Текст книги "Блеск"

9

Анна была несказанно рада, когда шейх сообщил ей, что, к превеликому сожалению, ни он, ни его супруги не смогут присутствовать на торжественном открытии выставки: его не отпускали дела, Эви улетела на съёмки в Данию, а Хасиба приболела. Разумеется, Анна сделала вид, что огорчена, добавив, однако, что переживать нет повода, ведь выставка будет продолжаться не один день.

– Мы, конечно же, что-нибудь придумаем, – заверил аль-Халиль на прощание.

– Несомненно.

И всё же Анна ликовала. Она выключила телефон, прижала его к груди и закружилась по пустому сахарно-белому залу, как маленькая девочка в сказочном замке. На миг всё карусельно слилось воедино: колоны, дальние секции выставочного центра, потолок, пол, свет, тень. Когда же она остановилось, размазанные спирали перед глазами рассоединились, заняли свои места и снова образовали привычную картинку. Перед ней тянулся бесконечный Шёлковый Путь фотографий вдоль длинной, абсолютно голой стены, подсвечиваемой сверху неоновыми трубками. Всё было готово.

Анна ликовала. Меньше всего ей хотелось видеть шокированные лица семейства аль-Халиль. Много раз во сне, после дневной работы над фотографиями, ей являлся тревожный образ: в разгар вернисажа, на виду у всех посетителей шейх в ярости даёт Анне пощёчину. Она садится на пол, слёзы льют из неё рекой. А толпа зевак разражается смехом. Смеются критики, журналисты, коллеги, смеются дети, взрослые, старики, смеётся даже её мать, каким-то образом затесавшаяся в толпе, сверлящая свою дочь презренным взглядом. А затем они начинают фотографировать. Анна рыдает, по её щекам текут разводы туши, она просит помочь ей встать, но никто не слышит. Вспышки налетают на неё, как хищные птицы, Анна кричит, и сон обрывается.

После приезда в Париж, рассматривая плоды своего труда в Дубае её не раз обуревали сомнения на счёт выставки. Не потому, что она боялась гнева аль-Халиля, нет. Ей было наплевать на этого беспринципного бонвивана, на лицемерную Эви, на озабоченного Адама, на развратную Регину и её мужа. Единственным человеком, оставшимся в её сердце, была Хасиба, мягкая, добродушная Хасиба, лотос, цветущий среди болотных топей, скромная лилия, очаровывающая своим ароматом. Перед отъездом, раным-рано она вручила Анне маленький кулон с кристально чистым фианитом, промолвив:

– На память.

Она понимала, что выставленные фотографии нанесут Хасибе глубокую рану. Возможно, они разрушат всю семью аль-Халилей. Тщательно выстраиваемый фасад семейной идиллии, который шейх норовил показать всему миру, рассыплется подобно карточному домику. И, тем не менее, Анна не бросала начатого. Что-то подсказывало ей, что выставка станет прорывом, а её имя – притчей во языцех. Приготовления продолжались. Она придавала фотографиям нужную цветовую палитру, договаривалась с начальством выставочного центра, планировала их расположение на белом пространстве стены и думала над громкой рекламой. Выставка получила название «Восточный ковёр». На стене Центра Помпиду была вывешена громадная афиша: крепкая мужская рука, напряжённо прижимающая женскую ладонь к узорчатому ковру. Публика была заинтригована, билеты раскуплены. Работа кипела, и Анна, уставшая от угрызений совести и бессонных ночей, надеялась на чудо.

И чудо произошло. Звонок шейха вселил в Анну уверенность, камень с её сердца свалился. По крайней мере, ей не придётся смотреть им в глаза. А дальше будь что будет. Проблемы решаются по мере их поступления. Про запас, чтобы с лёгкостью парировать колкие вопросы журналистов, Анна придумала множество обтекаемых реплик, в которых она ссылалась на творчество великих художников и фотографов. Ещё Магритт5959
  Рене Магритт – бельгийский художник-сюрреалист.


