх, наткнувшись в сценарии на одну из подобных сцен, сделал поспешные выводы и в порыве гнева даже не дал Эви возможности объяснить, что играть ей предстоит не плотоядную певунью, а её кроткую дочь. А яблоко от яблони упало ещё как далеко. Энн Дубельт, с ранних лет воспитываемая в закрытых школах и элитных пансионах (мать постоянно была в разъездах), представляла собой интеллигентную, обаятельную кокетку с месмерическим взглядом, которую судьба за руку привела в модельное агентство, сделав из неё вскорости любимицу именитых модельеров. Эви придётся скинуть по меньшей мере десять килограмм, чтобы соответствовать образу, и она с боевой готовностью села на строжайшую диету, как вдруг вспыхнула нелепая ссора, и её планы оказались под угрозой срыва.

Впрочем, война между супругами продлилась недолго. Находчивая Эви прибегла к проверенной, испокон веков применяемой стратегии, – сексуальной забастовке – переманив в свой лагерь и Хасибу. Выйдя на ночную охоту (гарпун фотоаппарата в руке) и припав к дверному проёму, Анна обнаружила тучную фигуру шейха, одиноко лежащую на супружеском ложе. Фотосессия сорвалась. Все эти дни аль-Халиль ходил как в воду опущенный, орал без причин на звонящих ему менеджеров и с упрёком в глазах поглядывал на жён за ужином, тогда как они делали вид, будто ничего не замечают. Эви ужесточила наказание, расхаживая по вилле в своих наиболее откровенных нарядах: мини-шортах, прозрачных блузах и мокрых майках. Всё чаще она принимала ванны, случайно оставляя дверь открытой и распевая звонкие мелодии. И в один прекрасный день аль-Халиль сдался, дав согласие на участие Эви в съёмках. Она прыгала до небес. Её улыбка затмила солнце. Слава Лисистрате4444
  «Лисистра́та» – комедия Аристофана (около 411 г. до н. э.), повествующая о женщине по имени Лисистрата, которая смогла остановить войну между Спартой и Афинами, прибегнув к массовому женскому сексуальному страйку.


[Закрыть]! О да, слава, ведь ночная фотосессия удалась как никогда.

Было жарко, как в солярии. По временам налетал бриз, и Анна, подобно балерине, поднимала вверх руки, подставляя тело прохладе. Пляж был почти пуст. Белый тёплый песок попадал в сандалии. На плече – сумка с фотоаппаратурой.

В тот день Анне удалось высвободиться на волю. Шейх, несмотря на выходной, уехал на деловую встречу в Абу Даби, Эви, пользуясь случаем, умотала в город, Хасиба готовилась к приезду сына. Прихватив камеру, Анна решила немного рассеяться. Её тянуло к воде, к бескрайнему простору, к мерному шуму волн. Она смотрела в морскую даль и вдыхала свободу. Охристое стекло очков делало мир вокруг ещё более колоритным. Как в фильме. Анне вспомнилась сцена из книги Дюрра, в которой Энн, главная героиня, созерцает ультрамариновую плоскость Норвежского моря с высоты мшистого фьорда. Ветер подхватывает её слезы. Красными от холода руками она вскрывает урну, и прах матери тенью уносится в безграничность.

Нагнувшись, Анна взяла полную горсть песка. Он вылился сквозь пальцы пятью тонкими струйками. Тогда вдруг девушка увидела сходство между собой и героиней книги. И не только в отношении имён. Энн Дубельт напоминала Анну как внешне, так и внутренне. Обе живут в Париже, обе теряют своих матерей, обе совершают спонтанное путешествие (одна – на север, другая – на восток), обе вращаются в одной сфере деятельности (Энн позирует, Анна фотографирует), обе больны шовинизмом. Будто автор, не подозревая, населил свой роман персонажем, уже существующим в реальности. Будто жизнь Энн – альтернативный вариант жизни Анны. И что же выясняется? Что роль Энн в фильме исполнит Эви. Эви, в которой нет ни капли искренности, Эви, которой на роду написано играть лакомых бандиток и римских матрон, которая владеет лишь одним искусством – искусством обмана.

Анна подошла поближе к воде. Накатившая волна, распластавшись по гладкому песку, лизнула подошвы её ног. Вдали между двумя ладонями – океаном и небом – дрейфовала яхта. Близлежащая пристань уходила далеко в океан, словно подиум. Анне захотелось сфотографировать вычурную полосатую ракушку, наполовину увязшую в мокром песке. Затем она навела фокус на живописный островок яхты, и сердце её кувыркнулось. Это была яхта шейха. Первая мысль: угон! Вторая: деловая встреча на лоне природы! Третья… Анна усмехнулась.

