Текст книги "Анти-Духлесс"

– Весь во внимании. Как говорят англичане: я – одно большое ухо.

– Не напрягайтесь так сильно. Лучше выпейте еще чего-нибудь. Но к бифштексу лучше не прикасайтесь. А то натворим тут дел. За год не отмоются. Это даже вам небезопасно. С вашей-то физио…э-э-э, тьфу ты, черт, с возможностями вашего молодого организма!

– Хорошо, хорошо, не буду. Тем более специи все пересохли. Гребанное наследство совкового режима! А без специй я – пас.

– Так вот, я не буду вам долго рассказывать о своих утомительных беседах с Калигулой и Траяном. Я вам скажу только одно: началом конца великой империи стал тот момент, когда тамошний народец стал вопить: «Хлеба и зрелищ!» Когда Рим стал утопать в пьянстве и разврате. Когда римские бани превратились из места деловых и светских встреч достойных граждан великого города в места проведения диких оргий обезумевших горожан. Когда вина текли реками. Когда на улицах и площадях великого города стали расцветать ядовитые букеты содомского греха. Вам это ничего не напоминает?

– Напоминает, все в точности, как и у нас сейчас происходит. И бани, и оргии, и педерасты кругом, – изумленно шепчет Жека, – вот только наркоты, наверное, не было тогда.

– Хватало там всего и без наркоты. Но история потому и не является наукой, потому что не учит ничему. Ваши стражники если и читают какие-нибудь исторические эпосы, то читают их, как какие-нибудь сказочки про белых бычков. Только для того, видимо, что бы блеснуть эрудицией во время светских раутов или во время дипломатических переговоров. Но никак не хотят эти стражники извлечь из исторических уроков хоть какую-нибудь практическую пользу. Ну что же, как будет угодно. Мне это всегда было только на руку. Именно потому мне удалось развалить такую могущественную империю. И это уже после истории с Содомом и Гоморрой! Развалил-то в конце-концов, конечно же, Он. Но это, опять же, я все подстроил. Не нравились они мне. Особенно этот Калигула. Он ведь, шельмец эдакий, возомнил себя выше меня. И с упоением наслаждался я тогда плодами трудов своих тяжких. Правда, недолго. Торопили дела. Слишком велика матушка вселенная. А ведь Он хотел вместо этой империи еще какое-нибудь море сделать. Но мне удалось Его от этого отговорить. Слишком большое море получилось бы. Хватит уже морей. Ладно, что-то заговорился. Так всегда бывает, когда начнешь былое вспоминать.

– Х-р-р, пых, и-ы-к. – Вдруг было храпо-икнул совсем было сомлевший Жека.

– Ну-ну, Евгений. Мы ведь еще не договорили. Сейчас будем заканчивать. Вот, как раз, и хотел в завершение нашей содержательной беседы о воззрениях Платона все же поинтересоваться у вас, Евгений: удалось ли мне вас хоть в чем-либо убедить?

– Что-то в этом есть, но неужели все это только из-за понтов? Неужели нет совсем никакой у нас эстетической исключительности? Позвольте, а кто вам сказал, что этот Ваш Платон, в конце концов, все-таки прав? Кто Вам сказал, что он действительно угадал замысел Творца? Кстати, а кто он сам такой есть, этот Ваш Творец? – Пьяно вскинулся обиженный маркетолог.

– Юноша, я вас умоляю, смените тональность. Не надо превращать научный диспут в привычные вам пьяные разборки а ля: «Ты меня уважаешь?» или: «Ты кто такой?» Я этого не люблю. Вы же сами понимаете, как это пошло смотрится со стороны. Я ведь понимаю, что вам сейчас очень обидно, но это голая, если хотите, сермяжная правда. А правду, ее ведь надо учиться воспринимать. Какой бы тяжкой она бы, сволочь эдакая, ни была. Этому ведь даже Он вас учит. Мне-то как раз этого, по большому счету, и не надо было бы совсем. Но вот и я уже вынужден вам то же самое говорить. То же, что и Он. Потому что начали вы пугать своими пороками и распутством уже и меня. Уже начались у меня из-за вас проблемы. Надо же понимать, что Чистилище-то, оно ведь не безразмерное! И мест в Аду не так много уже осталось! А вы все лезете и лезете! Геена огненная который год уже работает без передыху. Без выходных и отпусков работает! На износ! И я, как руководитель всего этого процесса, ничего не могу поделать! Не могу предоставить ей выходной! Не говоря уже об отпуске.