[Закрыть] вывел на своей картине с изображение курительной трубки надпись «Ceci n’est pas une pipe»6060
  «Это не трубка» (фр.).


[Закрыть], постулируя идею о том, что изображение на полотне нельзя путать с реальными объектами. А как не вспомнить Стефана Пикарта, который принял постриг в монахи единственно для того, чтобы тайно заснять безбожные сексуальные похождения своих братьев-схимников и, сбежав в Канаду, издать вопиющую антологию грехопадений и ханжества, пустивших корни в божьей обители наших дней? Разумеется, его разоблачительный фотоальбом стал сенсацией. Вполне возможно, что и в случае Анны вольность фотографа расценят как неизбежную дань искусству, которому ох как непросто выжить в современном мире. Ведь мир – театр, и люди в нём – актёры. Зачем принимать близко к сердцу иллюзорные инсценировки, создаваемые для увеселения масс? И всё же Анна не поленилась связаться с хорошим адвокатом. Мало ли.

Она ещё раз пробежалась самодовольным взглядом по своему детищу. Восточный ковёр фотографий, пышный, страстный, с переплетающимися узорами пейзажей, впечатлений, адюльтеров, тел, с орнаментом эмоций и симметрией лиц, с мотивами флоральными и оральными. СЕкстинская капелла, анальные анналы. Визуальный поток, обволакивающий своим блеском, сбивающий своим напором. Воспоминания нахлынули на неё. Перед глазами оживали многочисленные походы по моллам, плавные вечера в ресторанах, окрестности виллы, богатые интерьеры, химерические пляжи, парадоксы городских кварталов. Не сон ли это? Экспозиция напоминала сложный кроссворд, клетки которого заполняли фотографии. Вот Эви, лежащая на матраце-киви в лазурите бассейна, вот Хасиба, целующая своего сына, вот статная фигура шейха, замахнувшегося клюшкой на фоне бесцветного неба, а вот и они втроём, выписывают вензеля на шёлковой постели.

Конечно, акцент был сделан на фотографиях интимного содержания. Какой-то писатель говорил, что ощущения, продуцируемые органами слуха, являются наиболее эротичными6161
  Речь идёт о Маркизе де Саде.


[Закрыть]. Анна была иного мнения. Она придала снимкам нужную тональность и цветовую гамму, уравновесила свет и тень, отрезала лишнее. Остальную работу сделали за неё необузданные натурщики. Плодом их совместных усилий стал беспримерный обжигающий дайджест любовных эксцессов.

Анна глянула на часы. Завтра к этому времени здесь соберётся прорва народу. А пока залы хранили больничную тишину. В других секциях проводились перестановки, освобождалось место для новых экспонатов, работники сновали взад-вперёд, их шаги отдавались эхом от отчуждённой белизны стен. Девушка положила руку на грудь и нащупала подаренное Хасибой украшение. «Прости», – прошептала она и направилась к выходу.

Дорогой Чарли,

я не нахожу себе места. Завтра открытие выставки. Звёздный час, момент истины… Не могу успокоиться. Как будто это мой первый вернисаж. Оттого ли столько волнения, что совесть моя не чиста? Но, Чарли, ты ведь сам не раз говорил, что искусство – это обман и риск, своего рода русская рулетка, что всё в нём решает случай. Я устала быть в тени. Жизнь и так отобрала у меня всех, кого я любила. Маму, тебя… Уверена, ты бы оправдал меня и не стал бы упрекать, будь ты сейчас здесь, со мной. Но тебя рядом нет.

Всё бы отдала ради встречи с тобой! Говорят, если в определённое время выстроить зеркальную анфиладу, то можно связаться с умершими. Или спиритический сеанс. Где-то у меня лежит говорящая доска6262
  «Говорящая доска» или «уиджа» – специальная доска с алфавитом, цифрами и другими символами, используемая во время спиритических сеансов для общения с духами.


