Текст книги "ВОСЕМЬ ВИНОГРАДНЫХ КОСТОЧЕК. Детективный роман о черной магии"

Глава 12

По дороге домой Аарон купил букет белоснежных хризантем. И одну розовую розу с блестками. Её он воткнул с краю. Полюбовался, подумал еще и заскочил в «Стокманн» на углу Биржевой и Национального проспекта. Взял бутылку белого сухого и плитку горького шоколада.

Он улыбался кассирше, толстой брюнетке с голубыми глазами, потому что вспомнил профессора Либермана, преподавателя литературы, которому было пятьдесят, и он иногда приносил на лекции букеты цветов. Все знали, что эти цветы для жены он покупал в день начисления зарплаты. Однажды, когда лекция кончилась, он окинул взглядом аудиторию, взял букет, понюхал и задумчиво произнес:

– Ну, вот, подарю, и мне чего-нибудь перепадет.

Тогда Аарон решил, что никогда не станет думать о таких вещах, когда соберется сделать приятное женщине. Зато сейчас – и это стало не первым и наверняка не последним озарением – решил, что покупает цветы Маргарите, ведомый теми же желаниями, что и старый профессор Либерман. С одной небольшой поправкой – разборки дома предстояли нешуточные.

Он вошел в квартиру с тяжелым сердцем. И букет, и вино с шоколадкой казались ошибкой, нелепой и дешевой заменой обручальному кольцу в кармане пиджака в бархатной черной коробке.

Комнату освещал одинокий торшер. На книжной полке мерцали огни плавающих свечей. Огни большого города за окном переливались, будто елочная гирлянда. Из стереосистемы Крис Корнелл пел «Данделион».

Он смотрел в окно на огни, слушал, как плещется в ванной вода, и понял, что вернулся с работы чересчур поздно. О том, что ресторан отменяется, он догадался по запаху из кухни и двум свечам на столе, прямо в гостиной. Он завершил композицию букетом в прозрачной узкой вазе, похожей на высокую пробирку.

Она подкралась сзади, пока Аарон стоял, погруженный в транс вечерними огнями, и прижалась к его спине. Теплые руки крепко обвили его за талию. Одна из них почесала сквозь рубашку левый бок.

– Привет, – сказала она.

Аарон почувствовал тепло между лопатками, там, где она прижалась щекой.

– Привет, – ответил он. Ладони в карманах брюк вспотели от неожиданности. – Как дела?

Он повернулся и тоже обнял ее, прижал к себе потеснее, чтобы увидеть, как она произносит следующие слова. Чтобы, глядя, как шевелятся ее губы, заставить ее замолчать на полуслове своим излюбленным способом. Но не стал дожидаться, когда она начнет говорить. Попробовал на вкус ее верхнюю губу, погладил по волосам, бесконечно длинным, спускающимся ниже талии.

У нее был вкус клубники, а рука, спускаясь все ниже, остановилась там, где под тонким шелковым халатом не было ничего, кроме теплых упругих холмиков.

– Я ждала тебя. Ты говорил, у нас сегодня мероприятие.

Аарон отвел взгляд в сторону. Из всех случаев, когда ему приходилось врать или нарушать обещание, это был самый нелюбимый.

– Прости, проблемы на работе, – он выбрался из объятий и, пока она собиралась задать следующий вопрос, взял бутылку и начал вкручивать штопор.

– Что случилось? – она снова подошла, обняла за талию. – Что-то серьезное?

Аарон вытащил пробку с хлопком.

– Ивонн пропала, – ответил он и пересказал Маргарите разговор с Куртом.

– Может, не все так страшно? – спросила она. – Вряд ли Ивонн могла влипнуть в историю.

Аарон кивнул.

– Да, – он взял бокал со стола и наполнил его наполовину. Поднял и посмотрел вино на свет. – В том и дело. Она никогда не влипала в истории, так же, как не пропустила ни одного дня рождения своей дочери. И она никак не могла позволить оставить ее без присмотра.

Они молча посмотрели друг на друга. Один с вызовом. Вторая с пониманием. Все, кто знал Ивонн Шнайдер, – и они, близкие друзья, тем более – могли жизнь заложить на то, что она всегда держала слово.

– Я собираюсь ее найти.

Аарон пожал плечами и посмотрел в сторону. Виноватым он себя не чувствовал.

– Когда?

Он вздохнул. Закусил губу. Прижал ее к себе и поцеловал в лоб.

