Текст книги "Неизвестный Пири"

От Штормового лагеря до Большой полыньи

По книге, в Штормовой лагерь Пири вернулся 28 апреля, и здесь люди были задержаны на 24 часа непогодой:

…лед стонал и скрежетал привычным образом… возобновили движение, еще более сократив количество моих собак. Я определил направление «кратчайшего пути» до ближайшей части побережья Гренландии. Я один из всего отряда знал, насколько далеко нас отнесло дрейфом…

Разумеется, Хенсон и инуиты «не знали». Но и Пири – тоже не знал, ибо у него не было никакой возможности сориентироваться, не прибегая к навигации. И – аналогично – он не мог «определить направление “кратчайшего пути” до ближайшей части побережья Гренландии». Все это чистый блеф, но странно другое. Судя по карте из книги Пири, путешественник двигался вдоль 50-го меридиана, и в этом случае точка побережья, ближайшая к Штормовому лагерю, вовсе не мыс Неймайер, а мыс Вашингтон, причем ошибка солидная – 20 миль. Почему, выпуская книгу, держа перед глазами собственную карту, готовую для печати, Пири пропустил этот очередной ляп – непонятно. Но забавно: если долгота Штормового лагеря не 50° з. д., а 55–56° з. д., то тогда мысы Неймайер и Вашингтон приблизительно равноудалены от него.

Книга:

Когда мы дошли до того места (выделено мной. – Д. Ш.), где два моих эскимоса были остановлены во время их попытки принести провиант с [северного берега] Большой полыньи, я не удивился тому выражению изумления и едва ли не ужаса, с которым они вернулись ко мне. Сейчас там не было открытой воды, но хаос из разрушенного, вздыбленного льда, простиравшегося вдаль на юг, был неописуем.

Вспомним историю «того места». 3 апреля Пири оставил на льдине, которую он описал как остров, мини-склад. 12 апреля из Штормового лагеря к этому складу были отправлены два инуита. Они миновали снежные дома, возведенные с 4 на 5 апреля, – последние перед Штормовым лагерем. Далее к югу следы оборвались – путь преградила вода.

Теперь, более чем через две недели, Пири снова добрался до «того места». Иглу по пути следования он не упоминает. А ведь было бы крайне любопытно, если бы сохранились не только снежные строения, возведенные 14, 15, 16, 18, 19 апреля, но и дома, построенные после марша 4 апреля, которые (якобы) еще стояли 12–13 апреля. Без сомнения, эти иглу исчезли, иначе Пири упомянул бы их. И следов тоже нет. Но тогда как же Пири мог попасть в «то место» или как «то место» могло угодить под его ноги? «Того места» в природе не существует, и история про инуитов, испытавших «изумление и едва ли не ужас», придуманная Пири, в очередной раз свидетельствует, что он не понимает, где находится и что происходит вокруг.

Книга:

…беспощадный и изнурительный переход…

Отряды подошли к «рубцу» Большой полыньи. Так Пири называет ответвление полыньи, края которого сошлись и смерзлись. Путешественник с волнением сообщает, что представшая картина воодушевила его, ибо он решил, что Большой полыньи больше нет. Но через два дня препятствие, вселяющее страх, обнаружилось, и из уст разочарованного путешественника звучит почти заклинание:

…никому и никогда в этих местах не следует ни надеяться, ни рассчитывать на что-то, кроме самого худшего.

Жаль, что эта мысль не посетила Пири 10 апреля во время шторма. Тогда в дневнике он записал нечто противоположное: «Я знаю очень хорошо, что я должен делать в любом случае, который могу себе представить».

Книга Пири:

Во время третьего марша от Штормового лагеря мы пересекли «рубец» Большой полыньи.

Оставив «рубец» за спиной, уже во время пятого марша они

натолкнулись на участок с огромными грядами торосов, которые расходились во всех направлениях.

