Текст книги "Возвращение жизни"

Слухи о моих похождениях дошли и до рынка. И если я туда приходил с родителями, все продавцы мяса улыбались и спрашивали:

– Хороший бекон не нужен?!

Иногда мама его покупала. Книги отец вернул на прежнее место.

Джек Лондон – замечательный писатель, но такие испытания нужны не родителям. Их можно проходить только взрослеющим мальчишкам…

Рыцари

Январь, крещенские морозы, красное солнце торопливо плывет над самым горизонтом… Холодно. Мы гуляем во дворе, снега много, но он не лепится, и крепость построить нельзя. Лыжи и коньки уже надоели, самодельные клюшки долго не выдерживают, но заняться чем-то надо.

Двор небольшой, прямо посередине между двумя двухэтажными домами (по шестнадцать квартир в каждом) вкопаны столбы. На них натянуты веревки, на которых сушится, а точнее сказать, вымораживается белье. Летом из-за него нам нельзя играть в футбол. Все соседки и наши матери ругают нас:

– Не пылите, уходите, идите на стадион или на школьный двор… Нечего тут мяч пинать, а то будете сами воду с колонки таскать да белье полоскать…

Короче, не было летом нам места во дворе. Откровенно говоря, после лет этак девяти двор и так становился для нас тесен. Но это летом. Зимой – совсем другое дело. Белый снег, чисто, белье замерзает, большие простыни, полотенца, разная одежда – все висит почти до земли, создавая лабиринты, где можно поиграть, например в прятки.

Тот день был обычным: утро, школа, обед, уроки. Еще надо натаскать дров, протопить печи, принести воды. Время бежит быстро. Вот и вечер, сумерки. Уже на пороге меня пытается остановить мама:

– Ты куда собрался?.. Гулять?

Заходить обратно нельзя, задерживаться рискованно, можно и дома остаться, поэтому стою на пороге. Предвосхищая следующие вопросы, тороплюсь ответить:

– Да я уроки сделал! Вода вроде есть… Если что, позже схожу, потом, как погуляю.

Конечно, хитрю: воды меньше, чем полведра, если налить чайник, наполнить кастрюлю, а заодно и умывальник, то она закончится, и ведро будет пустым.

– Мороз большой. Ты тепло оделся?

Вопрос застает меня врасплох. Но дальнейшую суть разговора знаю хорошо. Не люблю кальсоны китайского производства под названием «Дружба». Такая дружба мешает нормально гулять. Зная заранее, что сейчас спросит мама, отвечаю продуманно:

– Кальсоны не надел, но штаны теплые.

– Ты скажи еще, что трусы теплые… – строго говорит она и рукой показывает, мол, возвращайся одеваться. Это точно не входит в мои планы, и непредсказуемый ответ заставляет ее задуматься и улыбнуться:

– Мам, я двое трусов надел, двое! Теперь точно будет тепло…

От неожиданности она соглашается:

– Хорошо, иди гуляй, но недолго. Придет с работы папа, будем ужинать.

Свобода!!! Можно идти гулять! Можно бегать и прыгать – эти ненавистные толстые кальсоны абсолютно точно не будут мешать.

Друзья радостно встречают во дворе. Для начала идем играть в хоккей. Клюшки в магазине продавали крайне редко, а ломались они очень часто. Конечно, в большинстве случаев мы, мальчишки, делали их сами: аккуратно выпиливали дощечки, склеивали столярным клеем, обматывали изолентой. Но и самоделки приходили в негодность мгновенно, особенно если играли настоящей шайбой. Был еще один вариант изготовления клюшек, но для этого надо было найти изогнутую ветку дерева соответствующих размеров, что не всегда удавалось.

Играли в хоккей рядом с домом, прямо на укатанной машинами и санями дороге, которая по вечерам практически пустовала. Иногда на коньках, чаще – без. Коньки с ботинками были редкостью, лишь немногие счастливцы могли ими похвастаться. А в валенках с прикрепленными самым непостижимым образом «снегурочками» гонять шайбу очень неудобно.

