Текст книги "Возвращение жизни"

Свитер

Рабочий день подходил к концу. Будничные февральские сумерки наполняли углы кабинета и выползали через замерзшее окно на улицу. Заходящее солнце окрашивало белоснежно-синеватый пейзаж розовыми оттенками, которые на глазах темнели, быстро превращая день в вечер. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, на пороге показался довольно высокий коренастый мужчина в овчинном полушубке и большой меховой шапке-ушанке. Это был мой давний приятель.

Выглядел он очень странно. Его лицо, загоревшее на зимнем солнце, обветренное январскими и февральскими метелями и морозами, было покрыто длинными багровыми полосами. На вопрос «Что случилось?» он сначала не ответил.

Сконфуженно улыбнувшись, робко присел на край стула, поерзал, пошмыгал носом, покрутил своей большой головой с уже обозначившимися залысинами, вздохнул и начал рассказывать.

…К концу третьих суток удивительно теплый февральский буран устал наметать сугробы и засыпать дороги. Все вокруг было забито плотным, влажным снегом. К вечеру небо прояснилось, звезды засияли бело-желтыми огнями, а северный ветер принес по-настоящему зимний холод.

Александру повезло: он успел еще до бурана на лыжах добраться по мерзлому снегу до трассы и поймать попутную машину – трубовоз, разгрузившись на буровой, возвращался с нефтяного месторождения.

Нефтепровод немного петлял по тайге и болотам, потом соединялся с газопроводом в одну ветку и уходил по сопкам на материк. Вдоль трассы, проложенной рядом, стояли небольшие домики, в которых жили обходчики. Работа у них была на первый взгляд не сложная, но и не простая, а самое главное – очень ответственная. Трубу нефтепровода укладывали давно, естественно, случались аварии, поэтому обходчики каждый день осматривали свои участки, проверяли давление, а заодно и охотились.

Трасса – громко сказано: бывало, за день ни одной машины или вездехода не проедет. Люди здесь жили своей, отдельной жизнью, в которую гармонично вплетались профессиональная охота и любительская рыбалка.

Александр был штатным охотником коопзверопромхоза, в тайге проводил очень много времени, а когда осенью начинался охотничий сезон, дома практически не бывал. В этот раз он возвращался в город довольный – план был выполнен по соболю, лисице, даже по белке, которую он не очень любил добывать.

Попутка подъехала прямо к дому. Охотник выгрузил мешок с замороженной рыбой, которую специально наловил перед возвращением, достал из кабины чехлы с карабином и ружьем, сразу занес в дом, где его ждала жена.

Большой тяжелый рюкзак (не для охоты, а для завоза охотничьего скарба в тайгу) Александр аккуратно поставил у порога. Расстегнул верхний клапан, развязал стягивающий верх шнурок, достал холщовый мешочек с собольими шкурками. Остальное жена разберет, разложит все по местам. Такой порядок был заведен в семье профессионального охотника.

Жена Наталья накрыла на стол. За долгие месяцы, проведенные в тайге, Александр привык есть быстро, но сейчас, приняв душ и ощущая приятную усталость, в уютной обстановке, он наслаждался вкусной едой неторопливо. Супруга хлопотала вокруг него, наливая ароматные, наваристые щи, подкладывая котлеты из оленины и квашеную капусту, убирала пустые тарелки и не задавала никаких вопросов.

За чаем Александр сам начал рассказывать – про охоту, про погоду, про житье в зимовье. Наталья особенно не интересовалась деталями, за годы совместной жизни хорошо узнала характер мужа: захочет – расскажет, промолчит – значит, так надо.

Домашняя обстановка действовала расслабляюще. Глаза, осоловевшие после плотного обеда, непроизвольно начали закрываться, голос стал тише…

– Ты бы шел спать. Отдохнешь, потом и расскажешь, – мягко сказала Наталья, провела крепкой маленькой ладонью по непослушным волосам мужа, чуть взъерошив их. Он покрутил головой, прижимаясь к нежной руке, с радостью согласился, встал из-за стола, потянулся и пошел в спальню.

