Текст книги "ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии"

Глава 18

– Что ж. Я вас оставляю, – Марк Лавров остановился за порогом и взялся за ручку двери. – Ванна и туалет за соседней дверью. Кухня и все, что в ней, в вашем распоряжении в любое время. Не стесняйтесь. И… – он ехидно улыбнулся и поднял вверх указательный палец.

– …чувствуйте себя как дома, – закончил за него Аарон. Его посетила уверенность, что это прозвучало уместно.

Профессор показал большой палец.

– Совершенно верно, юноша, – сказал он. – Здесь ваш дом на ближайшую неделю. Вы нам нравитесь. Не мучайте себя догадками. Смотрите на это как на маленькую причуду заскучавших провинциалов. И, кстати, – тут он угадал мысли Аарона, показал на засов, и у того сразу полегчало на душе. Профессор определенно был человеком с юмором. – Дверь комнаты закрывается изнутри. Не забудьте об этом до того, как ляжете спать.

Секунду до Аарона доходил смысл этих слов, ведь выражение лица профессора ровно столько времени оставалось серьезным, сколько потребовалось, чтобы ретироваться и скрыть сарказм. Однако ему пришлось повернуться и выдернуть халат, который он защемил дверью, и они не могли удержаться от широких улыбок, едва не переходящих в смех.

Разговор на этом закончился.

Аарон все еще находился под впечатлением от нового места, однако дело, ради которого он приехал, напомнило о себе, едва только он по привычке – вредной привычке, от которой стоило бы избавиться, – взглянул на часы.

Девять утра воскресенья, пожалуй, слишком раннее время для звонка начальнику Нуабельской полиции. Курт с новой женой и дочерью вылетел час назад и находился сейчас в центре западной Европы, над Германией или Швейцарией. Надо думать, что он всеми мыслями находился во вчерашнем телефонном разговоре. Ждал звонка.

Сытый и невыспавшийся, Аарон сел на кровать. В другой ситуации он с удовольствием мог проспать до обеда. Но он думал об Ивонн. Время для человека, попавшего в неприятности, порой длится чересчур медленно. Медленно настолько, словно оно остановилось. Он снял резинку и распустил волосы, чтобы занять руки, не находящие себе места. И понял, что теряет время.

Он вскочил с кровати, распихал по карманам документы, телефон и бумажник. В нагрудный карман рубашки положил диктофон. Подумал и прихватил на всякий случай ручку и блокнот. Перед выходом вспомнил, что идти некуда, потому что время и место Эмос Андервуд собирался назначить сегодня утром. Он набрал номер, послушал протяжные гудки и насчитал около тридцати до того, как в дверь комнаты постучали.

– Да, – сказал он и сбросил звонок.

Внешний вид профессора Лаврова ничуть не изменился за последние несколько минут. Все в той же кофте цвета темного шоколада поверх белой рубашки. Однако сейчас лицо его было напряжено, подобно тому, каким бывает в момент принятия трудного решения.

– Аарон, вы удивитесь, – он протянул ему серебристую трубку домашнего радиотелефона, – но это вас.

– Меня? – спросил Аарон, хотя сам не любил подобных глупых вопросов. – Этого не может быть.

Профессор Лавров молча смотрел на него. Двести раз повторить то, что он сказал, и то не было бы столь убедительным, как этот взгляд и протянутая рука. Но еще важнее было то, что сказал Лавров вслед за этим:

– Это из полиции. Насчет вашей пропавшей подруги.

– Ладно, – сказал Аарон, взял трубку, подождал, пока Лавров развернется и прошаркает к выходу. – Я слушаю вас, мистер Андервуд.

Глава 19

– Найти вас проще простого, – сказал Эмос Андервуд.

Такие как он, подумал Аарон, умеют создать впечатление. И часто весьма неприятное.

– Сигнал мобильного телефона дает погрешность пять метров. А вот Ивонн Шнайдер трубку потеряла. По данным оператора сигнал прекратился первого августа в районе парка Святого Антония и появился спустя сутки, но с другим абонентским номером. Сим-карта зарегистрирована на пенсионерку, и телефон старушка купила в салоне подержанной бытовой техники.

– Как она ее потеряла?

– Кто знает, – сказал Андервуд непринужденно. – В нашем городе всякие вещи происходят…

– Что значит, всякие вещи?

Андервуд снова издал нечленораздельный звук. На этот раз он был похож на нечто среднее между вздохом и усмешкой:

– Вещи, которыми серьезные газеты брезгуют пачкать свои страницы.

