Текст книги "Неизвестный Пири"

6–11 марта, за шесть маршей, коммандер продвинулся от Пойнт-Мосс до первого склада и 12 марта, по-видимому, задержался в лагере. 13–17 марта было сделано еще пять маршей – до точки, откуда Пири последний раз увидел землю. Далее, 18–20 марта, три марша до второго склада. 21–22 марта путешественник стоял на месте, причем в буквальном смысле слова. Дул западный ветер, который, без сомнения, вызвал смещение льда в восточном направлении, компенсирующее западный дрейф. (Еще раз повторим: все наши рассуждения делаются в достаточно грубом приближении.) 23–26 марта Пири двигался очень быстро – за четыре марша прошел 48 миль, остановившись на берегу Большой полыньи. Следующие дни – 27–30 марта – начальник нервничал, командовал и искал место для переправы. Дрейф за 3,5 дня унес его на запад приблизительно на 2 мили[131]131
  Средняя скорость дрейфа 0,82 километра в день. См. Атлас океанов: Т. 3. Северный Ледовитый океан. Л., 1980.


[Закрыть]. 30 марта Пири провел астрономические наблюдения.

О движении «по вертикали». Мы уже отметили, что между параллелями, проходящими через точки А и Г, 100 миль. Свою среднюю ежедневную скорость на участке АВ Пири предлагает, вольно или невольно, сам. Рассуждения простые. Командир уверен, что 23–26 марта отряд покрыл 48 миль. Стало быть, 23 марта за спиной у Пири остались 52 мили, пройденные за 14 маршей, так что средняя скорость была 3,7 мили в день. За 11 первых маршей в направлении на север отряд прошел приблизительно 41 милю.

Схема 1. Путь Пири 6–30 марта 1906 года. Такой путь прошел путешественник, считая, что идет на север

А – Пойнт-Мосс; Б – место, откуда Пири в последний раз видел землю; В – позиция отряда на берегу Большой полыньи 26 марта; Г – место, где 30 марта были сделаны астрономические вычисления

Теперь о смещении на запад. Расстояние между меридианами точек А и Г, измеренное по 84-й параллели, ровно 40 миль. Используя элементарную тригонометрию, определим расстояние от Б до меридиана точки А – 7 миль. Наконец, расстояние между Г и В, а мы считаем, что эти точки на одной параллели, – 2 мили. Таким образом, за последние семь маршей Пири сместился на запад (от Б к Г) на 31 милю.

От Большой полыньи к точке с координатами 85°12’ с. ш., 62° з. д.

Пири рассказывает:

[По ту сторону Большой полыньи] мои люди построили иглу, дали двойной рацион собакам, а я привел в порядок их грузы и положил то, что осталось, в приметный тайник на торосе на той старой льдине, где был разбит лагерь.

Хенсон в это время уже продвигался на север. 3 апреля задул западный ветер. Коммандер жалуется:

Лед был окутан светом, не дающим тени[132]132
  Shadowless light. В арктических походах автора книги такой свет назывался «белой мглой».


[Закрыть]… что практически не позволяло разглядеть следы Хенсона (выделено мной. – Д. Ш.). Я увидел, что наша льдина… была изолирована; широкая полоса молодого льда отделяла ее от остального льда.

Описание трудностей заканчивается словами:

Мы добрались до иглу Хенсона. Его записи говорят о том, какой тяжелый переход они совершили, как они устали и т. д., и т. п.

Книга Пири, 4 апреля:

Рассеянный свет очень затруднял движение по следам, почти уничтоженным ветром (выделено мной. – Д. Ш.).

Снова сплошные неприятности, и итог такой:

Это был переход, который мог всерьез лишить мужества обычный отряд, но мои маленькие смуглые дети льдов бодро везли свои сани через препятствия со сноровкой, приобретенной жизненным опытом и привычкой.

Книга Пири, 5 апреля:

Мы начали путь в 3:30 утра. При рассеянном свете идти по следам было очень нелегко (выделено мной. – Д. Ш.). Глаза все время напряжены, требуется постоянное внимание. И это крайне утомительно… я принял решение впредь избегать… передвижения при туманной погоде, если только нет острой необходимости.