Через несколько часов «с вершины пика» инуиты подали сигнал «открытая вода». Пири зафиксировал интересный факт:

Сейчас полынья была на 30 или 40 миль дальше к югу, чем когда мы пересекали ее во время пути к северу…

Переправа

Книга:

…Мы продолжили движение на восток и обнаружили массу почти застывших ледяных глыб, еле-еле способных выдержать нас, которая соединяла края полыньи. Сани поспешно устремились на эти глыбы, но на расстоянии всего нескольких ярдов от твердого льда на южном берегу наш мост подвел нас, и лед под нами стал расходиться. Началась стремительная и непредсказуемая борьба за возвращение назад, наконец увенчавшаяся успехом. Мы расположились лагерем на куске большой старой льдины, с одной стороны граничащей с неизменно расширяющейся полыньей, а с трех других – с нагромождениями льда альпийского типа. Здесь мы остались, неуклонно сносимые дрейфом на восток, наблюдая за медленно увеличивающейся полыньей, как это происходило во время нашего перехода на полюс…

…Мы сидели в этом гнетущем лагере, глядя на далекий южный лед, за которым простирался мир, все, что было таким близким и дорогим, и, пожалуй, сама жизнь, в то время как на нашей стороне был только широко раскинувшийся лед и, возможно, мучительная смерть…

С каждым днем количество моих собак сокращалось, и мы разломали сани, чтобы приготовить тех животных, которых мы ели… Однажды полыньи сплошь образовались вокруг той льдины, на которой мы находились, превратив ее в остров диаметром в 2 или 3 мили.

…Два эскимоса, которых я послал на восток с разведкой… поспешно вернулись, запыхавшись, с сообщением, что в нескольких милях от лагеря есть тонкий слой молодого льда, который тянется прямо к южному берегу полыньи (она сейчас шириной около 2 миль) и который, как они думали, сможет выдержать нас в снегоступах. Не теряя времени, мы поспешили к этому месту. Для нас всех было очевидно, что это наш шанс, сейчас или никогда, и я отдал распоряжение надеть снегоступы и сделать попытку.

Пири описывает крайне опасную переправу:

Я завязал свои [снегоступы] более тщательно, чем делал это когда-либо… Мы уже опробовали лед и знали, что он не продержит нас и мгновенья без снегоступов.

Впереди шел Паникпа[143]143
  Panikpah.


[Закрыть], самый легкий из нас и наиболее опытный, за ним следовали несколько оставшихся собак, тянувших длинные сани с широкими полозьями – «Моррис Джесуп», а позади в один ряд шли остальные участники отряда, далеко растянутой цепью, с интервалом в 50–60 футов, на некоторой дистанции от саней. Мы переправлялись молча, каждый был занят своими мыслями и поглощен своими снегоступами… Начав, мы не могли остановиться, не могли оторвать снегоступы. Нам приходилось непрерывно и плавно скользить, продвигая один снегоступ за другим с предельной осторожностью и сохраняя равномерное давление, и от каждого человека, когда он скользил вперед, во всех направлениях расходились волны по тонкой пленке, покрывающей черную воду. Впереди и сзади саней была широкая выпуклость. Первый и единственный раз за весь период моей арктической работы я чувствовал сомнения в исходе, а когда где-то в середине полыньи носок камика, которым я отталкивался, двигаясь вперед, два раза подряд проломил лед, я подумал про себя: «Это конец», и когда немного позднее раздался чей-то крик из нашей цепи, то с моих губ сами собой сорвались слова: «Помоги ему Боже! Кто это мог быть?» Но я не смел оторвать глаз от равномерного плавного скольжения снегоступов и притягательности зеркальных волн у их носков.

Когда мы ступили на твердый лед на южном краю полыньи, то отчетливо были слышны вздохи облегчения двух ближайших людей по обе стороны от меня.

Хорошо написано. Разделяю чувства Пири. Десятки раз подобным образом мы – лыжники с рюкзаками, освободив одну лямку рюкзака, чтобы в случае беды одним движением плеч сбросить его на лед, – плавно и медленно переставляли лыжи. Со стороны картина жутковатая, именно потому, что по льду идут волны.