За окном, разрисованным морозными узорами, завывал холодный ветер, а в комнате было тепло, постель манила чистыми простынями. Так приятно было улечься на спину, потянуться и, зная, что не надо вставать и подбрасывать дрова в печь, провалиться в глубокий сон…

Проснулся, когда на улице уже было темно, сквозь плотно закрытую дверь только внизу пробивалась узкая светлая полоска, освещавшая ровные половицы. «Вот это я поспал так поспал!» – подумал Александр, одеваясь в темноте на ощупь.

Он зашел в кухню, ярко светившая лампочка без плафона слепила глаза. За время, проведенное в тайге, глаза привыкли к полумраку от керосиновых ламп, а тут сразу сто ватт, не меньше…

Прохаживаясь по просторной кухне, потягиваясь и привыкая к прогретому воздуху, наполненному запахами свежеприготовленной еды, он увидел на спинке стула свой свитер…

И оттого, что именно этот свитер висел, небрежно брошенный на спинку стула, и больше никакой одежды из рюкзака рядом не было, Александру стало не по себе. Он остановился растерянно возле стула и не знал, что делать. То ли убрать, спрятать подальше свитер, то ли оставить на прежнем месте, чтобы не вызывать подозрений.

А подозрения возникнуть могли… В тайгу он уходил без него, магазинов в тайге нет, купить негде и точно никто не подарит тебе за просто так замечательный свитер – толстый, светлокоричневого цвета, связанный из верблюжьей шерсти.

…Этот очень теплый подарок был таким во всех отношениях. Охотничий участок, где добывал пушного зверя Александр, располагался с двух сторон трассы нефтепровода. Зимовий на участке было достаточно, но так получилось, что прямо посередине участка оказался дом обходчика. Работники здесь менялись нечасто, в последнее время тут жили муж с женой – Андрей и Галина.

Первые годы семейная жизнь у них складывалась хорошо, но потом Андрей, который не был ни охотником, ни рыбаком, заскучал в тайге, сначала начал попивать, а потом пить, и запил сильно. Пить в тайге вроде было нечего, но он ставил брагу на томатной пасте и горохе, а позже начал гнать самогон. Все закончилось в худшем варианте: на санитарном вертолете его отвезли в больницу, а когда он вышел оттуда, на трассу уже не вернулся.

Галина осталась на хозяйстве одна. Хотя не совсем: Александр зачастил к ней в гости. Борща поесть, чаю попить, в баньке попариться… Вроде как и неплохо для них обоих получалось: и ей хорошо, и ему не так одиноко в тайге во время промысла.

Зарплата обходчика нефтепровода была достаточной для жизни, но, понятное дело, когда вокруг дома, чуть ли не во дворе бегают соболи, мысль о дополнительном заработке сама придет в голову, к тому же рядышком – профессиональный охотник. Александр и научил Галину ставить жерди с капканами на соболя. Из какого дерева срубить жердь, как поставить, под каким деревом, чтобы не заносило снегом, не было засмолов; как вовремя, перед бураном, поднять повыше, чтобы мыши не посекли мех, ну и другим тонкостям и премудростям охотничьей науки. Научил, как правильно снять и подготовить пушнину для сдачи в заготконтору. Сдавал шкурки он сам, а деньги привозил или передавал с оказией.

Благодарная Галина, освоив охотничью науку, не осталась в долгу: взяла шерсть из больших верблюжьих спальников, какими обычно пользовались геологи, ссучила нитки и связала свитер с замысловатыми косичками на рукавах и груди. Получился он красивый и самое главное – теплый, в таком в тайге на охоте не замерзнешь и даже на снегоходе нипочем ездить…

Пока Александр думал, что делать со свитером, на кухню вошла Наталья. Вошла не так, как обычно – плавно и тихо, не нарушая домашнего покоя, а резко и целеустремленно. Жена остановилась возле стола, оперлась одной рукой на спинку стула и пристально посмотрела мужу прямо в глаза. Он отвел взгляд, в сонной голове отчаянно замельтешили самые разные мысли, но какого-то «правильного», правдоподобного объяснения в голову не приходило.