…К вечеру мороз усилился. Свежий воздух наполнился легким запахом печного дыма и ароматом еды – хозяйки готовили ужин. Стемнело быстро, полная луна, звезды. Наверное, всем знакомо возникающее в такие моменты ощущение бесконечности детства…

Вчетвером – двое на двое – долго не побегаешь, а тут еще Игоря позвали домой. Мы остались втроем. Отец задерживался на работе, я задерживался на улице.

Стоять на месте было невозможно, стали просто бегать, дурачиться. И не заметили, как оказались возле белья. Что тут только не висело: простыни, полотенца, брюки, рубашки. Наше внимание привлекли огромные, как парашюты, женские трусы. Мы перемещались в лабиринте развешанных вещей, и они нам помешали. Сергей взял и согнул их пополам, а Сашка тут же разогнул обратно. Меня это заинтересовало. Промерзшая ткань очень легко гнулась. Раз, два, три и еще – мы сгибали и разгибали объемистые рейтузы из плотной ткани с начесом – и вдруг они с треском разломились пополам…

Это было имущество соседки из десятой квартиры. Когда она проходила по двору, дядя Вася, отслуживший на флоте, провожал ее взглядом и почему-то постоянно произносил одну и ту же фразу:

– Вот это корма так корма проплывает…

Мы ничего не понимали, но смеялись вместе со взрослыми. Тетя Нина порой это слышала и сверкала белозубой улыбкой. Но мы-то хорошо знали, что так же улыбаясь, она всегда громче всех кричала, прогоняя нас со двора…

Легкий шок от произошедшего сменился вдохновением. Бюстгальтеры ломались посередине очень хорошо и быстро… На третьем мы остановились. Он был гигантского размера, и когда Серега, несмотря на холод, стягивающий кожу, натянул половинку себе на голову, его лицо расплылось в счастливой и одновременно глупой улыбке. Мы смеялись, глядя на него, надрывая животы, падали на снег.

– Вот это шапочка! Чепчик для младенца, – Сашка, куражась, приседал в толстом драповом пальто, притопывая ногами в валенках.

– Какой чепчик?.. Это же шлем для рыцаря, – Сергей оглянулся по сторонам, поднял половинку трусов, – а это щит!

Уже все трое мы надели на головы «шлемы», взяли в руки «щиты» и, хохоча, начали толкаться, скользя по перемерзшему снегу. Что нами руководило, тяжело понять и объяснить. Мы знали, что чужое трогать нельзя, тем более портить. Но в тот студеный зимний вечер мы совершили удивительно радостное открытие. Ну где и как еще можно было не порвать, а поломать трусы!..

Однако позднее время и уж совсем разошедшийся мороз прекратили наше гулянье, мы поспешили домой. «Доспехи» аккуратно сложили возле колодца: четыре «щита» и шесть «шлемов» разных размеров и цветов…

На следующий день утро началось раньше обычного. Мороз и ветер сделали свое дело: выбираться из теплой постели в утренний холод квартиры не хотелось. Печь почти остыла. Погреться можно было только с одной стороны. Окна со стеклами, разрисованными узорами, с застывшим внутри льдом, тепла не добавляли. Было слышно, как в подъезде кто-то спустился со второго этажа, потом поспешно поднялся наверх. Через короткое время вниз спускался уже не один человек.

В дверь постучали, отец открыл. На пороге стоял ухмыляющийся сосед со второго этажа, рядом Серега, за ним с раскрасневшимся лицом разъяренная соседка из второго подъезда. «Веселенькая компания», – только и успел подумать я, но, глядя на кислую гримасу друга, засомневался.

– Рыцарь проснулся? – с порога спросил сосед.

Отец, не зная, о чем идет речь, все же понял, что рыцарем могу быть только я. Зато мне все было ясно и, конечно, совсем уже не хотелось быть средневековым воином и надевать на голову шлем. Стопку этих «головных уборов» держала в руках соседка. Она все время пыталась выдвинуться из-за спины дяди Лени и показать моим родителям наше творчество.

Мама выглянула из кухни. В это время Серега подпрыгнул от толчка в спину (это постаралась тетя Нина) и оказался внутри квартиры. Путь для серьезного разговора был открыт. Изогнувшись узкими плечами и широкой «кормой», соседка протиснулась внутрь и, размахивая поломанными лифчиками и еще не совсем оттаявшими трусами, закричала, загудела, как пожарная машина:

– Вы посмотрите! Посмотрите, что они наделали, рыцари!..