Препятствий снова было сверх меры: глубокий снег, плавучий лед, полыньи, торосы. Пири пишет:

Я не был удивлен, когда в конце 6-часового перехода мы натолкнулись на лагерь Хенсона: «Слишком туманно, чтобы идти», и все в большей или меньшей степени беспокоятся из-за того, что находятся так далеко, тяжело идти и т. д.

Три главы в книге Пири посвящены ледовому переходу: «От мыса Шеридан до Большой полыньи» – 18 страниц, «От Большой полыньи до 87°06′ с. ш.» – 13 страниц и «От 87°06′ с. ш. к гренландскому побережью» – 12 страниц. Изредка Пири цитирует свой дневник: в первой из этих трех глав – девять раз, во второй – два раза и в третьей – ни разу. Известно, что рукописный оригинал дневника утерян. Но читаем у Херберта: «…Среди гранок и черновых рукописей Пири в Национальном архиве я случайно наткнулся на машинописный вариант [дневника]».

Британский исследователь цитирует дневник Пири, и эти выдержки для нас крайне ценны. Упрек в адрес Хенсона 5 апреля, завуалированный в книге, в дневниковых записях за тот же день звучит куда откровеннее:

Не был удивлен, когда в конце 6-часового перехода мы натолкнулись на лагерь Хенсона. Отряд пребывал в крайне дурном настроении: «Слишком туманно, чтобы идти». Его люди ныли, что находятся так далеко [от земли], а идти так тяжело и т. д., и он хныкал так же, как и они, хотя, конечно, никогда бы этого не признал… Во время движения он неудачно упал, и если вскоре ему не станет лучше, то мне придется сделать замену.

Красивые слова в пустоту – на кого же Пири заменит Хенсона?

Погода между тем портилась. Вечером пошел густой снег и ветер с запада усилился. При постройке иглу с громким шумом возникла трещина.

Книга Пири, 6 апреля:

Иглу Хенсона… было разрушено, его люди построили новое в центре льдины и перебрались туда. Сейчас под воздействием приливов, вызванных апрельским полнолунием, и ветра, вероятно, снова откроется «Река Гудзон»[133]133
  Новое название Большой полыньи, придуманное Пири.


[Закрыть]. Однако Марвин и, как я надеялся, Кларк должны быть уже значительно ближе со своим провиантом…

Дневник, 6 апреля:

10-дневная заминка отряда Хенсона и 7-дневная – моего при отличной погоде были ужасной задержкой. Без нее мы были бы сегодня дальше Абруццкого. Пока же я на два градуса дальше того места, где был четыре года назад, когда начал с мыса Хекла. Сегодня месяц, как мы покинули землю, а задержка и медлительность Хенсона уменьшили наше продвижение до 5 миль в день.

Пири, с одной стороны, словно коллекционирует трудности: после Большой полыньи отряд оказался на старой льдине, окруженной молодым льдом; туман и белая мгла мешают идти, и глаза болят; след Хенсона, который совсем недалеко впереди, найти почти невозможно; подвижки льда разрушают снежные дома; ветер переходит в пургу; инуиты испуганы удаленностью земли и непредсказуемостью льдов.

С другой стороны, он внушает нам, что в целом все элементарно, вполне посильно Хенсону, который, жалуясь на усталость и тяжесть дороги и «т. д. и т. п.», просто ленится. Что же касается «моих маленьких смуглых детей льдов», то они вообще словно рыба в воде. Так где, собственно, Марвин и Кларк? В их прибытии нет ничего особенного, они скоро появятся, и все пойдет своим чередом. Но своим чередом пойти ничего не может. И сейчас я имею в виду не то, что великий путешественник вместо того, чтобы идти на север, идет на запад. Я о том, что доктор Вольф, и Бартлетт, и Марвин, и, как мы знаем, Кларк и Райан ушли восвояси.

Начался шторм, закончившийся только 12 апреля. Семь дней Пири был прикован к месту, названному им «Штормовой лагерь».

Было бы удивительно, если бы «Гудзон» не был широко открыт сейчас, и я надеялся, что Марвин и Кларк успели перейти его со всем провиантом, и первый из них настолько близко, что сможет нагнать меня через 1–2 марша. Если «Гудзон» был открыт и они находились на его южной стороне, это требовало бы решительной смены моих планов, так как было уже слишком поздно по сезонным условиям, чтобы ждать, пока они догонят меня.

