Текст книги "Свет за облаками"

– Что означает «препарировать»? – спросила Иветта.

– Препарировать – значит расчленять, дробить что-то на мелкие части.

– Мне жалко дробить этот мир, ведь он такой красивый! – воскликнула Иветта.

– Но без этого, братья и сёстры, вам никогда не узнать причин всех вещей, – объяснил Проповедник.

– Это моя мечта – узнать причины всех вещей! – страстно проговорил Адамис. – Расскажи поподробней, как наука это делает? Я давно хочу понять, почему, например, существуют деревья?

– Для этого в первую очередь нам надо свалить одно дерево, распилить его на части и посмотреть, что у него внутри, – объяснил Человек с большой буквы.

– Какой ужас! Ведь тогда оно уже перестанет существовать, мы уничтожим его! – в негодовании вскричала Иветта.

– Для науки это не важно, братья и сёстры, деревьев ведь много. Зато мы узнаем, как они устроены, – спокойно возразил ей Проповедник.

– Не проще ли спросить у самого дерева, как оно устроено? Иногда я сажусь рядом с каким-нибудь деревом, как бы сливаюсь с ним воедино, и оно раскрывает мне свои секреты, – сказала Иветта, вспоминая, как в первый раз сроднилась своей душой с душою дерева. Это было так захватывающе прекрасно! – Но для этого надо обязательно полюбить это дерево, – продолжила она задумчиво. – А иначе оно никогда тебе ничего не расскажет.

– В науке нет места чувствам! – строго осадил Иветту Проповедник. – Полученное таким образом, твоё знание не будет научным. Ведь оно непроверяемо. Наукой не доказано, что деревья могут раскрывать кому-то свои секреты. Может, это всего лишь плод твоего воображения. Если бы это можно было зафиксировать с помощью какого-нибудь прибора, тогда другое дело!

– Моя душа зафиксировала этот опыт, и я могу поделиться им с другими, например, с Адамисом, – возразила Иветта.

– Наличие души вообще не доказано наукой. Её ведь нельзя расчленить и узнать, что у неё внутри. Её невозможно даже увидеть, потрогать или исследовать с помощью приборов, – растолковывал им Проповедник.

– Но мы видим души друг друга! – не отступала Иветта.

– Вы в этом уверены?

Адамис с Иветтой смутились. Они давно уже не видели душ друг друга. И теперь, попытавшись вернуть былое зрение, они потерпели неудачу.

Проповедник возликовал:

– Вот видите, душу нельзя увидеть, когда вам этого захочется, значит её нельзя сделать предметом научного исследования! Поэтому для науки её не существует.

– Но я знаю, что у меня есть душа. Я чувствую её! И для меня очень важно, что она существует! – заволновалась Иветта. Ей совсем не хотелось признавать отсутствие души у себя или Адамиса.

– Ещё раз повторяю, братья и сёстры, – терпеливо растолковывал Проповедник, – в науке нет места чувству. Она предельно рационалистична.

– Допустим, расчленив дерево, с помощью науки мы поймём, как оно устроено, – вернулся к предыдущей теме беседы Адамис. – Но может ли ваша наука дать ответ, для чего существует это самое дерево? Каково его предназначение и цель в этом мире?

– Боюсь, что пока это знание науке недоступно, – признал Проповедник.

– А ты говоришь, что наука позволяет узнать причины всего! Какой смысл ею заниматься, если она в лучшем случае даёт ответ на вопрос «как» и не даёт ответы на вопросы «почему» и «зачем»! – разочарованно проговорил Адамис.

– Знать, «как», – это уже очень много, братья и сёстры! Возможно, со временем наука сможет ответить и на вопрос: почему и для чего существует этот мир? Всё ещё впереди.

– Вряд ли ей это под силу, – усомнился Адамис. – Даже если она сможет расчленить весь мир на кусочки!

– Вы ещё слишком неопытны и наивны, чтобы узреть всё величие науки, – подняв свой перст к небу, произнёс Проповедник. – Но ничего, у вас ещё всё впереди. Поверьте мне, братья и сёстры, когда-нибудь, когда вы устанете от ощущения неопределённости и непредсказуемости этого мира, вы сами обратите свои взоры к науке и другим формам культуры. Всё это только лишь вопрос времени. – Сказав это, он погрузился в какие-то свои мысли, словно и вовсе забыв об их присутствии.