От Большой полыньи до земли

Книга:

Лед на южной стороне полыньи представлял собой ужасное месиво… До горизонта простиралась преисподняя из разрушенного льда. Подобного я никогда не видел раньше и надеюсь, что больше никогда не увижу, – нагромождение из обломков от размера булыжника до, без преувеличения, величественного Капитолия…

Во время этого и следующего маршей, и еще часть следующего, мы отчаянно шли, спотыкаясь, на юг через этот замерзший ад, то и дело падая и получая многочисленные неприятные ушибы. Мои ничем не защищенные культи особенно страдали…

Пири рассказывает, что «в нашем первом лагере» (первом – после полыньи?) его челюсти болели, так как во время марша он непрерывно стискивал зубы.

Приведенная запись говорит, что движение по «замерзшему аду» продолжалось еще день и даже часть следующего дня. Затем коммандер пишет:

Во время следующего марша, после того как мы покинули южный край зоны разрушенного льда, мы разглядели далекие заснеженные вершины гренландских гор, и это улучшило настроение моих людей… Здесь было совсем мало полыней, и те были узкими и наконец исчезли, не наблюдалось заметного движения льда, и я определил, что мы находимся под защитой мыса Моррис-Джесуп и опасности, что дрейф пронесет нас мимо [Гренландии]… больше не существует.

Трудно уследить за датами, но, кажется, было 8 или 9 мая, когда Пири полностью успокоился:

…Понемногу контуры ее [земли] становились более четкими, и я направился прямо к холмистой части берега, на мыс Неймайер, где, я был уверен, мы найдем нескольких зайцев…

9 (или 10) мая[144]144
  Херберт считает, что Пири вышел на берег между 9 и 12 мая. Сам Пири в промежутке с 21 апреля по 2 июня, когда уже с «Рузвельта» он предпринял новый рейд по побережью, ни одной даты не называет.


[Закрыть]:

Наконец мы дотащились до подошвы припая у мыса Неймайер и за час добыли четырех зайцев…

Прямо перед тем, как ступить на землю, мы пересекли свежий след саней, который шел параллельно берегу и направлялся на восток. На мгновенье я подумал, что это отряд, разыскивающий нас, но, взглянув на эти следы, тотчас понял, что они кричат о беде. Там были три слабые собаки, тянувшие единственные сани, за которыми медленно, неровной походкой, шли четыре человека. Я предположил, что это мог быть Марвин со своим отрядом…

После нескольких часов сна Пири послал по следам двух инуитов.

На следующий день они вернулись с Кларком и его тремя эскимосами. Как и мы, они [люди из отряда Кларка] были снесены дрейфом на восток и спустились к гренландскому побережью. Эскимосы Кларка, так же как и мои, были одержимы безумной идеей, что их сносит ветром на запад… Мои два человека нашли их в нескольких милях к востоку от нашей стоянки, и это место вполне могло стать их последним лагерем. Они были обессилены и несколько дней питались запасной кожаной обувью. Трех собак, точнее их жалкое подобие, они собирались убить, и вскоре наступил бы общий конец… Они пришли [в наш лагерь] шатающейся походкой, настолько исхудавшие, что их головы казались лишь черепами, обтянутыми кожей.

В экспедиции Пири 1909 года погиб Росс Марвин – руководитель одного из вспомогательных отрядов. По первоначальной версии, поддержанной коммандером, он утонул, но сегодня известно, что его застрелил инуит. Очевидно, что гибельное движение группы Кларка и смерть Марвина дискредитируют систему Пири и подтверждают правило, которое в молодости он сам сформулировал: чем больше людей в экспедиции, тем менее она надежна.

Но это замечание – попутное. Появление матроса Кларка – принципиальный момент для нашего повествования. Райан – последний из белых, кто видел Пири вечером 1 апреля на южном берегу Большой полыньи, и Кларк – первый из белых, кто увидел Пири после всех его злоключений 10 мая на мысе Неймайер. Эти два свидетеля сузили возможности Пири для импровизации – и во времени, и в пространстве.

