Текст книги "ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии"

Глава 6

– Возьмите.

Вблизи девочка казалась почти совершенством. О таких детях Ивонн думала, что родители слишком буквально понимают картинки в журналах. Тонкая рука с разноцветными фенечками на запястье протягивала ей белую хризантему.

– Это мне?

Ивонн перестала сутулиться, села прямо. Мужчина на скамейке непринужденно, положив ногу на ногу, листал газету.

– Да! Возьмите.

Ивонн взяла стебель большим и указательным пальцами, бутон поднесла к лицу. За тридцать лет жизни, пятнадцать из которых она находилась в тесном общении с мужчинами, никто не дарил ей хризантем. И то, что существом, нарушившим это правило, оказался ребенок, стало еще одной вещью, которая вошла в список странностей, произошедших с Ивонн в Нуабеле.

Отец за спиной девочки стрельнул глазами из-за газеты и, прежде чем снова уткнуться в чтение, изобразил на лице гримасу, словно он съел лимон, – он закатил глаза, но дальше Ивонн смотреть не стала.

– Как тебя зовут?

– Мия.

– Мия? Красивое имя. А меня Ивонн.

– Очень приятно, – Мия на тоненьких ножках сделала реверанс.

Ивонн снова понюхала цветок и порадовалась, что перед ней ребенок, а не его отец, который примет ее смущение за сигнал.

– И за что мне такой подарок?

– Просто так.

– А как зовут твоего папу?

– Дирк.

– Ясно, – сказала Ивонн. Щеки у нее стали горячими, и она подняла лицо к небу. Сложив на груди руки, Дирк смотрел на нее со своей скамейки, а половина сложенной пополам газеты торчала из стоящей рядом расстегнутой сумки.

– Просто так?

– Да, – Мия посмотрела себе под ноги. Пружинки на голове беспокойно задергались. – Вы красивая.

– Спасибо, – сказала Ивонн. – Ты тоже красивая…

Глава 7

Кофе больше не действовал. Строчки снова задергались и поехали. Вернулись голоса. Шум, неразборчивый шепот как будто несся из всех углов. Ивонн положила ручку на блокнот и, растопырив пальцы, подняла пятерню над столом. Подвигала вверх и вниз. Рука оставила в воздухе шлейф. Значит, дело дрянь.

«Ты красивая»

Да, верно, – подумала Ивонн. — Девочка, кажется, ее звали Мия, назвала меня красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле.

Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли, и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным-давно след простыл.

Единственный свидетель (он же соучастник событий), ко всему прочему, – главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.

Не исключено, что ядром заговора был именно он. Теплое место, большая зарплата. Первый парень на деревне. Ему было что терять.

К столику подошел улыбчивый официант в смокинге. Он наклонился к Ивонн, повертел головой, убедился, что их никто не слушает, и сказал:

– Все так и есть, госпожа Шнайдер. Девочка – наш агент, а в цветок мы насыпали нервнопаралитический газ, из-за которого твой пульс в состоянии покоя составляет сто двадцать ударов в минуту. Плюс крайнее возбуждение коры головного мозга и блокировка выработки мелатонина в гипофизе. Вы больше не сможете спать. У вас в запасе меньше пяти дней. Но шанс на спасение все-таки есть, – официант загадочно улыбнулся и похлопал по запястью, где у него, вероятно, пряталась ампула с противоядием. – Вам нужно залезть на стол и прокричать на весь зал: ку-ка-ре-ку!

Официант наклонился так близко, что лицо его превратилось в черное круглое пятно.

Ивонн отвалилась на спинку. Туман в мозгу сгустился, а свет, и без того скудный, начал резать глаза.

Она оглянулась по сторонам. Старик за угловым столиком наклонился вперед, из тени показалось бледное худое лицо. Он посмотрел на нее, пригубил из низкого бокала с толстым дном, облизнул губы и кивнул, соглашаясь с официантом.

В глубине бара, откуда сочился едкий свет и где переливались бутылки, бармен перегнулся через стойку и что-то шепнул сидящему на высоком стуле толстяку в бейсболке. Вместе они оглянулись на Ивонн и прыснули со смеху.

Ивонн нашарила на столе ручку, зажала в руке и нажала на кнопку. Постаралась вспомнить, что было дальше тогда, у фонтана. Все, что требовалось, – это начеркать пару строчек на листе бумаги. Она надеялась таким вот простым испытанным способом прояснить мысли, словно ручка была маленьким и мощным противотуманным фонарем.