Она подлетела к Сереге и протянула ему «шлем»:

– Покажи, как ты это вчера надевал? Покажи новый фасон!

Друг молча спрятал руки за спину, наклонился. Тогда она сама нахлобучила ему на голову наше изобретение. Сделала шаг назад, словно любуясь.

– Твой размер? – спросила, упершись руками в бока, а потом повернулась ко мне. – Иди сюда, я тебе тоже подберу!

Я совсем не хотел выходить в коридор. Серега тоскливо стоял с остатками бюстгальтера на макушке. На груди, зацепившись за плечо, как аксельбант, свисала лямка.

Спас его сосед сверху:

– Нина, это точно твой, ему восьмой не годится, великоват…

Женщина сначала оторопела, а потом расплылась в улыбке. Мои родители ничего не понимали. Между тем соседка хотела показать то, что было у нее спрятано в другой руке. Но не успела: вмешался дядя Леня, он был очень уважаемым в нашем дворе человеком.

– Свою половину я уже успокоил! И ты, Нинка, – он не мог сдерживать смеха, – ты тут своими трусами не тряси. Рыцарей не пугай! Все понятно? Они сегодня будут весь двор от снега чистить! Думаю, возражений ни у кого не будет.

Соседка растерянно держала в руках остатки белья, Серега осторожно стащил за лямку «шлем» и неловко отдал хозяйке. Тетя Нина как-то безропотно взяла его и прижала к груди. Отцу не все было ясно, и он, как и мать, не понимал «технологии» случившегося.

– Ты тоже в рыцарей играл?! – спросили они меня почти хором.

Пришлось все рассказать, за исключением того, что третьим был Сашка. Его мы не сдали. Правда, никто особенно и не расспрашивал, сколько нас там было…

После три дня в хоккей не играли, мне еще и книги запретили читать.

Специальных лопат всем мальчишкам, желающим чистить снег, не хватило. Особенно старательно расчищали под окнами проплывающей «кормы». Она несколько раз выглядывала из-за белоснежных занавесок, удивленно щурилась, всматриваясь сквозь стекло, и резко их задергивала.

Заснеженный двор был идеально расчерчен дорожками. Наши сверстники из соседних домов ничего не понимали. А родители еще долго называли нас рыцарями…

Налимы и лягушки

Большой белый эмалированный таз ярко выделялся на пышном ковре июньской зеленой травы. Сашка и Сережка, присев на корточки и смешно расставив в стороны ноги в сандалиях, с любопытством смотрели в него. Точнее, даже не смотрели – они завороженно уставились на содержимое таза, не замечая ничего вокруг.

Уже разогретое летнее утро дышало расцветающим шиповником, беспрестанным жужжанием пчел и шмелей в невысоких, аккуратно подстриженных липах. Из открытых нараспашку окон доносились ароматы готовящихся обедов, чуть слышные звуки радио.

Я только что проснулся, не завтракая, выскочил на улицу, и залитый солнечным светом двор буквально ослепил меня этим белоснежным тазом. Любопытство заставило вприпрыжку подбежать к друзьям и тоже заглянуть внутрь…

Восторг от увиденного заставил забыть обо всем на свете, присесть рядом с друзьями и тоже наблюдать, не отводя глаз, как в доверху наполненном прозрачной водой тазу плавают крупные желтые и красные, отливающие медью караси. Их темные силуэты с расправленными прозрачными плавниками не торопясь передвигались на белом фоне, создавая неповторимый калейдоскоп, от которого нельзя было оторваться.

– Ну что, нравится?

Дядя Жора, сосед, возник за нашими спинами неожиданно, и его вопрос застал нас врасплох.

– Да! – сказал Сашка.

– Очень! – произнес Сережка.

– Где вы их поймали? – задал вопрос я, и мои друзья хором подхватили:

– Где? Где? Как?!

Добрая улыбка тронула уголки губ дяди Жоры, и он загадочными глазами показал на удочки, стоящие у дверей сарая.