Коммандер Пири ставит себе в заслугу то, что он вызволил из смертельной беды группу Кларка, и, отчитываясь перед Джесупом, пишет:

[Отряд] в состоянии истощения спасен мною.

«Спасен» и «случайно спасен» – понятия не тождественные. И это несовпадение смыслов заметно усиливается, ибо случайным спасителем Кларка и трех инуитов стал именно тот, кто и отправил их на верную гибель. Стоит благодарить Провидение, но никак не Пири. Да и самому Пири неплохо бы воздать должное судьбе – не пересекись тропы его и Кларка, не смог бы он закончить отчет Джесупу горделивыми словами:

В экспедиции никто не умер и не заболел.

Теон Райт в книге «Большой гвоздь» посвящает невероятной встрече отдельную главу и приходит к выводу: «Тот факт, что Пири прибыл на мыс Неймайер буквально вслед за Кларком, возможно, самая удивительная и наверняка самая большая загадка экспедиции 1906 года…

…логичнее всего было бы объяснить одновременный приход Пири и Кларка к мысу Неймайер тем, что они проделали одинаковое расстояние, двигаясь параллельно по разным берегам разводья».

Холл уверен в том же: «…[Два отряда] шли вместе или почти вместе все время по одному и тому же маршруту от лагеря возле Большой полыньи… до Неймайера…»

Херберт гипотезой Холла – Райта возмущен: «Эта теория не только абсолютно невероятна, но и чрезвычайно нелепа».

Но, помилуйте, что же здесь невероятного и нелепого? Уолли Херберт сам сформулировал альтернативу, которая могла бы стоять перед коммандером утром 2 апреля в лагере на северном берегу Большой полыньи: «…предпринять отчаянную попытку побить рекорд… или прекратить борьбу и направиться на судно?»

Правда, тут же Уолли очень эмоционально и взволнованно ответил на собственный вопрос: «Конечно, он пошел на север! Никакой иной вывод не вызывает доверия, поскольку любой исследователь на месте Пири поступил бы так же».

Отчет «Вблизи полюса» вызывает саднящее недоверие, и именно поэтому автор настоящей книги охотно поддержал бы Райта и Холла в их подозрениях, кабы… не прочел сакраментальных записей Пири – спасибо Херберту! – за 19 и 20 апреля, о которых Холл и Райт, к сожалению, не знали. Однако после хербертовской книги «Петля из лавра…» все становится на свои парадоксальные места: британский путешественник спасает Пири от несправедливого обвинения Райта и Холла в позорном отступлении и одновременно доказывает его вопиющий обман. Ложь коммандера – то же зло, что и махинация, заподозренная Холлом и Райтом. Херберт, конечно, был прав, воскликнув: «Любой исследователь на месте Пири поступил бы так же», но бесспорно и другое: никто из стоящих исследователей не опустился бы до обмана.

Британский путешественник, найдя безобразную истину, кажется, всеми силами старается смягчить черную вину Пири: «Ужасное напряжение обратного пути… едва ли способствовало такому образу мыслей – остаться с тяжелым грузом на совести в обмен на еще один шанс достичь цели. Такое жульничество в любом случае было слишком мерзким, чтобы его рассматривать, конечно, если только он не считал, что это “жульничество” незначительно и оно может быть оправдано благополучным конечным результатом. Но ему нужно было время, чтобы это обдумать, желательно покой, тишина и комфорт каюты, где он мог бы в полном уединении пересмотреть свое достижение и решить, как поступить».

Мы знаем решение коммандера, знаем, как он поступил. Разумеется, он считал себя достойным широты 87°06′. Конечно, он страшился, что без рекорда ему не собрать средства на следующую полюсную кампанию. Да и вообще, первая аксиома Пири состояла в том, что любые жертвы уместны для достижения его главной цели.