В это время Наталья обеими руками приподняла стул вместе со свитером, с грохотом опустила его на пол, нахмурила брови, сверкнула глазами и спросила:

– Это что? Объясни! Откуда?!

Голос женщины дрожал от напряжения, страха и обиды: казалось, что ей в ее собственном доме угрожает реальная опасность.

Тягостную тишину, повисшую на кухне, нарушали лишь шум воды в батареях да завывавший за окнами февральский ветер.

Молчание неоправданно затягивалось, и Наталья не выдержала первой. Она взяла злосчастный свитер, резко встряхнула его, держа за плечи, и тяжелая шерсть потянула ее руки вниз.

Александр вздохнул, посмотрел на жену, на дверь и с особенно тоскливым выражением лица – на темные стекла окна, в которых отражалась картина происходящего.

– Откуда у тебя этот свитер?! Где ты его взял?!

Врать Александр не умел, не любил, не хотел. Уже не поднимая глаз, вполголоса смиренно вымолвил:

– Связала… Галина связала, а я ее капканы на соболя ставить научил. Вот научил, а она мне такой свитер из верблюжьей шерсти связала. Нравится?..

Это слово, произнесенное искренне, наивно и глупо, повергло Наталью в шок, а потом прямо-таки взорвало. Она перехватила свитер двумя руками, как берут умелые хозяйки в руки тряпку, когда моют пол, перекрутила его по длине и, размахивая как пращой для метания камней, двинулась в сторону мужа.

– Нравится? – переспросила она таинственно-вкрадчиво понизив голос, приближаясь и потряхивая скрученным уже совсем в жгут свитером. – За капканы, говоришь?! Ставить научил? – Жена стояла уже рядом. – Научил капканы ставить?..

Казалось, этот вопрос она задала уже сама себе, и тут же, потеряв всякий контроль, коротко что-то воскликнула, замахнулась и ударила Александра по голове свитером. Потом замахнулась еще и еще… Удары сыпались по лицу, по плечам, вязаный жгут мелькал в воздухе подобно молнии, и невозможно было куда-то спрятаться. Пытаясь уклониться, мужчина зацепился за ножку стола, чуть не упал, инстинктивно опустил руки вниз… и в этот момент получил еще несколько ударов по лицу.

Сначала все это происходило в тишине, а потом Наталья, продолжая размахивать свитером, начала задавать мужу вопросы, переходя на крик и сама же на них отвечая:

– Говоришь, капканы ставить научил! Нет, не верю! Галька просто так свитер не свяжет! Просто так Галька свитер вязать не будет! Просто так не стала бы она тебе вязать свитер! Знаю я твои капканы…

Последнюю фразу она произнесла, уже обессилев. Подошла к окну, открыла его так грубо, что заложенные на зиму полоски поролона разлетелись по кухне, подгоняемые холодным воздухом. Посмотрела на свитер и выбросила его на улицу. Не поворачиваясь, замерла неподвижно, постояла, задумавшись, в изнеможении опустив руки, потом подошла к стулу, присела и горько расплакалась…

Александр рассказывал все это, покашливая и глубоко вздыхая. От переживаний он не находил себе места, то садясь на самый край стула, то так сильно прижимаясь лопатками к спинке, что она начинала потрескивать под его немалым весом.

У меня самого внутри была какая-то пустота от услышанного. Пустота была грустная, и было понятно отчего. Просто так, лишь за охотничью науку, Галька точно не стала бы вязать свитер…

Багровые рубцы на лице моего приятеля зажили быстро. Но, как я понимаю, зажили они только на его лице.

Принять и исключить!