[Закрыть], нужно поискать. Я готова поверить во всё что угодно лишь бы увидеть тебя, услышать тебя, нащупать тебя. Подари мне хоть один шорох, хоть один отблеск, хоть одно дуновение себя. Дашь ли ты знак? Надеюсь, ох как я надеюсь. Кстати сказать, я верю в реинкарнацию. Тешу себя мыслью, что когда-нибудь подберу на улице бездомного котёнка, который окажется тобой. Буду ласкать его круглые сутки. Или, может, ты явишься ко мне в обличье голубя, случайно залетевшего в квартиру через балконную дверь? Суждено ли мне такое счастье? Кабы знать…

Завтра ты нужен мне как никогда. Прошу, не отходи ни на шаг. Одно осознание того, что ты где-то здесь, вселит в меня уверенность и оптимизм. Хотя, конечно, я накручиваю себя. Всё пройдёт на ура. Я теперь даже сожалею, что шейх не приедет. Хотелось бы глянуть, как из его ушей повалит пар от злости. Он ведь и знать не знает, что за выставку я уготовила. Он слишком сильно мне доверял. Зато я сделаю его самой обсуждаемой личностью планеты на ближайшие недели две. Он ведь хотел привлечь внимание…

Будь со мной, Чарли. Большего я не прошу. Мне нужен только ты. Каждый день я ловлю себя на мысли, что мне никогда не встретить кого-либо подобного тебе. Ты —уникум, ты – мой свет, мой крест, моя отрада. Больше мне никто не нужен. Любая встреча ведёт к разлуке, любая радость заканчивается болью. Я устала страдать. Буду жить воспоминаниями, одна и в то же время с тобой, с человеком, который прогулял меня по раю, который заставил мою душу петь. Пока что воспоминания свежи и полны сил. При желании я могу вызвать твой образ до малейших подробностей. Так будет, покуда память мне не изменяет, а потом… Время покажет. Уже сейчас я чувствую себя старухой в душе. Единственное, что осталось у меня, – это творчество. Ты, наверное, спросишь: а как же огнедышащая любовь? Нет уж, милый, оставим её для других.

На следующий день в половине третьего пополудни к Центру Помпиду6363
  Культурный центр в Париже, где проводятся выставки современного искусства.


[Закрыть] подъехало белое такси. Из машины вышла загадочная персона, которую прохожие без оглядки принимали за арабскую женщину. На ней была полупрозрачная шифоновая абая и плотный никаб6464
  Мусульманский женский головной убор, закрывающий лицо с узкой прорезью для глаз.


[Закрыть] с узкой прорезью для глаз. Люди повнимательней, привыкшие пристально рассматривать каждого встречного, замечали, однако, что сквозь тонкую абаю проглядывалось совершенно голое тело молодой девушки. На плече у неё висел ридикюль на длинной позолоченной ручке. Из-под чёрного подола накидки выглядывали босые ноги. Размашистыми шагами она шла к выставочному центру. Солнце озадаченно смотрело в лорнет.

Девушку остановил охранник, когда она попыталась пройти в центр, не приобретя билет, и перегородил ей дорогу. Посетители, столпившиеся у касс, тут же стали глазеть. Чуть помедлив, девушка обеими руками приподняла никаб. Лицо охранника застыло в изумлении.

– Это вы? Как же так. Прошу прощения, мадам. Нас не предупредили, что вы…

– Ничего, – улыбаясь, ответила Анна Шенкевич и опустила завесу головного убора.

Выставка должна была проходить на шестом этаже. Анна зашла в пустой прозрачный лифт, который неторопливо повёз её вверх. Перед глазами мелькали железные балки и решётки, как бы падающие вниз. На пятом этаже лифт остановился. Двери открылись, и внутрь вошёл ещё один человек в чёрной абае. У Анны перехватило дыхание. Она была до такой степени ошеломлена, что в ужасе выкрикнула:

– Хасиба?