За все время ни намека на ту смертельную опасность, которая угрожала бы Кларку и Марвину, если бы они в самом деле «гуляли» по просторам полярного океана по северную сторону Большой полыньи, а не приближались к земле. Бравада Пири свидетельствует либо о провале интеллекта коммандера, либо о его стопроцентной уверенности – и Кларк, и Марвин спокойно идут к берегу. Стоит предположить, что в записках, отправленных на юг, содержался приказ всем возвращаться на землю. Такое распоряжение было бы естественно и актуально – зачем командиру иметь возле себя белых свидетелей? Иной возразит: Пири ждет не людей, а грузы. Да, это так. Но, заполучив грузы, что делать с теми, кто их доставил? Как отправить людей к берегам земли? Своих следов в этой очень динамичной части океана им не найти, и с большой вероятностью их ждет смерть.

Книга Пири, 9 апреля:

Я должен совершить рывок, располагая всем тем, что у меня есть в наличии. Мой шанс – высокая скорость, длинные марши и возможность вновь питаться собаками, пока я не вернусь на землю.

Это начало подготовки читателя к фантастической повести о рекорде, который установит коммандер.

Дневник Пири, 10 апреля:

Большую часть времени я провожу, планируя, что я буду делать, когда вернусь… а потом вновь сталкиваюсь с глухой стеной[134]134
  Blank wall. В книге Пири в сокращенном варианте этой цитаты: black wall – черная стена.


[Закрыть]; если я не добьюсь победы здесь, то все это провалится; все, что даст им [моим планам] жизнь, – это успех здесь. Тогда я снова пересматриваю, что буду делать в разных непредвиденных обстоятельствах, если только погода прояснится, но это не занимает много времени. Я знаю очень хорошо, что я должен делать в любом случае, который могу себе представить (выделено мной. – Д. Ш.). И всегда сквозь мрачную тень надвигающейся неудачи виден ровный свет многих дней на моем острове с его обитателями.

Что хочет сказать Пири фразой, которую мы выделили? Опыт в самом деле, даже при самых обескураживающих обстоятельствах, помогает найти решение. Но беда в том, что опыт Пири после трагической травмы ног в январе 1899 года скорее сузился, чем расширился, появилась потребность в помощниках. На «Рузвельте» их четверо, на льду – пять белых и многочисленные инуиты. Главнокомандующий все лучше управляет своими людьми, но этого на дороге к полюсу недостаточно.

Книга Пири, 11 апреля:

Еще один день, 6-й день нескончаемой бури… Ветер и дрейф продолжаются с нестихающим неистовством. Сегодня в течение трех часов я делал рывки вперед, а временами едва ли не ползал на четвереньках туда и сюда по нашей маленькой льдине…

Я делал это отчасти для тренировки, а отчасти потому, что не мог больше сидеть спокойно…

Этот образ живого существа за решеткой, разъяренного пленом, вселяет большую симпатию, но продолжение фразы возвращает нас к привычному самовосхвалению лучшего из лучших:

…и еще из-за желания достоверно убедиться, что, будь я более решительным, я бы все равно не стал продолжать движение [сейчас].

А вот и следующий шаг – коммандер пытается убедить нас, что природа готова помочь ему установить новый рекорд продвижения человека на север:

…последствия шторма не сделают дальнейшее путешествие… труднее; и не сотрут наш след от Большой полыньи сюда.

Пири предъявляет доказательство:

Весь новый снег и часть старого был сметен со льдин… а следы моих саней, собак и людей остались хорошо заметны…

Наши следы были гораздо более четкими, чем шесть дней назад.

Между тем 4 апреля он писал о следах, «почти уничтоженных ветром».

Собственно, может быть и так и сяк: зависит от ветра, температуры воздуха, поверхности льда. Но речь-то не о сохранении следов на льдине, а о сохранении самой льдины. Речь о разрывах льда и о торошении. Следующий эпизод, рассказанный коммандером, полностью сметает нарисованную им оптимистическую картину.

12 апреля во второй половине дня два инуита были посланы назад, чтобы

…встретить Марвина (если он к северу от Большой полыньи), а если нет, то привезти провиант, оставленный в маленьком тайнике на этой стороне полыньи.

