Текст книги "Сердце Бонивура"

– Эй, ты! Давай сюда! Через верх… На уголь! Сыпь!

Виталий, бросив взгляд на спуск с виадука, который выводил его в глухой переулок между двумя заборами, ограждавшими территорию вокзала и порта, мгновенно оценил обстановку. Добежав до конца виадука, он перемахнул через перила. По рельсовому переплёту спустился до половины. Потом, сильно оттолкнувшись, перепрыгнул через забор, отделявший территорию порта от дороги, и упал на гору угля за забором.

– Под вагонами, под вагонами давай! – крикнул тот же рабочий.

Виталий съехал вниз и кинулся под вагоны, стоявшие на портовой ветке.

С виадука загремели выстрелы. Кто-то перелезал через перила. Остальные, грохоча сапогами, спускались по лестнице, чтобы поспеть к воротам порта и там перехватить Виталия.

Глава четвёртая
НЕЗНАКОМЫЕ ТОВАРИЩИ

1

Виталий добрался до центральной части порта и направился к выходу. Однако намётанный глаз его сразу уловил что-то угрожающее в обычной портовой сумятице. У выхода сгрудилась толпа. Ворота были закрыты. Выйти в город можно было только через маленькую служебную калитку. Но у калитки стояли японские жандармы и несколько контрразведчиков. Китайская улица от порта до Светланской была оцеплена солдатами комендантского патруля. Уфимские стрелки, протянувшись неровной цепочкой от ворот до причалов, отрезали одну часть порта от другой.

Была ли это обычная проверка документов, какие часто устраивались в порту, когда приходили пароходы с побережья, или преследователи Виталия оказались расторопнее, чем можно было предположить, – не оставалось времени думать.

Виталий подошёл к причалу пароходства Кайзерлинга, на котором заканчивал погрузку «Алеут». Из-за «Алеута» нельзя было рассмотреть, что за пароход стоял рядом с ним: косые форштевни, сильно наклонённые мачты, скошенные, низкие трубы, бушприт, вынесенный вперёд, узкий корпус – все три китобойца Кайзерлинга были похожи друг на друга, как близнецы… Ах, если бы это был «Тунгус»! У кочегаров можно было скрыться, спрятаться на несколько часов!.. Миновав «Алеут», Виталий смог прочесть название второго судна: «Коряк»… Черт возьми, не везёт ему сегодня!

В этот момент он увидел неподалёку от «Коряка» маленькую шампуньку. Молодой китаец, опираясь одной ногой на борт, быстро двигал своим длинным веслом «юли-юли» и ходко гнал лодку к причалу.

Виталий спустился на кранечную[5]5
  От «кранцы» – деревянное или плетённое из каната приспособление, предохраняющее борт судна от резких ударов при отшвартовке.


[Закрыть] обшивку причала, чтобы не торчать на глазах у портовых, и негромко окликнул китайца. Тот оглянулся. Виталий махнул ему рукой: «Давай сюда!» Китаец перестал грести и крикнул:

– Тебе чего, шампунька надо?

Виталий молча кивнул головой.

Китаец опять крикнул:

– Тебе другой места ходи надо, тама ступеньки есть. Тут голова ломай могу!

Виталий молча требовательно показал рукой: «Здесь».

Китаец подвёл свою валкую лодку к причалу, под самый приплеск. Кранцы оказались у него над головой. Было довольно высоко для посадки. Желание заработать боролось в нем с боязнью повредить свою утлую лодчонку. Он с сомнением глядел на Виталия – не хочет ли тот подшутить: кто же с такой высоты будет прыгать в лодку, – и придерживался вытянутыми руками за опалубку причала.

– Как тебе садись буду?