Услышав голос Анны, Хасиба подскочила на месте.

– Анна? Как это понимать? Ты в…

– Да, это часть моей задумки. Люди хотят потрясения, их не просто удивить, – Анна запнулась. Она всё ещё отказывалась верить. – Но ведь мне звонил вчера ваш муж. Он сказал…

– …что я приболела, знаю. Но потом я подумала, что это будет некрасиво, если никто из нас не приедет на открытие. Да и не так уж плохо я себя чувствовала, чтобы пропустить такое событие. И вот представляешь – заблудилась. Думала, что выставка на пятом этаже.

Они поднялись на этаж выше. Анне стало дурно. Ей казалось, что она провалилась в зазеркалье. Хорошо, что никто не видит её зелёную мину. Лицо Хасибы, напротив, выглядело свежо и радостно, без единого намёка на плохое самочувствие. С её уст слетала мягкая улыбка. Почему приехала именно она? Почему не Эви? Почему не аль-Халиль? Почему? Почему? Почему? Двери лифта раскрылись. Две тёмные фигуры вышли из кабины и зашагали по коридору.

– Я вся в нетерпении, – сказала Хасиба по пути.

В зале вся публика была уже в сборе: газетчики, репортёры, фотохудожники, критики, культуроведы, жуиры, нувориши, туристы… Полукругом они сгрудились возле разостланного персидского ковра в анималистических узорах, на котором стояла микрофонная стойка. И в то время, как Хасиба незаметно примкнула к толпе, Анна, не чувствуя ног, взяла курс к микрофону. Её появление было встречено короткими аплодисментами. Посыпались вспышки. Анна поклонилась. Репортёры включили камеры. На мгновение воцарилась тишина. За спиной Анны виднелась длинная полоса фотографий, экватором бегущая вдоль стены. Стараясь не смотреть на столпившийся люд, она, поприветствовав присутствующих, начала свою речь.

– Писатель всегда имеет возможность снабдить свой роман предисловием. В этом плане он менее стеснён, чем горемыка-фотограф. И поскольку созданная мной коллекция фотографий и есть ничто иное, как роман-биография, роман à clef6565
  «Роман с ключом» (фр.) – светский роман, в котором за вымышленными персонажами угадываются реальные личности, причём оригинал должен быть легко распознаваем.


[Закрыть], я хочу, чтобы моя речь стала его прологом.

Моя мать умерла, когда я была наивным беззаботным подростком. Она была единственным дорогим мне человеком, единственным лучом света в моей жизни. Когда он погас, я стояла на краю бездонной пропасти. Я ненавидела себя за трусость, которую вызывали во мне мысли о суициде. Всё, что осталось у меня от дорогой мамы, – это её фотокарточки. Они заменили мне иконы, стали единственной отрадой среди серых будней. Вряд ли я смогла бы пережить тот период, не будь у меня их. Тогда я сделала для себя первое грандиозное открытие: фотография равняется бессмертию. Эта идея зажгла во мне желание жить, творить, я решила посвятить себя искусству увековечивания мира на плёнке. Я стала фотографом.

Но однажды я пришла ко второму открытию. Это случилось в парке. Я заметила девочку, гуляющую вдоль небольшого водоёма. По водной глади откуда не возьмись скользил лебедь. Девочка увидела птицу, остановилась, достала телефон и принялась снимать. Тогда я поняла, что фотография также равняется смерти. Умирает реальность, текущее мгновение. Не будучи пережитым, оно переходит в область фикции. При этом количество фотографий неустанно растёт. Сейчас каждый третий человек ведёт свой фотоблог, публикует фотографии на страницах социальных сетей либо создаёт электронные фотоальбомы. Люди умеют фотографировать раньше, чем ходить. В результате, не отснятых фрагментов действительности становится всё меньше. Любой мотив, любой сюжет, любое явление существует в биллионе подобных вариаций. Мир исчезает. Чтобы увидеть радугу, нам достаточно включить любой гаджет, которыми мы обвешаны с головы до пят, и войти в сеть. Радугой можно любоваться даже ночью.