– Удочкой, на червя. Да вы и сами можете наловить, идти недалеко… На озере, где впадает Старая речка.

В любом детстве, у всех ребят есть своя река, свое озеро, своя роща. У одних это находится рядом, а у других эти места связаны с бабушками и дедушками.

Моим друзьям и мне повезло! В районном центре Пружаны, недалеко от Бреста, у нас все было рядом: лес, где росли дубы и сосны, речка-канавка и целых два озера – практически в городе. А дальше, в велосипедной доступности, по лесам и полям имелось бесчисленное количество самых разных по размерам озер, рек и каналов вдоль осушаемых болот.

Небольшая Муха протекает ручьем по задворкам и впадает в реку Вец практически в центре Пружан, а дальше уже Мухавец (совсем неширокий, быстрый, летом заросший по берегам травой, а в воде – колышущимися водорослями) был заселен самой разной рыбой. Щуки, налимы, пескари, плотва, вьюны – можно перечислить почти все виды рыб, живущих в реках и озерах Беларуси. К осени вода становилась прозрачной, и тогда многочисленные стаи пескарей были хорошо видны на песчаных перекатах.

Именно с пескарей началось мое рыболовное детство. Они практически всегда хорошо ловились на удочку, и сейчас, к сожалению, можно только вспоминать, что в те годы не представляло большого труда наловить этих маленьких вкусных рыбок на жареху, а то и побольше, чтобы завялить их до янтарного, почти прозрачного состояния.

Правда, в этом случае появлялся риск, что вяленую рыбу приберут отцы под пиво, обычно после бани. Еженедельная баня с парилкой, с душистыми березовыми и пышными дубовыми, иногда можжевеловыми вениками запомнилась, полюбилась и стала привычкой, образом жизни. Мы парили друг друга, старательно мыли, сушили и проветривали парную, намыливали и хлестали вениками своих отцов, стараясь друг перед другом показать взрослость и самостоятельность.

У многих мужчин на теле красовались разные по рисунку и цвету шрамы от ранений – свидетельства, что они воевали. Зная это, мы смотрели почтительно, но мельком, стараясь не выказывать любопытства. Ордена и медали на пиджаках и кителях в День Победы все объясняли без лишних слов…

…Но вернемся в то солнечное, «карасиное» утро. Мы разбежались по квартирам, приставая к родителям с одной просьбой: нам нужны были деньги, чтобы купить леску, поплавок, грузила и крючки. Каждый выскочил с зажатой в руке мелочью, а кто и с рублем.

Магазин был недалеко, сбросились, и дух коллективизма позволил купить каждому по рыбацкому набору, да еще отдельно все, что могло пригодиться в качестве запасных снастей. Удочки вырезали из орешника, как мы потом узнали, уже малопригодного в это время года для такого предмета, но на бамбуковые денег не хватало. (Позже желание иметь настоящие, высокие рыбацкие сапоги, хорошие снасти и велосипед, чтобы ездить «далеко» на рыбалку, заставило нас идти работать, сбивать, как мы говорили, «колотить» ящики на консервном заводе.)

Через час снасти были приготовлены, мы на удивление быстро получили у родителей разрешение, и можно было идти на рыбалку. Но дядя Жора объяснил, что днем ловить карасей не получится: они в это жаркое время не клюют…

Утомительное ожидание вечера скрасили тренировки по забрасыванию крючка, грузила и поплавка в наполненную водой бочку. Сережка разошелся и начал тренироваться в колодце, но его быстро оттуда погнали. Все привыкли пить чистую колодезную воду, поэтому елозить снастями по земле и потом забрасывать их в колодец было, по мнению взрослых, абсолютно недопустимо.

К вечеру из нас уже получились довольно ловкие удильщики: мы научились менять поплавком глубину, залихватски делать далекие и близкие забросы.

Ожидание вечера сменилось мальчишеским нетерпением, и как только солнце стало приближаться к куполам церкви, мы взяли удочки, банки из-под сапожного крема – их содержимое было тайно и безжалостно выброшено, крышки пробиты гвоздиком, чтобы поступал воздух, а внутри копошились темно-красные навозные черви. На школьном опытном участке, где проходили уроки по ботанике и труду, накопать этой замечательной наживки для рыбалки не составляло большого труда.