Вместо ответа Виталий скользнул вниз, повис на руках и легко спрыгнул в шампуньку. Как ни лёгок был его прыжок, лодчонка закачалась, черпнула бортом воды – во все стороны побежала чёрная волна – и пошла вперёд, прямо к борту «Коряка», под струю пара, который сифонил из какой-то трубки. Китаец едва успел повернуть, избежав удара, и повёл лодку вдоль борта. Явно испуганный, он был не рад неожиданному седоку и сердито сказал:

– Ты моя лодка ломай, я тогда чего делай буду?.. Тебе вода падай, низу ходи, помирай есть – моя чего делай буду? Милиса моя забирай.

Виталий поглядел на рассерженного лодочника.

– Моя помирай нету, лодка ломай нету, милиция ходи нету – тебе чего серчай?

– Тебе куда надо? – вместо ответа спросил китаец.

Куда же сейчас, в самом деле?.. Виталий снял кепку, сунул её в карман, стащил с себя пиджак, выпустил рубаху из-под брюк и подпоясался ремешком. Китаец с любопытством глядел на него. Виталий лёг на банку в позе человека, который едет на шампуньке давно и издалека.

– Мальцевский базар ходи, – сказал он наконец.

Искоса он поглядывал на то, что делается в порту. Цепи уфимских стрелков продвинулись от ворот к причалу Кайзерлинга. Значит, прочёсывают весь порт. Вовремя же подвернулся ему этот лодочник!.. И Виталий усмехнулся: пока ему везёт, напрасно он упрекал судьбу!

Китаец, минуя какой-то катер, подошёл ближе к причалу. Он тоже заметил цепи солдат и с любопытством глядел, как они останавливают пассажиров, матросов и грузчиков. Виталий сказал негромко:

– Эй друг! Твоя лодка надо середина бухты ходи.

Китаец с хитрецой поглядел на Виталия.

– Тебе чего, боиса?

Виталий молча серьёзно кивнул головой. Китаец одним рывком весла погнал шампуньку подальше от берега. Несколько минут он сосредоточенно молчал, что-то обдумывая. Потом, когда Виталий перестал следить за собой и, думая, что китаец уже забыл о его просьбе нахмурился, соображая, к кому на Мальцевском можно зайти, лодочник вдруг спросил:

– Тебе чего, мала-мала карабчи?

Смысл этого слова, которым на ломаном китайско-русском жаргоне обозначалась кража, сразу дошёл до юноши. Краска бросилась ему в лицо – и не столько от сознания, что его могли заподозрить в краже, сколько оттого, что он плохо конспирировал, если случайный лодочник отлично понял, что просто так человек не садится в шампуньку, прыгая с четырехметровой высоты, не переодевается, изменяя свою внешность, и не избегает близости к берегу… «Сколько же я наделал глупостей! – сказал он сам себе. – Вроде все правильно сделал: незаметно сел в лодку, выиграл время и так далее… а вот на поди!» Китаец подмигнул ему.

– Моя думай, тебе карабчи нету…

– Почему же? – спросил Виталий невольно.

– Моя так думай: когда люди карабчи есть, тогда милиса лови! Когда лови солдатка, такой люди карабчи не могу…

Виталий отмолчался.

Замолк и китаец. Поняв, что пассажиру не до разговоров, он грёб, не останавливаясь, и сильно гнал лодку равномерными движениями длинного весла. Казалось, он перестал интересоваться своим спутником… Длинными разбегами шли волны от кормы шампуньки, да, точно хвост рыбы, резало воду изогнутое весло. Только один раз остановился лодочник, когда весло заскрипело на кормовом шпеньке. Он быстро поднял весло, брызнул водой на углубление в накладке и опять принялся мерно работать.