Адамис с Иветтой постояли немного, ожидая продолжения речи, но поняв, что ничего не дождутся, тихонько ушли с поляны, где возвышалась Кафедра со стоящим на ней странным существом в длиннополой чёрной одежде. Мир вновь засверкал для них своими красками, и влюблённые на время забыли о существовании чёрного цвета.

Глава шестая
Неверность

Однажды Иветта ни с того ни с сего завела необычный разговор.

– Скажи, Адамис, я красивая? – спросила она.

Прежде чем ответить на её вопрос, Адамис внимательно оглядел свою возлюбленную. Она предстала пред ним, наряженная в какие-то чудны́е тряпки, очевидно, купленные без него у Лавочницы. Тряпки эти были на редкость непрактичные – все в разрезах, полупрозрачные и едва прикрывающие тело Иветты, – так что вряд ли были способны защитить от холода. Зачем она только их на себя напялила? А лицо его любимой было раскрашено почти так же, как у Лавочницы. Неестественно алые губы, подведённые чем-то чёрным глаза – всё это вызывало отвращение и брезгливость, и Адамису захотелось заставить Иветту тотчас же смыть с себя всю эту гадость. Но он сдержал себя, понимая, что она не просто так всё это с собой сделала, и он смертельно обидит её, если критически отзовётся о её перевоплощении.

– Конечно, ты красивая, Иветта, почему ты об этом спрашиваешь? – Адамис покраснел и отвёл глаза. Наряд Иветты начал странным образом действовать на него – в душе, несмотря на брезгливость, вновь начал загораться огонь телесной страсти. Ему стало стыдно и неприятно от того, что он вновь видит в Иветте одну только плоть.

– Отчего же ты тогда не хочешь смотреть на меня? Неужели я тебе противна? – заметив странную реакцию возлюбленного, допытывалась Иветта.

– Для меня ты самая красивая женщина в этом мире! – честно ответил он, в очередной раз справившись с желанием.

– Да я ведь в этом мире одна-единственная женщина и есть! В этом-то и заключается проблема. Откуда ты знаешь, что я красивая, если тебе не с кем меня сравнить? – почти закричала Иветта.

– Ну, я просто знаю и всё. Я ведь люблю тебя, Иветта!

– Вот именно! Ты меня любишь, а значит необъективен.

– Что же ты тогда от меня хочешь? – Адамис непонимающе уставился на подругу.

– Да я и сама не знаю! – плаксиво-раздражённым голосом ответила она и отвернулась.

В последнее время Иветта всё чаще стала обращать внимание на своё тело. Горец говорил, что тело надо изучать так же, как и душу, что это такое же самопознание, а значит в этом ничего плохого нет. С того раза, когда влюблённые впервые познали свои тела, у них больше не было телесной близости. Адамис почему-то не хотел повторения этого опыта, а Иветта не настаивала, но в душе мучилась от сомнений и противоречивых чувств. Ей казалось, что всё дело в ней – что она недостаточно хороша для Адамиса. Порой, когда он не видел её, она подолгу изучала собственное тело и даже купила у Лавочницы зеркало, чтобы можно было рассмотреть себя со стороны. От изучения тела в ней зародилось стремление быть желанной и привлекательной для Адамиса. Но как этого достичь, она не знала. По совету Лавочницы Иветта надела не себя эту неудобную одежду и размалевала лицо, но, похоже, всё это не впечатлило Адамиса. Он по-прежнему избегает телесных контактов с ней. Неужели она совсем ему не нравится? Или он просто стыдится своих чувств к ней? Но как бы всё-таки узнать про себя правду?

Иветта решила одна пойти к Горцу и спросить у него совета. Похоже было, что он неплохо разбирается во всём, что касается телесной любви и красоты.

– Вах, красавица, какой приятный сюрприз! – Горец как всегда был приветлив и весел.

– Почему ты называешь меня красавицей? Я действительно красива? – придирчиво спросила Иветта.

Горец рассмеялся гортанным смехом. Но вдруг глаза его затуманились, и в них отразилась какая-то вечная неизбывная печаль.

– О, ты прекрасна, дочь земли, как ты прекрасна! – нараспев проговорил он, словно вспоминая что-то давно забытое. – Глаза твои словно озёра синие, скрытые под сенью плакучих ив. Волосы твои – бурлящие водопады, низвергающиеся с горных вершин, зубы твои – белые водяные лилии, устилающие гладь лесных прудов. Подобны алой заре губы твои, и уста твои манят путника, словно колодец среди пустыни. Как половинки спелого граната – щёки твои, и стан твой тоньше копытца молодой серны. О Иветта, прекраснейшая из женщин, – дочь и матерь, невеста и жена!..