Дорога на озеро шла мимо речки, которая протекала рядом, буквально в полукилометре от дома. С удочкой и червями пройти мимо стаи пескарей, которые сверкали в прозрачной воде, освещенной заходящим солнцем, было невозможно. Поплавок прыгал по течению, было видно и грузило, и крючок, и пескарей, которые стремительно набрасывались на червя… И оказывались пойманными. Маленькое ведерко Сережки очень быстро наполнилось. Мы бросили на пальцах, кому вернуться домой, чтобы отнести рыбу, и жребий выпал на меня. Я понесся по улице, аккуратно держа в руках ведро, чтобы не расплескать рыбу.

Заскочил домой, схватил на кухне небольшой таз, в котором обычно варили варенье, налил воды, выплеснул туда пескарей и побежал обратно. В боку кололо, но перед глазами мелькали уже большие караси, и это заставляло ускорять бег.

Друзья к этому времени наловили еще пескарей, выломали веточку ивы с развилкой, сделали кукан и нанизали на него рыбу. Мы смотали удочки и продолжили свой путь.

Когда повернули с центральной улицы в переулок, солнце почти село. В воздухе запахло влажной свежестью, и чуть слышный шум водопада у дамбы вмешался в звуки городской улицы.

Длинная земляная дамба, поросшая плотным травяным ковром, внутри была укреплена широким бетонным поясом. Точнее, этот пояс был практически каменным и уже много лет успешно сдерживал напор воды во время весенних, а порой и осенних паводков. Уровень воды в озере регулировался шлюзом, и в этом месте небольшой водопад – удивительно шумный и быстрый, – прорываясь сквозь заслон, внизу поднимался шапкой пены, накрывал ею воду ниже по течению, которое закручивалось бурунами, рыскало в поисках широкого, свободного и вольного русла.

Именно в этом месте, возле самой дамбы, били из-под земли холодные родники, а в ямах жили налимы. Их ловили по ночам, на донные удочки-закидушки, и самым лучшим специалистом в этой увлекательной рыбалке был дядя Юра Девятков.

Но все это я узнал позже, а в этот вечер мы быстро обошли, обежали озеро, и остановились в том месте, где в него впадала совсем небольшая речушка Старая. Она спокойно петляла по полям, окруженная болотами, кое-где поросшая по берегам ивняком. Караси, лини, вьюны были жителями тихих заводей с омутами, прогретых песчаных отмелей. Чуть коричневатая от торфа, теплая в солнечную погоду, достаточно прозрачная вода надежно скрывала своих обитателей. Бесчисленное множество летающих над рекой, в траве, стрекоз и бабочек делали ее удивительно красивой и живописной. Мы торопливо размотали леску, аккуратно наживили на крючки червей, расселись недалеко друг от друга и забросили удочки.

Легкий туман начал появляться по низинам, стрижи летали высоко в небе и опускались к воде, стремительно расчерчивая воздух верткими стрелами крыльев. Сашка, Сережка и я, присев на корточки, замерли в ожидании поклевки. Ветра не было, и на спокойной поверхности воды, в небольшой заводи, перьевые поплавки наших удочек застыли вертикально-неподвижно, потихоньку перемещаясь по слабому течению. Мы не успели сделать даже несколько перезабросов, как поплавок на Сашкиной удочке слегка подпрыгнул и лег на воду.

Вся рыбацкая наука, гласящая, что нужно аккуратно подсечь и выудить, была тотчас забыта, и Сашка с каменным, напряженным лицом, взявшись двумя руками, дернул что есть силы удилище…

Удочка мгновенно согнулась-разогнулась, из воды со свистом вылетела небольшая рыбешка желтовато-зеленого цвета и улетела далеко в траву, за наши спины. Мы с Сережкой бросили удочки и рванули за первой пойманной нашим другом рыбиной. Это был необыкновенной красоты линь!.. Рассматривать его долго не пришлось.