Вечернее солнце бросило свои косые лучи на Чуркин мыс, на дома по Светланской улице. И весь пейзаж изменился на глазах, сразу, неуловимо. Зеленые склоны Чуркина мыса окрасились в оранжевый цвет, портовые откосы покраснели, покрылись чёрными продольными тенями. Белые дома на Светланской стали ярко-красными, окна их вспыхнули багровым пламенем заката. Теперь солнечные лучи шли поверх бухты, не затрагивая воды, и водная гладь потемнела, тени на волнах стали почти чёрными, сразу угасли яркие краски пароходов и гюйсовых флагов. На военных кораблях послышались звуки горнов, затопали матросы по гулким палубам, раздались гортанные звуки команды, понеслись над водой стеклянные певучие перезвоны рынд, отбивавших смену вахты. Тени на воде быстро густели, потянуло привычной морской сыростью из горла бухты… Слева обозначились видные через прибрежные строения торговые ряды. Виталий, не проронивший за это время ни одного слова и не шелохнувшийся, не в силах был отвести глаза от того, как чудным образом освещение меняло весь облик знакомой местности. Он был заворожён игрой света и теней. Но скоро спохватился и стал натягивать пиджак. Тогда лодочник негромко спросил:

– Тебе Мальцевский базар обязательно ходи надо?

– А что? – отозвался Виталий, удивлённо глянув на лодочника.

– Моя думай, тебе надо сегодня другой место ходи спать. А?

– Какой другой место? – спросил Виталий, чувствуя, что китаец становится ему любопытен.

– Наша есть такой место… Китайски люди только. Тама японса не ходи, милиса сама боиса ходи, а белый капитана ходи нету. Тебе мала-мала сыпи, утром куда хочу ходи…

Виталий насторожился:

– А ты почему думаешь, что мне не стоит встречаться с японцами и с белыми? Чудной ты, я погляжу… – Он усмехнулся.

– Моя чудной! – сказал китаец. – Моя ничего не думай… Моя просто так говори. Тебе как хочу, так и делай.

Виталий задумался. Это не было ловушкой. Появление лодочника не могло быть подстроено никем. Это чистая случайность. Но осторожность подсказывала ему необходимость сейчас же избавиться от любопытного и не по летам проницательного китайца. Однако поведение его все же вызывало интерес у Виталия. Это мог быть и друг… А разве друг не находка, которой нельзя пренебрегать? Разве так часты такие встречи?.. Разве иногда не следует довериться тому странному, неощутимому и малообъяснимому движению души, которое угадывает и опасность и в малознакомом человеке почувствует единомышленника, хотя при этом и не будет сказано ничего?.. Китаец вёл себя не как предатель, а как человек, который многое понимает, который сразу предложил помощь, угадав необходимость в ней. Стоило посмотреть на то место, куда не заглядывали ни японцы, ни контрразведчики, ни милиция, как это утверждал лодочник.

– Ну, давай «другое место»! – сказал Виталий.

Шампунька отвернула от привоза. Минут через двадцать она оказалась у скопления шампунек и джонок, в самой глубине ковша бухты. Трудно было сказать, сколько их находилось тут, привязанных друг к другу кормовыми и носовыми концами, образуя один сплошной настил, или сплоток, колеблющийся, живой, то и дело меняющий свои очертания, когда мимо проходил катер, поднимавший волну. Джонки с кривыми мачтами стояли вприслон друг к другу. Между ними были переброшены лёгкие мостики. Это были большие – грузовые и рыбачьи – джонки. Ещё влажные сети были подтянуты к самым флагштокам мачт или развешаны на вешалах, протянутых вдоль бортов. Разноголосо скрипели флюгарки, поворачиваясь от свежего морского ветерка. То тут, то там виднелись маленькие мангалки, сделанные из керосиновых банок. Пламя этих примитивных очагов освещало отшлифованные ногами рыбаков палубы, играло на стеклянных балберах[6]6
  Поплавки, пробочные или деревянные, иногда полые стеклянные.


[Закрыть] и глиняных грузилах сетей, подтянутых кверху… Отовсюду тянуло дымком и запахом острой, пряной пищи. Чесночный душок витал над всей этой лодочной эскадрой, ставшей местом жилища сотен бездомных китайцев, для которых джонка была и кормилицей и кровом. Это был если не город на воде, то большая деревня, которая возникала на ночь, а с рассветом исчезала бесследно, оставляя на память о себе лишь обрывки бумажек на воде, пучки соломы, клочья ваты – всяческий мусор, который неизменно сопровождает место ночлега человека.