– Чистилище?! – Жека чувствует, как вновь отчаянно запульсировали оба его паха.

– Да-да, purgalorium, если хотите. Но с латынью у вас, я так понимаю, совсем никак. А вашего ломанного английского я все равно не пойму. Так что давайте продолжим нашу беседу на вашем родном языке, который, вы, кстати, тоже плохо знаете. Но все же лучше, чем английский.

– Ад!? Геена огненная!? Руководитель!? – Все больше и больше вибрирует Жека.

– Да-да, я являюсь руководителем лечебно-воспитательного предприятия «Ад». Закрытого акционерного общества. По вашему, я генеральный директор или президент этого предприятия. И я обязан постоянно думать о его эффективной работе: о ритмичности поставки угля и тугоплавких смол, о своевременной замене сковородок, о своевременном регламенте оборудования, об организации отдыха сотрудников и т. д., и т. п. В общем, обычные заботы топ-менеджмента крупного предприятия. Кроме того, тружусь еще на полставки в Чистилище. Обвинителем. Тоже нагрузка, знаете ли, будь здоров! А вы все к нам лезете и лезете! И самое главное, за последнее время ни одного оправдательного приговора! А это означает, опять же, дополнительную нагрузку на ЗАО «Ад». Я уже десять филиалов открыл! Не помогло! Не спасло это от перегрузки. А при этом в конкурирующей организации, в так называемом ЗАО «Рай», полным полно свободных койко-мест. И в кущах почти никого не видно. Своими глазами видел. Недавно совсем был там на обзорной экскурсии. Все обошел – тишь и благодать! Одни райские птицы кругом заливаются.

Я уже, признаюсь вам, стал на хитрости всяческие пускаться, не оглашаю, к примеру, всех пунктов обвинения. Сознательно, так сказать, их замалчиваю. А Он все равно, ни в какую, все равно перстом на «Ад» указывает. Я уже, бывало, прошу Его: «Да плюньте Вы на этого придурка, ибо не ведал он, что творил!» А, Он – нет. Неумолим. И перстом, тык. В «Ад»!

– Так Вы что же, в этот раз за мной, что ли, пришли? – Слабым и дребезжащим голоском шепчет Жека, с трудом сдерживая давление на оба паховых клапана сразу.

– А чему вы, собственно, удивляетесь?! Вы думали, что все ваше непотребство просто так сойдет вам с рук? Или еще с какой-нибудь части вашего феноменального организма, но все равно, просто так как-нибудь соскочит? Нет, так не бывает. Если вы своим поведением начали уже раздражать даже меня…

Произнося эти слова руководитель лечебно-воспитательного предприятия достал из под стола дорогой кожаный кэйс и хотел было открыть его как вдруг раздается оглушительный хлопок, и пьяное Жекино сознание окончательно покидает его. Второй видеоролик подошел к концу. Показ обрывается. Но тут же запустился видеоролик третий. Слышатся настойчивые и перебивающие друг друга голоса:

But we have no vacant rooms yesterday.

But I don’t want the room.[5]5
  room-комната.


[Закрыть]

What is it you want, sir?

Listen to me please.

Where do I come in?

I take a cold shower…

And you have any trouble there?

Don’t trouble trouble until trouble troubles you.

Видеоролик третий. Недружественный Питер

Жека лежит на скрипучей продавленной и скособоченной кровати в убитом напрочь номере самой отстойной питерской гостиницы «Невский Палас». Убитый номер почему-то называется здесь «апартаментами». Руководство, «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» все время пыталось сэкономить на командировочных расходах своих сотрудников и оплачивало только такие вот самые дешевые и убитые номера в таких вот отстойнейших напрочь гостиницах, сильно напоминающих известные еще с советских времен «Дома колхозника». Но для Жеки обычно всегда делались исключения. Очень уж высоким был у него грейд. Но на этот раз «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» решило сэкономить и на Жеке. В мире вовсю уже бушевал придуманный кем-то экономический кризис.