Девушка осмотрела вверх, на темное овальное пятно:

– И что, вот так просто? Крикнуть, и все это закончится?

– Ну, не совсем, – ублюдок сделал вид, что смущен, – я могу принести меню, а вы позовете меня, когда будете готовы.

И тут бессильный смех начал подниматься из недр живота Ивонн. Она подалась вперед, но поняла, что шея стала слишком мягкой, а голова слишком тяжелой, чтобы удержаться, и вот-вот упадет в тарелку. Она успела подпереть ее свободной рукой.

– Ну вы молодцы, однако. Так значит, яд был в цветке, черт вас дери.

Официант огляделся. В темноте Ивонн, как ни старалась, все никак не могла разглядеть выражение его лица.

– Мэм?

– Ну, что вам еще?

– Так я пойду?

– Да уж идите. Я позову вас, когда буду готова…

Отец девочки по имени Мия прошел уверенной легкой походкой сердцееда через площадь сквозь поток гуляющих людей. Он щурился от солнца, и его взгляд говорил Ивонн о ее женственности больше, чем собственное отражение. Если бы он сейчас был у стола, у нее в ногах появилась бы слабость.

Последнее, на что она обратила внимание, так это его загорелые, без единого волоска икры, твердые как стальные тросы. Он присел на корточки позади девочки, чье лицо моментально просветлело.

– Вам не мешает моя маленькая леди? – спросил он.

Вероятно, тут применялся один из способов обольщения. Однако Ивонн отмела подозрения, когда заметила обручальное кольцо. К сожалению (а может, и к счастью), на том пальце, на котором должно быть кольцо у примерного мужа.

Легкий дурман закружился в голове, то ли от запаха, источаемого цветком, то ли от взгляда внимательных глаз.

Ивонн сложила на коленях руки крест-накрест.

– Ну что вы, – сказала она. – Мы очень мило поговорили. Я ведь не местная, так что мы тут, можно сказать, разрушили барьер изоляции.

– Хорошо сказано, – ответил он.

Его рука, та, на которой блестело кольцо, прошлась вверх и вниз по животу девочки.

– И вы здесь по делу? – спросил он и посмотрел на рисунок. – Руны?

Ивонн проследила за его взглядом и пожала плечами. О пентаклях она имела весьма недалекое представление, хотя тут же вспомнила – в студенческие годы в кампусе с ними жила девица, увешанная значками и символами на кожаных ремешках. Очень похожими на рисунки.

– Да, по работе. Пишу статью о громком уголовном деле. «Дело о скелете».

Он нахмурился.

– Никогда о таком не слышал, – он встал, вытянулся во весь рост, – это произошло здесь?

– Да, в восемьдесят шестом году.

– Ясно, – ответил он.

Этот красивый мужчина совершенно не был настроен на близкое знакомство. Он посмотрел на часы, взял девочку за руку. И сказал:

– Ну что ж. Нам пора.

После дежурных любезностей и прощаний они развернулись и зашагали в направлении черных кованых ворот.

Мия улыбнулась и помахала рукой.

Через несколько шагов они остановились, мужчина обернулся. Он протянул руку и указал пальцем на рисунок. На его запястье Ивонн только сейчас заметила браслет из разноцветных кубиков – красные, синие и зеленые – на черной нитке.

– И все-таки, – сказал он, – это пентакль. Оккультный символ для защиты или колдовства. Она тут явно неспроста…

Ивонн растерянно смотрела на свой рисунок пару секунд – так она думала, а когда подняла глаза, мужчины и девочки уже не было, свет померк, парк опустел, стайка голубей клевала оставленный на скамейке круассан. Она достала мобильник и проверила время. Белые цифры на черном показывали двадцать один час тридцать минут. Она поспешно проверила содержимое сумочки: бумажник, паспорт, десяток кредитных карт – все было на месте.

С ней и раньше происходили пугающие вещи, но сейчас открытие, которому Ивонн впервые не могла найти рационального объяснения, поразило ее, словно гром.

Она отключилась на три часа.

Как это выглядело со стороны?

Почему врачи «Кьюриона» ничего не нашли?