– Завтра, – сказал Аарон, выдержал паузу и повторил: – Я уезжаю завтра.

Маргарита отстранилась.

– Надолго?

Он развел руками.

– Минимум на неделю. Прости.

– Я с тобой.

– Нет.

Маргарита нахмурилась. От недавней кротости не осталось и следа.

– А ты помнишь, что мы едем знакомиться с папой?

– Сейчас каждая минута на счету. А вдруг Ивонн при смерти? Или…

– Знаешь, каких трудов стоило договориться? А ведь он собирался прислать за нами свой самолет. Теперь он подумает, что ты послал его.

– Да, самого Зевса.

Маргарита нацелила на него палец.

– Эй, потише. Ты говоришь о моем отце.

– С журналистами такое сплошь да рядом. Кто знает, во что она влезла. Сейчас каждая минута….

– На счету! Ты уже говорил.

Маргарита подняла к нему лицо, оно все пылало. Сухожилия на шее натянулись, как струны.

– Да с чего вдруг? Она тебе что, сестра? Или любовница?

– Прости.

Она отвернулась, все так же продолжая стоять, почти касаясь его. Сквозь одежду он чувствовал исходящее от нее тепло.

– «Прости», «прости», – в голосе скользнула обида. – Заладил как попугай.

Рита взяла у него бутылку, пошла к столу, налила целый бокал, осушила его в два глотка и молча уставилась в окно.

– Ради меня ты так же помчишься сломя голову?

В полумраке суровый профиль Маргариты был самим совершенством. Он подошел ближе, но на этот раз не посмел дотронуться до нее.

– Зачем ты спрашиваешь?

– Не увиливай.

– Я сделаю то, что решил.

– Понятно. Значит, ты должен ей, – она тяжело вздохнула и посмотрела на него. – Хотелось бы знать, за что.

Аарон стоял как вкопанный. Маргарита плеснула в бокал еще вина, слабая улыбка тронула ее губы, но в глазах царила грусть. Она кивнула в сторону.

– Ладно, садись. Кормить тебя буду, – с бокалом в руке девушка развернулась и вышла из комнаты. – Пока едим, что-нибудь придумаем.

Он рассказал ей за ужином все, что успел узнать за прошедший день, не забывая при этом бросать быстрые, но цепкие взгляды в глубокий вырез ее маленького черного платья. И она поделилась тем, что успела придумать.

Бывают такие женщины, как Ивонн, и всем хочется дружить с ней или быть на нее похожим. А есть такие, как Маргарита. И каждое сказанное ею слово – Аарон уже начал к этому привыкать – есть ни что иное, как ваши собственные потаенные мысли.

Кто-то сказал, что за каждым великим мужчиной стоит женщина. Аарон готов был поспорить на что угодно, что женщина именно такого сорта сидела сейчас в этой комнате прямо напротив него. Раскрасневшаяся, с горящими от возбуждения глазами.

Конечно, он не ждал от себя грандиозных успехов, как, впрочем, и такие, как Джексон Поллок, Илон Маск, Стивен Кинг и им подобные. Но почему-то его посетила острая и неколебимая уверенность, такая же прочная и устойчивая, как египетская пирамида, что с Маргаритой успех станет делом времени. Может быть, он напишет бестселлер, но для него, к сожалению, Аарону не хватало самой малости – ухабистой, насыщенной передрягами жизни.

За чаем они переместились на диван. Компьютер она поставила себе на колени. Подол платья пришлось подтянуть выше, чтобы алюминиевый корпус ноутбука не скользил. Разумное решение, и он тоже остался доволен.

Они решили, что Аарон снимет комнату или квартиру, скажем, на неделю, что будет гораздо экономнее, нежели жить в отеле.

Они просмотрели с десяток вариантов. Ему понравилась та, что у парка. Неприхотливо обставленная комната в пятикомнатной двухэтажной квартире. Хозяева – пожилая супружеская чета. Он профессор местного университета, она психолог. Рита написала им письмо, и ответ пришел уже через пятнадцать минут.

За полчаса до полуночи, оставив своего еще не жениха наедине со свечами и музыкой, Маргарита собрала ему чемодан. Аарон, отложив компьютер в сторону, держал обеими руками горячую чашку и смотрел в окно. Ему трудно было понять, что происходит. Рита делала все со скоростью автоматической вязальной машины. И не только делала. Насколько он мог убедиться, соображала она еще быстрее, так что угнаться порой за ходом ее мыслей представлялось делом практически безнадежным.