На обижено лежащей Жекиной позе красуется синий свитер «Paul amp;Shark». На запястье правой Жекиной руки тихо тикает «Патек Филип». Запястье левой Жекиной руки украшает «Франк Мюллер». Украшает и тоже тикает. Жека он ведь всегда любил точность. Точность абсолютно во всем. Во время своего тяжелого маркетологического труда Жека всегда так поглядывал то на левое свое запястье, то на правое и мгновенно вычислял среднее значение текущего времени. И поэтому всегда он был точен. До секунды. Но сейчас ему было не до точности. В обдолбанной Жекиной голове тихо звучит «We're all made of stars». Лежит Жека не один. Он один вообще никогда не лежит. Нет у него такой привычки. На этот раз он лежит со своим хмурым настроением и со скрипом. Его взгляд непрерывно за что-то цепляется. То зацепится он за пошлые натюрморты, висящие на отстойно-обшарпанных стенах, а то еще и за отстойную, засиженную мухами псевдо-хрустальную люстру уцепится. Повисит немного на люстре, чуть-чуть поболтается да и обрушится себе на заплеванный и густо посыпанный выкуренными до фильтра окурками пол. Наконец блуждающему Жекиному взгляду надоедает всякое движение и он устойчиво прилипает к спящим на батарее центрального отопления свинотараканам. Свинотараканы жмурятся от удовольствия и шевелят во сне своими членистоногими лапками.

Пока мутный Жекин взгляд занимался всевозможными зацепами, висениями и прилипаниями, сам он в отчаянии ворошил свое смутное сознание в надежде, наконец-то, вспомнить, зачем он собственно сюда приехал. Он лежит в позе Штирлица, попавшего в застенки гестапо. Штирлица, который мучительно рождает гипотезу: откуда вдруг взялись отпечатки его пальцев на чемодане русской радистки. Периодически Жека импульсивно вскакивает со скрипучей кровати и нервно расхаживает по номеру. «А вот это конец, – впадает он в спокойную для себя, но леденящую душу незримого зрителя панику, позвонить в головной офис и задать шефу такой ошеломляющий вопрос – это провал! Это немедленное увольнение без выходного пособия. А на дворе бушует незаметный обывательскому глазу мировой экономический кризис. А кризис – это безработица. Значит никуда не устроишься. Если все же выгонят. Нет, нет – этого нельзя допустить. Надо все ж таки, наверное, попробовать перезвонить этому подонку Гоше, он же, гнида, мне командировочные оформлял, и осторожненько так попытаться у него что-то выведать». Жека ищет глазами свой мобильный телефон. Глаза ничего не находят. Наконец Жекино терпение громко лопается. Он смачно плюет на и без того загаженный пол и достает свою резервную трубку из четвертого внутреннего кармана (если считать сверху) своей запасной куртки. Куртка была взята им про запас с учетом всей мерзости питерской погоды. Жека звонит Гоше. Подонок мямлит что-то невнятное, но разобрать ничего невозможно. Все наводящие Жекины вопросы повисают в воздухе и не приводят к прояснению сложившейся ситуации. Все-таки мерзавец этот Гоша, он ведь как всегда уже пьян и обдолбан. Еще нет и одиннадцати часов, а он даже не может вспомнить, кто такой Жека. И за что его только держат в такой великой компании? Нет, конечно же, если бы Гоша имел с Жекой некий визуальный контакт, пусть даже очень размытый, он бы его, конечно же, вспомнил бы. А так, без контакта, это было невозможно. Правда, услышав слово «Питер» Гоша сильно возбудился и отчаянно залепетал что-то про какое-то собрание, на котором обсуждалось мерзкое крысятничество, творящееся в питерском филиале «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION». Но Жеке это абсолютно ни о чем не говорило. Ему некогда было ходить на эти отстойные собрания. Поэтому он ничего не понял из пьяного Гошиного бреда и продолжал в отчаянии вспоминать о том, как он тут оказался и что, черт его дери, должен он здесь сделать? Отступать было некуда, пришлось Жеке имитировать логические рассуждения разведчика Исаева.