В заметках для лекций, которые Пири читал в 1904 году, Уимс находит откровения:

Когда я вспоминаю все лишения, голод, холод, усталость, безостановочные усилия, годы потраченного времени, принесение в жертву части самого себя, и когда я думаю о великолепном призе, который все еще ожидает меня там, среди вечных льдов, и что требуется найти еще совсем немного денег, чтобы завладеть им… я думаю иногда, что готов едва ли не продать душу… за возможность работать сейчас со своими нагруженными санями и своими преданными собаками впереди, пробивая дорогу по паковому льду к той цели, на которую я решился еще 16 лет тому назад, а не разговаривать с вами, как бы приятно это ни было.

Одно из писем Пири в том же году звучит как продолжение приведенного монолога:

…Если бы у меня были деньги или я смог бы их заработать даже при помощи той сделки, которая заключалась в старые добрые времена, когда души представляли собой ходовой товар и были всегда востребованы нечистой силой, я бы сделал это без посторонней помощи.

Понятно, каким было его решение и как он поступил. Одержимость Пири может привести в восхищение. Но все-таки, кому принадлежал рекорд Самого дальнего севера в 1906 году, после того как Пири в «покое, тишине и комфорте каюты» принял неправедное решение, и в течение всего 1907 года, и в начале 1908 года, до тех пор пока Фредерик Кук и два его молодых спутника не оставили за спиной широту 86°34′? Ответ простой – Каньи! На теле коммандер носил флаг Соединенных Штатов, подаренный ему Джо. Не опозорил ли Пири и Джо, и Соединенные Штаты?

Холл клеймит коммандера: «…попытка присвоить такими нечестными средствами славу блестящих побед Каньи и Нансена, достигнутых ценой огромных, сверхчеловеческих усилий, есть не что иное, как подлость».

Это ведь верно! Итальянцы беззаветно любили свою страну и своего короля и шли к победе с тем же желанием и тем же риском для жизни, что и Пири, а после успеха бессильно скорбели о гибели своих товарищей из группы Кверини. Этих доблестных людей с исторического пьедестала самым бессовестным обманом смел Пири. Что сказала бы его строгая, любящая и исстрадавшаяся мама, будь она жива и узнай об этом?

Недобро и с презрением Пири отзывался о Нансене, зло и агрессивно – о Свердрупе и подло попрал блистательных итальянцев. Чего еще можно ожидать от этого сверхчеловека?

Вот простенькая параллель с сегодняшним днем. Жил-был спортсмен, завоевавший самые высокие медали: золото, золото, золото. Но некая общепризнанная инстанция уличила его в допинге и лишила золота, золота, золота. Он был опозорен, его дисквалифицировали на несколько лет, а может быть, и пожизненно.

Пири тоже применил незаконный прием, подлог, обман. Он не взлетел выше заветной планки, не взял самый, казалось бы, непосильный вес и не показал на дистанции воодушевившую всех новую скорость. Он просто солгал, и ему поверили – ибо соревнования проходили там, где нет судей, нет фиксирующих приборов, нет ничего и никого, кроме льдов, инуитов, слуги победителя и чести спортсмена, которая, к несчастью, по-видимому, давно была продана.

Херберт то восхваляет Пири, то осуждает – хоть стрелочки расставляй: «вверх», «вниз» – и в результате моральное преступление коммандера оказывается словно размытым, точно затушеванным.

Книга Херберта, стрелочка вверх: «Вне всяких сомнений, это была счастливая встреча, но только для Кларка с его людьми, а не для Пири. С присоединением отряда Кларка Пири отвечал за жизни 12 человек, четверо из которых были так слабы, что едва могли ходить».

(Абсолютно неверное рассуждение. Пири, как начальник экспедиции, всегда несет ответственность за всех ее членов.) Продолжение цитаты: «Если бы Пири с Хенсоном и трое эскимосов, которые были с ним в 1900 году, не знали этого побережья и вероятных мест, где можно найти дичь, отряд Кларка почти наверняка погиб бы, а у Пири с его группой тоже было бы мало шансов добраться до судна.