Он вышел из прострации, лишь когда она снова уселась рядом и зарылась лицом в ложбинку у него на шее. На ней снова был шелковый, тонкий как вуаль розовый халат.

– Спать хочу, – проскулила она.

– Слушай, – сказал Аарон, – так я не понял. Ты совсем не сердишься?

– Сержусь, – сказала она, не поднимая головы.

– Понятно, – сказал Аарон, но решил не говорить о том, что будет чувствовать себя виноватым. Она не должна видеть его сомнений. Но зато, сохранив молчание, он понял – хотя скорее вспомнил, – что на тебя не станут сердиться те, кому ты безразличен.

Потом она молча положила ему руку на внутреннюю сторону бедра. И спросила:

– Чем займемся?

– У меня есть кое-что для тебя.

Затем он почувствовал, а она проверила, и оба убедились, что так оно и есть.

– Ты заставил меня понервничать, – сказала она. – Поможешь мне снять напряжение?

Маргарита заметила его напряженное внимание. Ее руки остановились, когда ремень на брюках уже был расстегнут. Аарон постарался сделать свой взгляд максимально красноречивым. Если и был момент, когда он должен сделать то, что задумал, тот настал прямо сейчас.

Все оказалось не так романтично, как в кино. Он не встал на одно колено и уж тем более не предполагал, что брюки его в столь памятный момент будут выпирать спереди, как монумент на торжественном открытии, перед тем как с него – обязательно под фанфары – должны сдернуть покрывало.

Из колонок полилась медленная романтичная музыка, как раз в тот момент, когда он открыл перед ней черную, бархатную коробку.

Она вскинула руки, ладони приложила к груди.

– Ты выйдешь за меня?

Бриллиант, вобравший в себя пламя свечей, разбросал в пространстве темной комнаты желто-красные, висящие в воздухе искры света.

Нет необходимости повторять то, что произнесла Маргарита в ответ на просьбу Аарона. Это слово хочет услышать каждый мужчина, и он услышал его тоже. По-другому не могло и быть. Хотя кольцо перед тем, как они пересекли порог спальни, все же пришлось снять.

Джим Моррисон в последний раз запел «Полюби меня дважды». Где-то внизу на одной из улиц прокричала сирена полицейской машины, а в подъезде на площадке хлопнула соседняя дверь. Но Аарон, как, впрочем, и его невеста, перестали воспринимать все вокруг них происходящее.

И длилось это забвение всю ночь, словно оба они знали, что в следующий раз станут близки еще очень, очень нескоро.

Глава 13

В два часа пятнадцать минут ночи, когда подготовка к экспедиции по спасению Ивонн Шнайдер шла полным ходом, за двести километров от столицы Эмос Андервуд, начальник уголовной полиции города Нуабель, сорока с небольшим лет, проснулся от собственного крика.

Жена и сын, по счастью, гостили у родителей. Впрочем, никого из них знаменитый отцовский «вопль в ночи» не удивил бы.

Звонок столичного журналиста днем накануне взволновал Эмоса Андервуда. Да притом так сильно, что прошлое, казалось, давно и прочно забытое, ожило и зашевелилось, словно скелет в наглухо заколоченном ящике, которому вздумалось перевернуться на другой бок.

Картинка была настолько реальной, что Эмос Андервуд буквально услышал звонкий перестук костей по деревянным доскам, который было невозможно спутать ни с чем другим. Очень знакомый. Якорь на травмирующее событие, как сказал бы штатный психолог, и первым, кто на него отреагировал, оказался шрам, пересекающий подбородок, – косая борозда, словно тропинка в горном ущелье. Она вспыхнула болью, будто десяток муравьев (и почему именно муравьев, он сейчас не мог бы сказать, но точно они) впились в натянутую белую кожу своими острыми, наполненными кислотой жалами.

Очумевшим взглядом Эмос смотрел на стену, в квадрат света уличного фонаря. Прямо за окном рос дуб, и тени от веток дергались так, будто костлявые руки тянулись за ним из прошлого; сквозь время, сквозь двадцать семь долгих лет.

Прошлое вцепилось в Эмоса Андервуда с той же яростью, с которой он пытался убежать.

Прошлое возвращалось. За новой жертвой.

Глава 14

В ту секунду, когда Эмосу Андервуду, начальнику уголовной полиции города Нуабель, снился кошмар, Марк Лавров, профессор изобразительных искусств ГГИ – Городского Гуманитарного Института – города Нуабель, выключил монитор настольного компьютера и, сняв очки, потер уставшие глаза.