«Так-так, – размышляет он, раз послали, значит что-то было им здесь надо. Просто так бы не послали. Могли, конечно, топы эти по своей обычной обдолбанности, послать кого-то не того и не туда. А могли послать именно «того», но тоже не туда. Много у этих топов было всегда различных вариантов. Но так чтобы просто так куда-нибудь послали, пусть даже и не туда – это исключено. Это ведь дополнительные расходы. А деньги топ-маркетологи всегда считать умели. Какой-то тут, судя по всему, назревал скандал. Недаром Гоша что-то лепетал про крысячество. Ну а я тут причем? Я ведь не в СБ работаю. К тому же, я ведь никогда не курировал этот питерский филиал. Слышать о его тухлости – слышал. Но никогда не вникал. Я же ездил в Питер только для того, чтобы поприкалываться над people в кабаке «СССР». Это был самый отстойный кабак на Невском проспекте. Но только там можно было вдоволь поесть настоящих домашних щей и попробовать настоящих же, почти домашних ароматных котлет. Запивать все это предлагалось исключительно «Hennessy VSOP». Других напитков в этом прикольном кабаке просто не было. Даже лимонадов и соков не держали там. При этом выпивать «Hennessy VSOP» предлагалось только полными стаканами, предназначенными исключительно для поглощения виски. А тем посетителям, которые выпивали все залпами, даже полагались специальные призы в виде бесплатных «вискаревых» стаканов с «Hennessy VSOP». В общем, прикольный такой кабак. С прикольнейшими такими традициями. В Люберцах, к сожалению, такого кабака не было. Даже знаменитый «Сбитый летчик» немного не дотягивал до «СССР». Меньше в нем было традиций. Поэтому и приходилось частенько сюда наезжать. Ну и за камушками питерской тоски тоже, конечно, приходилось. А иногда приходилось и за тем, и за другим сразу приезжать. Приятные, черт возьми, воспоминания, но надо от них поскорее как-то отвлечься. Они сейчас только вредят. Так-так-так. Кто же у нас в «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» рулит Северо-Западным направлением? Не помню. А встречал ли я здесь кого-нибудь во время своих наездов? Вот! Точно, встречал как-то на Невском люберецкого своего коллегу, начинающего тогда еще маркетолога. Серегой его зовут. Он как-то уж совсем грустно плелся из Русского музея в гостиницу. А перед этим он, оказывается, был в Петродворце, Исаакиевском и Казанском соборах, осмотрел освобожденный от лесов храм Спаса на Крови, а потом зачем-то поперся в Эрмитаж и даже успел еще в Зоологическом музее с кунсткамерой отметиться. Одним словом – идиот. Нашел куда ходить. Неужели в Питере больше посмотреть нечего? Понятное дело – начинающий еще маркетолог. Да-да, по-моему, он ведь и говорил тогда, что приехал в Питер именно в командировку. Скорее надо до него дозвониться!»

После нескольких неудачных попыток Жека, наконец-то, дозванивается. Серега почему-то находится на его территории. В Ростове он, почему-то. Топы, говорит, послали. А дальше, тоже что-то мучительно мычит. Ага, вот говорит, что его очень хорошо там принимают. Что тут, спрашивается, удивительного? Люберчан везде хорошо всегда принимают за исключением этого Питера. Они тут в Питере, видите ли, всегда сами с усами. Им, видите ли, Люберцы не указ. Вот и теперь пожинает Жека плоды этого скотского отношения. В Ростове бы уже не меньше трех гавриков сидело с раннего утра у двери его роскошного номера в ожидании того счастливого для них момента, когда Жека, насладившись содержимым предварительно затаренного холодильника, соблаговолит вальяжно к ним выйти и вникнуть в их нужды и чаянья. А тут… Ничего-ничего. Это все до поры, до времени! Не на того напали. Главное – это ведь во всем тщательно разобраться. А потом уже можно и наказать первого попавшегося.

Что же Серега? Вот и он тоже что-то мямлит в Жекином Ростове о крысятничестве у себя в Питере. О крысятничестве некоего Вовы Забулдыкина! У этого поганца Вовы, видите ли, уже давно не растут показатели продаж стратегического продукта, а рекламные бюджеты при этом у него как-то подозрительно год от года увеличиваются. Надо бы этого гада пощупать за вымя. Почему сам не приехал щупать? Не знает. Послали его зачем-то в Ростов. Пути начальства неисповедимы. В конце разговора Серега передает Жеке привет от Ирочки. «Она здесь, – говорит он ему, – рядом со мной! Ну все, пока. Мне некогда. Действуй – злодействуй!»