Когда Ивонн вышла из клиники, она верила, что недуг пройдет сам собой, но теперь проблема сияла во всей красе, как зловещая полная луна. К рисунку неизвестно откуда добавились еще элементы. Впрочем, теперь она могла с уверенностью сказать, что он был закончен и представлял собой (название этой штуки вспомнилось само собой) пентакль – огромную круглую печать, сердцем которой была пентаграмма, заключенная в двойной круг. Ивонн начала считать детали рисунка, но на двадцати ее сбило со счета новое открытие – мел, который она убрала в сумочку, предварительно обернув в бумажный носовой платок, снова был в руке.

От шока сердце запрыгало, закружилась голова и весь окружающий мир стал удаляться, превращаясь в экран кинотеатра, где она сидела в полном одиночестве в темноте посреди огромного пустого зала.

Но и этот образ пугал не столь сильно, как ожидание того, что экран в конце концов погаснет. Исчезнут картинки, звуки, запахи, а она останется в сознании – в темнице своего тела, – не в силах включить обратно этот долбаный кинопроектор.

Ей срочно нужно в отель.

Ивонн встала и нетвердой походкой вышла из парка.

Глава 8

Она смутно осознавала, что заметки об этой парочке – мужчине и девочке – вряд ли войдут в статью, поскольку не имеют к теме никакого отношения. Еще несколько минут Ивонн продолжала водить ручкой по листу блокнота. Она прекрасно знала, что заставляет ее браться за перо, притом довольно часто без большого желания. Как всякий больной, который встает каждый день и, корчась от боли, ходит по коридорам в надежде на шанс встретить следующий день и еще много других, она находила в письме утешение и поддержку.

Ивонн прекратила писать и положила ручку поверх блокнота.

Она вспомнила, с каким скрипом Эмос Андервуд согласился на интервью. Извивался, как змея на сковородке.

По телефону Ивонн решила – была уверена, вот правильные слова, – что он испугался и потому говорил резко, с наездом, но при встрече она поняла, что его поведение – упреждающий удар, ширма, за которой прятался мягкий человек. В нем жил художник или актер – существо с творческой жилкой, которому волею судьбы пришлось выполнять неприятную работу социального мусорщика.

Андервуд сказал, что «Дело о скелете» крайне опасное, но в чем заключалась опасность, он отвечать не стал. Предупредил, что интервью может навлечь неприятные последствия. Использовал обтекаемые слова, как политик – много воды, а в итоге дал информации чуть больше того, что Ивонн накопала без посторонней помощи.

И вообще, тип он довольно странный. Несмотря на жару, в перчатках. Эмблема яхт-клуба на лацкане пиджака и «Ролекс». Чиновник, который наверняка водит дружбу с местными шишками и не боится светить деньгами.

Они беседовали в уличном кафе, рядом с отделом полиции. Андервуд постоянно вертел коротко стриженой седой головой. Колючий взгляд шарил по лицам людей, по окнам машин. Немыслимо для полицейского, но вместе с тем Ивонн сделала выводы: если чиновник высшего ранга чего-то боится – а он боялся, здесь не надо быть семи пядей во лбу, – командировка затянется. Копать придется глубже. Да только сейчас вопрос стоял не в том, хватит ли смелости и терпения, а в том – как бы страшно это ни звучало, – доживет ли она до конца.

Глава 9

Ивонн лишь теперь поняла, как важны для нее близкие люди. Важнее сенсаций. Что если… тот непонятный иероглиф – магическая защита, быть может, он обладает силой вернуть ее жизнь в нормальное русло. Ведь ничего случайного не бывает, а значит, встреча с мужчиной и девочкой и той молодой женщиной были нужны для того, чтобы дать ей жизненно важную информацию.

Она огляделась по сторонам. Звучала печальная музыка. Бармен в жилетке и белой рубашке с бабочкой протирал стаканы на фоне сверкающих разноцветных бутылок. Он был похож на ворону в калейдоскопе осенней листвы.

Ивонн достала купюру из бумажника, бросила на стол и, подставив сумку к краю стола, сгребла в нее блокнот с ручкой и мобильный телефон.

Ивонн Шнайдер поняла, что все это как-то связано: и «Дело о скелете», и Эмос Андервуд – свидетель-соучастник, говорящий грудным гипнотическим голосом, а с ними – бессонница и галлюцинации, и, наконец, неумолимая тяга приехать в парк, сесть у фонтана, достать из сумочки мел, который она нашла на земле, и чертить странный символ на гранитной плите.

Кто подсадил пентакль в ее подсознание?

Кто написал тот портрет, который привел ее в Нуабель?

Ивонн устала искать ответы.