– Хорошо. Как это связано с пропажей Ивонн?

Андервуд на том конце нетерпеливо прочистил горло:

– Вот что, друг мой, это не телефонный разговор. Я так понимаю, вы звонили мне на работу?

– Да. Откуда вы знаете?

Снова вздох. Будь Аарон ребенком, эмоциональная реакция взрослого могла заставить его стыдиться за то, что он задает глупые вопросы, но те времена прошли. И эти вздохи и недовольные причмокивания определенно ему не нравились. Они его просто бесили, притом до такой степени, что он несколько раз сжал руку в кулак, как будто держал камень.

– Просто приезжайте, хорошо? – сказал начальник полиции. – Через час. Нужно сесть на автобус шестьдесят два до Прибрежного парка. Сойдете на последней остановке. Там и увидимся.

– Да, хорошо.

– Вот и славно, – сказал Андервуд. – И еще…

Андервуд замолчал на несколько секунд, словно взвешивая за и против того, насколько большие последствия могут иметь следующие слова:

– Вы когда-нибудь нарушали планы под влиянием импульса?

– Я творческий человек. Повиноваться импульсам – мой образ жизни.

Андервуд засмеялся. Замолчал и прочистил горло.

– Печально. Вы ходите по тонкому льду, – сказал он серьезным тоном. – Рекомендую составлять план на каждый день пребывания в Нуабеле. И скрупулезно следовать ему. Вплоть до мельчайших деталей.

– Я не понимаю, – сказал Аарон.

– Как говорил незабвенный Карлос Кастанеда, даже вещи живут собственной, никому неведомой жизнью, и они могут браться за дело. Но человеческий мозг – чаша грааля для манипулятора. Есть умельцы, которым достаточно сказать пару слов, чтобы жертва избавила мир от самой себя. Другими словами, юноша, будьте осторожны.

– А почему, если все так серьезно, вы не пришлете за мной машину? В конце концов, речь о пропавшем человеке…

– Никакого. Пропавшего. Человека. Еще. Нет!

От внезапной смены тональности у Аарона похолодело внутри, а сердце забилось редкими болезненными толчками. Каждое произнесенное Андервудом слово казалось ударом молота.

– Сумасбродная журналистка не оказалась в нужном месте, когда вам хотелось. Причин может быть сотни. Это было «во-первых». Теперь «во-вторых». Звучит безумно, но статистика необъяснимых происшествий Нуабеля способна переубедить любого скептика. Особенно данная статистика касается людей, которым приспичило сунуть нос в давно забытые дела.

– «Необъяснимых происшествий» – это как? – спросил Аарон

– Приезжайте быстрей, – ответил Андервуд. – Так будет лучше.

Безо всякого предупреждения в трубке раздались короткие гудки. Аарон подошел к окну и прислонился лбом к прохладному стеклу. Чувства, что бушевали в нем, были смесью страха и ненависти.

Да, Ивонн вляпалась в историю. И он вместе с ней.

Путь к отступлению пролегал сквозь поле битвы, усеянное пропавшими людьми.

Аарон похлопал себя по карманам. Убедился, что взял вещи, способные идентифицировать его личность. Проверил зарядку аккумулятора в диктофоне. Мучительно долго решал, как поступить с компьютером, где хранилось безумное количество материалов, а также контакты, фотографии и музыка, «миллион миллионов» электронных писем за последние восемь лет.

Он присел на кровать, положил руки на колени и уставился в одну точку. Если верить традициям, которым следовали родители, Маргарита и многие, кого он знал, присесть на дорожку значило запрограмировать себя на безопасное путешествие и возвращение домой.

Записка, что он бросил перед уходом на стол, предназначалась Марку Лаврову и его жене: телефон Маргариты и просьба, если он не вернется через неделю, передать ей все его вещи.

Он вышел из дома, повернул в указанном Андервудом направлении и стремительно зашагал вперед по безлюдной улице. Слева над черепичными крышами поднималось солнце. Впереди через дорогу пробежала черная кошка с белым пятном на груди.

Автобус номер шестьдесят два в сторону Прибрежного парка пришел почти сразу, как Аарон оказался на остановке. Пустой, а значит, вполне безопасный, как и положено летним утром в субботу. Мост над рекой не взорвался; в салон не ворвались террористы; его не задержали по подозрению в преступлении, которого он не совершал.

Любуясь в окно живописными видами города Нуабель, Аарон без происшествий добрался до конечной остановки, района частной застройки с аккуратными домиками вдоль двухполосной дороги.