Ну вот, теперь вроде бы более-менее все ясно. В деле, наконец-то, появилась первая фамилия. А вместе с фамилией появился, наконец, у Жеки довольно приличный шанс разобраться в этом запутанном деле. Но его нечаянную радость неожиданно спугнула вдруг проснувшаяся в нем дикая ревность. Дело в том, что упомянутая Серегой Ирочка была его любимой ростовской проституткой. Кроме того, она по совместительству работала еще и офис-менеджером филиала «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION». И каждый Жекин приезд в Ростов проходил по почти одному и тому же сценарию. До обеда он выслушивал отчеты о проделанной работе и разруливал щекотливые нюансы провинциальных рыночных ситуаций, а уже начиная со второй половины дня и до самого позднего утра развлекался он с безотказной Ирочкой. Вначале они вместе планомерно объезжали все сколь-нибудь значимые ростовские кабаки. И нельзя было ничего пропустить им в этой планомерности. Все дело было в том, что в каждом из этих кабаков просиживало свою яркую, полную интересных событий жизнь великое множество общих друзей Жеки и Ирочки. И все это великое множество общих друзей всегда их обоих с большим нетерпением ждало. Особенно нетерпеливо ждало оно всегда именно Жеку. Дата его очередного приезда почти всегда была всем друзьям этим известна. И поэтому они каждое свое утро начинали с того, что в остервенелом нетерпении вырывали из своих дешевеньких лузерских календариков очередной томительный листок и при этом сразу столбиком пересчитывали количество дней, оставшихся до долгожданного Жекиного приезда. Он ведь был большим придумщиком в части каких-нибудь веселых шоу. И поэтому с ним всегда было интересно. Он мог, например, войти в какой-нибудь ростовский кабак в костюме какого-нибудь средневекового крестьянина-сеятеля и прямо с порога начать бросаться в посетителей полувысушенными экскрементами из большого эмалированного ведра. Все это действо символизировало у него знаменитый «круговорот дерьма в природе», открытый Войновичем в своем знаменитом «Чонкине». Народ всегда был в восторге. Смех, крики, спецэффекты, веселые брызги и соблазнительные ароматы! А Жека, как и положено настоящему шоумену, с невозмутимо-каменным лицом добросает все содержимое ведра до конца, поставит ведро аккуратно где-нибудь в углу и ходу. Надо ведь было ему всегда спешить. К следующим друзьям и уже с какой-нибудь новой своей шоу-шуткой. Ко всем ведь надо было за ночь поспеть ему. И везде отметиться каким-нибудь оригинальным приколом. Чтобы не было ни у кого на него никаких обид. Надо отметить, что у себя в Люберцах Жека никогда так не веселился. В Люберцах шутников и шоуменов хватало и без него. В Люберцах всегда ведь зажигали не по-детски. И поэтому люберчан уже было трудно чем-либо удивить. Зато здесь, в этой далекой лузерской провинции его всегда ожидал очередной и оглушительный успех.

Наконец, объехав к утру все запланированные кабаки, вдоволь напотешившись, набросавшись и наобщавшись со своими добрыми друзьями, Жека с Ирочкой устало возвращались в офис. В офисе на большом столе директора ростовского филиала «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» они утомленно предавались большой и чистой любви. Без всяческих извращений. Такая у них была традиция. В ходе совокуплений Жека всякий раз обещал перевести Ирочку к себе в Люберцы. И всякий раз при этом никогда и ничего для этого перевода не предпринимал. И это тоже была у них такая традиция. А традиции надо выполнять неукоснительно. Гораздо неукоснительней федеральных законов. Так все и продолжалось в течение уже нескольких лет. А тут вдруг подвернулся этот урод Серега. И все летит в тартарары. Все традиции. Рушатся все высокие отношения. Жека представляет Серегу с Ирочкой на их любимом столе и приходит в неописуемую по своей силе ярость.

В припадке этой сумасшедшей ярости Жека с размаху бросает трубку своего мобильного телефона на пол и топчет ее тяжелыми коваными немецкими каблуками. Жека вообще обожает все немецкое. Особенно немецкий гомосексуальный дизайн. При этом особенно гомосексуальными ему представляются немецкие боевые самолеты времен давно уже прошедшей войны. Что-нибудь типа «Фокке-Вульф-190». Любили, видать, эти проказливые «фоккеры» всегда сзади к врагам своим пристраиваться, поэтому, наверное, и выработался у них с годами такой вот двусмысленный дизайн: «Суперджет-фаллос». Никто этого, правда, почему-то не заметил, но у Жеки глаз-алмаз. Ничто педерастическое не ускользнет от его опытного взгляда.