Мартовский ветер северного Сахалина гулял по заснеженному аэродрому. Ослепительно белые, отливающие синевой сугробы возвышались вдоль расчищенной взлетной полосы. Уходящая зима была морозной, ветреной и вьюжной. Весна еще не обозначилась, остров, скованный льдами Охотского моря, жил своей привычной жизнью. Но иногда здесь случались совсем необычные истории…

Самолет из Хабаровска, трудяга АН-24, вынырнул из синей бесконечности неба, снизился, мягко сел, вздымая винтами снежную бурю, загудел-зарычал двигателями, немного проехал, развернулся в конце недлинной полосы и подрулил к месту стоянки. Вечерело, солнце лениво пробежало свой короткий зимний путь и опустилось к линии горизонта, раскрасив снег розово-красно-синими узорами.

Начальника базы снабжения с мудреным названием ХУПТОК, прибывшего этим рейсом, встретили не слишком ласково: прямо у трапа самолета двое молодых мужчин в штатском остановили его, вежливо поздоровались, представились: «Старший оперуполномоченный ОБХСС, оперуполномоченный ОБХСС», – по очереди показали документы и предложили пройти в машину.

В салоне автомобиля младший по званию достал наручники, посмотрел на доброе, интеллигентное лицо снабженца, поймал укоризненный взгляд старшего и спрятал «браслеты» за ненадобностью.

Машина развернулась на белой, пыльной от перемерзшего снега полосе и укатила в город, в городской отдел внутренних дел. А там уважаемого человека, прилетевшего из командировки в Москву, посадили в ИВС, предварительно ознакомив с протоколом задержания по статье 122 УПК РСФСР. Была такая статья, дающая основания задерживать на трое суток. В советские времена названия и сокращения были разнообразные и интересные, но если сравнить с современными, то, как говорят сегодня, аббревиатуры прежних времен «отдыхают»… ХУПТОК расшифровывалось как хозяйственное управление производственно-технического обеспечения и комплектации оборудованием. Правильнее было бы, конечно, называть ХУПТОиКО. ИВС – изолятор временного содержания (ранее КПЗ – камера предварительного заключения).

За что могли посадить начальника снабжения всего района нефтяников, точнее, двух районов? За многое: как было написано в Уголовном кодексе, за действия или бездействие, повлекшие причинение ущерба социалистической собственности. А шутки с собственностью были плохи во все времена.

Тогда в милиции было подразделение, которое боролось с хищениями социалистической собственности. Помните, как в старом фильме «Ночной патруль» внучка просит деда рассказать вместо сказки, кто такой ОБХСС, и седой генерал, начальник управления внутренних дел, объясняет: «ОБХСС – это такой хороший дядя, который всех плохих людей и жуликов ловит»…

Плохие дяди, хорошие дяди, плохие дела, хорошие дела… В жизни всегда есть разные (иногда диаметрально противоположные) взгляды и суждения в отношении происходящего. Каждый может видеть ситуацию по-своему, но законы требуют уважения и исполнения.

В тот период экономика страны стремительно развивалась, разрабатывались новые месторождения, строились заводы, росли города. При этом не всегда планы по развитию соответствовали возможностям предприятий по производству материалов, необходимых для их воплощения. И тогда придумали, что надо все делить.

Но как делить по-честному? Кто и как определит эту честную грань?! Тогда решили: пишите планы, обосновывайте объемы необходимых материалов, получайте фонды. Однако при таком планировании существовал реальный дефицит многих необходимых вещей, и решались эти проблемы просто: подарки вручаешь (даешь взятку) – необходимое получаешь, несмотря ни на что, вопреки всему.

Десять нагольных полушубков – дефицит того времени – отвезли в Москву, «подарили» тем, кому следует, и все прошло гладко: в министерстве утвердили фонды, выделили необходимые материалы.

Но ОБХСС сработал четко – вся информация была проверена, задокументирована, все нарушители закона выявлены. Те, кто брал, точнее, получал подарки, были допрошены и задержаны в Москве, ну а тот, кто дарил, в это время возвращался на Сахалин. Поднимать большой шум из-за этого случая никто не хотел, но уголовное дело по факту дачи и получения взяток было возбуждено.