Здесь пахло кленами и водой, и где-то совсем близко кричали чайки, а сквозь редкие заросли на берегу сверкали на солнце темные бескрайние воды озера Боттенланг.

Глава 20

Эмоса Андервуда он узнал сразу, хотя встретился с ним впервые. Тот ходил взад и вперед по тротуару вдоль автобусной остановки. Одетый как для пробежки, в черные шорты и футболку, он разминал шею, вращая головой, и, судя по свежему виду, только что вышел из дома. Его комплекция на первый взгляд отвечала требованиям для приема на службу в полицию. Определенно он занимался спортом, футболом или борьбой. Невысокий и плотный, но шапка черных волос с проседью и лоснящееся розовое лицо выдавали в нем кабинетного работника.

Аарон не сомневался, что глава городской полиции точно знает, как он выглядит. Утренним звонком Андервуд дал понять, что проделал работу по сбору данных. Что он успел раскопать, а что нет, оставалось догадываться. И Аарон решил, что говорить с ним следует начистоту.

Они шагнули навстречу, Андервуд снял черную синтетическую перчатку с левой руки и протянул ее для рукопожатия.

– Приветствую!

– Доброе утро, – ответил Аарон. – Эмос Андервуд?

– А то как же, – толстяк кивнул и надел перчатку обратно. Полукруглый шрам, пересекавший его подбородок, вызывал стойкую ассоциацию с тропинкой между двумя песчаными холмами. Когда он говорил, кожа на подбородке натягивалась и рубец становился предельно белым.

Он указал в сторону берега.

– Пойдемте туда. Подальше от чужих глаз.

Несколько минут оба шли молча. Аарон не представлял, с чего начать разговор. Андервуд дал понять, что Нуабель – его территория и, как видно, закономерно считал себя хозяином положения. Он подал голос, как только они вышли за пределы асфальтовых дорог и тротуаров, в зону недосягаемости любопытных, кто мог (а, вероятно, так и было) подглядывать за ними из глубины домов.

– Если хотите знать, я за вас переживал.

Любезностью тут вряд ли пахло. Андервуд просто прощупывал почву.

– Я, если честно, так и не понял, чего мне ждать, – сказал Аарон и пожал плечами. – Слабо верится в паранормальные чудеса.

Они все глубже уходили в лес. Деревья по сторонам становились выше, и Аарон несколько раз проваливался в неглубокие ямки, скрытые в густой траве. Одно только радовало – что слева, со стороны озера, все еще простиралось открытое пространство.

– Сюда, – Андервуд проигнорировал реплику. Он резко свернул влево, в сторону озера, и поманил его за собой.

Аарон почти бежал следом, едва успевая смотреть под ноги.

– Очень зря, – вспомнил о его реплике Андервуд. – Но доказывать обратное я не буду. Отрицание опасности не уменьшает ее вероятности. Если хотите вернуться домой, придется быть начеку.

Они пробрались к самой воде и пошли по узкой, свободной от камней песчаной полоске навстречу восходящему солнцу. Чайки, пролетающие над головами, кричали резкими скрипучими голосами, как будто хотели о чем-то предупредить.

Впереди, примерно в двухстах метрах, в воздух взметнулось удилище. Оно было таким огромным, а человек, державший его, таким маленьким, что на фоне белого неба вместе в этот момент они напоминали бегущую по циферблату секундную стрелку.

– Скажу прямо, – заявил Андервуд, – мне не по душе история с Ивонн Шнайдер. Будь она хоть трижды звезда. Я ее предупреждал.

Аарон повернулся к нему в надежде определить, насколько эмоции, написанные на лице этого копа, соответствуют недовольству, сквозившему в его голосе. Но тот упорно смотрел вперед.

– Неделю назад, когда мы встретились со Шнайдер, я потратил два часа, чтобы вспомнить подробности тридцатилетней давности. И вы должны понимать, что тратить законный выходной на подобную ерунду я не собираюсь. Обычно в это время я бегаю, но в качестве одолжения подарю вам один час, чтобы закрыть эту тему навсегда.

Андервуд внезапно остановился. От неожиданности Аарон проскочил вперед, развернулся к нему вполоборота и сказал:

– Да. Я согласен. Благодарю.

Андервуд оглядел его снизу вверх, придирчиво, как будто искал недочеты во внешности. Даже в застиранной спортивной форме он казался, во многом благодаря ровной осанке и выставленному вперед шраму на подбородке, куда более значительным, чем Аарон. Наверное, так бывает всегда: кто-то просит, кто-то дает, и между ними легко заметить разницу.