Когда мобильник, принесший дурную весть, наконец-то был окончательно уничтожен и гнуснейшая SIM-карта тщательно перетерта в порошок, Жека начинает ощущать всю тяжесть свалившейся на него недоступности мирового киберпространства. Как он теперь подберется к этой крысе, Вове Забулдыкину? Не идти же ему как последнему лоху в кабину междугороднего телефона-автомата на какую-нибудь отстойную почту? Да и номеров телефонных он не помнил никаких и никогда. Не говоря уже о том, чтобы записывать эти длиннющие номера в какую-нибудь засаленную записную книжку, как это часто делают самые отстойные из лузеров. Где же выход?

Жека мучительно морщит узкий лоб и опять вспоминает Штирлица, запертого в камере добродушным старикашкой Мюллером. За что же он его туда все-таки посадил? А-а-а, да, из-за чемодана. Стоп. У меня ведь тоже есть чемоданы. Ну не в полном смысле, конечно же, те отстойно-квадратные чемоданы из фильма. И, конечно же, не допотопные такие. От этой допотопности их не спасает даже хваленая «немецкость». Не сравнить их с Жекиными новомодные – «Hermes», «Delsey», «Samsonite». А что хоть в них-то? В новомодных-то в этих? Жека судорожно перерывает содержимое баулов. Чего в них только нет! Сразу можно догадаться, в каком состоянии эти баулы собирались. Ну а другого-то состояния ведь и не бывает никогда. Что с этим теперь поделаешь. Такая вот, значит, судьба. И, наконец, удача! Не все, значит, в судьбе этой плохо. Жека победно извлекает на свет Божий старый свой ноутбук. Жека подключает ноутбук к электросети. Заветный зеленый светодиод почему-то не загорается. «Наверное, как всегда, не работает розетка,» – думает Жека. Догадка оказывается верной. Рабочую розетку Жека находит только лишь в туалете. Розетка прикрыта от посторонних глаз телом грязно-серого унитаза. «Видимо, это какая-то специальная розетка, – думает Жека, – к ней, видимо, подключается какое-то специальное устройство, ускоряющее, в случае необходимости, эвакуацию некоторых засранцев – любителей из мест общего пользования. А что? Очень, наверное, эффективно. Подселят, к примеру, в номер какого-нибудь долгоиграющего засранца-старпера, тот как засядет – и все, с концами. А ты потом делай, что хочешь. Можешь интеллигентно покашливать, пока терпения еще хватает. Можешь яростно колотить по двери, когда воспаленные глаза уже дрожат на мокрых от нетерпения щеках. И во всех случаях можешь услышать в ответ досадливо-раздраженное: «Щас-щас. Только сел ведь. Ну ладно, выхожу уже. Не ломайте вы дверь. Экий же вы нетерпеливый!» А здесь ничего этого не надо будет. Никаких лишних движений и разговоров. Берешь и молча нажимаешь какую-нибудь кнопочку на каком-нибудь специальном пультике. И ба-бах! Одно мгновение, и принудительное катапультирование засранца-любителя уже состоялось. Вон купол его парашюта трепещется на поверхности Фонтанки. А что? Очень даже удобно было бы иметь такое устройство».