В этой ситуации, так же как и во время кризиса предыдущей зимой, мы видим проявление лучших качеств Пири: ответственность, увлеченность, стойкость перед лицом близкой опасности, опора на собственный опыт и на последние резервы уверенности в себе. Его штурм полюса мог быть неудачным; но ни один из тех, кто путешествовал по этим пустынным берегам или кто готов представить себя в том совершенно отчаянном положении, в какое попал Пири, дойдя до берега, не может прийти к какому-то другому выводу, чем тот, что он спас тем людям жизнь. Это именно тот разряд событий (и их много), которыми Пири завоевал такое уважение эскимосов, а также уважение своих коллег-исследователей, которое не сможет приуменьшить никакая доктринерская критика».

Последние слова – в адрес Холла.

Теперь самое время подвести итоги четвертого похода Пири к Северному полюсу. Перед нами весь его путь: от Пойнт-Мосс до мыса Неймайер. Про последний участок известно ничтожно мало, и нам ничего не остается, как соединить прямой точку, в которой находился Штормовой лагерь 26 апреля, и мыс Неймайер, сделав «ступеньку» на северном берегу Большой полыньи, где отряды отклонились к востоку (на 2 мили?).

Вполне вероятно, что двигаться к земле людям помогал южный дрейф. О сносе влево или вправо сказать ничего нельзя, ибо дрейф мог быть и восточным, и западным.

Вдоль берега к «Рузвельту»

Отряды Пири, Хенсона и Кларка ступили на землю. Теперь спасти людей от голода могла только охота. Пири и инуиты, увидев в бинокль на расстоянии 6 миль от лагеря стадо из семи мускусных быков, бегом бросились к ним. Эту безрассудную охоту (6 миль!) Пири описал так же превосходно, как недавнюю переправу. С сожалением, из-за нехватки места, опускаем детали.

Книга Пири:

Одиннадцать лет назад я пережил примерно то же самое, но такой опыт не прибавляет человеку оптимизма. Я бросился на тушу быка, поскольку она была не такой холодной и твердой, как снег, и услышал крики моих эскимосов, когда они тоже ринулись к тушам, затем – лязганье ножей и причмокивание губ. Потом холод заставил меня взять себя в руки. В одежде, мокрой от пота изнутри и покрытой инеем снаружи, я знал, что меня ожидают весьма неприятные часы, и, съев несколько кусков сырого мяса, поспешил завернуться в одну из шкур в попытке согреться. Бесполезно. Я был настолько мокрым, слабым и уставшим, что сырая шкура не прибавила мне никакой защиты от пронизывающего ветра, и в течение следующих 12 часов я дрожал и страдал в своей меховой рубашке, в то время как эскимосы и собаки ели, пока чуть не лопнули.

Мускусные быки были давно съедены, и снова скудный рацион состоял из собачьего мяса. Пири рассказывает, что два инуита, посланные на охоту, убили двух куропаток и «съели их целиком сырыми, за исключением перьев, даже не выбросив лапы и кишки». Наконец они увидели «Рузвельт».

Книга:

Я надеялся после нескольких часов сна и отдыха устремиться прямо к кораблю, но от голода и усталости никто не смог заснуть, и, наконец, я предложил людям убить еще одну собаку. Сначала они заколебались, сказав, что мы и три оставшихся собаки в состоянии дойти до корабля без какой-либо еды, но в конечном счете их голод так усилился, что еще один бедный ползающий скелет был убит и жадно съеден. После еды Ута[145]145
  Ootah.


[Закрыть] и еще один эскимос предложили пойти к кораблю, чтобы выслать нам навстречу кого-нибудь с едой, но я сразу отверг эту идею. До сих пор мне всегда удавалось возвращаться из своих путешествий без посторонней помощи, и я намеревался поступить так же и на этот раз.