Надо же, – подумал он, – третий час ночи, а сна ни в одном глазу.

Он с удовольствием услышал звуки возни из кухни с первого этажа, где жена поставила чайник на плиту. Она хлопала дверцей холодильника и звенела столовыми приборами.

Меньше всего ему хотелось спать, словно бы оставалось дело, требующее завершения.

Может быть, непроизнесенные слова.

Необычная бодрость напомнила о далеких годах молодости, когда вот так он чувствовал себя каждую ночь. Студентом в общежитии кампуса темное время суток он любил больше всего – за тишину, за бесконечные разговоры обо всем на свете, когда они по нескольку человек собирались в комнате, гуляли по ночному городу, хулиганили и бегали от полиции.

Какие были времена.

Но когда тебе шестьдесят, такой подъем настроения – большая роскошь, и к тому же кратковременная. Через тридцать-сорок минут, не больше, резко наступит сонливость, мысли загустеют, желания и планы растворятся во тьме, как грозди салюта.

Деревянные ступеньки поскрипывали под ногами. Он не стал включать свет на лестнице, спускался на ощупь, мимо висящих на стене оригиналов Игаль Озери, Родни Метьюза и Нестора Каннаваро – карандашных рисунков, не оставлявших шанса фотографиям самого высокого разрешения. Он скользил рукой по шероховатым лакированным перилам, пока не дошел до площадки, где лестница делала поворот на девяносто градусов и куда доставал теплый свет из столовой.

Марк неслышно приблизился, хотя помнил – она знает, что он стоит и смотрит, как она делает для них бутерброды.

Аромат поджаренных в тостере хлебцев уже достиг носа. Но запах этот волновал профессора в меньшей степени, нежели сама стряпуха.

Двадцать безоблачных лет, как они встретились, и он никак не мог на нее насмотреться и ровно столько же, начиная с первых дней совместной жизни, все не мог понять, почему его жизнь с тех пор стала похожа на белую шелковую простыню без пятен и складок.

Ее звали Елена. С самого начала и навсегда он влюбился в эти запредельно длинные ноги и узкие крепкие бедра, затянутые в облегающие вельветовые джинсы. Тогда они были молоды, но даже его, тридцатилетнего кандидата наук, поглощенного мыслями о защите диссертации, ничто не могло заставить отвести взгляда, когда она шла, высокая и тонкая, по университетскому коридору, заполненному людьми.

Но главная и самая чудесная правда о ней заключалась в том, что…

– Пупсик, а ты не устал там стоять?

Она помахала в воздухе ножом, в руке, изящной и ухоженной, какая может быть только у двадцатилетней девочки. Потому что…

– Прости, – сказал он и подошел ближе. – Мне показалось, что я ослеп. Как обычно. Мне трудно поверить в то, что я вижу.

Трудно поверить, что тебе сорок, радость моя, – подумал он, – но жаловаться здесь не на что.

– Не бойся, я настоящая.

– К нам скоро приедет молодой человек, – сказал он.

– Откуда?

– Известно откуда, – Марк усмехнулся. – Из большого города. Молодым людям из больших городов нравятся такие, как наш, там, где чисто, тихо и много зелени.

Она отложила нож и, повернувшись к нему, поцеловала.

– Великолепно, – сказала она. – Наконец-то. Свежая кровь.

– Да, любовь моя. Именно так.

Глава 15

Сдавать пятую, незанятую комнату на втором этаже предложила Елена. Как и во многом другом, он с ней согласился. Наверное, потому что иногда одинокой паре без детей нужен кто-то посторонний – человек из другого мира, единственный, кто способен разорвать бесконечную череду одинаковых дней.

«Свежая кровь», как она сказала. «Источник новых знаний, способный раскрыть твои глаза на то, что подсознание наше воспринимает как непривычное, незнакомое, а следовательно, опасное для жизни, и делает все, чтобы мы обходили такое вот непривычное стороной»

Марк подозревал, что затею с гостями Елена придумала из личных соображений. Он старался не лезть так глубоко ей в душу и потому не задавал трудных вопросов, а она хранила секрет. На том в этом доме держался мир.

Ночные посиделки обоим доставляли удовольствие. Начиналась суббота, отличный повод выспаться и встретить гостя в хорошем расположении духа.

Марк пересказал жене анкетные данные постояльца.