Я долго пыталась найти способ, как придать своим фотографиям аутентичность, уникальность и пришла к выводу, что это возможно только при вплетении отдельных кадров в контекст биографии фотографируемого. Фотографический нарратив – так обозначила бы я этот метод. На сегодняшний день только личная сфера жизни, navigatio vitae6666
  «жизненный путь» (лат.).


[Закрыть], не подверглась тиражированию. Ведь личное, по мнению большинства, не должно стать достоянием публики. Это то, против чего борются отовсюду гонимые папарацци. Всё интимное и личное – это их хлеб. Но, как уже было сказано, сфотографированная реальность суть фикция. Это не факт, а всего-навсего имажинативная догадка, оптический трюк. Даже такие личные вещи, как секс, становятся частью визуального ряда, безличного по своей природе. Половой акт перетекает в акт фотографический и, таким образом, приобретает совершенно иную коннотацию.

В работах, которые вы, дамы и господа, увидите с минуты на минуты, я старалась реализовать идею о необходимости включения биографического компонента в фотоискусство. То, что вы увидите, вполне может сойти за орнамент восточного ковра. Ведь, по большому счёту, такими и выглядят наши жизни: хаос страстей, облагороженный геометрией судеб.

Дамы и господа, прошу!

10

Последующие дни прошли для Анны в лучах славы. Выставка таки произвела фурор. Она спровоцировала медиа-волну невиданных масштабов. Снимки хлынули в интернет, пресса стояла вверх дном, всё смешалось в доме Облонских6767
  Второе по счёту предложение в романе Толстого «Анна Каренина».


[Закрыть]. Ещё в день открытия журналисты не давали Анне прохода.

– Что означает ваш наряд? Вы приняли мусульманство?

– Под традиционным облачением арабской женщины зачастую скрывается тело богини. Но красота эта доступна лишь самым близким людям. Я расширила круг счастливцев. И потом: не всем же являться на выставки в костюмах водолаза6868
  Сальвадор Дали явился на Международную выставку сюрреалистов в костюме водолаза-глубоководника, что символизировало погружение в подсознание.


[Закрыть].

– Вы не боитесь, что ваши работы назовут пасквилем на мусульманское общество?

– Я показала жизнь отдельной семьи. А каждая несчастная семья несчастлива по-своему6969
  Так звучит начало романа «Анна Каренина».


[Закрыть]. Эта выставка не имеет никакого отношения к мусульманскому миру в целом.

– Идею подал вам сам господин Джази-аль-Халиль?

– Да, он предложил мне побыть частным фотографом в его доме.

– Частным фотографом или частным порнографом?

– Чётких указаний мне никто не давал. Я могла фотографировать всё, что имеет место в жизни шейха и членов его семьи. Всё, что угодно.

– Тогда, как вы прокомментируете тот факт, что жена господина аль-Халиля покинула выставку в страшной истерике и поехала прямиком в аэропорт? Или она не ожидала увидеть того, что увидела?

Анна замолчала. Ком подступил ей к горлу. После её вступительного слова она пыталась скрыться в толпе, словно дух, бродила в соседних залах, вела великосветские разговоры, давала интервью, выслушивала поздравления и делала всё, чтобы не пересечься с Хасибой, боясь, что та устроит сцену. Анна не смогла бы вынести её взгляда, её слёз. Видимо, Хасиба ушла уже на первых минутах выставки, после первых увиденных фотографий, чтобы избежать атак прессы. Анна ни разу не встретила её. Радость смешивалась со стыдом. Чувство вины точило сердце. Но светская кутерьма быстро завладела её разумом, блеск бокалов и улыбок застлал взор, и беспокойные мысли покинули взлётную полосу сознания.