Шел третий день задержания начальника ХУПТОиКО, следователю надо было принимать решение об аресте. По материалам дела картина произошедшего была простой и понятной, как описано в Уголовном кодексе…

Начальник городского отдела внутренних дел сидел за столом в своем кабинете, рабочий день подходил к концу. Правда, известно, что у главы городской милиции рабочий день измеряется, как правило, сутками, плавно и не плавно перетекающими в недели, месяцы, годы. Кабинет был уютным, и работал полковник в нем уже немало лет. Приехал вроде на три года, а поди ж ты – пятнадцатый заканчивался.

Отопление бормотало свою бесконечную песню, горячий пар стучался, рвался внутри белых, слегка пожелтевших от высокой температуры труб, иногда издавая стреляющие звуки. За окном стемнело. Заместитель начальника ГОВД провел развод наряда, заступившего на сутки. Промелькнула мысль: «Вроде все спокойно, можно собираться домой». Рука потянулась к телефону, чтобы вызвать водителя, но неожиданно прозвучал резкий звонок. Пока брал трубку, успел подумать, кто же может звонить в это время… Решил, что жена – ждет к ужину. Но это была не она. Голос помощника первого секретаря городского комитета партии он узнал сразу:

– Василий Дмитриевич, добрый вечер! Иван Геннадьевич просил вас найти… Минуту, соединяю.

Добрый вечер уже начинал становиться недобрым. В голове промелькнули оперативные сводки за прошедшие сутки, за неделю, последнее заседание бюро горкома партии, предыдущие встречи с первым секретарем, проблемные разговоры…

Говорил Первый спокойно, но в голосе слышались нотки раздражения. Каждое слово он произносил после небольшой паузы, чтобы его собеседник мог не только услышать, но и осознать произнесенное:

– Здравствуй, Василий Дмитриевич!.. Что, морозы не отпускают? Не отпускают… – тут же ответил сам себе.

– Да, не отпускают… – тоже помолчав пару секунд, принимая интонацию и тон собеседника, ответил Василий Дмитриевич. – Слушай, а у тебя опер ОБХСС по фамилии Теплов, – пауза немного затянулась, – работает?..

В слове «работает», оторванном от остального предложения, послышались неприкрытые досада и любопытство.

Теплов не работал (так всегда говорят гражданские) – он служил. И служил неплохо, точнее – отлично. Показатели хорошие, секретарь комсомольской организации, спортсмен. Недавно опять стал первым на областных соревнованиях управления внутренних дел по зимнему многоборью ГТО. Хороший парень опер Теплов…

Начальник горотдела милиции собрался с мыслями, спокойно переложил трубку в другую руку и сказал:

– Да, служит у меня такой старший оперуполномоченный ОБХСС – Теплов Сергей Юрьевич. Служит хорошо, замечаний нет.

Сам не понял, почему так сказал: словно забегая вперед, вроде особенно не похвалил, но картину обозначил…

Снова повисло молчание, в трубке было слышно, как большие напольные часы в кабинете первого секретаря горкома пробили семь. Начальник милиции посмотрел на свои настенные – все правильно, идут точно.

– Знаешь, пришли его ко мне. Разговор есть… – вымолвил Первый.

– Понял, Иван Геннадьевич! Если на месте, пришлю.

– А если не на месте, разыщи и прямо сейчас пришли, надо поговорить! Они ведь не до шести у тебя работают?! – Фраза прозвучала уже с явным раздражением и вызвала ответную реакцию у начальника ГОВД, но он сдержался и аккуратно положил трубку, издающую короткие гудки.

– Работают! Это у тебя они… не работают даже, а бумаги перекладывают, а у меня они сутками служат, сутками! – сам себе пробормотал и потянулся в кресле. Но не успокоился, посмотрел на часы. Прошло всего пару минут, а все изменилось. Спокойный зимний вечер перестал быть спокойным, Василий Дмитриевич опять подумал об окончании разговора и произнес уже громко:

– Скомандовал и трубку положил. Даже «до свидания» не удосужился сказать… – Начальник милиции вздохнул и нажал кнопку коммутатора. – Дежурный, найди мне Теплова… Еще не уходил? Замечательно, пускай зайдет.