Она решила – и это решение стояло на прочном фундаменте сумасшедшей, но твердой словно бетон уверенности, – что ей следует пойти туда снова. Оказаться в парке, сейчас, посреди ночи. Если потребуется, если парк закрыт, она перелезет через забор. Она сядет на край фонтана, но не станет ничего рисовать, а просто положит ладонь на то место, где начертан пентакль, и будет ждать.

Ивонн перекинула сумочку на плечо и вышла из бара. Толпа китайских туристов, заполнявших вестибюль «Нуабель Инн», галдела как стая ворон. Крики, блеск и яркий свет оглушили ее. Обстановка дергалась, кособочилась и гремела, как рваная кинопленка. Она приложила пальцы к вискам, надавила и круговыми движениями попыталась привести себя в чувство.

Швейцар распахнул массивную деревянную дверь высотой в три человеческих роста. Ивонн махнула рукой, ввалилась на заднее сиденье такси. Спустя пятнадцать минут езды она вышла. Оглянулась по сторонам и повернула влево, туда, где, как она знала, пролегает короткий путь к парку святого Антония.

Ивонн шла и не думала ни о чем, как женщина, идущая на свидание. На встречу с чем-то, что разгонит мглу и подарит энергию.

Но ждал ее отнюдь не свет и спасение, а долгая и непроглядная темнота, такая же черная и холодная, как вода на дне заброшенного колодца.

Ивонн вышла за грань света уличных фонарей, и тьма набросилась на нее со всех сторон.

Экран выключился, и зрительный зал исчез.

Сумочка соскользнула с плеча и упала на тротуар.

Ивонн больше не знала, где находится и куда держит путь.

Асфальт оборвался.

Стук каблуков утонул в высокой траве.

Чужое дыхание согрело Ивонн затылок.

Сонную артерию справа пронзила острая боль.

Холодок побежал вверх по кровотоку от того места, где в шею проникла тонкая стальная игла.

Свет погас.

Вокруг шептались тени.

Часть I

Глава 1

20 августа 2013 г.

Столица

Кирпичное здание, где снимал офис журнал «Инсайд», в пятидесятых годах двадцатого века служило котельной при психиатрической лечебнице и имело всего два этажа. Южной стороной офисный центр примыкал к длинному, узкому и более высокому корпусу отеля, бывшему корпусу больницы. С высоты птичьего полета оба здания напоминали кочергу.

В народе это место так и называлось. «Кочерга». Что, впрочем, вполне было кстати для места, где пациентам из лучших побуждений регулярно и методично в прямом и в переносном смысле ломали головы.

В те далекие времена местные жители иногда в шутку, а иногда всерьез говорили: «полетать на кочерге». То были времена ЛСД, лоботомии, электрошоковой терапии, а также рок-н-ролла, когда с востока дул зябкий ветер холодной войны и многие, кто жил близ «Кочерги», привыкли к неугасающему свету в окнах больницы, а вечерами слышали вопли людей, редкие, но долгие.

Город вырос, и к концу двадцатого века больница стояла в гуще жилых домов. Ее перенесли на окраину города, а пустующее здание превратили в приличный четырехзвездочный отель.

Котельная стала бизнес-центром: «Офисы в аренду. Первый месяц бесплатно». И отель, и офисный центр составляли все тот же угол: внутренний двор занимали скамейки; полосы пешеходных дорожек лежали на газоне, как сетка из рыжих лент, а в центре сверкал, словно брусок стекла, ночной клуб «Кроличья нора».

Глава 2

В небольшой, почти семейной редакции «Инсайда» лишь немногие разделяли мнение Аарона Нери о том, что гонзо-журналистика для свободного художника чуть ли не дар божий.

Норма Абрамс, главный редактор и идейный вдохновитель журнала, считала Аарона главным приобретением и регулярно (каждую четвертую утреннюю планерку) говорила об этом так, чтобы все слышали. Гонзо-стиль казался следствием малой грамотности и легкомыслия, а требовал еще больше сноровки и таланта, чем сухая, лишенная эмоций газетная проза.

– Писать в стиле гонзо, – говорила Норма Абрамс, обводя собравшихся острием карандаша, зажатого в твердой и сухой как ветка ладони, – все равно, что гению прикидываться слабоумным, но при этом полностью контролировать ситуацию.