Иветта замерла, внимая этим странным и немного непонятным словам. Она и не знала, что Горец способен говорить так красиво и возвышенно, а может быть, говорил вовсе и не он? Ей почудилось, будто слова эти предназначены не ей, а какой-то другой женщине, или ей, но иной – той, которой она была когда-то, или той, которой она должна стать. Древней неразгаданной тайной дышали эти слова, унося Иветту за грань этого мира.

Но тут Горец словно очнулся и вновь превратился в задорного и хитрого продавца вин.

– Любой джигит, что на ногах стоит, от чар твоих, Иветта, не устоит! – закончил он совсем уже на другой ноте.

– Почему Адамис никогда не говорит мне таких слов? Мне было бы приятно услышать их из его уст, – тихо сказала Иветта.

– Вай-вай, не грусти, красавица! Однажды Адамис увидит в тебе женщину, поверь мне.

– Но как это возможно, если Адамис всеми силами сопротивляется этому?

– Испей вина из кубка ты любви, с другим мужчиной счастье обрети!

– Как же так? – растерялась Иветта. – Ведь я люблю одного Адамиса, мне никто другой не нужен!

– Чтоб женщину в себе тебе найти, увидеть надо страсть в глазах мужчин! Тогда и Адамис тебя узрит, и отношенья это оживит! – сказал Горец.

– Но я не хочу обманывать Адамиса! – вскричала Иветта.

– Какой обман, послушай? Коль не обмолвишься сама о том, что было, то не обманешь ты любимого мужчину.

Увидев сомненье в глазах Иветты, Горец продолжил свои уговоры:

– Всё будет происходить не по-настоящему, красавица, а значит обмана в этом не будет! Игра всего лишь это, или сон, к реальности ведь не имеет отношенья он. Зато потом ты будешь точно знать, как разбудить огонь в любых сердцах!

Иветте очень хотелось почувствовать себя настоящей женщиной. Действительно, что плохого в том, чтобы немножко поэкспериментировать и пообщаться с другим мужчиной? Она абсолютно уверена в своих чувствах к любимому, и никто не заставит её зайти слишком далеко в отношениях с кем-то другим. Это будет просто невинная игра! Потом она, конечно, всё расскажет Адамису, и они вместе посмеются над этим приключением. Адамис будет счастлив рядом с ней, все его сомнения и тревоги улетучатся, и ничто больше не омрачит их жизнь!

В качестве оплаты Горец потребовал рассказать о том, что она испытывала, когда Адамис впервые познал её. Сгорая от стыда, Иветта поведала продавцу вин все подробности того случая. И опять она почувствовала, как будто её любви к Адамису стало чуточку меньше, чем было раньше, как будто она отдала её в обмен на вино Горца. «Это в последний раз! – пообещала себе Иветта. – Больше я никогда не обращусь к нему за помощью».

* * *

Чудесный напиток подействовал тотчас же. Иветта не успела даже вскрикнуть, как потеряла сознание и упала на землю. Очнувшись, она поняла, что находится совсем в другом месте. Тут было много света и цветов, звучала нежная музыка и всюду за маленькими столиками парами сидели мужчины и женщины в красивых ярких нарядах.

Иветта тоже сидела за таким же столиком, и на ней было длинное облегающее платье цвета чайной розы, а шею украшало ожерелье из бледно-розовых камушков. Густые волосы цвета мёда были собраны на затылке в тугой узел, подчёркивающий правильный овал её лица. Рядом с нею сидел черноволосый молодой мужчина в безукоризненном смокинге и белой крахмальной сорочке. Она смутно помнила, что зовут его, кажется, Аполлонием, и они познакомились пару дней назад, когда столкнулись в вестибюле отеля, куда она приехала провести свой небольшой отпуск.

– Простите меня, мадемуазель, за мою дерзость – за то, что я осмелился нарушить ваше одиночество, – говорил мужчина. – Но у меня есть оправдание – увидев вас впервые, я был так поражён вашей красотой, что вот уже два дня не могу ни есть, ни пить, ни спать. Мысли мои всё время возвращаются к нашей встрече. Когда я заметил вас сегодня в ресторане, то был не в силах побороть себя, и решился, невзирая на явное нарушение правил приличия, предложить вам свою скромную компанию.