Не спеша поднялся, прошелся по кабинету, посмотрел в окно. Водитель уже прогревал машину. Уазик стоял во дворе, еле видимый в окутавшей его дымке выхлопных газов…

Теплов вошел в кабинет, плотно, но мягко прикрыл за собой дверь, остановился у порога:

– Слушаю, товарищ полковник.

– Слушаешь… Слушать тебя будет Иван Геннадьевич, – хозяин кабинета говорил абсолютно спокойно, не в его правилах было раньше времени нервничать. Перед подчиненными он был всегда образцово спокойным и сдержанным. Это потом, когда дверь закрывалась и он оставался в кабинете один, мог позволить себе ударить кулаком по столу, резко встать, потянуться до боли в суставах и связках.

Бывший пехотный офицер попал в органы внутренних дел после сокращений в армии. Не воевал, но служить довелось в суровые послевоенные годы вместе с фронтовиками, тогда и сформировались его лучшие мужские и офицерские качества.

– С тобой хочет поговорить первый секретарь горкома партии. Как ты думаешь, – Василий Дмитриевич посмотрел по сторонам, поднял глаза вверх, сделал слегка удивленное, хитроватое лицо, – что за интерес вдруг появился к твоей персоне?! – сказал, улыбнулся, вышел из-за стола, заглянул в глаза офицеру.

Теплов немного смутился, тоже улыбнулся в ответ, но в это время зазвонил городской телефон.

– Ну все, ступай. Доложишь, когда освободишься. На домашний телефон перезвони. Не думаю, что дело срочное, но наверняка важное! – Сказал и повернулся к незамолкающему аппарату.

Теплов вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Да, слушаю… Уже отправил, не волнуйтесь, Мария Михайловна. Да, Ивану Геннадьевичу скажите, что будет через пятнадцать минут.

Положил трубку, вздохнул, подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу. От труб парового отопления поднимался сухой, горячий воздух, а на улице усилившийся к вечеру мороз играл яркими блестящими искрами на ослепительно чистом снегу.

Время шло, вроде все было спокойно, но ехать домой с таким неопределенным настроением совсем не хотелось. Начальник милиции поднял трубку телефона, набрал домашний номер. Жена ответила мгновенно:

– Задерживаешься? Не переживай! У меня все готово, я подожду… – Она всегда его ждала и никогда не садилась ужинать без него.

Снег под ботинками старшего оперуполномоченного ОБХСС скрипел так, как обычно скрипит твердый мартовский наст. По утрам уже начинало пахнуть весной. Дневная температура значительно отличалась от ночной, и эти перепады по-особенному вымораживали снег, превращая его к утру в плотный серо-белый покров. В этот вечер весна опять уступила зиме, и мороз был особенно силен.

На душе у Теплова тоже было как-то снежно-льдисто: он не понимал, отчего его сознание встревожилось и, бодро вышагивая по улице, настойчиво искал причины этого состояния.

Идти до горкома партии было совсем недалеко, но первый секретарь еще раз позвонил и поинтересовался, мол, где Теплов, долго ли его ждать. Начальник горотдела милиции спокойно ответил, что сотрудник уже в пути, и в свою очередь спросил, почему вдруг такая срочность и, самое главное, почему ему, как руководителю, ничего не объяснили. Вопрос задал очень корректно, соблюдая субординацию.

В телефонной трубке воцарилась тишина, потом раздалось легкое постукивание. Василий Дмитриевич знал, что Первый, когда начинал всерьез нервничать, всегда постукивал авторучкой по столу. Но так как это была какая-то особенно дорогая ручка, которую он любил и берег, то, соответственно, и стучал он ею осторожно.