– Уверены? – спросил Андервуд. Он сощурился, словно хотел улыбнулся, но решил пока не спешить. – Слушайте внимательно. Я повторять ничего не буду.

Аарон сделал вид, что поправляет лацкан пиджака, а тем временем сквозь ткань нащупал диктофон. Нажал кнопку записи, она была с краю, на самом верху.

– Только имейте в виду, – сказал начальник полиции. – «Дело о скелете», за которым охотилась ваша подруга, закрыто четверть века назад. Материалы исчезли. Остались газеты в архивах, и я знаю не больше, чем вы можете раскопать сами.

– Можно вопрос? – спросил Аарон.

– Ну…

– Почему Ивонн обратилась к вам?

Андервуд ответил не сразу. Раздумывая над ответом, он казался смертельно уставшим.

– Давайте по порядку, хорошо? – сказал он. – Сначала история, потом вопросы…

Они двинулись вдоль берега и долго шли без остановки.

Глава 21

Песок заглушал шаги. Иногда под ногами хрустели пустые ракушки. Эмос Андервуд вел рассказ не спеша, взвешивая каждое слово:

– Пятнадцатого ноября восемьдесят шестого в районе Флёдстранд, на юго-западе Нуабеля, житель многоквартирного дома – дальнобойщик по имени Оскар Келли – обнаружил на чердаке скелет человека. Нетронутой осталась кисть левой руки. Линия жизни на ладони аномально закрутилась в спираль. Мужчина был слишком напуган и, чтобы дождаться приезда полиции, спустился к себе в квартиру. На допросе выяснилось – на чердак он пошел искать своего сына, который неделю не ночевал дома, а прямо над квартирой у парнишки с друзьями имелось укромное место для сборищ. Впрочем, они были по всему городу, эти укромные места на чердаках. Мы проводили там все свое время с двенадцати лет до окончания школы, а еще на стройках и в подвалах. Чердаки стали закрывать после пожара в восемьдесят восьмом в доме на проспекте Свободы, где по сей день первый этаж занимает отделение «Свисс Банк». Говорили, бродяга развел костер, хотел вскипятить воду, а сам тут же помер. В полиции долго ломали голову, чей скелет. Однозначно, дело пахло убийством – кости свежие, одного-двух дней после смерти. Да притом детские. И тянулась вся эта катавасия до тех пор, пока Оскар Келли не вспомнил, что у мальчишки снимали слепки зубов. Все сошлось. Скелет принадлежал его сыну. Саймону Келли.

Когда Эмос Андервуд назвал имя мальчика, он посмотрел куда-то вдаль, на воображаемую точку в пространстве. Иногда такой взгляд называют пустым. Но дальнейшие слова начальника полиции лишь подтвердили вывод (и не один, если на то пошло), который Аарон сделал в ту же секунду.

То была не пустота.

Каким-то образом имя Саймона Келли задевало прожженного копа – человека того типа, о которых все думают, что чувства совсем не про них.

– Некролог, – сказал Эмос Андервуд, – вопреки газетным традициям напечатали на первой полосе. Огромная фотография в пол-листа. Пятнадцатилетний пацан в желтом поло, челка на правую сторону, волосы выжжены солнцем, веснушки, улыбка в тридцать два идеальных зуба, кроме переднего резца, где не хватало кусочка эмали – квадратика ровно того размера, куда мог поместиться зубец от вилки.

На статью обратил внимание начальник полиции – Догерти. Его сын Роджер пропал весной восемьдесят шестого года. Город несколько месяцев стоял на ушах.

После находки на чердаке все завертелось по новой – шерстили притоны; на улицах средь белого дня крепкие ребята в солнечных очках хватали бандюг, волокли в машины без номеров. В пути с мешком на голове допрашивали, угрожали в лесу закопать.

Саймон Келли был дружком Роджера Догерти.

Его убийство не было совпадением.

Весной восемьдесят шестого они кое-то натворили.

Глава 22

Андервуд замолчал. Они шли средним шагом, не очень быстро и не очень медленно, ровно так, как было необходимо, чтобы вести неторопливый рассказ.

Наверное, – подумал Аарон, – Андервуд вспоминал детали.

Они поравнялись с рыбаком. Сидя на камне, тот ремонтировал рваную леску. Андервуд смерил мужчину взглядом, отвернулся и смачно сплюнул в подернутую рябью воду.

Он посмотрел на Аарона и спросил, не сбавляя шага:

– Курите?

– Бросил.