Она оживилась. Зеленые колдовские глаза заблестели. Взгляд так и метался по сторонам всякий раз, когда Елена пила чай и вонзала фарфоровые зубки в сочный багет.

– М-м-м… интересненько.

– Да, – сказал он. – Ничего, что он вселится завтра?

– Почему нет? Комната готова, – ответила она и спросила: – Чем занимается?

– Похоже, писатель, – сказал Марк. – Или художник. Написал, что будет работать над творческим проектом. Правда, едет всего на неделю. Не представляю, что можно успеть за это время.

– Наверное, что-то скрывает.

– Возможно… – он пожал плечами. – Ну так ведь нас это не касается, правда?

На самом деле его это очень даже касалось, в особенности когда он думал обо всех ценных вещах в доме. Драгоценностей ни он, ни жена не носили, зато имелась большая коллекция инвестиционных монет – в основном золотых и немного платиновых. За неделю перед приездом первого жильца он установил в кабинете сейф.

В конце концов, подумал он, когда его совсем одолели сомнения, многие люди во всем мире не просто пускают к себе жильцов. Существуют целые клубы по обмену жильем, когда в твое отсутствие в твоем доме без всякого контроля хозяйничают посторонние. К тому же у каждого гостя есть документы, кредитные карточки, которыми они платят не только за проживание, но и залог за сохранность имущества, и это не считая страховки от фирмы-посредника, сулящего возместить до миллиона евро, если такое потребуется.

– Ни капельки не волнует, – сказала Елена. – Тем более если он писатель или художник. Как раз по твоей части. Будет о чем поговорить теплыми летними вечерами.

– Да, – согласился он.

Наблюдать как жена ест, было его любимым занятием. И сейчас он снова заметил, как Елена словно бы между прочим тронула золотой амулет, висящий на шее, – символ солнца внутри равностороннего треугольника. Так случалось всегда, когда он сообщал о новом жильце.

Женский заскок?

Может быть.

Елена оказывала услуги парапсихолога – специалиста на стыке физики, психологии и эзотерики. Если учесть, что в момент прикосновения к амулету она беззвучно произнесла какие-то слова, вполне может быть, что речь шла о заклинании.

Определенно, то была причуда. Но разве мы любим близких не за их странности?

Марк Лавров улыбнулся последней мысли.

Он был счастлив. И жаловаться было не на что.

Глава 16

21 августа 2013 г.

г. Нуабель

Дверцу такси Аарон захлопнул в тот момент, когда на улицу из-за калитки вышел долговязый человек средних лет. Тот же самый, что на фото в профиле Air BnB, где он представлялся хозяином квартиры. Однако вышло, что не квартиры, а трехэтажного таунхауса в престижном районе, и это был приятный сюрприз. Ведь буквально вчера перед тем, как позвонил Курт, он думал, как бы найти предлог и побывать внутри современного частного дома – мысли об «уютном семейном гнездышке» в последние месяцы возникали в голове с возрастающей настойчивостью.

В этот тихий утренний час выходного дня колеса винтажного «Самсонита» стучали по брусчатке особенно громко, но то ли дружелюбное выражение на лице Марка Лаврова, то ли атмосфера уютного, заросшего зеленью малоэтажного квартала говорили ему о том, что этот звук, сопровождающий вторжение незнакомого человека, вещь в общем-то такая же заурядная, как лай соседской собаки.

– Доброе утро, – сказал Аарон. Куртку, которую он скинул в машине, он перекинул через плечо и протянул руку.

– Доброе утро! – ответил Марк. – Аарон, правильно?

– Да, точно.

Улыбка на лице профессора была искренняя, а рукопожатие по-деловому крепкое и долгое. Очки с цепочкой, а поверх рубашки с белоснежным стоячим воротничком длинная кофта ручной вязки, словно кольчуга из медных колец. Он оказался именно таким, каким Аарон ожидал увидеть человека, много времени проводящего за книгами в собственном кабинете за массивным столом со старомодной лампой и с книжными стеллажами вдоль стен, чтобы потом рассказывать и разжевывать приобретенные знания сотням других людей.

– Как добрались?

– На удивление хорошо.

– Вот и славно, – сказал профессор.

Он придержал калитку, словно швейцар, и добавил то, чего Аарон не ожидал услышать от чужого человека, но его слова пришлись весьма кстати. Наверное, в нем говорили стереотипы большого города, где в бесконечной суете бывает так трудно вести себя по-человечески.

– Идемте скорее. Сегодня на завтрак такие вкусности, что мне уже невмоготу.