Пауза затянулась. Потом Иван Геннадьевич на удивление ровным голосом произнес весьма неприятную фразу:

– Ты теперь не со мной объясняться будешь. В обкоме объяснишь, как твои сотрудники служат, какую-такую пользу государству приносят…

Начальник городского отдела внутренних дел за годы службы бывал в разных ситуациях, хорошо знал и понимал, что кроме смерти, документально подтвержденной судмедэкспертом, все остальное в этой жизни можно исправить и изменить. Недобрый разговор, конечно, его расстроил, но больше напрягало непонимание ситуации, так как во всех милицейских делах самым главным была ясность: где и что произошло, происходит или может произойти.

Василий Дмитриевич поднялся из-за стола, задумчиво походил по кабинету, поднял трубку внутреннего телефона, позвонил следователям, но они не отвечали. «Странно, обычно следствие уходит со службы поздним вечером», – подумал он. Рассеянно посмотрел в окно, опять взялся за аппарат и попросил дежурного найти начальника следственного отдела.

Перед массивной входной дверью горкома партии уютно лежал небольшой коврик, сделанный из ковровой дорожки – зеленой с красными полосками по краям. Слегка припорошенный снегом в это позднее время, он создавал какую-то особенную атмосферу уже при входе в здание. Ручка двери, отполированная за годы, приятно легла в ладонь Сергея Юрьевича Теплова, а сама дверь мягко открылась и закрылась, пропуская его в другой, параллельный мир нашего государства.

Чисто было внутри и светло от большой бронзовой люстры, висящей в коридоре. Гардероб в столь поздний час не работал, но был открыт. Теплов снял с себя тяжелую милицейскую куртку, подбитую овчиной, для чего-то встряхнул ее (все-таки волновался!) и повесил на крючок, хотя рядом висели «плечики».

Уборщица уже начинала свою вечернюю работу. В небольшом городе почти все знали друг друга. Они поздоровались, во взгляде женщины светилось неприкрытое любопытство: зачем сотрудник ОБХСС в такое время явился в горком партии? «Значит, что-то стряслось, – подумала она, – Не случилось, а именно стряслось».

Ковровая дорожка, слегка потертая (наоборот – красная с зелеными полосами по краям), вела на второй этаж. Сергей Юрьевич легко поднялся по удобным для неторопливого шага ступенькам, обдумывая возможные причины такого неожиданного приглашения к первому секретарю.

По службе замечаний нет, по итогам прошлого года получил грамоту от начальника областного УВД, третий год является комсоргом отдела. По этой части тоже все прекрасно: весной им вручен диплом от Центрального комитета комсомола как одной из лучших организаций в органах.

Двери приемной были гостеприимно распахнуты. Теплов, поднимаясь по ступенькам лестницы, засмотрелся на яркий свет люстры перед входными дверями, а когда переступил порог, то немного прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями и настраиваясь на предстоящую встречу и разговор.

Секретарша, увидев, как ей показалось, слегка сонный вид оперуполномоченного, восприняла это по-своему и поздоровалась вежливо, но подчеркнуто безразлично.

– Мне можно зайти? – слегка растерянно спросил Теплов, остановившись в центре просторной приемной, так как в последнее мгновение подумал, что сначала надо бы зайти ко второму секретарю горкома партии, которого он знал, когда тот еще был первым секретарем городского комитета комсомола. Может, что-то и прояснилось бы…

Теплов решительно повернулся в сторону нужных дверей, но в это время зазвонил «главный» телефон.

– Да-да! В приемной! Проходите, Сергей Юрьевич!

Голос секретаря в это мгновение стал совсем иным: он словно принадлежал уже не той женщине, которая холодно здоровалась с оперуполномоченным ОБХСС.

Теплов развернулся – в его движениях чувствовались разочарование от случившегося, некая безысходность. Он подошел к дверям, открыл первую, зашел в крохотный тамбур перед второй, начал ее открывать, но в этот момент резко распахнулись двери кабинета второго секретаря, и на пороге появился он сам – без пиджака, но в белой рубашке и строгом галстуке.