– Наша тут живи! – сказал лодочник.

Он подчалил к большой джонке. Шампунька глухо стукнулась о борт. С палубы послышался негромкий оклик. Лодочник ответил вполголоса каким-то успокоительным замечанием и полез наверх, кивком головы пригласив Виталия следовать за собой. Они вскарабкались на палубу джонки, где было довольно много людей, сидевших, лежавших, куривших длинные трубки или просто дремавших. Виталий с любопытством огляделся вокруг. Лодочник сказал Виталию:

– Давай низу ходи! – и показал на люк, ведущий в кубрик. – Тама мой братка живи… Мала-мала чифан – кушай, потом спать ложись.

2

В кубрике было тесно и душно. На низких нарах расположилась на ужин целая артель. Только перед приходом Виталия со своим спутником артельщик поставил на нары котёл с лапшой, и все потянулись к вареву со своими палочками и чашками. Высокий рябой китаец поднял голову, всматриваясь в вошедших. Лодочник сказал по-русски:

– Здравствуй! Наша сегодня гости есть!

Ему нестройно отозвалось несколько голосов. Круг раздвинулся. Хозяин, обернувшись в темноту, пошарил рукой, извлёк откуда-то ещё одну миску и просто сказал:

– Ну, садися, чифанить будем мала-мала. Только наша ложка нету… Тебе палочка кушай могу – не могу? – Он протянул Виталию куайцзы.

Китайцы так по-свойски приняли Виталия в свой круг, что отказ от еды выглядел бы неуместным и оскорбительным. Виталий поздоровался, на что ему ответили молчаливыми кивками, и уселся на освобождённое ему место. Он вырос на Дальнем Востоке, с китайцами ему не раз приходилось сталкиваться и прежде, многие из их обычаев были ему хорошо известны, умел он управляться и с палочками. Он принялся за лапшу, ловко подхватывая длинные горячие её нити и отправляя в рот. Лодочник, привёзший Виталия, одобрительно покосился на него.

– Хень-хао! Хорошо! – проговорил он.

Ужин продолжался в молчании. Люди сосредоточенно жевали пищу, наслаждаясь ею, и время от времени утирали со лба и щёк обильный пот. Все они были изрядно голодны и ели так, как может есть только тот, кто весь день провёл на воздухе и работал, не разгибая спины, с утра до позднего вечера. Виталий знал, что китайцы выходят на работу очень рано, ещё затемно, едят перед этим очень сытно и плотно, но затем уже не отрываются от работы до того, как погаснет вечерняя заря, и прерывают её тогда, когда перестают видеть свои руки… Только тогда наступает время второй трапезы, и тут уже не до разговоров.

Лодочник не оставлял своих забот о Виталии. Он подложил ему ещё лапши, когда тот опорожнил свою миску, потом сполоснул её и подал чаю. Виталий молча принимал все это, понимая, что если бы паренёк не считал это нужным, то и не делал бы. Виталий был его гостем, этим объяснялось все…

После еды все медленно разбрелись по кубрику, устраиваясь на ночлег. Хозяин, не задавший Виталию больше ни одного вопроса, пошёл за грязную занавеску, отделявшую часть нар от остального пространства. Лодочник сказал Виталию:

– Тебе где хочу спать – тута или верху?

– Пойдём наверх, – сказал Виталий, по всему телу которого струился пот – так душно и жарко было в кубрике.

Они вышли.

На палубе было сонное царство. Везде виднелись тела людей, разбросавшихся во сне как попало. Отовсюду доносился храп, сонное сопение, бормотание… Юноша сел на борт джонки, лодочник – рядом с ним.

– Тебе кури хочу? – спросил он Виталия.

– Нет, не хочу.