Аполлоний был молод и красив, его большие оленьи глаза с томной поволокой смотрели так умоляюще, а голос был такой бархатистый и чарующий, что Иветте не захотелось прогонять их обладателя. Почему бы не провести вечер в компании этого милого молодого человека, раз уж он так домогается её общества? Ведь ей всё равно нечего делать сегодня, и этот ужин ни к чему её не обяжет. В глубине сознания промелькнула мысль, что ей по какой-то причине не сто́ит этого делать, что кто-то другой, любимый и очень дорогой, где-то далеко ждёт её, но Иветта отогнала эту мысль, как назойливого комара. Ей не помешает маленькое невинное приключение на отдыхе, а после она забудет дерзкого юношу навсегда.

Аполлоний тем временем рассыпа́лся в самых изысканных комплиментах, всё больше и больше усыпляя бдительность Иветты. Наконец подали ужин и бутылку сухого красного вина. Вино, аромат экзотических южных цветов и плавная речь Аполлония постепенно туманили сознание Иветты, разжигая в ней чувственность и заставляя забыть обо всём на свете. Вот уже рука Аполлония накрыла её руку. По телу Иветты пробежала сладостная дрожь.

Молодой человек пригласил её на танец, и они закружились в медленном вальсе. Аполлоний обнимал Иветту за талию и шептал в ушко какие-то нежные слова, а она смеялась и играла с ним, то раззадоривая его пыл многообещающими намёками, а то превращаясь вдруг в неприступную и холодную как лёд недотрогу. Она вела себя так легко и естественно, как будто всю свою жизнь только тем и занималась, что флиртовала с разными мужчинами. Всё получалось само собой, и Иветта всей душой наслаждалась атмосферой праздника и упивалась вниманием обаятельного юноши.

Разгорячённые танцем и романтической игрой, они вышли на террасу, чтобы немного освежиться. Вокруг не было ни души, воздух был напоён запахами южной ночи, солёного моря и сладким благоуханием обвивающих перила террасы роз. Юноша властно притянул её к себе, и его губы стали медленно приближаться к её губам. У Иветты не было ни сил, ни желания сопротивляться…

* * *

Она проснулась одна на поляне Горца. На губах всё ещё горел поцелуй Аполлония, а сердце готово было выпрыгнуть из груди от обуревавших её эмоций. С этим мужчиной она впервые почувствовала себя желанной и любимой, и ей страстно хотелось немедленно повторить этот опыт, вернуть те чудесные мгновения, которые она пережила. Но ко всему этому примешивались жгучий стыд и чувство вины. Иветте казалось, что своим поступком она предала Адамиса, и теперь навеки потеряла его. Ощущение непоправимости утраты, боль от того, что нельзя вернуть прошлое, отрезвили её. В душу закрались сомнения: любил ли её Аполлоний, или ей только так показалось из-за того, что он говорил ей красивые слова и нежно смотрел на неё? Какая-то фальшь и пошлость сквозили во всём, что он делал, – теперь она поняла это. Как она могла поверить ему и подпасть под его чары?

Что она теперь скажет Адамису, как посмотрит в его любящие и честные глаза? Она должна немедленно всё ему рассказать! Может быть, он простит её и тем смоет с неё вину за этот проступок?

Но тут внутри Иветты зазвучал вкрадчивый убеждающий голос, чем-то похожий на голос Горца. Он говорил ей: «Зачем ты мучаешь себя из-за какого-то пустяка? Ведь всё это происходило не по-настоящему и не может иметь никаких последствий в реальном мире. Аполлоний – всего лишь плод твоей фантазии, воплотившаяся мечта, ты не относилась к нему серьёзно. Да и Адамис виноват во всём не меньше тебя. Ведь он сам толкнул тебя на этот поступок своей холодностью и тем, что уделял тебе недостаточно внимания. Значит, тебе не в чем себя винить. В конце концов, ты пошла на это ради его блага и счастья! Рассказав Адамису про своё приключение, ты только расстроишь его и навеки разрушишь ваши отношения. Для него же лучше будет, если ты сделаешь вид, что ничего не произошло. Зато теперь ты приобрела бесценный опыт, почувствовала себя настоящей женщиной и сможешь подарить любимому больше счастья, доставить ему истинное наслаждение. Разве тебе не этого хотелось?»

Иветте нравилось слушать этот голос, который успокаивал её совесть и заставлял смотреть на свой поступок совсем с иной точки зрения. Оказывается, она чуть ли не героиня, пожертвовавшая собой ради любимого. Думать так было приятно, и она решила пока ничего не рассказывать Адамису.