Жека присоединяет ноутбук к потайной розетке, и поисковая работа начинается. На Жекином ноутбуке давно уже были установлены последние версии WiFi, WiMAX и Bloututh. Поэтому он, лихо разместив свой надежный device на треснутой крышке унитаза, без труда проникает в корпоративную сеть «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION» и находит в справочнике все реквизиты гражданина Забулдыкина. Находит и сбрасывает ему в «ящик» сразу несколько гневных обращений по «мылу». В обращениях этих говорилось обо всем понемножку. Но одно обращение было особенно информативным. Во вводной части этого обращения коротко упоминалось хваленое питерское гостеприимство, приводились различные высказывания о холодильнике и о дежурных гавриках. В основной части обращения не было сказано ничего. Зато в заключительной части говорилось о том, что Жека намерен неистово жить с питерским филиалом, со всем сразу. Жить с 14.00 до 16.00 люберецкого времени без свидетелей. А с 16.00 до 18.00 люберецкого времени он выражал готовность жить с опальным филиалом в присутствии всех его дистрибьюторов. При этом сообщалось, что дистрибьюторы тоже входят в сферу Жекиных жизненных интересов. И совершенно не случайно в обращении делался акцент именно на люберецком времени. Дело в том, что оно иногда очень сильно отличалось от питерского. «Ничего-ничего, – думал Жека, злорадно потирая свои холенные ручонки, – пусть помучаются немного. Пусть немного посуетятся. Пусть побегают, по– дергаются и чего-нибудь там попересчитывают».

Но ожидаемой реакции почему-то не последовало. Жека вновь просматривает почту и замечает отсутствие извещений о том, что его сообщения прочитаны нерадивым адресатом. Вконец оборзевший Вова даже не удосуживался заглянуть в свой «ящик», чтобы затрястись от страха под давлением Жекиных угроз. Жеку душит очередной приступ ярости. Некоторое время он гневно перемещается в замкнутом пространстве своего отстойного номера. Напуганные энергетикой стремительных Жекиных перемещений свинотараканы лениво и гулко спрыгивают с батареи центрального отопления и неспешно, переваливаясь из стороны в сторону скрываются в многочисленных щелях растрескавшегося паркета. Наконец Жека немного успокаивается. Его горячая ярость сменяется холодной. Он решительно спускается в гостиничный холл и нервно крутит диск допотопного телефонного аппарата. Непривычная дивайсина никак не хочет Жеку ни с кем соединять. Этот аппарат, видимо, в свое время подарил этой отстойной гостинице сам старина Эрланг. Впрочем, тогда старик был, наверное, еще очень молод, да и гостиница еще была, наверное, по-молодому хороша. Наконец, Жека все-таки дозванивается до беспредельщика Вовы и оглашает холл гостиницы самыми грязными в стране ругательствами. Это здесь никого не удивляет. Тем более холл. Слыхивал этот холл кое-чего и похлеще. Особенно в революцию. Кроме похабных ругательств, до окружающих Жеку лузеров доносятся, порой, и вполне приличные слова и фразы: «крыса», «мыло», «зри в ящик, гад», «холодильник», «гаврики», «скоты», «пулей ко мне, уроды», «Невский палас», «отстой». Вот, пожалуй, и все. Все остальное было неприличным. А говорил Жека долго. Где-то минут, эдак, десять говорил он на одном дыхании. И, видимо, противник на том конце провода был в конце концов окончательно сломлен и полностью деморализован. Об этом можно было судить по победоносному Жекиному оскалу, с которым он бросил, наконец, тяжеленную трубку на массивные рычаги отстойного аппарата. А что? С этими спесивыми питерцами только так было и надо. Иначе успеха не видать. Они ведь как сейчас приспособились? Чуть что не по их, они сразу встают в позу, формируют строгий взгляд и спрашивают: «Вы случайно не забыли, что в нашем городе родился Президент Путин? Владимир Владимирович? А?» И если им сразу, с ходу просто, не напомнить, что в Люберцах родилось тоже очень много весьма достойных людей, тогда все, тогда конец. Тогда они принимаются делать все исключительно по-своему. И неправильно все сделают. А потому что им и не надо, чтобы было правильно. Им лишь бы наперекор все сделать. Но и люберецкие не лыком шиты! И у них, у люберецких значит, у них ведь особо не забалуешь!