«Клюет!» – закричал Сашка, побежал к берегу, уже к моей удочке, а так как я стоял спиной к реке, у меня не было не малейшего шанса его опередить. Единственное, что я успел прокричать, это: «Не дергай! Не дергай!!!»

Но бесполезно: рывок – и большой, желтовато-медного цвета карась на уже оторванной леске вылетел из воды и, трепеща, упал в траву недалеко от воды. Мы бросились втроем к нему, но он ударил хвостом, изогнулся и ушел в темноватую глубину реки. Все произошло мгновенно. Обижаться на Сашку не было времени, я посмотрел на валяющуюся на берегу леску с крючком и грузилом, нашел под берегом поплавок, быстро все перевязал и продолжил ловить.

Времени до темноты оставалось немного, мы больше не дергали удочку, старались аккуратно выводить пойманную рыбу, чтобы она не попадала в водоросли, не путалась и не сходила с крючка.

Эта первая рыбалка запомнилась на всю жизнь… Когда в окнах ближайших домов начал загораться свет, а на воде на фоне темного неба уже не был виден поплавок, мы быстро собрали наш улов и, радостные, побежали домой. Восхищение и азарт переполняли наши мальчишечьи души.

К концу лета, постоянно рыбача, мы уже знали всех заядлых рыболовов в городе, самые интересные места для ужения и что за рыбу где и как можно поймать. Мы прочли все доступные книги о рыбалке, и, конечно, это радовало родителей (все же чтение!). Книга Леонида Павловича Сабанеева «Жизнь и ловля пресноводных рыб» была зачитана до корки и цитировалась нами в подходящих случаях. В этой книге я впервые и прочитал о налимах. Но сначала был опыт самостоятельного познания: как, когда и на что их ловить.

Теплым июльским вечером я ползал у реки по камням вдоль водопада и собирал ручейников. Уже было поздно, солнце село, на озере никого не было. Это был тот замечательный час, когда сумерки только начинают растворять в темноте деревья, дома, их очертания становятся расплывчатыми и пропадают вместе с возникающими на небе в хорошую погоду яркими звездами. Выпала обильная роса, трава и камни, и без того влажные и гладкие, стали еще больше скользить под босыми ногами.

У меня уже была набрана почти полная баночка ручейников, и я присел рядом с водопадом, засмотревшись на спадающую воду, оглушенный ее шумом, прохладным дыханием, которое волнами, низом доходило до разогретого за день берега.

– Ну что, любуешься? Красиво?!

Слова, произнесенные неожиданно сзади, испугали и заставили резко подскочить и повернуться. Я чуть не растянулся на камнях, но с трудом устоял и увидел дядю Юру Девяткова. Он стоял рядом, одетый в серый костюм, светлую рубашку, выделявшуюся в темноте, и короткие резиновые сапоги. В его руках была брезентовая сумка от противогаза и больше ничего. Эти сумки в те времена были очень востребованны и популярны у рыболовов и грибников. Он положил ее на траву.

– Что, испугался?! – спросил дядя Юра, задумчиво оглядывая реку, дамбу, водопад.

– Да! – откровенно ответил я и добавил: – Скорее от неожиданности, не думал, что кто-то придет в это время…

Он достал папиросы «Север», открыл пачку, и со словами: «А ты всегда думай…» – достал папиросу и протянул пачку в мою сторону, но, вовремя одумавшись, сконфузился и быстро спрятал ее в карман. – Забыл, с кем дело имею, ты ж еще мальчишка, – уже степенно и задумчиво произнес дядя Юра и продолжил: – Вот вырастешь, запомни: настоящие рыбаки курят только папиросы. – Он крутанул колесико бензиновой зажигалки, прикурил, затянулся, неторопливо, с наслаждением выпустил дым.

Эти запахи реки, травы, воды, воздуха, наполненного июльскими ароматами и сдобренного папиросным дымом, даже бензина от зажигалки запомнились на всю жизнь…

– Так вот, запомни, почему надо курить папиросы, а не сигареты, – строго сказал дядя Юра. – Сигареты у рыбаков от мокрых рук распадаются… Всякие там «Примы», «Шипки»… – Он произнес это с пренебрежением. – А вот «Север» – он и в Африке «Север»! – мечтательно-уважительно добавил дядя Юра.