Они прошли по бетонной дорожке мимо кресла-качалки на траве и плетеного столика с фарфоровой чашкой поверх мокрой газеты. Аарон невольно всмотрелся в заголовок. Что-то стандартное и не вызывающее интереса: «…ОДСКОЙ ВЕСТНИ…», и ниже «…ципалитета понесет отве…», и ниже «…лав сме…».

Едва только они взошли на единственную ступеньку низкого крыльца, и запах обещанных вкусностей шевельнул в голове пласт совершенно иных мыслей и ассоциаций. Конечно, думать о таких вещах не возбраняется, но так уж устроен человек. Мы люди из мяса и страстей, и пища – наше все. Еще нескоро наступят времена, когда он тоже обзаведется колыбелью для стариков и клетчатым пледом, в компании которых гораздо легче и приятнее будет вспоминать, нежели предвкушать. Как много должно пройти времени, чтобы мечты превратились в воспоминания? Кто знает? Но…

Все это было далеко.

Внезапный поворот событий за последние два дня совершенно сбил его с толку: угроза срыва командировки и знакомства с родителями, звонок Курта, чужой город и дом, а теперь ванильное гостеприимство, которое никак не вязалось с тревогами об Ивонн. Аарон поймал себя на мысли, что забыл, для чего он здесь.

Для чего?

«Она тебе что, сестра? Или любовница?»

Вчерашний наезд Маргариты превратился из оскорбления в жестокий довод против того, что между мужчиной и женщиной имеет право быть дружба.

Да. Детская клятва не имела значения. Здесь было что-то другое.

Аарон словно в тумане зашел в дом.

Часы тикали. Шел обратный отсчет.

Осознание момента застигло его врасплох, когда он спустя минуту закрылся в ванной, умыл лицо холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Он был тем, кому предстояло решить уравнение Шредингера: Ивонн жива / Ивонн мертва.

– Мне очень жаль, дружище, – прошептал Аарон. – Думать надо было вчера. Теперь это больше не мысленный эксперимент.

Глава 17

Завтрак прошел в просторной светлой гостиной с видом на сад с елочками и пихтами. Тот же самый вид открылся из комнаты, куда Аарон и Лавров поднялись через полчаса.

– Окна на юго-восток, – сказал профессор, – а еще вот колокольчики, – он показал на китайскую «музыку ветра» в центре комнаты, висящие прямо под люстрой. – Жена говорит, что живущие здесь поправляют свое здоровье, имеют успех в делах.

Аарон поставил чемодан у комода. В комнате пахло свежевыстиранным бельем, стопка полотенец на кровати напоминала пирамиду Гуимар со срезанной верхушкой, какие он видел в свою последнюю и пока единственную поезду на Канарские острова.

– И что, это действительно так?

Марк Лавров отдернул штору и открыл окно. За кирпичным забором простирался соседний внутренний двор с бассейном и шезлонгами. Он повернулся к Аарону и, поправляя очки, сказал:

– Да кто ж его знает, – он пожал плечами и хихикнул. – Жена мне тут спать не разрешает. Говорит, здесь особенная энергетика. Ну… знаете, эзотерические причуды. Но я доволен, слава небесам, своим здоровьем, а остального дома мне вполне хватает. Тем более… – тут Лавров прищурился и посмотрел в сторону большого письменного стола. – Надеюсь, вам тут понравится.

– Я тоже, – ответил Аарон.

Он оглядел комнату. Разноцветная мандала на стене обещала ему вечера с глубокими погружениями в подсознательное. Он сделал себе пометку, если, конечно, поиски Ивонн не увенчаются успехом, чуток помедитировать перед сном и попросить у нее совет, и тогда, быть может, все, что ему потребуется, он увидит во сне. Он хотел сказать, что ему здесь уже нравится, но еле сдержался, поскольку впечатление от жилища профессора и его обворожительной молодой жены оглушило его, как внезапно материализовавшаяся мечта. Радость за других – хороший знак, говорящий о психическом здоровье и правильном отношении к жизни. Но тут было что-то другое. За последний час он успел обрасти вопросами.

Кто эти люди?

Почему, имея хороший достаток и большой дом, они, вместо того чтобы завести детей, приглашают жить посторонних людей?

Что в остальных комнатах?

Аарон постарался скрыть тревоги и с довольным видом покачал головой, но перед тем совершенно некстати в памяти возник леденящий кровь эпизод фильма «Психо».

Жилище КАЗАЛОСЬ великолепным.