После победного звонка Жека гордо поднимается вверх по раскачивающейся и скрипучей лестнице в свои отстойные апартаменты и с удивлением обнаруживает свинотараканов на привычном для них месте. Эти удивительные полунасекомые прекрасно чувствовали настроение своих временных соседей. Вот и сейчас, глядя на Жеку-победителя своими прищуренными от батареечного тепла глазами, они были уверены, что им сейчас уже ничего не угрожает. Жека ложится на кровать, с которой куда-то соскочило хмурое настроение, но по-прежнему остался лежать упрямый скрип. Жека ложится и ждет. Ждать приходится недолго. Через каких-то полчаса раздается робкий стук в дверь. Даже не стук, а легкий шорох проносится по поверхности двери. Жека нехотя поднимается с кровати и слегка приоткрывает дверь. Перед порогом, сыкливо перебирая коленями, гарцует мерзавец Вова. На испуганной морде его крысинного лица застыло выражение ожидания пощечины. На заднем плане угодливо кивают своими обдолбанными головами какие-то гаврики. По видимому, это были Вовины мерчендайзеры, а может быть, ещё какие сейлсы, либо обычные полевые продавцы. Напомним (для тех, кто с первого раза никогда не врубается), полевые продавцы – это такие отстойные маркетологи самого низового звена. Они обеспечивают снабжение стратегическим продуктом тружеников полей в период проведения посевных и уборочных работ. А может это были и вовсе какие-то другие, более продвинутые маркетологи. Во всяком случае, на офф-трейдов они похожи не были. Впрочем, все это было Жеке уже абсолютно не интересно. Жека предельно вежливо выслушал начало Вовиных причитаний о том, что их надо срочно простить, потому как они ведь ничего не знали о Жекином приезде, а вот если бы знали, то никогда себе такого бы не позволили они, тогда все было бы абсолютно по-другому: машина, девочки, бани, кабаки и все такое прочее, был бы полный, так сказать, маркетологический набор. Но все это еще впереди и, если Жека пожелает, то можно начать все прямо сейчас. В общем, нес Вова обычную в таких случаях ахинею. В конце-концов Жека вынужден был остановить этот словесный понос и, отдав Вове распоряжение о приведении отстойных апартаментов в состояние, достойное для проживания маркетолога (ну там, насчет скрипа, холодильника, розеток и свинотараканов), решительно идет в ванную комнату. Комната совмещена с туалетом. В совмещенной комнате Жека совмещает процедуры очищения организма от шлаков и принятия ванны. Через час посвежевший и благоухающий коричневым хозяйственным мылом люберецкий маркетолог бодро выходит из совмещенной в своем отстое комнаты. Выходит он в своем роскошном халате с надписью «HURGADA DIVERS». Этот халат он взял себе на память из какой-то сочинской гостиницы. Просто так поносить взял. Недавно хотел вернуть. Но уже забыл как эта гостиница называется. Давно это было. Уже наверное и не вспомнить. Приходилось донашивать. Ну не выкидывать же, в самом-то деле! Турки могут обидеться. Ожидающие Жеку маркетологи читают надпись на его халате и понимают, что никакой он не «DIVERS». Понимают они, что это – обычный люберецкий мудак. Только еще и очень толстый вдобавок. Но дело не в личностях: приехал-то он из великого г. Люберцы. И визит этого толстого люберецкого мудака надо пережить с хорошо заметным ему подобострастием. Поэтому Жекин величественный выход сопровождается суетливыми чинопочитающими подпрыгиваниями присутствующих в апартаментах маркетологов. Жека широким жестом останавливает всю эту фальшивую верноподданическую суету. Он решительно проходит в спальню и облачается в Vintage и кроссовки типа «Fila for Ferrari». Под его костюмом до поры до времени прячется красная футболка с надписью «HOMELESS. WILL WORK FOR FOOD». На его костюме красуется свитер «Paul amp;Shark». Он торжественно объявляет Вове об отмене назначенных ранее совещаний. При этом он прилюдно отчитывает Вову. Он говорит ему: «Из-за вашего, Вова, разгильдяйства и формализма я уже потерял сутки. Вы, Вова, знаете, сколько стоят мои сутки? Ах, вы, видите ли, догадываетесь… Ну и что? Догадки вас не пугают? Вот и хорошо, что пугают. Значит не совсем вы еще потерянный для нашей фирмы маркетолог. Не совсем вы, значит, потерянный для нас маркетологический руководитель. Поэтому и придется вам, Вова, как маркетологическому руководителю за всех и за все самому отвечать. Поэтому пока ваши нерадивые подчиненные будут устранять недостатки вашего же питерского гостеприимства, мы с вами, Вова, проследуем в ближайший «Блиндональдс», где и обсудим сложившуюся в вашем филиале ситуацию. Довольно гнусную, прошу заметить, для всех вас ситуацию, Вова. Да, и не забудьте взять с собой отчет по распределению рекламного бюджета за прошлый год».