К своим двадцати семи годам Аарон больше десяти лет жил самостоятельно и вполне мог обойтись без этой поддержки. Он знал о слухах, согласно которым Норма Абрамс питает слабость к высоким темнокожим юношам с длинными волосами, стянутыми в хвост, из тех, кто отдает предпочтение обтягивающим голубым джинсам. Но, так или иначе, Аарон хорошо писал; старые тётки его не привлекали; дома его каждый день ждала очаровательная ровесница, а потому шансы Нормы Абрамс равнялись нулю. Ибо сплетни, если они беспочвенны (а значит, безопасны), пусть остаются на совести тех, кто любит пустую болтовню.

Однако именно Норма Абрамс принесла ему в этот день хорошую новость.

Он только закончил править статью; вернувшись со стаканом капучино, наблюдал в окно, как с черного хода «Кроличьей норы» рабочие в оранжевых комбинезонах неторопливо разгружают продуктовый фургон, и думал о том, что неплохо бы пригласить Маргариту в этот клуб сегодня вечером.

В разгар трудового дня, означавший непрерывное стрекотание клавиатур, шелест бумаг, непрерывное хождение и гудение копировальной машины, когда часы над входом показали десять часов тринадцать минут утра, ладонь Нормы Абрамс, настолько же мягкая, какой может быть камень, завернутый в кусок одеяла, легла Аарону на плечо.

– Зайди ко мне, – сказала она. – Через полчаса.

Аарон вздрогнул от неожиданности и посмотрел ей вслед. Едва коснувшись его, Норма Абрамс поплыла по проходу в своей медленной и незаметной манере, словно патрульная полицейская машина; остановилась у следующего стола, наклонилась и что-то сказала репортеру вечерних новостей, по-матерински похлопала его по спине; двинулась дальше к следующему, и так продолжалось до тех пор, пока ее тонкая фигура не достигла конца помещения, где она повернулась лицом и с торжествующим видом окинула взглядом бурный рабочий процесс.

Когда главный редактор скрылась за дверью кабинета, Аарон отвернулся к окну. Он подумал о лососевом стейке с картофельным пюре, греческом салате и двух бокалах красного сухого (для себя и для Маргариты), стоящих по сторонам от высокой белой свечи.

Сегодня он сделает ей предложение…

Глава 3

Норма Абрамс тратила полчаса на обеденный перерыв, однако никто никогда не видел, как она ест.

В кабинете она держала винный шкаф. Сквозь прозрачную дверцу тускло блестели зеленые горлышки бутылок. В стоящем на нем холодильнике размером с микроволновую печь ждала своего часа круглая сырная голова весом приблизительно девять килограммов.

Уникальный момент, – подумал Аарон, закрывая за собой дверь.

В этот момент «леди танк» (не знавшая о своем прозвище) смотрела на кубик сыра, надетый на зубочистку. Длинные стальные волосы, тщательно зачесанные ото лба, лежали на плечах поверх черной водолазки. С портрета позади нее смотрела та же самая Норма Абрамс, и казалась она настолько живой, словно портрет был написан самим Бронзино. Многим от этого «двойного» взгляда становилось не по себе, особенно если речь шла о дисциплинарном взыскании.

О картине, написанной цветными карандашами, в редакции уже несколько месяцев ходила легенда. Дескать Норма наткнулась на нее случайно, на светской вечеринке по случаю открытия галереи «Неизвестных художников». Поразительное фотографическое сходство и то, как художник еще более подчеркнул властный, железный характер модели, разумеется, подкупило главного редактора, не склонного к спонтанным приобретениям. Однако на картине присутствовали две незначительные детали – фон, нечто непрезентабельное вроде развалин или заброшенного недостроенного здания, и что-то там на лице, – которые она за умеренную плату устранила при помощи еще одного неизвестного художника.

С картиной также был связан нервный срыв Нормы Абрамс, что само по себе фантастика. После того как художник-фрилансер довел портрет до «совершенства», у Нормы внезапно вспыхнул интерес к тому месту, с которым был связан сюжет полотна. Ей захотелось туда поехать, и, по счастью, до того, как городской пейзаж у нее за спиной стерли, а затем просто закрасили густым темно-синим кобальтом, она успела снять полотно на телефон. Главной и наиболее выдающейся деталью картины был невероятной высоты иглообразный небоскреб у девушки за спиной, который стал для главного редактора ведущим ориентиром в поиске того самого вожделенного места.