Невозможно понять, блефует Пири или настолько наивен, что действительно предполагает, будто мини-склад, оставленный им на льдине-острове (см. запись Пири от 3 апреля), сохранился. Так или иначе:

Вскоре после полуночи мои два человека вернулись и доложили, что потеряли след за первым иглу к югу от нас; их остановили открытая вода и полностью разрушенный лед, простирающийся так далеко, насколько они могли увидеть с самой высокой точки.

Обратим внимание, что инуиты миновали одно иглу и уже затем, остановившись у открытой воды, потеряли след. К этому факту мы вернемся, рассказывая о пути Пири к берегу.

Сметенный со льда снег, как сказал бы математик, это «о» малое – величина, которой можно пренебречь, а вот трещинами и каналами пренебречь нельзя. След был потерян в нескольких милях от лагеря Пири, там – достаточно близко – плескалась вода, и до горизонта простирался разрушенный лед. Начальник тем не менее глубокомысленно убеждает читателя:

Как я и предположил после изучения вопроса накануне, шторм улучшил условия нашего путешествия. На старых льдинах, где он не вымел полностью весь снег, он получше спрессовал его, и участки неровного льда и гряды торосов были сейчас завалены снегом, вбитым так плотно, что он мог бы выдержать и мула.

4 апреля он нарисовал картину противоположную:

…всю ночь ветер дул с севера… На оставшейся части пути мы встретили мощные многолетние льдины… они прерывались старыми трещинами и поясами из ледяных глыб… Эти места выступали в качестве сетей, улавливающих снег, который выдувался с ровных мест. Он лежал мягкий и глубокий.

Так какой же снег после пурги: «мягкий и глубокий» или такой плотный, что может «выдержать и мула»?

Снова Пири противоречит сам себе, но опять-таки состояние снега после пурги может быть разным – зависит от того, насколько направление ветра в конкретном месте было постоянным, от конфигурации торосов и разломов. Но с точки зрения человека, движущегося по дрейфующим льдам на собаках, на снегоходе, на лыжах, принципиально другое. Поля после шторма двигаются быстрее. Возникают новые разрывы, воды становится больше, и за счет столкновения льдин образуются новые торосы, так что ледовые условия для путешественника не могут стать лучше.

12 апреля в полдень Пири определил координаты: 85°12′ с. ш. и долгота –

немного западнее нашего корабля у мыса Шеридан.

Херберт отмечает, что эти вычисления не занесены в дневник, и скептически высказывается по поводу долготы.

Перемещение отряда снова изобразим графически.

Схема 2. Путь Пири 30 марта – 12 апреля 1906 года

Д – место на северном берегу Большой полыньи, откуда Пири начал движение 3 апреля; Е – местоположение лагеря Пири вечером 5 апреля; Ж – точка обсервации 12 апреля

Широта точки Д та же, что и точки Г на схеме № 1 (см. с. 225) – 84°38′. Точка Д западнее Г на 2 мили, так как четыре дня (30–31 марта и 1–2 апреля) Пири, находясь то на южном, то на северном берегах полыньи, дрейфовал на запад.

Теперь о долготе точки Е. Во время трех маршей (3–5 апреля) генеральный дрейф был по-прежнему западный, но ветер все три дня дул навстречу движущимся полям, компенсируя их смещение на запад. Наше предположение: эти три дня Пири шел на север, то есть долгота точки Е – та же, что и долгота Д. С какой скоростью шли путешественники? Большой она не могла быть. Переправа через Большую полынью закончилась рано утром 2 апреля, и уже в 8 несчастный Хенсон был отправлен в дорогу. Трудностей хватало, и в записке, оставленной в иглу, он сетует на усталость. 4 апреля путешественники встретили полный набор препятствий. 5 апреля, как пишет Пири, шли 6 часов, которые много принести не могли. Вся картина напоминает сражение со льдами 6–17 марта, но дорогу для Пири теперь «трамбует» один Хенсон, а не вереница отрядов. Так что апрельская скорость не больше мартовской, то есть 3,7 мили в день. Считаем, что за три дня Пири одолел 11 миль. Широта точки Е – 84°49′.