Никогда в жизни Анне не доводилось слышать столько противоречивых отзывов. Именитый фотограф Оноре Пиво, положа руку на сердце, признался, что недооценивал смелось Анны и её творческий потенциал. В зале вспыхивали настоящие дебаты. Несколько критиков уверяли, что Анна дала начало новому тренду, другие инкриминировали ей популяризацию низкопробной эротики и копание в чужом белье. Анна смеялась глазами. Туристы просили автограф.

А потом появилась Кейт. Это юное создание в тюлевом платье земляничного оттенка, в серебристом пояске, с восхитительной бархоткой на шее, с белокурыми волосами куклы и мраморной кожей Анна приняла за фею и после того, как девушка представилась (книксен в шутку), не удержалась от вопроса:

– Мне знакомо ваше лицо. Где я могла вас раньше видеть?

– О, это вряд ли.

Оказалось, что Кейт работала галеристом и пиар-менеджером, жила в Лондоне, была родом из Москвы и, к тому же, большой поклонницей творчества Анны. Она предложила ей сотрудничество и заодно пригласила в свою недавно открытую галерею, где послезавтра на перформансе7070
  Форма современного искусства, в центре которого – действия художника в определённом месте и в определённое время.


[Закрыть] будет вся парижская богема. Анна согласилась.

От заказчиков не было спасу. Модный дом выбрал Анну в качестве оформителя сезонного каталога одежды. Полдня она просидела в ателье, обсуждая с модельером и редактором (между прочим, любовниками) нюансы проекта. На стенах висели эскизы нарядов, на диванчике лежал неодетый манекен, лишённый всяких половых признаков. Одна киностудия заказала фотографии для очередного пресс-кита. Неожиданно пробудился интерес к ранним работам Анны. Издательский дом «Étoile de mer» изъявил желание выпустить каталог-альбом с циклом фотографий «Живые картины», прогнозируя коммерческий успех. Приглашения, знакомства, поездки… Анна крутилась, как белка в колесе, и смаковала вкус славы. Звезда выстрелила.

Жёлтогазетчики без проблем распутали клубок интриг, зашифрованный в «Восточном ковре». Вечером, сидя перед ноутбуком, Анна наткнулась на статью под названием «Крупным планом», в которой автор порадовал интересными фактами из жизни аль-Халилей. Любовник Эви оказался итальянским актёром Гватино Моретти, тоже получившим роль в фильме «Мысли о севере», а Жасмин (Жасмин Мейс), североамериканская модель, из года в год баллотирующаяся в губернаторы, уже давно разводила амуры с сыном шейха. Кто мог подумать, что папаша окажется более желанным? Страница была усыпана компрометирующими фотографиями. Внимание Анны привлекло видео, прикреплённое к статье. Шейх с перекошенной миной быстрыми шагами направляется к своей машине, отгоняя назойливый рой журналистов. Со всех сторон сыплются вопросы, выкрики, он делает вид, что не слышит. Камера прыгает. На заднем плане – газон, тротуар, клумбы. Добравшись до машины, аль-Халиль в гневе вопит что-то на арабском и скрывается в салоне авто. Конец.

Анне стало не по себе. Она никогда не могла предположить, что человеческое лицо может вместить столько ярости. Девушка выключила компьютер и решила принять ванну. Спины коснулась гладкая поверхность эмали, пена шуршала, вода была бархатно тёплой. На поверхности плавал островок губки. Пахло лавандой. Положив голову на валик, Анна закрыла глаза. Ей грезилось, будто она вернулась в горячее безопасное лоно матери.

Перформанс под названием «Наоборот»7171
  Так же называется декадентский роман Ж. К. Гюисманса.


[Закрыть] – ещё одно порождение онирических миров Арины Брамски7272
  Имя созвучно с именем югославской художницы, мастера перформанса Марии Абрамович.