Она вышла на самый край причала, легла животом на деревянную поверхность, чтобы скрыться из виду, и ещё раз поднесла к лицу фотоаппарат. Далеко. И всё же на палубе виднелись призрачные силуэты. Из сумки Анна извлекла нужный ей телеобъектив4545
  Телеобъективы предназначены для увеличения удалённых предметов.


[Закрыть] с мощным зумом, присоединила к камере (приятный щелчок) и прицелилась. О чудо оптики! За долю секунды она телепортировалась на палубу яхты и оказалась в нескольких метрах от двух млеющих грешников. Аль-Халиль навис над девицей и жадно целовал её груди, опускаясь всё ниже, ниже, ниже, ниже. В генитальной эйфории она запрокинула голову к небу. Память Анны сработала со скоростью света. В бронзово-шоколадной кукле она узнала ту самую модель, которая дефилировала в платье-сетке на показе мод. Тем лучше. На фотографиях она должна получиться вне всяких похвал. Ветер набирал силы. Когда любовники перебрались в каюту, Анна спрятала фотоаппарат и медленно зашагала к берегу вдоль пристани под аплодисменты разбивающихся волн.

Когда Анна подкралась к спальне аль-Халилей, они как на зло забрались под шёлковое покрывало и продолжали фокусничать под его прикрытием. Эту их привычку Анна, откровенно говоря, не любила. Будто они специально прятались от её зоркого объектива, заставляя Анну подолгу куковать под дверьми в ожидании хороших кадров. Одр сотрясался, шёлковый тент шелестел, но супруги и не думали выныривать на свет. Терпение Анны иссякало, руки её устали держать фотоаппарат наготове. Она уже намеревалась возвращаться к себе в комнату, как вдруг из-под покрывала выглянул тяжело дышащий шейх, а затем и Хасиба.

– Эви, мы тебя ждём, – крикнул он. – Куда ты подевалась?

И тогда Анна поняла, что сзади неё кто-то стоит. Обернувшись, она увидела в сумерках коридора обнажённую Эви. С уст Анны сорвался короткий крик.

– Попалась, – торжествующе прошипела Эви.

Она схватила Анну за руку, втолкнула в спальню, так что та чуть ли не покатилась по полу, и вошла следом.

– Она подсматривала.

– Что? – в ужасе воскликнула Хасиба, прикрывшись покрывалом.

– Подсматривала.

– Нет, нет, – в слезах заикалась Анна, не в силах подняться с пола. – Я не…

– Подсматривала! Подсматривала! – почти кричала Эви.

На ней не было ничего, кроме лёгкого, развевающегося пеньюара. Свет от абажура лоснился на гладком голом теле. Эви закрыла дверь спальни и дважды провернула в замке маленький ключик, расплывшись в злорадной усмешке.

– Теперь не уйдёшь.

Она положила ключ себе на язык и громко проглотила.

– Зачем, Анна, зачем ты подсматривала? – воскликнула Хасиба.

Анна отползла в сторону. У неё кружилась голова. Только сейчас она обнаружила, что куда-то делся её фотоаппарат. Она озиралась, но найти его не могла. Спальня качалась, словно корабельная каюта во время шторма.

– Я не…

– Знаю, – перебил шейх. – Она хотела с нами.

– С нами? – Эви рассмеялась. – Точно. С нами…

– Нет, нет, я…

– С нами, с нами, с нами, – скандировала Хасиба и весело хлопала в ладоши. Шёлковая простыня, которой она прикрывалась, сползла.

Анна ринулась к балконной двери и дёрнула за ручку. Закрыто. Её бросило в пот.

– Чего ты боишься, Анна? – сказал шейх, подходя к ней. Его погремушка болталась между ног. – Вчетвером будет намного интересней.

– Не бойся, – прошептала Хасиба, стоявшая рядом в костюме Евы.

Они схватили Анну за обе руки и потащили к постели. Девушка извивалась что есть мочи, пытаясь вырваться, но была слишком слаба.

– Нет, отпустите, это ошибка.

– Будет весело, – шептала Хасиба.

И Анну бросили на кровать. Она истерично закричала, схватила подушку, чтобы защищаться, но поняла, что защищаться ей не от кого. Она лежала в своей кровати, сжимая в руках подушку. Пастельное бельё было скомкано. В комнате стоял полумрак. Эви перевела дух, потянулась и впросонье подошла к окну. Скоро рассвет.