Я молчал, не зная, как реагировать на такое заявление. К этому времени мы с друзьями уже успели купить за шесть копеек пачку махорки и попросить соседа, танкиста дядю Леню, чтобы он показал, как на фронте скручивали «козью ножку». Тот расслабился. Вообще, как и многие фронтовики, сосед не любил рассказывать про войну, а тут скомандовал: «Тащите газету, щас я вам покажу». Мы быстренько притащили, прошли теоретический курс, а через тридцать минут за сараем уже вовсю дымили, пыхтели и, конечно, попали на глаза соседке-старушке Вере Васильевне, которой уже два раза успели разбить мячом стекло в окне, именно ее любимом – кухонном.

Вера Васильевна кричала на весь двор:

– Кто научил их курить?!! Они сожгут нам сарай!!!

Мы молчали, дядя Леня тоже «не слышал»… Правда, в тот же вечер собрал нас троих и сказал… просто сказал, но так проникновенно, что нам, мальчишкам, запомнилось на всю жизнь:

– Вы меня, мужики, не подводите! Я вам как солдатам говорю, промашка у меня вышла, не подумал… Так что вы за меня теперь подумайте. Курить вы еще малы, но уже взрослые… Не подведите!..

Этих вроде простых слов – «мужики», «солдаты», «не подведите» – было достаточно для нашего понимания. Пройдет много лет, и, разумеется, мы вернемся к табаку, но тогда с куревом было покончено.

…Между тем дядя Юра Девятков выкурил папиросу, и за это время стало уже почти совсем темно. Он открыл противогазную сумку, вынул оттуда рыбацкие снасти. Такие я видел в первый раз: это были так называемые «донки» – леска, грузило, несколько поводков и крючки.

– Дядя Юра, ты кого ловить будешь? – Я присел, чтобы лучше рассмотреть разложенные на траве снасти.

– Налимов. Вот сейчас наловлю лягушат, на них буду ловить налимов. А ты… – Он как-то задумчиво посмотрел сначала вокруг, потом на меня. – Ты иди домой, поздно уже, небось родители ждут, волнуются…

Мне очень хотелось посмотреть, как он будет ловить ночью лягушат, забрасывать донки, но было действительно поздно, и я побежал домой, неся в руке баночку с ручейниками.

Утром следующего дня, наловив в реке пескарей, я с нетерпением ждал десяти часов, когда откроется магазин и можно будет купить новые для себя снасти – донки. Мысли о предстоящей ночной рыбалке на налимов не покидали меня. Отпрашиваться у родителей не представляло большого труда. Летом было допустимым сказать только, куда идешь и на сколько приблизительно. Но это, само собой, днем, а вот ночью… конечно, такой вояж меня смущал. Выход нашелся достаточно простой: мне пришла в голову идея поставить донки поздним вечером, а рано утром сбегать и проверить их.

После магазина я побежал на залитый водой луг, чтобы наловить лягушат. Ходил вместе с аистами, составляя им конкуренцию, выглядывал земноводных в высокой траве, прыгал, падал, ловил и складывал в льняной мешочек. Аисты испуганно подпрыгивали и отлетали в сторону, так как мои скачки сопровождались довольно громкими восклицаниями. Когда несколько аистиных пайков были пойманы, открывать мешочек стало тяжело. Лягушки норовили выскочить, я набросал туда мокрой травы, завязал веревочкой и пошел домой. Подготовка к вечерней рыбалке была закончена. Встретив возле дома Сашку, я рассказал ему о своих планах, и он с радостью согласился составить мне компанию.

Ближе к вечеру прошел дождь, похолодало. Когда мы пришли к водопаду, было еще светло. Над теплой поверхностью озера, над рекой поднимался легкий туман, рыба играла, повсюду раздавались громкие всплески. Мы даже пожалели, что не взяли удочки.

Смеркалось. Падающая вода беспрестанно пела свою неповторимую мелодию, в которую вплетались вечерние звуки. Коровы мычали, возвращаясь с выпаса, где-то в близлежащих домах назойливо галдели потревоженные гуси. Летучие мыши сменили птиц и стали хозяевами воздуха.