* * *

Адамис смотрел на свою Иветту и ему казалось, что рядом с ним находится какая-то чужая, совсем не знакомая ему женщина. Внешне вроде бы ничего в ней не изменилось, но глаза её стали тусклыми и безжизненными. Она была скорее похожа на заводную куклу из Магазина Лавочницы, чем на живого человека. Иветта вела себя как прежде, весело болтала и смеялась, а от неё при этом веяло невыносимой искусственностью и фальшью. Адамису стало страшно, и он поспешил под каким-то пустяковым предлогом уйти подальше от этой незнакомки.

Он шёл по лесу, думая о том, что же такое могло произойти с его любимой, пока случайно не вышел на полянку Горца.

– Что головушку буйную повесил, джигит? – ещё издали закричал торговец винами, углядев Адамиса.

– А, Горец, это ты, – очнулся от своих мыслей Адамис и подошёл поближе к Стойке. – Я думаю об Иветте. По-моему, с ней произошло что-то очень плохое, но она почему-то скрывает это от меня и оттого глубоко несчастна. А я не знаю, как ей помочь.

– Ты прав, джигит, твоя Иветта чувствует себя несчастнейшей из женщин. Она недавно приходила ко мне и жаловалась, что ты недостаточно её любишь.

– Вот как? – удивился Адамис. – Почему же она ничего не сказала об этом мне?

– Есть вещи, джигит, о которых женщины не говорят, предоставляя мужчине самому догадаться о том, что лежит у них на сердце, – задумчиво проговорил сын гор, теребя свой ус. – Загадка сердце женщины, поверь, и тот счастливец, кто туда откроет дверь!

– Я, оказывается, так мало знаю о женщинах. Расскажи мне, Горец, что мне надо делать, чтобы Иветта была счастлива!

– Наука та сложна! Вах, трудно новичку добиться в ней плода! – покачал головой торговец винами. – Ты должен доказать ей свою любовь, джигит.

– С чего же мне начать? – растерялся Адамис. Он вдруг почувствовал себя абсолютно беспомощным и неспособным хоть что-то предпринять. Он готов был защитить Иветту от любых опасностей, но теперь, когда оказалось, что она несчастна из-за него, он совсем сник и потерялся.

– Путь к сердцу женщины ухабист и тернист, лишь храбрецы получат первый приз! Но не робей, джигит, я помогу тебе, – воодушевил его Горец. – Выпей вина из этой бутыли, и ты сделаешь первый шаг на этом пути.

– Каким образом твоё вино поможет мне вновь сделать Иветту счастливой? – усомнился Адамис.

– Познаешь женскую ты сущность без прикрас, поймёшь, что нужно женщинам от нас, – объяснил Горец.

– Наверное, лучше будет просто сказать Иветте о том, что я люблю её больше всего на свете и очень хочу, чтобы она была счастлива! – Адамис всё ещё сомневался в том, что Горец сможет помочь в его беде.

– Вах, джигит, какой же ты мужчина, если не способен пойти на жертву ради своей женщины! Ты должен сделать это ради Иветты! – горячо воскликнул сын гор.

Его слова задели Адамиса за живое. Конечно, он готов был ради счастья любимой пойти на всё, что угодно. Если это единственный способ доказать свою любовь – он выпьет этого вина!

– Я согласен! – решительно заявил Адамис.

* * *

Он сидел за столиком в полутёмном зале, освещённом лишь приглушённым светом, льющимся из светильников-шаров, свисающих с потолка. На небольшом полукруглом возвышении спиной к нему неподвижно стояла черноволосая девушка в длинном красном платье с широкой юбкой, украшенной воланами. Несколько лучей прожекторов сходились на ней, выхватывая из темноты волнительные контуры её точёной фигурки.

Но вот зазвучали первые робкие звуки музыки, и незнакомка начала свой танец. Сначала движения её были очень медленные и плавные – она была похожа на гибкую тростинку, откликающуюся на нежные прикосновения ночного бриза. Но вот музыка заиграла быстрее, и танец девушки стал подобен игре языков пламени, опаляющих своим жаром всё, что попадается на их пути.