Виталия очень интересовал этот молодой китаец, так великодушно, по-дружески просто предложивший ему помощь. Кто же этот парень? Виталию было ясно, что симпатии китайца находятся на его, Виталия, стороне, что он человек решительный и, видимо, искушённый в жизненных передрягах. Виталий задавал китайцу незначительные вопросы, пытаясь вызнать о лодочнике все, а не выдавать себя. Моментами ему казалось, однако, что, может быть, от этого парня и не следовало таиться, может быть, нужно открыть ему многое. Как знать, может быть, полезно поинтересоваться поглубже вообще рыбацкой молодёжью из китайцев, которая совсем выпала из поля зрения комсомольцев-подпольщиков?

Лодочник охотно рассказал, что его зовут Пэн Да-шу, что он живёт с братом-рыбаком, который в компании с несколькими другими рыбаками имеет джонку. Они рыбачат, часто и маленький Пэн помогает им, но больше ему приходится работать на «юли-юли», которая тоже приносит кое-какой заработок. До поздней осени будут жить на воде, к зиме выстроят на ничьей земле – мало ли ненужной земли вокруг! – глинобитную фанзу, перезимуют, а потом – опять на море, которое было их настоящим кормильцем, на море, которое давало водоросли, крабов, камбалу, скумбрию, бычков, давало и пищу и заработок.

Жить было очень тяжело уже хотя бы потому, что и русские «капитаны» и японцы платили китайцам за работу и товар всегда меньше, чем другим. Виталий вспомнил не раз слышанные им фразы: «Китайцу ничего не надо, китайцы неприхотливы: наестся лобы[7]7
  Сладкая редька.


[Закрыть] – и все!» А теперь Пэн, не спеша, останавливаясь, подыскивая слова, говорил ему о том, какова природа этой китайской «нетребовательности». Он говорил о том, как годами ограничивают себя китайские рабочие во всем решительно, как годами носят одну и ту же курму и штаны, пока они не истлевают на теле; как экономят на пище, на свете; как работают дотемна; как едят зачастую в темноте, чтобы не жечь свечи или керосин; как сносят они насмешки и издевательства, а часто и оскорбления потому, что за них некому заступиться.

Пэн говорил, что многие из китайцев работают «игоян ишак» – как ишаки, довольствуясь тем, что заработано сегодня, и не имея ни копейки на чёрный день – на случай потери работы или нездоровья. Кое-кто копит деньги, но только на похороны, потому что очень важно, чтобы китаец попал на тот свет, имея видимость богатого человека: это поможет ему в новой жизни, за гробом, быть не хуже других и жить лучше, чем жил он на этой земле. «Его такой люди, работай, чтобы помирай!» – сказал Пэн, и в словах его Виталию послышалась горечь не по возрасту. «Его, когда помирай, как собака улица бросай… А тебе как думай – его баба нету, ребятишки нету, папа-мама нету? Фанза нету, ничего нету – как живи могу?.. Маньчжурия тоже такой дело. Хозяин все у наши люди забирай, какой огорода есь, какой чумиза посади – лето работай, а зима чифана мэю, есть нечего нету!»

Видно было, что очень многое накипело на сердце у Пэна, если так долго и откровенно рассказывал он Виталию. Но чем жил он, на что надеялся?.. «Наша тоже революса была, такой доктор Сун был. Тебе знай?»

– Знаю, как не знать, – сказал Виталий. – Ленин друг ему.

– Ага, русский знай, какой это люди Сун… А китайский люди ещё мало знай… Его говори: надо земля мужика давай, рыбака, грузчика, всякий другой люди надо вместе живи, джангуйда – хозяин не надо, джангуйда контрюми, голова ломай надо!

– Ого! – сказал Виталий обрадованно. – Ты откуда все это знаешь, а? Правильно, наша вот так тоже делай: джангуйда голова ломай, сам живи хочу…

– Наша тут один люди есь, ходи, говори всяко! – уклончиво ответил лодочник.

– Ничего, Пэн, – положил Виталий руку на плечо китайцу. – Мало-мало маманди, подожди, потом Китай тоже как наша Россия делай.