– Правильно, а я вот балуюсь иногда, – рукой в перчатке Андервуд почесал бровь, пнул камень в воду. – Особенно когда вспоминаю школьные годы. Мутные были времена, но хорошие. Все было проще. Все по-настоящему. Никаких компьютерных причиндалов. Художники рисовали на холсте, музыканты играли на инструментах. А если твой ребенок напортачил, ты мог вынуть ремень из штанов и вправить ему мозги за считанные секунды, и никому не придет в голову лишить тебя родительских прав.

Аарон закатил глаза, но ничего не ответил. Его детство, как видно, отличалось от суровых реалий Андервуда, пусть тот и был прав в некоторых вещах. И разницу между людьми, испытавшими радости телесного наказания, и теми, кого воспитали грамотные мудрые родители, он знал по опыту личного общения.

– Вы не согласны? – спросил Андервуд. Он смотрел себе под ноги, на черные кроссовки, издававшие слабое посвистывание при каждом шаге.

– Я воздержусь, – ответил Аарон и спросил: – Так что было дальше?

Он застегнул пиджак на все пуговицы, когда с воды подул зябкий ветер. Диктофон пришлось незаметно вытащить из рубашки и прикрепить к карману пиджака с внутренней стороны.

– Дальше? – спросил Андервуд.

– Да, – ответил Аарон. – Какая связь между Роджером Догерти и скелетом Саймона Келли?

– Прямая, – Андервуд причмокнул губами, словно пробовал на вкус слова, которые собирался произнести. – Они не единственные, с кем в тот год приключилась беда. Их было восемь. Жили в одном дворе, учились в одной школе, в параллельных классах. Гуляли вместе. Иногда приходили другие, иногда кто-то отсутствовал, но костяк состоял из восьмерых.

С весны по зиму восемьдесят шестого года в живых остались двое. Один покончил с собой. Второй до сих пор квартирует в психиатрической клинике «Белый мыс», в отделении для склонных к самоубийству. Остальные, в том числе Догерти, пропали без вести.

Андервуд замолчал. Он остановился и ребром ладони, затянутой в матерчатую перчатку, рассек воздух перед собой.

– Сразу предупреждаю, – сказал он, – соваться туда бессмысленно.

– Почему? – спросил Аарон. – Не пустят?

– Пустят, почему нет. Проблема в том, что наш последний свидетель двадцать семь лет молчит. И вряд ли для вас сделает исключение.

– Почему это произошло? – Аарон понимал, что правду вряд ли узнает, и все же задал вопрос. – Нашли виновника?

– Шутите? – Андервуд усмехнулся. Первый раз за все время его хоть что-то позабавило. – Зачем тогда Ивонн Шнайдер приехала? «Дело о скелете» до сих пор не раскрыто.

Эмос Андервуд в раздумьях посмотрел на озеро. Он ляпнул лишнее. Если столь громкое дело не раскрыто, до Ивонн сюда приезжали другие. От волнения Аарон затаил дыхание, хотя сделать это на ходу было сложно. К сожалению, диктофон не записывал мыслей, и ему пришлось спрятать руки в карманы, потому что они против воли потянулись за блокнотом и ручкой.

Дай ему выговориться, – подумал он. — Не вздумай все испортить.

– Тут версий может быть целая куча, – продолжал говорить Эмос. – Но напрашивается всего одна: это месть. Полиции было известно, ЧТО они сделали. А вот КТО наказал – большой вопрос.

Весь следующий монолог Андервуда был доказательством того, о чем догадался Аарон, – словоохотливость начальника полиции служила прикрытием смущения от совершенной ошибки. Но по факту – и здесь Аарон мысленно потирал руки – тот выдал себя с потрохами.

– Они гуляли в одном из любимых мест, – сказал Андервуд, – на заброшенной стройке. Поймали девчонку почти одного с ними возраста, немного потискали. И все бы хорошо. Да вот беда, когда эти болваны отпустили ее домой, забыли отдать одежду. Вид девочки-подростка в одних трусах посреди улицы кого угодно и в какие угодно времена заставит подумать о самом плохом. Девяностолетняя бабка, ее опекунша, вызвала полицию. Пацанов поймали – они сидели на прежнем месте и знай себе, насосавшись пива, травили байки. Компанию отвезли в участок, допросили, без бумаг и прочей бюрократии.

Девчонка всех до единого опознала.

Ночь подержали в обезьяннике. И отпустили.

Журнал, в котором значилась запись о вызове патруля, волшебным образом испарился. Фонограмма звонка Варвары Сароян и оператора дежурной части исчезла.

Шито-крыто.

Дело замяли.