Наконец, о точке Ж. Ее широта названа. Долгота – «немного западнее нашего корабля у мыса Шеридан». Пусть 62° з. д. Расстояние между меридианами точек Г и Ж, измеренное по 85-й параллели, – 63 мили. Расстояние между меридианами точек Д и Ж – 65 миль.

Итак, итоги шторма весьма внушительны: Пири сместился на 23 мили на север и на 65 миль на восток.

Почему возник снос на север? В записях Пири, сделанных в Штормовом лагере 13 апреля, упоминается южная составляющая воздушных потоков:

Ветер, который был немного южнее от чистого запада, отклонялся все южнее…

Так что дрейф временами был не восточный, а восточный-северо-восточный.

От точки с координатами 85°12 с. ш., 62° з. д. до точки на широте 86°30′

По словам Пири, он шел на север 7,5 дня. Не так много. Записи Пири об этих днях не ежедневные и не подробные. Хейс: «…текст становится путаным и невразумительным. Это необходимо упомянуть, ибо трудно разгадать, что хочет сказать Пири».

Херберт таинственно сообщает, что в найденной им машинописной версии дневника выше записи «40-й день. Суббота. 14 апреля 1906 года» есть слова: «First day of “dark”» – «Первый день “темноты”». Исследователь продолжает: Только оригинал может разрешить вопрос – были ли эти слова добавлены позднее или нет. В этом примечании нет астрономического смысла. Так что же он имел в виду? Эта запись не появляется в опубликованном отчете… В самом деле, все путешествие начиная с этого момента становится загадочным. Его переходы намного превышают все, что он когда-либо делал до этого, но логика в записях отсутствует».

Херберту, видимо, нравятся слова “First day of dark” (dark без кавычек), и в книге “The Noose of Laurels…”, в 12-й главе, посвященной броску Пири к самой северной точке, исследователь использует их как подзаголовок. По-видимому, смысл такой: темное дело.

Сравним дневниковые записи Пири за 14–20 апреля, найденные Хербертом, и события тех же дней в книге Пири, более 110 лет уже убеждающей читателей, что в 1906 году коммандер «обошел» великолепных итальянцев из экспедиции герцога Абруццкого.

14 апреля

12 апреля, сразу после обсервации, в 2 часа дня, Пири послал Хенсона вперед прокладывать дорогу, а через 2 часа два инуита ушли на юг, чтобы установить контакт с Марвином или принести имущество из мини-склада. Пири рассуждает:

Очевидно, что больше я не могу нисколько рассчитывать на мои отряды поддержки, и что бы теперь ни предстояло сделать, это будет сделано с теми людьми, и тем снаряжением, и тем провиантом, которые есть в моем распоряжении. К сожалению, мой отряд был больше, чем нужно (нас восемь человек), а запасов гораздо меньше, чем я мог бы желать. Я дал своим людям ужин и вновь лег вздремнуть, пока у них оставалось несколько часов для сна. Мне не о чем было думать или беспокоиться. Я уже знал, что я должен делать в данной ситуации.

Через день в 9 утра[135]135
  Данные о времени отправления Хенсона, ухода инуитов из Штормового лагеря на юг 12 апреля и выхода Пири из лагеря 14 апреля названы Хербертом.


[Закрыть] Пири выступил из Штормового лагеря по тропе, проложенной Хенсоном. Собаки были в весьма скверном состоянии. Через три дня коммандер образно сообщит:

Здесь мы убили шесть измученных собак и скормили их остальным, чтобы сохранить наш маленький запас пеммикана. Жуткая худоба этих собак, которая стала видна, когда с них сняли шкуру, вызвала у моих людей временную панику, поскольку они сказали, что все животные могут выйти из строя в любой момент и что здесь надо повернуть обратно…

Херберт: «…машинописная копия его дневника сообщает, что они шли только девять часов “почти по 3 мили в час”».

Стало быть, прошли почти 27 миль. Пусть 27. Это очень большое расстояние, но в книге Пири его увеличивает:

Первый марш в течение 10 часов, когда я шел впереди с компасом… дал нам 30 миль…

Видимо, чтобы казаться более убедительным, он добавляет:

…мои эскимосы сказали – 40 миль.