– Моя так тоже думай!

Пэн вдруг насторожился, легонько поднял руку. Виталий замолк. По колеблющемуся помосту лодок уверенно шёл, легко ориентируясь в этой сумятице весел, домашней утвари и распростёртых на палубах тел, крупный плотный человек. Видимо, он был здесь своим, потому что на его вполголоса сказанное «лайла», которое он произносил как-то необычно бодро и весело, отовсюду слышалось торопливое: «Лайла, лайла, ходя!» Пэн встал.

– Это наша люди, я тебе говорил.

Лодочник подошёл к борту джонки и помог пришедшему взобраться на палубу. Он что-то коротко и тихо сказал. Пришедший стал его расспрашивать. Пэн отвечал быстро, взволнованно, потом подошёл к Виталию вместе с пришедшим, который, вглядываясь в лицо юноши, сказал приветливо, но осторожно, без всякого обращения:

– Здравствуйте!

Какие-то знакомые интонации послышались Виталию в этом возгласе. Он тоже стал пристально вглядываться в незнакомца и вдруг вскрикнул:

– Ли?.. Здравствуй, Ли!

Это и в самом деле оказался Ли Чжан-сюй. Он стал расспрашивать Виталия, как тот оказался на джонке. Виталий, усмехаясь, ответил:

– Да тебе Пэн только что докладывал.

– А ты почему так думаешь? – спросил Ли.

– Не маленький, догадываюсь.

Пэн, услышавший восклицание Виталия, облегчённо вздохнул: все, значит, хорошо!

– Пэн знает только то, что было, как он тебя увидел, – сказал Ли, – а что было до этого?

Виталий рассказал. Ли нахмурился.

– Да… Не очень хорошо. Значит, разведка теперь знает, что ты находишься в городе. Да, кстати, надо наведаться в порт: не взяли ли кого-нибудь из наших?.. Ну, пойдём, Виталий. Я только одно дело с Пэном закончу.

Ли стал что-то говорить Пэну. Тот молча кивал головой. Потом Ли потрепал Пэна по плечу и по-русски сказал:

– Понял?

– Понял! – ответил Пэн и, торопливо попрощавшись, полез в свою лодочку.

Тихонько скрипнуло высохшее весло. Чуть слышно заплескалась вода. Чёрной тенью скользнула шампунька мимо. Пэн махнул рукой, и лодка его почти тотчас же пропала в чернильной темноте, покрывшей бухту сплошным непроницаемым покровом.

– Куда это он? – спросил Виталий Ли.

– Дело есть одно.

Расспрашивать не следовало – Виталий понял это.

– Помогает? – спросил он Ли о Пэне. – Значит, у дяди Коли и тут рука?

Ли усмехнулся.

– А ты думал, большевиков не интересует судьба этих товарищей? – Он кивнул на сплотки джонок, края которых терялись в темноте. – Здесь, Виталя, много взрывчатого материала, таких людей, которые хотят жить по-человечески. Знаешь, сколько тут людей, у которых китайские феодалы отняли все, что можно отнять у человека, сколько тут людей, которые не могут явиться на родину, так как сразу попадут под топор палача?.. Сколько тут драм, душевных страданий и… сколько ненависти к нашим врагам!

Виталий спросил:

– Это твой участок, Ли?

И замолк, поняв неуместность вопроса. Да, у дяди Коли много забот, но мимо его внимания не прошли даже эти бездомные, лишённые крова люди, среди которых семена, брошенные дядей Колей, давали такие всходы, как Пэн. На вопрос Виталия Ли не ответил.

– Хороший паренёк этот Пэн! – сказал Виталий.

– Да, парень очень хороший. Я его очень люблю. Думаю, что он сумеет многое сделать.

Они сошли на берег. Немного пройдя, Ли попрощался с Виталием, остановившись на тёмном углу, и сам куда-то исчез только тогда, когда Виталий сделал несколько шагов по улице…