Схема 5. Весь путь Пири в 1906 году

Стадо мускусных быков занимает круговую оборону

На следующий день, уже на «Рузвельте», Пири записал в дневнике:

Какая это восхитительная вещь – отдых. На стене над головой фотография Джо, я уткнулся в подушку Анигито из пихтовой хвои с острова Игл, вдыхая ее изысканный аромат, и… из самой глубины сердца всплывают слова Уты: «Слава Богу, я вернулся обратно!.. Несмотря на это, я знаю, что совсем скоро почувствую, что мог бы сделать больше и все-таки должен вернуться, но в глубине души я понимаю, что мы подошли к самому пределу…

С момента возвращения на корабль у меня не было желания браться за бумагу и карандаш, и мне хотелось только лежать, думать и планировать. Думать обо всем: о приготовлениях, о полученном опыте, усилиях, напряжении, рискованных ситуациях и о том… каким незначительным это путешествие будет выглядеть на карте и насколько все это далеко от моих надежд и ожиданий. Думать о том, что я опять потерпел неудачу, что у меня больше не будет шанса победить…

Херберт (стрелочка вниз) комментирует: «Так что же на самом деле проносилось у него в голове во время тех “восхитительных” часов в своей каюте в первую ночь по возвращении на судно? Не смотрели ли на него осуждающе висящие над пианолой фотографии его дорогого друга и наставника Морриса Джесупа, президента Рузвельта и Чарльза Дарлинга, помощника министра военно-морских сил?»

Еще в сентябре 1903 года Пири составил план экспедиции на полюс, как

результат почти непрерывного 12-летнего опыта в этих широтах,

и направил его министру военно-морских сил. В соответствии с этим планом, оставив судно возле мыса Шеридан, Пири надеялся

дойти до Северного полюса и вернуться обратно примерно за 100 дней или немногим больше, проходя в среднем около 10 миль в день.

Но в 1906 году от Пойнт-Мосс путешественник пошел совсем не туда, куда следовало. Достигнув широты 86°30′, он преодолел едва половину объявленного расстояния, и его средняя скорость составила всего 5 миль в день. Идея отрядов поддержки безнадежно провалилась.

Опыт, в том числе неудача 1902 года, когда Пири перенес все тяготы, связанные с дрейфом, помог мало. В 1906 году льды форменным образом таскали Пири на десятки миль в разные стороны, но главного вывода, что пренебрежение к астрономическим наблюдениям ведет к провалу, он не сделал. Нансен определял долготу, Каньи определял долготу, Пири считает, что долготу он и так знает. В книге «Северный полюс», а это отчет Пири о его главной экспедиции 1909 года, в главе «Основные факторы успеха», которых четырнадцать, один из них выделен курсивом[146]146
  В русском издании курсив не сохранен.


[Закрыть] (очевидно, это означает, что он главный):

Вернуться тем же маршрутом, по которому экспедиция шла на север; использовать проложенный след и уже построенные иглу, чтобы сберечь время и силы, необходимые на постройку новых иглу и прокладывание следа.

Прошу прощения у всех почитателей коммандера, но рекомендация эта – безграмотна и даже нелепа.

В целом эпопея 1909 года, которая, по словам Пири, закончилась взятием Северного полюса, в изложении исполнителя очень похожа на его рассказ об экспедиции 1906 года. Отличие будет состоять только в том, что океанские льды будто окаменеют: ни течений, ни ветрового дрейфа. Вся дорога туда и обратно разместится на одной прямой: мыс Колумбия – Северный полюс. Свидетелями финала снова окажутся безгласные инуиты и Хенсон. Скорость отряда на участке «без свидетелей» будет опять баснословной. И нельзя не предположить, что именно после похода 1906 года Пири примет решение впредь никаких измерений долготы не производить. Без них куда легче импровизировать, подгонять и сочинять.

20-летняя мечта Пири снова не сбылась. Последовали, как это бывало и прежде, горькие стоны, не помешавшие, впрочем, – опять-таки как обычно – решению прагматических задач. Херберт (стрелочка вниз): «Ему необходимо было отвлечь внимание от своей неудачи… и на участке побережья, на его приметных местах, он, как и обещал, мог разместить имена всех главных членов его Клуба в надежде, что они продолжат его поддерживать, возможно, даже дадут ему еще один шанс.

Ничто другое не может объяснить импульсивного желания Пири спустя всего неделю после возвращения на корабль снова отправиться на запад “заполнить пробелы [на карте] побережья”… Протяженность неизвестного района… составляла не более 65 миль по прямой…»