[Закрыть], перформансистки и феминистки, – состоял из трёх видеоклипов («Перед балом», «Бал», «После бала»), проецируемых на большой экран. Галерея превратилась в подобие кинотеатра. Анна вошла, когда зрители уже расселись. Очаровательная Кейт припасла для Анны место возле себя, радостно обняла её и быстро представила своим богемным друзьям. Среди них была и Арина Брамски, амбалистая женщина с глазами то ли ясновидящей, то ли юродивой. Анне были выданы специальные очки для просмотра, она плюхнулась в сиреневое кресло, и свет погас.

Изюминка заключалась в видеоряде, который проигрывался наоборот, с хвоста. В первой части показывались приготовления к балу. Сумрачный будуар. Писаная красавица при полном параде у зеркала. Она проводит гребнем по шикарным волосам – от кончиков к корням, от кончиков к корням. Берёт помаду и подносит к накрашенным губам: алая краска уходит обратно в футлярчик, оставляя рот безрадостно голым. Снимаются накладные ресницы. Маленькая кисточка вбирает в себя густые поблёскивающие тени с век. Дама берёт карандаш для бровей, проводит им в обратном направлении, и брови исчезают. Обильный слой пудры возвращается в сверкающую пудреницу, тональная основа вливается назад в тюбик, рука изящно снимает парик и серёжки, и перед зеркалом стоит безликий лысый мужчина, грустно изучающий своё безбровное отражение.

Часть вторая. Зрителей просят надеть очки. «Сейчас будет бал», – прошептала на ухо Анне Кейт. И вправду: Анна вдруг перенеслась в дворцовый холл в барокковом стиле, наполненный лёгким ползущим туманом. В этой дымке, окружённые блеском раззолоченных стен с янтарными вставками и лепными фигурами, вальсировали пары. Они появлялись из облаков тумана, пролетали мимо и вновь дематериализовывались. Как близко! Анне казалось, что эти порхающие силуэты вот-вот врежутся в неё. Все «дамы» имели что-то общее с той красоткой в начале первой части: искусственные волосы, макияж-маска и пышные платья с рюшем конца девятнадцатого столетия. В их красоте сквозило нечто противоестественное, инородное. Кавалеры равным образом едва ли отличались друг от друга: напомаженные волосы, бледные лица, идеально выглаженные фраки. Это был вальс vice versa7373
  «наоборот» (лат.).


[Закрыть]: пышный подол платьев не раздувался, а напротив центробежно летел к танцовщицам, юноши не подбрасывали партнёрш, а ловили их из воздуха, музыка, проигрывавшаяся задом наперёд, звучала уродливой какофонией. Миллион движений, бликов, поворотов, изгибов мало-помалу сворачивались, пока всё не вернулось в изначальную позицию.

Третья часть являлась копией первой, показанной, однако, в иной последовательности: лысый мужчина постепенно трансформируется в принцессу бала. Дали свет, зал рукоплескал, Арина Брамски вышла на поклоны и толкнула небольшую речь-пояснение о философской подоплёке своего произведения. Следующим по программе был фуршет (как всегда с канапе сплетен в меню), и Анна сказала Кейт, что ей пора.

– Ни в коем случае, – воскликнула девушка. – Мне очень нужно с вами поговорить. Давайте поужинаем вместе. Здесь рядом есть отличный ресторан.

Они сидели возле искусственного камина, на котором стояли гипертрофированного размера вазы с белыми цветами. Блюда на огромных фарфоровых тарелках поражали своей абстрактностью: заумно распределённые кляксы соусов, кусочки рыбы неправдоподобных цветов, глянцевые эллипсы олив. Говорили о только что увиденном представлении, о моде, искусстве, фильмах (Вы слышали про экранизацию той книги? – Кейт щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить название. – Как бишь её? Что-то с севером…), а затем Кейт плавно перешла к делу.