Адамис вспомнил, что девушку зовут Эроссита и он уже несколько вечеров подряд приходит сюда, чтобы полюбоваться на её знойный танец. Эта жгучая красавица совсем не походила на нежную Иветту. Всё в ней было – огонь и страсть. Декольте приоткрывало пышную упругую грудь. Осиная талия плавно переходила в крутые бёдра. Густые волосы чёрным крылом ложились на открытую спину с манящей ложбинкой между лопатками. Влажные тёмные глаза затягивали в омут горячей, неконтролируемой страсти. Казалось, что земля плавится от жара под её ногами. Загорелая ножка то и дело игриво выглядывала из-под подола платья, изящные руки извивались в затейливых движениях, на щеках горел яркий румянец. Девушка улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. Губы её были похожи на только что распустившийся бутон, обещающий неземные наслаждения тому, кто покорит сердце красавицы.

Каждый изгиб её стройной фигурки, каждое движение длинных ресниц и взмах юбок заставляли его тело трепетать от неистового желания обладать ею. Но до этого вечера красавица лишь дразнила его, всё сильнее разжигая томивший его изнутри огонь, но не подпуская к себе слишком близко. Он осыпал её цветами и драгоценностями, следовал за ней повсюду, как верный пёс. Что ещё она от него хочет? Когда же, ну когда же она наконец сдастся и подарит ему свою любовь?

Наконец танец кончился, раздались громкие аплодисменты, и Эроссита скрылась за кулисами. Адамис как всегда последовал за ней, надеясь, что на этот раз она позволит ему войти в своё святилище. Как ни странно, она действительно впустила его в свою маленькую гримёрную, всю заваленную нарядами, украшениями и цветами, и предложила сесть на кушетку. Не успел он опомниться, как она взлетела к нему на колени и начала медленно расстёгивать пуговицы на его рубашке. Длинные иссиня-чёрные волосы щекотали его обнажившуюся грудь, доводя его буквально до неистовства. Он застонал и попытался опрокинуть девушку на кушетку. Но Эроссита не спешила так быстро завершать любовную игру. Она легко вырвалась из его объятий и быстро зашептала:

– Скажи, что ты любишь меня, Адамис!

– Я люблю тебя больше жизни, Эроссита, разве ты не знаешь? – с жаром воскликнул он.

– Поклянись мне в вечной любви, Адамис, поклянись, что я буду для тебя единственной женщиной на свете!

В этот момент словно холодная иголочка коснулась его сердца, зовя Адамиса пробудиться и вспомнить о чём-то важном. Но через мгновение страсть с новой силой разгорелась в его душе, и в её огне сгорели всё его благоразумие и трезвость. Адамис готов был произнести любые клятвы, лишь бы немедленно получить желаемое.

– Я клянусь, что буду вечно любить только тебя, Эроссита, и никогда не буду с другой женщиной! – сказал он.

Как только эти слова были произнесены, девушка удовлетворённо кивнула и начала расстёгивать своё длинное красное платье.

* * *

Адамис лежал на поляне, часто и прерывисто дыша. Перед глазами стояла обнажённая Эроссита, раскинувшаяся на кушетке в пропахшей духами гримёрке.

Как только он полностью пришёл в себя и вспомнил всё, что с ним произошло, его окатило ледяной волной ужаса и отчаяния. Что же он наделал? Как теперь жить, зная, что предал любимую? Как искупить перед ней свою вину?

Адамис вскочил как ошпаренный и почти бегом кинулся искать Иветту, чтобы на коленях вымаливать у неё прощения. Он должен, он просто обязан всё ей рассказать. Конечно, она поймёт и простит его, ведь на самом деле он любит лишь её одну! Он докажет ей свою любовь, чего бы это ему ни стоило!

Когда он нашёл её, Иветта мирно спала под деревом. Адамис встал рядом, любуясь её прекрасным лицом, таким милым и родным. Как могла какая-то другая женщина хоть на миг завладеть его сердцем? Но тут он заметил, что платье Иветты слегка задралось, почти до самого бедра обнажив стройную ножку. Ножка эта помимо его воли вызвала в памяти игривую ножку Эросситы. Внезапно у Адамиса потемнело в глазах от любовной страсти. Какое-то безумие охватило его – он, сам до конца не понимая что делает, накинулся на Иветту и стал рвать на ней одежду. «Эроссита, любовь моя, как же я желаю тебя!» – беззвучно шептали его губы, пока руки ласкали нагое тело Иветты.

Проснувшаяся Иветта не сопротивлялась, а лишь молча смотрела на Адамиса своими большими печальными глазами. Ей казалось, что это какой-то дурной сон, что всё происходит не с ней, а с кем-то другим. Любящий и нежный Адамис просто не мог быть тем неистовым и грубым существом, которое сейчас овладело ею. Неужели она к этому стремилась, этого хотела?