Нестерпимый зуд – поехать, увидеть башню, узнать, что за девушка, так похожая на нее, – напрочь убил в Норме Абрамс светскую даму, полную сдержанности и высоких манер, и превратил ее в биологический эквивалент оружия, чье название в точности повторяло ее фамилию.

Однако, как можно догадаться, любимый всеми гугловский «поиск по картинке» с задачей не справился. Выбившись из сил, Норма Абрамс поручила найти «wonderland» своей секретарше. Время шло, поиски успеха не приносили, и растущее напряжение в коллективе редакции, чьим источником, разумеется, была Норма, ее чрезмерная сухость в общении и манера речи – теперь она гавкала, или, скорее, плевалась словами – стали заметны всем вплоть до владельцев «Инсайда». Последнее, к счастью, до того, как секретарша и системный администратор, доведенные до отчаяния, понесли в отдел кадров заявления на увольнение.

После экстренной встречи с учредителями журнала Норма вновь обрела прежнюю форму. Картина осталась висеть на месте. А в кабинете появились винный шкаф и холодильник с сырной головой.

Аарон посмотрел на кроваво-красное вино в бокале и подумал, что вот так, наверное, выглядит смерть в современном обличье, только вместо сыра на зубочистке будет насаженная на огненный меч человеческая душа.

На рабочем компьютере Аарон хранил плакат группы «Iron Maiden», обработанный в графическом редакторе, с железной девой на мотоцикле, сделанном из костей. Вместо фары у байка красовалась голова шеф-дизайнера, недавно уволенного за прогулы. И правды в этой картинке было куда больше, чем вымысла. В деле карьеры такие, как Норма Абрамс, шли вверх по чужим головам. Да и по костям тоже.

Норма положила сыр в рот. Скользнула взглядом в сторону, вытащила из стопки бумаг лист – копию электронного письма – и положила перед ним на стол.

– Поедешь на G20, в Россию.

Она говорила в своей манере, без пауз, чтобы вставить хоть слово.

– Вот письменное подтверждение аккредитации. Электронный билет на самолет и бронь в отеле «Парк Инн Прибалтийская» я отправила на почту. Распечатай и не забудь взять с собой. Номер с видом на Балтийское море, окна выходят на запад… – тонкие губы Нормы растянулись в улыбке. Серые глаза по-доброму сверкнули. – Все закаты твои.

Она вздернула брови и пригубила напиток. Бокал в ее тонких белых пальцах казался наполненным чем угодно, только не вином.

Аарон взял листок, для вида пробежал глазами. В тексте часто мелькало название города – Санкт-Петербург; город, в котором родился нынешний российский президент. И где ни разу за время его правления не произошло ни единого террористического акта.

– Когда вылет? – спросил он, не глядя на Норму.

– Тридцатого августа.

– Не рано? – усомнился журналист. И догадался, о чем речь. – Саммит начнется пятого.

– Нормально, – сказала она. – Так я и задумала. Политика нас мало интересует. Обживешься и попробуй почувствовать настроение в обществе. Уверена, многие, если не все, с трудом понимают, зачем они эту встречу затеяли. Говорят, район близ Константиновского дворца оцеплен полицией, а люди, чтобы попасть домой, стоят в очередь на КПП; каждый день по утрам опаздывают на работу. Напиши про все это, как ты умеешь. Передай эмоциональный фон, взгляд простых людей, стоящих у подножия Олимпа в надежде понять, почему, когда боги пируют, сверху вместо золота и еды падают камни.

– Понятно, – сказал Аарон и сложил листок вдвое. – Красиво сказано. Я украду для репортажа?

– Бери, – ответила Норма. Ее губы оставались неподвижны, но ямочки на щеках выдали чувства суровой леди. – Мне все равно без надобности.

Они перехлестнулись взглядами, как два компаньона, идеально дополнявших друг друга. Образное мышление Нормы Абрамс было предметом зависти среди пишущей братии – всех, кроме него. Аарон и главный редактор «Инсайда» изобретали метафоры с непосредственностью детей, скорее для удовольствия, но никак не ради красного словца. Для него и для нее талант являлся не капиталом, а индикатором людей «своего круга».

«Если бы не симпатия, поездка на саммит могла достаться кому-то другому», – подумал он.

«И если эта ментальная близость держится на столь тонком родстве, как художественное воображение, как долго она протянет?»

Аарон помнил, что бывало, когда рядовой сотрудник попадал в немилость Норме Абрамс.

И ему стало грустно.

Какова вероятность, что это случится с ним?