По сравнению с дневником возросли и скорость, и время в пути. 23–26 марта, когда собаки еще не превратились в скелеты, Пири ликовал по поводу 12 миль в день. Теперь он идет в 2,5 раза быстрее. Географ Хейс настроен скептически: «Поразительно, что как только Пири покинул своих белых компаньонов, скорость его передвижения вдруг увеличилась почти в 10 раз по сравнению с предшествующей средней скоростью; и что все препятствия полярного пака, которые, как он сам учил нас, были практически непреодолимыми, мигом исчезли…

Нас просят поверить в то, что эти восемь человек могли продвигаться за один час почти так же далеко, как недавно они продвигались в течение целого дня, и что они могли удерживать такой темп 10 часов».

Автор книги присоединяется к Хейсу. Невозможно поверить, что по льдам океана с изнуренными собаками можно идти 10 часов со скоростью 3 мили (5,4 километра) в час.

Любопытно, как Пири определяет пройденное расстояние. Ведь нет никаких приборов – только опыт и интуиция. Но опыт он приобрел на неподвижном покрове Гренландии. Интуиция же заинтересованного человека плюс ссылка на инуитов, которые всегда из вежливости скажут то, что от них хотят услышать, – сумма малоубедительная.

На пространстве между Пойнт-Мосс и Большой полыньей Пири столкнулся с западным дрейфом, затем во время шторма льды понесли его на восток, но белые обманчивые поля могут двигаться и в меридиональном направлении. Сотни раз в своих экспедициях я с тревогой ждал, когда штурман Хмелевский огласит расстояние, на которое за рабочий день – 8–10 ходовых часов, иногда 11–12 – мы переместились на север. Из-за дрейфа, бывало, это расстояние увеличивалось, а бывало – уменьшалось. «Вверх по эскалатору, который движется вниз», – слова, набившие оскомину. Можно с досады сжимать кулаки и лить слезы, когда узнаешь, что встречный дрейф съел твои заработанные по́том счастливые километры, а можно, наоборот, будучи угрюмым, удрученным сплошными неудачами, встрепенуться и засмеяться, когда штурманы пропоют, что дрейф наконец преподнес подарок – хотя бы 3–4 попутных километра.

В мучительной полярной походной жизни основные силы уходят на передвижение, но быт: устройство лагеря, приготовление пищи, процесс еды, сборы ко сну и даже сам сон – все это тоже требует постоянной мобилизованности и стойкости. Возня на морозе с астрономическими приборами и математические расчеты – весьма неприятная дополнительная работа. В полярных экспедициях она возлагается на штурмана. Но в команде Пири нет такой должности. Дедрик учил Хенсона писать и считать, так что ему далековато до навигационных расчетов, инуиты безграмотны, и штурманское бремя целиком лежит на начальнике.

Но у начальника нет ни сил, ни желания заниматься навигацией. Он сокращает количество обсерваций до минимума, и эта минимизация никуда не годится.

В книге Пири пишет:

В конце марша я почувствовал большую усталость, натер волдыри на подошвах обеих ног, а после дней расслабления в лагере каждая косточка болела от быстрого темпа…

15 апреля

Дневник:

Шли 10 часов, затем устроили лагерь в плотном тумане…

Опять двигались с хорошей скоростью, и чувствую, что сегодня должны были пройти миль 25. Я надеюсь, что больше.

Книга:

Во время этого марша мы опять двигались с хорошей скоростью, и я почувствовал, что мы прошли еще 30 миль. Я надеялся, что даже свыше того.

Картина предыдущего дня повторилась: пройденное расстояние в книге по сравнению с данными дневника завышено на 5 миль. Для чего бы это? Скоро узнаем. В дневнике едкая запись в адрес Хенсона:

Стартовали в 8 утра. Через 20 минут встретили иглу Хенсона (эти два иглу в двух часах одно от другого!..) и нашли его записку с байкой о разводьях и т. д., и т. п. Через 4,5 часа после начала движения наткнулись на него самого, стоящего лагерем около закрытой полыньи, где он находился уже около 20 часов. Он утверждал, что она только что закрылась, но это ложь, и если бы я не подошел, он так бы и сидел. Дело просто в том, что он до смерти боится этих разводий, больше даже, чем эскимосы. Сегодня мы уже пересекли одиннадцать безо всяких проблем, небольшой обход всегда дает возможность где-то перейти.