Остановиться, чтобы поговорить, уже не было возможности. Теплов направился в кабинет, не зная, для чего выходил второй секретарь, но двери за собой не прикрыл, и тут же понял, что поступил правильно. Владимир Иванович (а для него просто Володя) вошел следом за ним и аккуратно прикрыл за собой обе двери.

Просторное помещение было наполнено свежим морозным воздухом, однако некурящий Теплов сразу ощутил специфический запах курева. Окно было открыто нараспашку, причем обе створки.

«Да, это окно точно не располагает к разговору о приеме в партию», – подумал Сергей Юрьевич, и от такого восприятия происходящего мысленно улыбнулся.

Первый сидел за столом, на котором лежали папки с документами и отдельные листки, уже украшенные подписями и резолюциями. Красивая каменная пепельница с бронзовой птицей, сидящей на краю, смотрелась естественно на этом столе, в этом кабинете.

Когда Владимир Иванович и Сергей Юрьевич вместе вошли, Первый, не поднимаясь со стула, повел правой рукой, но было непонятно: то ли он приглашает войти, то ли просто констатирует факт их появления. Поэтому вошедшие остановились перед его столом, не доходя до ковра, занимающего треть кабинета.

«На ковер точно не пойду», – внутренне улыбнулся Теплов.

Теперь уже стало ясно, что приглашения присесть не последует.

– Здравствуйте, – подчеркнуто вежливо сказал Первый, посмотрел в распахнутое окно, отодвинулся немного от стола, словно освобождая пространство для предстоящего разговора, и с ходу воскликнул: – Вы что себе позволяете? Вы понимаете, что себе позволяете? Кто вас учил так работать?

Хозяин кабинета начал сразу с вопросов и претензий, даже не сочтя необходимым объяснить, почему так срочно вызвал Теплова. По мимике лица было видно, что он не успевает вслед за мыслями, проносящимися в голове.

Первый секретарь очень волновался. Досада от того, что нельзя сразу – одним словом, в крайнем случае, одним предложением – объяснить все этому молодому оперу, так рано почувствовавшему самостоятельность, буквально взрывала его изнутри.

– Ты!.. Вы!.. Вы что хотите? Остановить добычу нефти? Вы знаете, для чего тут люди работают и живут? Вы думали, когда это… – Секретарь сильно покраснел и замолчал.

Останавливать добычу нефти не входило в планы Теплова, да, и сделать это он никак не мог. Понятно, что без снабжения добычи не будет. Более того, оперативник был твердо уверен, что чем меньше преступность, тем эффективнее производство. С его устоявшимися жизненными принципами слушать то, что начал говорить первый секретарь, совсем не хотелось…

Опер погрузился в свои мысли, а Иван Геннадьевич продолжал что-то громко говорить. Теплов услышал его лишь тогда, когда захотел сам «вернуться» в пространство кабинета.

– Ты посмотри на него! Он даже не реагирует!.. – Эти слова были адресованы второму секретарю горкома, который стоял рядом.

Рассерженный и возмущенный Первый стремительно подошел к окну, резко закрыл одновременно обе створки, задвинул шпингалеты с таким видом, как будто защелкнул наручники, так же быстро вернулся за стол. Усевшись в кресло и повысив голос почти до крика, он отрывисто произнес:

– На бюро его! На первое же заседание бюро горкома партии! Исключить его! Из партии исключить! На первом же заседании!

И тут Сергей Юрьевич улыбнулся. Улыбка у него была очень симпатичная. Он весело посмотрел на второго секретаря, и тот тоже заулыбался.

Такое неожиданное поведение присутствующих взбесило хозяина кабинета.

– Посмотри на него! Он еще и улыбается! Ты посмотри на него! – обратился Первый к Владимиру Ивановичу и услышал в ответ:

– Теплов не член партии…

– Как не член? Не коммунист? Мы… что?! Мы его не принимали?..