– Анна, вами заинтересовались. Один российский бизнесмен. Он связался со мной и попросил, чтобы я обсудила вопрос с вами. Он хочет, чтобы вы задокументировали неделю любви, которые он собирается устраивать в своём загородном имении под Москвой. Что-то вроде большего мальчишника.

Анна устало подняла глаза.

– У вас ведь уже есть опыт в этом деле. И он платит… – Кейт перешла на шёпот.

– Я подумаю.

Изнурённая круглосуточной суматохой, Анна вернулась домой. Лица, голоса, цифры, даты, движения, блики, картинки – всё вихрем проносилось в её голове. Когда дверь за ней захлопнулась, в уши ударила звенящая непривычная тишина квартиры. Где-то тикали часы. С улицы доносились звуки проезжающих машин. Ненароком Анна увидела себя в овальном зеркале. Светлые волосы, забранные в пучок и зафиксированные серебристой заколкой, высокий лоб с проглядывающейся веной, миндалевидные инфантильные глаза, тонкие, слегка приоткрытые губы, на шее – подаренный кулон с фианитом. Под зеркалом на небольшом столике лежала книга. «Мысли о севере», Альдхельм Дюрр. Анна ещё раз посмотрела на своё отражение. Да ведь она тоже не промах. Она создала свой роман, свой бестселлер, свою историю. Она сама теперь – история.

Не раздеваясь, Анна прошла в гостиную и опустилась в большое кресло. Она хотела написать письмо Чарли, но усталость взяла вверх, мозг отказывался работать. За окном только начало смеркаться, но сознание уже затягивалось ряской сна. Девушка была не в силах противостоять этой вязкой, засасывающей стихии. Её мысли расплывались, налезали одна на другую, уплывали в обманчивую даль. Незаметно она соскользнула в сон.

Её разбудил звонок в дверь. Анна долго не могла сориентировать. На улицу уже стемнело, комнаты погрузились в полумрак. Мысли всё ещё беспорядочно барахтались в непонятном отдалении. Вялая, с чувством тошноты в голове, какое появляется после резко прерванного сна, она насилу заставила себя подняться с софы, зажгла свет, и, потирая глаза, направилась к двери.

– Слушаю.

– Анна Шенкевич?

– Да.

– Вам посылка.

Через дверной глазок девушка разглядела силуэт незнакомца в тёмно-синей униформе курьера и только тогда вспомнила, что ещё два месяца назад заказала новый штатив, доставка которого по разным причинам постоянно задерживалась. Оживившись, она отворила дверь. В тот же миг последовал мощный удар кастетом в живот. Анна сложилась вдвое, из глаз посыпались искры. Следующий удар, нанесённый в лицо с ещё большей силой, откинул девушку назад в прихожую и повалил на пол. И прежде чем Анна смогла опомниться от боли и ужаса (весь рот был полон выбитых зубов), кто-то рывком поднял её голову за волосы, сорвал кулон и быстро провёл лезвием по бледной девичьей шее. Кровь в буквальном смысле слова хлынула на пол, образуя безумный бессистемный узор, чем-то схожий на картину Поллока7474
  Джексон Поллок – американский художник, лидер абстрактного экспрессионизма.


[Закрыть]. В порыве паники Анна попыталась закричать, но выдавила из себя лишь клокочущий хрип, сопровождаемый дикой болью в глотке. В глазах начало стремительно темнеть. Различив среди размытых пятен стоящий на комоде телефон, Анна хотела было доползти до него, оставляя кровавые следы ладоней на ковре, но уже на полпути силы покинули её, руки подкосились, и девушка окончательно рухнула на пол. Тело сотрясали последние судороги, сознание плавно ускользало в беспросветную и на удивление уютную темноту. Всё, всё растворялось в ней, как кубики сахара в густом горячем шоколаде. И когда посреди кромешного мрака, Анна вдруг увидела приближающиеся сгустки света, она сразу же приняла их за столь милые ей вспышки фотокамер и радостно устремилась навстречу.