С каждой минутой поверхность воды становилось темнее, и лишь желтовато-белые клочья пены кружились в стороне от тех мест, где стремительное течение рвалось вниз по реке.

Мы хорошо знали, где бьют родники и где ямы, в которые нужно было забросить наши донные закидушки. После небольшого выяснения – как лучше зацепить лягушек – снасти были готовы и установлены. В ямах течение крутилось не сильно, заранее купленные тяжелые грузила надежно лежали на дне, и не было повода беспокоиться, что их поднимет и снесет.

Сашка предложил немного подождать – вдруг сразу клюнет, и я с радостью согласился. Мы сидели на камнях перед этим небольшим грохочущим водопадом, а над нами яркие звезды с каждой минутой все отчетливее и загадочнее покрывали небо. Казалось, из этого вечного грохота воды создается весь окружающий нас мир, и кроме этих ям с темной водой, рыбами, живущими возле дамбы, звездами на небе, больше никого и ничего нет…

Стало зябко, от водяной пыли вся одежда была влажной, и уже не хотелось шевелиться, чтобы лишний раз не чувствовать ее прикосновение. Мы проверили несколько раз донки, сначала слегка натягивая лески, потом вытаскивая и забрасывая их опять. Было пусто, только лягушки, громко протестуя, показывались из воды.

Наступала ночь. Мы посовещались, решительно встали и пошли в темноту, а выйдя на освещенную улицу, побежали домой. Уже во дворе договорились, что с рассветом пойдем проверять, и разошлись по домам спать.

Родителям не понравилось наше позднее возвращение, и нам строго наказали, что с наступлением сумерек, до того, как стемнеет, мы всегда должны быть во дворе.

Ночью я несколько раз просыпался, с тревогой всматривался в светящиеся цифры циферблата часов – боялся проспать, но было еще рано. Сквозь сон услышал легкий стук в стекло, подскочил к окну.

Сашкина довольная, улыбающаяся физиономия смотрела на меня вызывающе гордо. Он был готов идти, для чего-то обувшись в рыбацкие сапоги отца. Тогда у меня таких не было, поэтому на рыбалке, порой стоя по колено в воде, кроме испытания холодом, надо было посматривать и на проплывающих мимо пиявок – огромных, черно-желтых, грациозно извивающихся, играющих страшную роль в историях, которые мы рассказывали друг другу.

На озере нас встретили утренний прохладный воздух, теплая вода и… пустые, без рыбы, донки с живыми лягушками.

Прошло несколько дней настойчивой, но безрезультатной рыбалки, которая в конце концов закончилась успехом совсем неожиданно.

Однажды вечером, когда в очередной раз снасти с лягушками были заброшены и мы уходили с озера, нам навстречу попался дядя Юра Девятков. Уже темнело, и он торопился, однако спросил, что мы делали и в какую яму поставили снасти. Мы все рассказали и заспешили домой.

Утром следующего дня, в очередной раз проверив снасти и убедившись, что рыбы нет, мы сели, расстроенные, и стали рассуждать, почему нам так не везет и что, видимо, надо изменить в нашей ловле какие-то детали.

Солнце только начало подниматься, поверхность воды была окутана легким туманом. Мы сидели рядом на камнях, разговаривали и смотрели, как под водопадом кружится в водоворотах трава. И вдруг Сашка подскочил и побежал на дамбу, спустился с другой стороны, пристально всматриваясь в воду. Потом сделал изумленно-восхищенные глаза и призывно, настойчиво замахал мне рукой. Когда я оказался рядом, он кивнул на толстую леску, которая выходила из-под камней в воду. Самое удивительное, что она была направлена против течения…

– Я видел! Я видел! – восторженно восклицал Сашка, показывая пальцем на воду и приседая от нетерпения поделиться со мной открытием. – Я видел налима!.. А ты видишь леску?! – И он еще раз показал на нее, а потом нагнулся и осторожно потянул к себе, глянув на меня в ожидании поддержки и одобрения. Я присел рядом, и когда он еще раз потянул леску, она неожиданно вырвалась из рук и, разрезая воду, заметалась из стороны в сторону.