В книге об этом совсем коротко:

Через 4,5 часа после начала движения мы наткнулись на Хенсона, стоящего лагерем около закрытого разводья…

Также сообщается:

…дул сильный ветер с запада-юго-запада… (выделено мной. – Д. Ш.)

16 апреля

От Херберта мы узнаем, что в дневнике Пири записал:

…мы шли со скоростью по меньшей мере 2 мили в час, и я уверен, что темп сохранялся до тех пор, пока было ясно.

А вот книга:

Когда мы начали следующий марш, было ясно и солнечно при легком ветре (здесь и далее в этом абзаце выделено мной. – Д. Ш.)… но в полдень с запада налетела темная гряда облаков и ветер усилился. В конце марша мы поставили лагерь возле открытой полыньи шириной около 50 футов… Строительство наших иглу в этом лагере при сильном ветре и метели было неприятным занятием. Скорость во время этого марша составляла не менее 2,5 миль в час. Мы пересекли несколько узких разводий и после полудня шли почти непрерывно по однолетнему льду.

«По меньшей мере 2 мили в час» превратились в «не менее 2,5 миль в час». Марш был урезан, сколько часов он продолжался, неясно, но известно, что «в конце марша мы поставили лагерь». Однако, прочитав дневниковую запись за 18 апреля (см. ниже), мы поймем, что отряды шли 6,5 часа. Итак, 16 апреля пройдено: 13 миль – по дневнику, 16 миль[136]136
  16,25 мили округлены до 16.


[Закрыть] – по книге.

17 апреля

Херберт, используя первичные записи Пири, сообщает, что в этот день «они не шли».

В книге по-другому:

Наше пребывание в этом лагере было дольше, чем обычно, из-за продолжающихся ветра и снегопада.

Слово «дольше» подразумевает, что отряды покинули иглу, построенные накануне, а в конце дня возвели новые, то есть марш не был пропущен. У Пири находим обоснование такого хода событий:

1. Именно 17 апреля жизни лишились «шесть измученных собак» и «люди Пири» предложили ему повернуть назад. Коммандер возразил, что он еще не готов возвращаться. Он заявил:

…и не буду готов, пока мы не пройдем по крайней мере пять маршей к северу.

Цифру «пять» следует воспринимать как директиву, и запланированные пять дней – это 17, 18, 19, 20 и 21 апреля. Таким образом, 17 апреля – ходовой день.

2. По словам Пири, возвращаясь от рекордной точки на юг, отряды останавливались в семи лагерях, построенных по дороге на север, поэтому иглу, возведенные 16 апреля, и иглу от 17 апреля – две разные стоянки.

Итог. Дневник утверждает, что отряды стояли на месте, книжная версия – двигались и, стало быть, наскребли хотя бы 2–3 мили, иначе неразумно было бы переносить лагерь. Зачтем 2,5 мили.

18 апреля

Херберт: «В своей дневниковой записи за 18 апреля, в первый полностью тихий день с того момента, как они покинули Большую полынью, Пири заявляет, что они шли 10 часов с четвертью, и это дает

всего 36 часов от Штормового лагеря[137]137
  Суммируя часы, Пири пренебрегает четвертью часа, появившейся в записи за 18 апреля. Мы тоже опустим эти 15 минут. Цифра 36 позволяет установить, что 16 апреля Пири шел 6 часов 30 минут.


[Закрыть], и если наша скорость 2,5 мили в час, то мы близки к рекорду Абруццкого.

Книга:

Ночью ветер утих… Вышли рано, и не возникло никаких серьезных затруднений при пересечении полыньи, как я ожидал. Сначала шли по крайне неровной поверхности, через нагромождения льда и большие наносы, затем до конца пути дорога была очень хорошей.

Это был первый полностью безветренный день с того момента, как мы покинули Большую полынью… Мы много раз пересекали однолетний лед и несколько раз совсем молодой, образовавшийся несколько дней назад. Не было старых льдин. Шли 10 часов. Сейчас мы должны быть близки к самому высокоширотному рекорду Абруццкого.

В книге Пири не указывает скорость движения, однако нарисована такая картина:

…в какой-то момент собаки сильно возбудились из-за какого-то запаха… и три или четыре мили задавали такую скорость, что мне, даже когда я бежал, было трудно держаться впереди, так что я отошел в сторону и пропустил их вперед.

