Текст книги "Первые и Вторые. Второй сезон. Корнеслов"

Эпизод 4. Разговор

21 июня 1862 года, Великий Новгород

Тихомир рассказал Тимофею во всех подробностях о своей нынешней жизни.

Как он, молодой московский повеса, по настоянию отца приехал в захолустные Костянки, где влюбился в загадочную девушку Забаву.

Как простой русский мужик Третьяк учил его уму-разуму в старинной усадьбе Канинских. О самом боярине Канинском и его семье.

Как он узнал от Знахарки сначала о таинствах народных обрядов в Купальскую ночь, а затем, через девять месяцев, главное – что Забава являлась Первой – прямым потомком первых людей на Земле, сотворенных Творцом по своему замыслу. Что смыслом жизни Первых является обретение высшего знания, которое откроет им замысел Творца. Что за Первыми испокон веков ведут охоту Вторые – вторые люди на Земле, созданные Господом для своего промысла: они должны помешать Первым обрести высшие знания и обеспечить себе мировое господство.

Как Забава во время бунта в Костянках была убита Вторыми при рождении нового Первого – его сына.

Как он столкнулся с реальной угрозой, и не только для себя, но и для своего сына, и скрывался от Вторых – Игната и Пелагеи.

О сложном выборе, теперь уже как родной, Марфы: спасти свою дочь или Первого при пожаре. О ее роли в его жизни.

Как он совершил свое первое убийство – защищаясь застрелив Игната.

Как во время побега им помогали простые русские люди.

О пленении и разборках между их похитителями – Картузом и Мальком.

Про старообрядцев, Найдёне и Траяне.

Как они оказались на Валдае, где родной брат Тимофея Афанасий учил основам исходного русского языка. О поисках «золота скифов» и внезапной разгадке этой тайны. Как «уроки» Афанасия так повлияли на каторжника Картуза, что тот поменял свою сущность и, преобразившись в Николая, стал их защитником в схватке с Пелагеей.

Как он был обманут ложным «Хранителем» Первого.

Об убийстве Третьяка и позорной смерти «Хранителя».

О решающем поединке отца и Гора – Второго из высшей касты.

О реликвии Первых – Матрешке, которой хотят завладеть Вторые.

О роли бояр и основах исконной русской традиции, поведанных отцом перед смертью.

В завершение Тихомир искренне рассказал, что открыл для себя новый мир – мир русской духовности и русской культуры, сохраняемых в народе. Рассказал, что вместе с получением знаний об истоках русского языка изменилось его мировоззрение.

Почти весь рассказ Марфа тихонько прорыдала.

Тимофей слушал молча, не перебивая. Лицо его становилось все серьезнее, покрываясь глубокими складками морщин, взгляд стал напряженно-суровым.

Тихомир тяжело вдохнул и сказал последнее:

– Мы приехали в Великий Новгород, чтобы встретиться с твоим братом Афанасием. Он должен был нам помочь отправиться дальше – отец завещал мне отвезти Матрешку на Алтай. Там же, на Алтае, нас должен ждать истинный Хранитель Первого.

* * *

Тимофей долго молчал после рассказа Тихомира, затем с грустью в голосе сказал:

– Мой брат ничего не рассказывал мне об этом. Мы опять поругались с ним из-за книг, и он уехал. Единственное, он предупредил о вашем приезде.

Тихомир растерянно смотрел прямо ему в глаза:

– Так что нам сейчас делать?

Тот развел руками:

– Брат просил передать тебе слово в слово: «Странно, что мы просим Творца изменить нашу ситуацию, не зная, что Он послал нам ее, чтобы мы сами изменились».

* * *

– Мне надобно уехать на недельку. Надеюсь, что я привезу ответ, – находясь в своих мыслях, негромко сказал Тимофей и без прощания вышел из покоев.

* * *

Немного поразмыслив, Тихомир открыл сундук – крышка протяжно скрипнула.

Он достал револьвер и, снарядив его патронами, уложил под подушку.

* * *

Этой ночью ему не спалось. Ворочаясь, он то и дело проверял револьвер под подушкой…

* * *

Под утро его разбудил какой-то шорох. Приоткрыв глаза, чтобы они привыкли к темноте, Тихомир стал всматриваться. Но – тщетно.

Ему показалось, что кто-то возится у сундука.

Тихомир затаил дыхание и прислушался – так и есть.

Он выхватил револьвер и резко направил его в сторону звука:

– Кто здесь?

Раздались удаляющиеся спешные легкие кошачьи шажки:

– Мяу… мяу… мяу.

Тихомир утер холодный пот со лба:

– Бася!

Марфа встревоженно приподнялась:

– Что случилось?

Тихомир поцеловал ее в щеку и облегченно сказал:

– Все хорошо – показалось.

* * *

Марфа прижалась к нему всем телом.

Он обнял ее и поцеловал в губы.

Она ответила ему… и их тела переплелись…

10 серия

Эпизод 1. «Секретарь»

23 июня 1862 года, Москва

Далеко за полдень роскошный черный лаковый дормез, покрытый пылью, запряженный четверкой уставших вороных, погромыхал по мостовой и неторопливо подъехал к особняку на Ордынке.

Солидного вида кучер остановился, размеренно слез с облучка. Осмотревшись, он снял с головы шляпу не по размеру, с округлой тульей и волнистыми от времени полями, и сбил с нее пыль, ударив об колено. Затем так же неторопливо открыл дверцу с вензелем Тульского оружейного завода «Медведь» и откинул ступеньку.

Из дормеза вышел полноватый, выше среднего роста молодой человек с зачесанными назад русыми волосами. Надев цилиндр, он посмотрел на солидную дубовую дверь особняка, обитую начищенной медью, и, что-то пробормотав себе под нос, стал подниматься по ступенькам массивной мраморной лестницы между колоннадой.

* * *

На стук открыл дворецкий.

Молодой человек зашел в холл и, не особо церемонясь, сказал:

– Объявите меня: Александр Николаевич Богаткин – секретарь Андрея Георгиевича.

И, кашлянув, поправился:

– Земля ему пухом…

* * *

Елизавета Тимофеевна не знала, что и сказать…

Валерий Викторович, стоя сзади, успокаивая, поглаживал ее по плечу.

– Как же нам дальше жить? – только и смогла промолвить Елизавета Тимофеевна.

Лукерья Митрофановна сидела, прикрыв рот руками, и неподвижно смотрела на заголовок газеты «Тульские губернские ведомости»: КРАХ ИМПЕРИИ ЖЕЛЕЗНОГО.

* * *

Секретарь выпучил свои и без того круглые, на выкате карие глаза и молча достал из новенького плоского портфеля с тиснением Godillo пачку бумаг, перевязанных красной лентой.

На его лбу проявились крупные капли пота:

– Елизавета Тимофеевна, есть люди, которые могут вам предложить хорошие деньги, чтобы выкупить у вас последнее, что осталось…

Она подняла глаза на Волкова.

Тот мягко кивнул:

– Дорогая Елизавета Тимофеевна, позвольте нам с секретарем уединиться в кабинете. Мне необходимо досконально изучить состояние дел вашего мужа. Простите, покойного мужа…

Елизавета Тимофеевна только лишь махнула рукой.

«Что делать? К кому обратиться? – думала она. – Мужа нет, и я никому не нужна!»

Эпизод 2. Спаситель

23 июня 1862 года, Москва

Раздался сильный и настойчивый частый стук в дверь.

Елизавета Тимофеевна и Лукерья Митрофановна переглянулись. Елизавета Тимофеевна кивнула дворецкому, и тот пошел открывать.

* * *

Через мгновенье дверь, чуть не слетев с петель, с шумом распахнулась, и, оттолкнув дворецкого, в холл вбежал раскрасневшийся Альфонсо.

Подбежав к Елизавете Тимофеевне, он бросил к ее ногам огромный букет белых роз и упал на колени рядом. Обняв ее ноги, он нараспев эмоционально заговорил на итальянском:

– Любовь моя! Я не вижу своей жизни без тебя! Прости меня, если я обидел тебя чем-то! Я хочу, чтобы мы были вместе! Вместе до конца жизни! Давай вернемся в Европу!

Елизавета Тимофеевна остолбенела, только крупные слезы брызнули из ее глаз.

Лукерья Митрофановна, не понимая этого красивого мелодичного языка и не зная Альфонсо, остолбенела.

* * *

Когда Волков с секретарем спустились в холл, Елизавета Тимофеевна без колебаний объявила:

– Я согласна на все условия! Какие бумаги необходимо подписать? Я уезжаю в Европу!

* * *

Валерий Викторович сделал печальную мину и развел руками.

На самом деле он был доволен собой – такое дело прокрутить, да за одни сутки: подменить секретаря, подготовить документы о передаче имущества, банковских вкладов и патентов! И – «вишенка на торте» – «настоящая» газета для убедительности!

Волков радовался: теперь главное – это лишить денежных средств Тихомира. Тогда он точно сделает ошибку и быстрее «всплывет».

* * *

Лицо Лукерьи Митрофановны пошло красными пятнами.

Неожиданно для себя самой она резко встала и выпалила:

– Лиза! Побойся Бога! Что ты задумала?

Елизавета Тимофеевна уже мысленно была в Париже и просто отмахнулась от подруги:

– Валерий Викторович! Я смогу себе позволить содержание дома и семьи Канинских?

Волков наклонил голову и провел рукой по шраму на подбородке:

– И еще внукам останется…

Елизавета Тимофеевна так жестко посмотрела на подругу, что та вздрогнула:

– Живите сколько хотите!

Лукерья Митрофановна взмолилась:

– Лиза! А как же Тихомир?

Елизавета Тимофеевна на мгновенье задумалась:

– Он нашел себе путь – пусть им и идет.

Лукерья Митрофановна разочарованно стояла – это уже была не ее подруга Лиза, а совсем другой человек.

Она прошептала:

– Глупенькая! Что же с тобой будет?..

Эпизод 3. Бумаги

23 июня 1862 года, Подольск

Секретарь Александр Николаевич Богаткин нехотя приоткрыл глаза, когда «спящий» дормез хорошенько тряхнуло на ухабе.

Утреннее небо начинало светлеть теплой слабооранжевой зорькой.

Дормез ехал по пустынной улице какого-то городка, который еще спал.

* * *

Богаткин спросил у кучера:

– Братец! Где это мы?

Кучер повернул голову и нехотя буркнул:

– Подольск, барин!

Затем кивнул налево и лениво перекрестился:

– Собор Троицы Живоначальной.

Александр Николаевич зевнул:

– Далеко ли до Москвы?

Уставший кучер, правивший всю ночь, не был расположен к разговору:

– Кабы дороги были лучше, так, может, и прибыли бы уже. Хорошо хоть лошадок в Серпухове сменили.

Богаткин остался недоволен ответом, и кучер, почувствовав это, сказал:

– Верст с тридцать осталось – к полудню доедем.

* * *

Ехали молча.

Александр Николаевич наблюдал, как кучер чуть опустил голову вперед, прикрыл глаза и, наклонившись немного вперед, уложил руки на коленях.

В былые времена извозчики могли часами дремать, находясь в этом положении, в состоянии между сном и бодрствованием.

Все они и представить себе не могли, что, чтобы принять их позу, ставшую за многие века профессиональной, их потомки, обычные люди, будут заниматься специальными тренировками.

Теоретически мы не можем управлять своей вегетативной нервной системой. Но на самом деле – можем. Да, большинство людей не умеют усилием воли, например, изменять частоту сердечных сокращений.

Но, потренировавшись, они могут расслабить большинство мышц.

Поза аутогенной тренировки для быстрого снятия эмоционального и физического перенапряжения в любых неудобных местах стала называться «позой кучера».

Установлено, что пребывание в «позе кучера» способствует глубокому расслаблению позвоночного столба, освобождает мышцы спины и позвонки от излишней закрепощенности, скованности и обеспечивает восстановление циркуляции спинномозговой жидкости.

Александр Николаевич улыбался сам себе с зарытыми глазами.

Он представлял себе, как обрадуется Елизавета Тимофеевна, когда он расскажет ей, как хорошо идут дела на заводе, что от заказов отбоя нет и надо срочно приехать в Тулу, чтобы утвердить Общество и выбрать его совет. Он размечтался, что она изберет его главой совета. А там… а там уже… она будет с ним…

Он еще шире улыбнулся, когда вспомнил мимолетное знакомство, когда, только лишь однажды, видел ее во время короткой встречи на заводе: «Запомнила ли она меня? Надеюсь, что да».

Достав из кармана батистовый платочек, он глубоко вдохнул тонкие, уже едва различимые нотки духов и прижал его к лицу.

В тот день она была неподражаемой, волнительной, на нее можно было смотреть вечно. Он следил за каждым ее движением, ловя каждое ее слово, и этот ее взгляд… Этот взгляд будоражил в нем кровь.

Тогда он совершенно потерял голову.

* * *

На мосту через подольскую Пахру его ждал сюрприз.

Он уж было подумал, не мерещится ли ему, и даже протер глаза. Облокотившись на перила парапета, спиной к нему стояла она! Вся в белом, с распущенными светлыми волосами… Он узнал бы ее из тысячи, из тысячи тысяч!

Он оторопел, когда понял, что она собирается броситься с моста…

* * *

Секретарь резко выкрикнул кучеру:

– Стой!

Кучер вздрогнул и едва успел остановить четверку, как Богаткин, едва миновав ступеньку, опрометью выскочил из дормеза.

* * *

Александр Николаевич только протянул к ней руки, как почувствовал удар по голове. Потом что-то теплое стало заливать его лицо. Он, не понимая, что происходит, стал терять силы. Ноги его сделались ватные и начали медленно подкашиваться. Но он все равно чувствовал себя счастливым и улыбался: «Встретить ее – какое счастье!» Улыбка не сходила с его лица даже тогда, когда обмякшее тело сначала медленно летело с моста, а затем ударилось об воду и стало погружаться.

* * *

Вслед за секретарем в воду с тяжелым всплеском упало бездыханное тело кучера.

* * *

Два круга на воде – один побольше, второй поменьше, и поэтому такие разные – разошлись в стороны, чтобы встретиться в одном месте и, перекрывая друг друга, упокоиться навсегда.

* * *

Двое, одетые в длинные темные плащи с капюшонами на голове, озираясь по сторонам, подошли к дормезу.

Один хлопнул второго по плечу и полушепотом на итальянском произнес:

– Дело сделано!

Потом высокомерно, процедив сквозь зубы французские слова, обратился к молодой женщине:

– Адель! Нашла бумаги?

Эпизод 4. Что делать?

23 июня 1862 года, Подольск

Мутная предрассветная мгла короткой летней ночи быстро рассеивалась в лучах восходящего солнца.

* * *

Волкодав, издали наблюдавший за тем, как Альфонсо и его «близнец» сбросили с моста в реку два тела из приметного дормеза, размышлял: «Что делать?»

Первое, что пришло ему на ум, – это продолжать слежку, которую он не прекращал от самого Висбадена.

А второе – узнать, кого они убили, а дальше – принимать решение.

* * *

Волкодав дождался, пока дормез скроется за ближайшими домами.

Затем выждал еще несколько минут, пока в утренней тиши не стих стук копыт.

И только потом, озираясь по сторонам, короткими перебежками обогнул мост и начал спускаться к набережной.

* * *

В воде, окутанной серебристыми клубами тумана, покачивались два нечетких силуэта.

Неспешное течение реки только немного отнесло тела в сторону к правому берегу.

Волкодав крякнул и начал раздеваться.

Тренированное тело не чувствовало речной прохлады, но движения были несколько скованные – может быть, сказывалось напряжение и усталость, накопившиеся за последние бессонные и голодные трое суток.

* * *

Первое тело, на которое наткнулся Никитин, было явно ему неинтересно – кучер.

Волкодав оттолкнул его в сторону и поплыл ко второму неуклюжему силуэту.

* * *

Еще в воде он узнал секретаря Железного – Александра Николаевича Богаткина, с которым не часто, но встречался на заводе в Туле.

«Вот тебе и сюрприз, ваше благородие», – подумал он сам себе.

* * *

Вытащив тело на берег, Волкодав почесал щетину на давно не бритом подбородке и второй раз подумал:

– Что делать?

Первое, что пришло ему на ум, – это обратиться в полицию.

А второе…

* * *

Волкодав осмотрел карманы убитого и, не найдя ничего, кроме визитных карточек секретаря с вензелем Тульского оружейного завода «Медведь», тонкого носового платка с монограммой «ЕТМ» и флакона модного мужского парфюма Jean-Baptiste Grenouille, оттолкнул тело дальше по течению.

Эпизод 5. Секретная служба

24 июня 1862 года, Тула

В изможденном человеке, практически из последних сил ввалившемся в дверь конспиративной квартиры секретной службы Тульского оружейного завода «Медведь», тяжело было узнать Волкодава – Анатолия Николаевича Никитина.

Он с порога попросил пить и тяжело рухнул на видавший виды стул, жалобно скрипнувший под его весом.

Но, не дождавшись стакана с водой, заснул в «позе кучера».

Из его руки выпали еще влажные визитные карточки со знакомым вензелем.

Секретная служба была создана убитым Вторыми Сергеем Демьяновичем Артамоновым даже раньше дня основания завода.

Его хозяин, Андрей Георгиевич Медведь, предусмотрел ее необходимость, во вторую очередь – для предотвращения промышленного шпионажа, а про первую очередь тогда знали только ныне покойный начальник, его заместитель – Владимир Иванович Путилин, да и еще секретное число сотрудников.

Владимир Иванович Путилин, такой же уставший и небритый, как и прибывшая «пропажа», нетерпеливо ждавший новостей которые сутки, посмотрел на уже не нужный стакан с водой и залпом выпил его.

Глубоко вдохнув, он достал из жилета карманные часы, посмотрел на них и быстрым шагом, но без суеты, подошел к спящему.

Подняв одну из карточек, Путилин присвистнул: «Александр Николаевич Богаткин»!

Покрутил ее в руках и заметил небольшое размытое красное пятнышко. Прищурившись – какие его годы? – он внимательно рассмотрел его и даже попробовал, лизнув.

«Ого!» – подумал Владимир Иванович и, неспешно наклонившись с согнутыми коленями, подобрал с пола остальные визитки.

Пересмотрел их с карманной лупой и однозначно сделал вывод: «Кровь!»

* * *

В голове Путилина пронеслось:

«Первое: сначала была телеграмма Волкодава из Висбадена от 14 июня: „СРОЧНО ВЫЕЗЖАЮ МОСКВА».

Второе: потом его следующая – уже из Москвы от 20 июня: «ЖДУ ПОМОЩЬ ОРДЫНКА».

Вывод: Если первую телеграмму можно было связать с завершением «работы» в Висбадене, принимая во внимание естественность убытия «объекта» на похороны в Москву, то вторая оставалась под вопросом. Тогда я поразмыслил, да и направил по адресу московской Ордынки «человечка».

Третье: уже 22 июля получил от «человечка» телеграмму с описанием «господина».

Четвертое: ни про какого Волкова в Туле никто не знает.

Пятое: Волкодав приносит с собой визитные карточки секретаря со следами крови».

* * *

Теперь, складывая все воедино, вспоминая 20 июня и свое обязательное присутствие на совещании по вопросам утверждения Общества Тульского оружейного завода «Медведь» и выбора его совета, Путилин нахмурился – надо принимать срочные меры!

Эпизод 6. «Человечек»

22 июня 1862 года, Москва

Когда довольный почтальон вышел из особняка, по Ордынке разносился громкий гортанный крик:

– Точу ножи, ножницы, топоры, пилы… бритвы правлю!

Проходя мимо рослого, крепкого, с нечесаными сальными рыжеватыми волосами и такой же бородой мужика в длинном кожаном грязном до черноты фартуке, почтальон брезгливо посмотрел на его тележку-развалюху с точильным станком и какими-то мешками. Точильщик жестом остановил его и, показав окурок самокрутки, пробасил:

– Огоньку бы?

Почтальон хотел было пройти мимо, но тяжелый приказной взгляд точильщика приковал его к месту. Холодок пробежал по спине почтальона, и он спешно полез в карман за спичками.

– Часто сюда ходишь? – как бы обыденно, но без сомнения в получении ответа, сквозь зубы процедил точильщик, прикуривая.

Мурашки снова пробежали по спине почтальона, ему захотелось бежать с этого места, но ноги словно вросли в землю, и он, тяжело сглотнув, ответил:

– Чай, каждый день, а то и по два раза. Телеграммы велено отдавать только в руки барина.

– Кем велено? – одними губами спросил точильщик, протягивая почтальону спички.

Почтальон отмахнулся от них:

– Так барином и велено.

Глаза точильщика сверкнули, а крупный мясистый нос сморщился.

Но он спокойно и намеренно громко сказал:

– Благодарю тебя, мил человек.

Почтальон еще долго стоял, словно пригвожденный к месту, и смотрел, как устрашающего вида точильщик неторопливо катит свою тележку, попыхивая окурком:

– Лужу, паяю!

* * *

Поравнявшись со ступенями массивной мраморной лестницы особняка, точильщик осмотрел колоннаду балкона над входом и выплюнул окурок на безупречно чистый тротуар.

Откашлявшись, он смачно харкнул на землю и проорал:

– Точу ножи, ножницы, топоры, пилы!

Подождав недолго, он снова загорлопанил:

– Лужу, паяю, примуса починяю!

Тяжелые двери особняка распахнулись, и на крыльцо выбежал дворецкий.

Размахивая руками, он громко зашипел на точильщика:

– Чего разорался как неприкаянный?!

Тот не для своего грозного вида наивно улыбнулся и пожал плечами:

– Так, точу ножи, ножницы, топоры, пилы…

Дворецкий смягчился:

– Давай, давай – проваливай!

Точильщик горемычно наклонил голову, но его глаза продолжали смотреть прямо в глаза дворецкого.

Дворецкий почувствовал какую-то внутреннюю жалость к этому человеку:

– Жди здесь. И чтобы тихо!

Точильщик благодарно закивал всклоченной бородой.

* * *

Когда дворецкий принес ножи, завернутые в кухонное полотенце, по всей улице раздался пронзительный звук точильного камня, режущий уши.

Дворецкий замахал руками:

– Тише. Тише. Пойдем во двор.

* * *

Зайдя за здание, точильщик чинно принялся за дело. Неторопливыми движениями он правил нож за ножом, при этом издаваемые звуки были почти не слышны.

– Может, какую утварь залудить? – спросил он после заточки.

Дворецкий кивнул и пошел к двери черного хода:

– Сейчас посмотрю.

Точильщик подождал немного, подошел к двери и прислушался: «Ни звука».

Через несколько минут дворецкий вернулся:

– Сейчас кухарка подберет.

* * *

Пока точильщик готовился, потихоньку разговорились.

– Много ли жильцов? Дом-то большой, – спросил точильщик.

Дворецкий пожал плечами:

– Большой-то большой, да горе у нас намедни приключилось – хозяин помер.

Точильщик сочувственно сказал:

– Болел, что ль?

Дворецкий отрицательно покачал головой.

Вышла кухарка, и разговор прервался.

Дворецкий посмотрел на посуду, которую та вынесла, и укоризненно вздохнул:

– Куда ж ты люминь принесла? Только медь оставляй.

Кухарка фыркнула, но послушалась, оставив медный чайник, две кастрюльки и тазик.

Проводив ее взглядом, дворецкий сказал:

– Нерусская, что с нее взять.

Затем улыбнулся и, как от удовольствия, прикрыл глаза:

– Но готовит как! Островато, но вкусно до блаженства. Ее наш новый управляющий подыскал где-то в городе. Хорошую кухарку счас днем с огнем не сыщешь.

Точильщик со знанием дела начал зачищать посуду, то обскабливая прохудившиеся места острым коротким ножом, то зашлифовывая их небольшим круглым камешком:

– А что, сам не справляешься, раз управляющий есть?

Дворецкий нахмурился:

– Конечно ж, справился бы – жильцов всего четверо: хозяйка да подруга ее с сыном и дочкой. А из прислуги только мы с кухаркой остались.

Точильщик ухмыльнулся:

– Так чего ж так?

Дворецкий оглянулся и прошептал:

– Хозяин большим человеком был – завод имел в Туле. Вот из Тулы и прислали управляющего – бумажных дел много. Валерием Викторовичем Волковым величают.

Точильщик, разжигая примус, спросил:

– А хозяйка-то что?

Дворецкий тяжело вздохнул:

– Только второго дня из-за границ приехала. На похороны так и не успела. Сейчас вот плачут – вчера цельный день на погосте провели.

Точильщик понимающе кивнул и затряс рукой склянку с паяльной водой.

Дворецкий вздохнул:

– Сам-то я тут уже второй десяток. Эх, раньше времена другие были, пока хозяин совсем в Тулу не перебрался. А сейчас что? Сын его, Тихомир, и то съехал…

Точильщик обмакнул паклю в паяльную воду и, смазав жидкостью чайник изнутри, поставил его на примус:

– А чего съехал-то?

Дворецкий хотел ответить, но осекся:

– Давай уже сворачивайся, а то рассиделись тут. Пора делами заниматься!

Точильщик кивнул, наслюнявил палец и коснулся чайника, проверяя температуру:

– Готово – можно лудить.

Дворецкий смотрел, как тот хорошенько посыпает белым порошком внутреннее днище чайника – в нос дал резкий запах нашатыря.

Дворецкий поморщился:

– Фу-ты!

Точильщик улыбнулся на это и быстро начал проводить по раскаленным местам чайника оловянным прутиком:

– Так куда, говоришь, Тихомир уехал?

Дворецкий чуть не чихнул от запаха:

– То мне неведомо!

Когда точильщик сноровисто растер расплавленные шарики паклей и дно утвари покрылось ровным блестящим слоем олова, разговор был закончен.

Получив мелочь, он распрощался:

– Благодарствую.

* * *

Почти весь «интересный» разговор через слегка приоткрытую дверь подслушивала кухарка.

* * *

С Ордынки точильщик уходить не торопился, пока не увидел, как из особняка спешно выходит широкоплечий господин с всклокоченными волосами.

* * *

Уже к вечеру на столе Путилина лежала телеграмма с описанием Валерия Викторовича Волкова: «ВОПРОС ТЧК ТУЛА ТКЧ ВАЛЕРИЙ ВИКТОРОВИЧ ВОЛКОВ ТЧК НИЗКИЙ ТЧК ШИРОКОПЛЕЧИЙ ТЧК ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ТЧК ЧЕРНЫЕ СЕДЫЕ ЕЖОМ».

* * *

Ночью того же дня в ночлежку, в которой отдыхал «человечек», проскользнула тень – силуэт низкорослого широкоплечего человека. Даже если бы кто-то и заметил его, то…

…Ночлежный дом Степанова в урочище Кулишки знаменитой Хитровки был известен своими законами: «ничего не слышу, ничего не вижу».

Нынешний объект культурного наследия регионального значения, «Ночлежный дом Ярошенко» был построен в 1860-х годах на фундаменте каменных палат XVII века, принадлежавших воеводе царя Алексея Михайловича Емельяну Бутурлину. Здание многократно перестраивалось, меняя своих владельцев.

Появление в 1820-х годах Хитровской площади и рынка привело к перестройке владений в этом районе. Площадь была создана в 1824 году генерал-майором Николаем Захаровичем Хитрово, взявшим на себя все расходы по благоустройству этой части Москвы после пожара 1812 года. Нетрудно догадаться, что название площадь получила по имени своего благодетеля.

До 1870-х владельцем комплекса зданий на Хитровской площади значился действительный статский советник Платон Викторович Степанов. После смерти Степанова в 1872 году усадьба перешла к его дочери Елизавете Платоновне, бывшей в тот момент замужем за Василием Александровичем Ярошенко.

«Король репортеров» Владимир Алексеевич Гиляровский так описывал эти ночлежки: «Двух– и трехэтажные дома вокруг площади были все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромную выгоду домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а „номера“ ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть „нумер“, где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев».

В ночлежной квартире переписчиков пьес в 1902 году побывали режиссеры Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко, ставившие во МХАТе пьесу «На дне» Максима Горького. Сюда же потом приходили и актеры труппы «вжиться в роль».

А утром на продавленном матрасе в грязной, «дорогущей – за полтинник» каморке был найден мертвец с единственной колотой раной прямо в сердце.

В полицейском протоколе значилось: «Неизвестный. Убит ножом злодейской рукой. Особых примет не имеет, окромя клееной рыжей бороды. Имущества не найдено. Свидетелей нет».