Взяв скорость, названную в дневнике, – 2,5 мили в час и время – 10 часов, мы можем добавить в копилку Пири еще 25 миль. Таблица иллюстрирует, как Пири «улучшал» в книге свои дневниковые записи.

По дневнику – 90 миль, по книге – 104 мили. В первом случае рекорд Каньи превышен на 4 мили, во втором – на 18 миль. Но и в первичных записях, и в книге Пири прибедняется – дескать, он близок к рекорду Абруццкого. Объяснение парадокса, видимо, в том, что Пири вовсе не стремится к точности, а наоборот – заинтересован в приблизительности, размытости. «Близок к рекорду» – самые подходящие слова для такой тактики.

Однако книга, в отличие от эмоционального дневника, – итоговый материал, пишущийся post factum, все в нем должно быть продуманно, взвешенно и корректно. Так что в отчете «Вблизи полюса» имеется очевидный логический вполне курьезный провал: ради того чтобы превысить рекорд Каньи, исследователь мучает себя и своих спутников, рискует жизнью, а когда цель достигнута, не замечает этого. Никаких ура, никаких восклицаний. И это тот самый Пири, который всегда искал и находил повод, чтобы во всеуслышание заявить о своих потрясающих достижениях. Выходит, текст книги не только придуман, но и перед публикацией внимательно не прочитан.

И все же главное разоблачение впереди – это дневниковые записи путешественника за 19 и 20 апреля, находящиеся в вопиющем противоречии со страничкой в книге, повествующей об этих же двух днях.

19–20 апреля. Дневник

19 апреля:

Прекрасная тихая ночь и утро, обещавшее еще один хороший день. Я встал раньше пяти утра, приготовил чай, и в 6:45 мы были в пути. Примерно в миле от лагеря перешли через узкое разводье.

Снег мягче и глубже. Ноги тонут в нем на несколько дюймов при каждом шаге. Чуть позже наткнулись на разводья с обеих сторон, но надеялись, что они выклинятся. В 9:30 оказались в сети разводий между двумя крупными, и лед находился в движении. Как можно быстрее развернулись, в двух местах еле успели вовремя перетащить нарты, чтобы спастись с отдельной льдины. Потом я остановился, чтобы провести обсервацию прежде, чем надвигающаяся с севера гряда облаков закроет солнце. Установил теодолит и провел одно нечеткое дополуденное наблюдение, пока солнце не скрылось.

Затем мы пошли… вдоль большого разводья на юг примерно милю-две в поисках перехода, но заметили, что оно медленно расширяется, и расположились лагерем. В это время наполз густой туман и пошел легкий снег.

Увидели трех тюленей в разводье, и Сипсу одного подстрелил, но тюлень утонул. Это очень расстроило эскимосов.

Херберт замечает: «Из его дневниковых записей понятно, что люди и собаки почти обессилели, а условия для путешествия становились все более трудными».

20 апреля:

Встал рано и послал двух людей в разные стороны вдоль разводья посмотреть, не случилось ли каких изменений за ночь, которые позволят нам его перейти. Сипсу нашел такое место, и в 9 утра мы тронулись в путь. В этот момент сквозь плывущий туман проглянуло солнце… Случайный проблеск синего небосвода и перистые облака над головой показали, что выше них – чистое небо. Это дало мне надежду, что в полдень я смогу провести четкое наблюдение.

Херберт сообщает, что в 11 часов они остановились, Пири провел обсервацию, и не раньше 12:15 отряды возобновили движение, преодолев три узких разводья.

…В час дня остановились [у] разводья шириной около 200 ярдов, идущего с юго-запада на северо-восток и поворачивающего далее к востоку для соединения с тем, которое мы перешли сегодня утром. Велел людям построить иглу и поесть, потом отправил по два человека в каждую сторону, чтобы посмотреть, есть ли какой-нибудь шанс перебраться. Я не хочу испытывать силы собак, заставляя их совершать бесполезный путь, а углубление в местность, которая, очевидно, является еще одним тупиком, было бы именно бесполезным.

Следующие слова из дневника Пири Херберт называет «ключевыми»: