Текст книги "Одиночество вместе"

– Пару минут проветрим, и можно заходить.

Через несколько минут в свежую палату вернулись все ее законные обитатели, давно уже мечтавшие о своих постелях. Сосед Андрюха не упустил случая схохмить:

– Ну что, Петруха, легче тебе стало? Во тебе спаться-то будет сегодня, наверно!

– Извините за неудобство, – сказала Лидия Сергеевна.

– Да нормально, все мы люди, – сказал сонный Андрюха, укладываясь. – Только попрошу вас, будете уходить, выключите свет, если не трудно.

– Конечно… Так. Домой, отдыхать, завтра трудный день, – заторопилась Лидия Сергеевна. – Главное – на метро не опоздать…

Петр Иванович приподнялся на кровати:

– Спасибо, дорогие мои.

Он привлек к себе и крепко поцеловал сначала жену, потом сына.

Они выключили свет и вышли в темный коридор. Лестницы были заперты, лифты не работали. Они остановились в замешательстве.

– Вы что здесь делаете? – послышался из коридорного сумрака недовольный голос, за которым появилась его хозяйка – маленькая старушонка.

– Не подскажете, как отсюда выбраться? – спросила Лидия Сергеевна.

– Никак. Время посещений закончилось в семь. Все закрыто.

– И что нам делать?

– Ходят тут всякие… сказано – до семи, значит, до семи, что тут неясно. Идемте, – старуха повела их в закуток, где был служебный лифт, сердито ткнула кнопку в стене. Она сама отвезла их вниз, с подозрением поглядывая на них всю дорогу, и, выпустив, уехала обратно наверх. Главный вестибюль был закрыт. Они прошли через маленький приемный покой, вышли наружу, попав в ослепляющий свет фар подъезжавшей скорой. В кромешной темноте по узкой дорожке они пробрались до решетки забора и проскользнули через калитку на неосвещенную улицу. Невдалеке светили фонари проспекта.

– Может, пешком пройдемся до метро? – сказала Лидия Сергеевна. – Голова гудит… Успеем до закрытия?

– Успеем, – сказал Андрей. – А не успеем, возьмем такси. Очень хочется освежиться. И потом, вряд ли уже что-то ходит…

Андрей поморщился, представив, как они вдвоем стоят на пустынной остановке, тщетно дожидаясь какого-нибудь последнего трамвая, и с окончательной уверенностью сказал:

– Пошли.

Лидия Сергеевна взяла сына под руку. Они торопливо направились в сторону метро.

Глава 15

Ровно в половине девятого утра на первом этаже больницы с трудом, словно раздираемые пассатижами, раскрылись двери грузового лифта. Оттуда вышла молодая санитарка в белом халате, дородная, высокая кустодиевская красавица с приятным макияжем и самоуверенным, несколько насмешливым взглядом. Она немедленно оживила своим аппетитным видом мрачную и напряженную атмосферу маленького приемного покоя, через который Андрей и Лидия Сергеевна несколько часов назад покидали больницу.

Главный вестибюль был уже открыт для посетителей, но и здесь, в этом предбанничке, который вырастал в длинный коридор, сидело и стояло довольно народу (именно здесь сидел в свое время и перепуганный Петр Иванович, когда его только-только привезли).

Интересная молодая женщина не долго радовала глаз ожидающих. Вслед за ней, громыхая, выкатилась зловещая, словно дурное предзнаменование, железная каталка, на которой, тщательно укрытый одеялом, лежал Петр Иванович. Каталку толкал Андрей. Он был хмур: домой они с матерью вернулись в начале второго, а в шесть уже нужно было вставать, поэтому спал он отвратительно, то и дело просыпаясь и глядя на часы – не пора ли; так толком и не заснув, он пребывал теперь в муторном похмелье от недосыпа.

Люди расступились, давая каталке проехать. Некоторые заглядывали на того, кто лежал на ней, и отводили взгляд, вспоминая, что и они здесь далеко не по своей воле.

Санитарка молча шла впереди, обозначая направление движения. Коридор сменился другим, еще более длинным и совсем пустым. Андрей заметил надпись, запрещавшую вход посторонним. В дальнем конце коридора находилась дверь, перед которой они и остановились.

– Обождите здесь, – сказала санитарка и вошла в эту дверь.

Петр Иванович заметно нервничал, часто моргал и щурился. Андрей улыбнулся ему, чтобы ободрить. Петр Иванович слабо улыбнулся в ответ. Чуть поодаль была еще одна, слегка приоткрытая дверь. Там, за этой дверью, в глубине, Андрей различил спину врача в сером халате и в шапочке, который склонился над чем-то, отсюда непонятным, и чем-то неторопливо занимался. Над врачом навис массивный блок с круглыми светящимися лампами. Андрей понял, что это была операционная. «Полевой госпиталь», – почему-то подумалось ему.

Он завидовал этим людям, хирургам. Позволь ему родители заниматься медициной, как он того хотел, лежал бы сейчас отец здесь? Вряд ли. Определенно, нет. Забавно: тетя Людмила заставила Сашу, своего сына, учиться на врача, окончить медицинский институт, а он не захотел быть доктором, стал каким-то заведующим складом. Андрею же, наоборот, запретили и думать о карьере врача, но внутренняя тяга так и осталась. Если он видел – на фотографиях ли, или по телевизору – хирурга, мужчину, в чистом до снежного хруста отутюженном халате, с сильными руками и мудрым лицом, то сразу же думал – вот он, символ мужественности, сочетание силы и уверенности с заботливостью и бережностью. Мариша как-то раз посмотрела его гороскоп, и сразу же увидела, что идеальной профессией для Андрея была бы профессия хирурга. Забавно и чудно… неисповедимы пути Твои… Андрей вздохнул с печальной улыбкой.

Вышла санитарка и махнула головой, чтобы они въезжали, пропуская их.

– Когда закончите, поднимайтесь в палату и ожидайте следующей процедуры. Перекладывать на кровать не нужно, – сказала она и пошла по коридору в сторону лифтов.

Андрей вкатил отца в узкий кабинет, казавшийся тем более узким из-за близко стоящих друг к другу двух столов и шкафа, а также из-за инспектора ГАИ, молодого парня в дутом служебном ватнике, растеряно переминающегося с ноги на ногу в проходе между столом и шкафом. За дальним столом, заваленным кипами бумаг и папок, у панорамного окна, сидела пожилая женщина-врач и активно писала, вероятно, для гаишника.

– Туда проезжайте, – сказала она Андрею, перестав писать, и указала на раскрытую дверь в следующее помещение, смежное с этим. – Фамилию назовите только.

Андрей назвал, и, не задерживаясь, проехал дальше. Следующая комната была просторной. Там не было ничего лишнего, кроме огромной капсулы посередине, напоминающей опрокинутую набок ракету из будущего, прилетевшую полюбоваться на ветхость прошлого. В дальнем углу, у такого же панорамного окна, как и в предыдущем кабинете, стоял стол. За ним сидела еще одна женщина-врач, тоже в возрасте, которая тут же поднялась и, быстро направившись к ним, сходу вскинулась на Андрея.

– Здесь нельзя посторонним! Да еще и без сменной обуви! Вы бы еще в шубе сюда ввалились! Боже, что за люди! Ставьте побыстрее каталку и выходите. Кто вас вообще впустил сюда!

– Мне надо переложить… – начал было Андрей, но вспыльчивая дама не дала ему объясниться.

– Выйдите, я еще раз говорю. Без вас переложат и положат.

Удивленный Андрей пожал плечами, и, оставив отца лежать, как есть, вышел обратно в узкий кабинет. Там он встал у двери, за спиной у гаишника, не зная, куда деться.

– Не стойте, присядьте, – сказала Андрею первая врачиха, на его счастье, более сдержанная, чем ее импульсивная напарница. Не успел Андрей присесть на лавку, придвинутую к шкафу, как появилась вторая.

– Идите, перекладывайте его сами, – презрительно сказала она Андрею. – Я не могу таскать…

«Семь пятниц на неделе, лишь бы нервы потрепать», – подумал Андрей. В какой-нибудь иной ситуации он, может, и не преминул бы ввязаться в перепалку, отвесить этой хамке пару ласковых. Но сейчас ему было плевать на ее грубость, балансирующую на грани оскорбления, на откровенное желание спровоцировать ссору. Он поднялся под пристальным взглядом взбалмошной старухи, в котором читалось: дурак какой-то, что с него взять. Она была явно разочарована пассивностью Андрея, нежеланием реагировать на ее бурный спектакль, который она так старательно разыгрывала.

Андрей снова зашел в большую комнату. Петр Иванович лежал в полнейшем беспорядке. Одеяло было скомкано и откинуто, простынь смята. Андрей живо представил сцену борьбы: глупая спесивая старуха, тянущая за края простыни парализованного мужчину, Петр Иванович, отчаянно, но безуспешно пытающийся своими силами переместиться с каталки на платформу капсулы. Жалкое зрелище. Андрей переложил отца, поскорее вышел, чтобы не мозолить глаза отсутствием сменной обуви, и уселся обратно на скамью.

Пока он ждал, он с любопытством поглядывал на гаишника. Парню было тесно и жарко, он наполовину распахнул свой серый ватник, снял шапку и мял ее в руке, то и дело отирая пот со лба и слипшихся волос. Зачем он здесь? Совершенно не клеился его образ с больницей. Наверняка произошла тяжелая авария, кто-то пострадал, и гаишнику нужно было заключение врача для протокола. А может, как раз в тот момент, когда Андрей рассматривал спину хирурга из коридора, этот самый хирург оперировал пострадавшего?

Через двадцать минут они вернулись в палату. Андрей не стал перекладывать Петра Ивановича, лишь подкатив каталку к кровати, и сел рядом на стул. Вскоре в палату вошел низенький, тщедушный и бледный, как носферату, человечек в белом докторском халате. На вид это был совсем юноша, но будто не по годам состарившийся и болезненный.

– Я ваш врач, – представился юноша тихо, и монотонно затараторил, глядя в сторону:

– Я буду проводить вам колоноскопию и гастроскопию, а также попутно биопсию. Сейчас вас отвезут. Пожалуйста, будьте готовы: снимите всю одежду и подгузники. Оставьте только футболку. Теперь вам нужно подписаться, что вы согласны на процедуры… – он подставил Петру Ивановичу бумажку, зажатую на клипборде. Петр Иванович, не глядя, расписался.

– Теперь, – продолжал врач, – я хочу предложить вам наркоз. Дешевый наркоз совсем не хороший, поэтому…

– Нет, спасибо, мы уже оплатили дорогой наркоз, – перебил его Петр Иванович. Еще вчера Лида бегала оплачивать.

Маленький человечек, стоящий перед каталкой, раздражал Петра Ивановича своим никчемным видом. Он еле сдержался, чтобы не усмехнуться, увидев, как маленький врач смутился, услышав отказ. «Хотел небось положить себе в карман деньги за наркоз, мимо кассы», – подумал Петр Иванович. Как у них там делают, покупают где-нибудь по дешевке, а потом барыжат втихаря.

– Ожидайте, – загробным голосом произнес врач и поспешил удалиться. Андрей снял с Петра Ивановича, что требовалось, и плотнее подоткнул одеяло, поправил подушку. Петр Иванович, оставшись практически нагишом, порадовался, пожалуй, в первый раз, что в палате было так жарко. Отвозить его пришла все та же дородная кустодиевская красавица. Петр Иванович оглянулся на Андрея и махнул ему:

– Поехал…

– Давай, батя. Ни пуха…

– К черту, – Петр Иванович заметил, что Андрей клевал носом и бросил ему напоследок, негромко, чтобы санитарка не слышала:

– Вон, ляг на кровать, пока свободна. Покемарь.

– Да я здесь, на стуле… – сказал Андрей. Петра Ивановича повезли. Преодолев лифты, длинные коридоры, пытливые глаза людей, то и дело заглядывающих в каталку, словно желающих обнаружить там нечто ужасное, Петр Иванович оказался в кабинете. У стола сидело и стояло несколько веселых врачей, мужчин и женщин, которые посмеивались, о чем-то живо болтая и не обращая внимания на прибывшего. «Зачем их так много здесь? – недовольно подумал Петр Иванович. – Проходной двор. Впрочем, плевать».

– Так, кто тут у нас? – оторвалась от общего веселья пожилая врачиха, заглядывая в историю болезни. – Петр Иванович… нижние конечности… так, понятно… оденьте на Петра Ивановича штаны, – сказала она напоследок. Молодой санитар в голубом халате ловко надел на Петра Ивановича шорты с круглой дырой на промежности. К Петру Ивановичу подошел его маленький бледный врач и еще один, анестезиолог. У анестезиолога были очень скверные зубы, гнилые и отчасти раскрошившиеся. Не скрывая их и весело улыбаясь, он представился и спросил Петра Ивановича, были ли у него ранее обследования под наркозом. Петр Иванович ответил, что не было.

– Дайте руку. Расслабьте, – сказал анестезиолог.

Петр Иванович вытянул руку ладонью кверху. Врач крепко стянул поверх локтя жгутом. Рука налилась тяжестью.

– Поработайте кулаком.

Петр Иванович посжимал ладонь. Анестезиолог убрал жгут и больно поставил в вену иглу. Петр Иванович зажмурился. Перетерпев боль, он скосил глаза на инородный предмет в своем теле. Анестезиолог облепил иглу со всех сторон лейкопластырем. Петру Ивановичу дали в рот загубник и повернули набок, подогнув ноги к животу.

– Сейчас буду вводить наркоз, – сказал врач. – Готовы?

Петр Иванович промычал. А что же еще, конечно готов. Какой у него есть выбор? Резко скакнул и без того беспокойный адреналин. Врач присоединил к игле шприц, наполненный жидкостью, и медленно стал вводить ее. Петр Иванович, опустив глаза, пытался посмотреть, но не успел он толком ничего разглядеть, как – ух! – кромешная тьма накатила на него, опрокинув в пустоту и в следующее мгновение Петр Иванович отключился.

– Петр Иванович. Петр Иванович, просыпайтесь, – ласково, как показалось Петру Ивановичу, звал голос.

– Потормоши его. Сейчас проснется, – весело сказал другой голос.

Петр Иванович нехотя раскрыл глаза. Над ним стоял маленький врач. Поодаль улыбались другие врачи.

– Как вы себя чувствуете, Петр Иванович? – спросило сразу несколько голосов.

– Великолепно! – произнес заплетающимся языком Петр Иванович. – Как будто неделю спал. Вот только в животе точно камней накидали.

Петр Иванович действительно испытывал такой невероятный подъем сил, который не испытывал никогда. Это было ощущение тотального обновления, какое обычно дает крепкий сон, только во много, во много раз сильнее. Он слышал, что иногда, если человеку, йогу или еще кому, удается во время сна полностью расслабить мышцы и мозг, то для полного восстановления достаточно и десяти минут. Сейчас было нечто похожее. Никаких помех, никаких сновидений. Никакой реакции на внешнее и внутреннее – хоть об стену швыряй.

– Сколько я спал? – непременно хотел знать Петр Иванович.

– Около пятнадцати минут, – сказали ему.

– Удивительное чувство. Хочу так всегда! Это же просто находка!

Врачи посмеивались. Словоохотливость и восторженность Петра Ивановича можно было объяснить еще одним его состоянием, вызванным действием наркоза, – он был в стельку пьян. В глазах вертелось и плясало, как после бутылки водки (и это при великолепном самочувствии). Настроение было приподнятое, философское. Желание ввязаться в разговор по душам с первым встречным останавливала лишь его врожденная сдержанность. Тем не менее, пока его везли в палату, он с жаром размышлял сам с собой о том, что с ним только что произошло. После чудодейственной силы сна под наркозом восторг у него вызвал также феномен мгновенной пустоты и черноты, куда он провалился после введения в его кровь анестетиков. Это была будто смерть понарошку, и Петру Ивановичу понравилась такая смерть. Все, чего боится человек больше всего на свете, – лишь мгновенная черная пропасть и вечный безразличный ко всему покой. Нет страданий, загробных мучений, ада или рая, конца всех чаяний и надежд, витания неприкаянных стонущих душ, нет всего того, что с таким страхом ждет каждый. Все предельно просто – щелк, и экран погашен, все фильмы и передачи, цветные и черно-белые, закончены. Человек так боится потерять вместе с приходом смерти свои жизненные наработки и достижения, а ведь именно с ее приходом в виде такой вот черноты он и получит то, к чему стремился всю жизнь, – душевное спокойствие и отдых, избавление от тягот и трудов…

Петр Иванович почувствовал, как из него выходят ветры, нагнетенные трубкой, а с ветрами постепенно исчезают из живота накиданные туда камни.

В палате, помимо сына, ждала также сестра, Людмила. Петр Иванович радостно приветствовал ее. Людмила хотела сегодня самолично переговорить с врачами о нем, что-то выяснить для себя, затем и приехала. Глупости. О чем можно говорить? И так ясно. Пусть спросит напрямую у него, он ей все подробно расскажет… вечно какие-то тайны, недоговоренности. Петр Иванович снисходительно усмехнулся. Ну, если ей так уж хочется, то пусть идет и выспрашивает у врачей. Женщин не понять…

Глава 16

Лидии Сергеевны не случайно не было в этот день в больнице. Ей предстояло дело не менее важное – ехать в Институт позвоночника, и не к кому-нибудь, а к самому профессору Печужкину.

Уже несколько дней, сразу же, как они узнали об Институте, Лидия Сергеевна пыталась собрать хоть какую-то информацию об этом заведении, а точнее, о возможности и способе попасть туда на лечение. Любую свободную минуту дома она проводила за стареньким компьютером, на экране которого был во всей красе раскрыт сайт Института. Сайт был разработан грамотно – на каждой странице указаны телефоны; улыбчивые сотрудники, врачи – сплошь доктора наук, профессора, сонм знаменитостей мировой величины – смотрели, словно святые с икон, хотелось на них молиться, взывать к ним, вымаливать спасение. Восторженные отзывы об Институте, научная деятельность, инновационные открытия, новейшие методики, применяемые там, недвусмысленно намекали на исключительное место данного медицинского учреждения в России да и в мире тоже.

Та гаденькая больница, в которую они имели несчастье попасть, по сравнению с этим Институтом казалась обшарпанным сараем, в котором кое-как исполняли свои обязанности низкопробные дилетанты, троечники и хозрасчетники медицинских колледжей, в лучшем случае середняки.

Лидия Сергеевна стала звонить по телефонам, указанным на сайте. Телефоны молчали. Лидия Сергеевна заполнила онлайн-заявку, и почти сразу же пришло ответное письмо о том, что мест нет, ожидаются к июню. Для Лидии Сергеевны это означало, что они не ожидаются никогда. Была еще онлайн-запись на консультацию, платную или бесплатную на выбор, но Печужкина среди дающих эту консультацию не было.

Нетерпеливая Лидия Сергеевна решила ехать сама, искать этого Печужкина, ждать его у кабинета, выхватывать в коридоре. Как получится. Она вспомнила поговорку: хочешь испортить все дело – позвони по телефону, – которую очень любил Петр Иванович. Да и времени не было ждать, заполнять безликие заявки, на которые неизвестно кто отвечает. Со дня на день их выписывали в никуда. Оставаться дома и ничего не предпринимать – это был гарантированный конец без помощи, без лечения, без надежды.

Лидия Сергеевна позвонила Вадиму Александровичу, с которым у Петра Ивановича был магазин. Как-никак Вадик считался самым близким и задушевным другом мужа. Они дружили семьями уже двадцать лет. В конце концов, у них был общий бизнес, а это еще больше сближало; они с Петром созванивались каждый день. Единственное, Вадик тоже не знал про рак. Но, узнав, смог бы чем-то реально помочь. Он умел разговаривать обстоятельно, дельно, и по-мужски мог решить какие-то вопросы, которые решить ей самой было бы намного труднее.

– Вадик, это Лида, – сказала Лидия Сергеевна.

– Лидок, привет, – с хрипотцой сказал Вадим Александрович. – Как там у вас дела? Когда выписываетесь?

С ходу Лидия Сергеевна рассказала ему все: о раке на последней стадии, об оставшемся месяце жизни, об Институте позвоночника (единственное, о чем знал Вадим Александрович со слов самого Петра Ивановича), а также о том, что Петр ничего не знает о своем диагнозе, и пока не должен знать. Вадим Александрович был поражен.

Лидии Сергеевне некогда было предаваться с ним скорби. Пользуясь дружеским правом говорить без обиняков и реверансов, она напрямую озвучивала Вадиму Александровичу свои требования:

– Вадик. Мне нужно знать, когда работает в Институте Печужкин. Принимает, работает, бывает, неважно. Узнай, пожалуйста, как и когда можно с ним встретиться. И еще… Вадик, ты должен со мной съездить туда. Может, ты поговоришь с Печужкиным… по-мужски… может, получится пристроить…

– Лидок, это без вопросов. Жди, я узнаю, что да как.

Вадим Александрович все узнал. Он позвонил Лидии Сергеевне и назвал день, когда Печужкин будет в Институте. Это был день последних обследований Петра Ивановича, накануне выписки. Лидия Сергеевна раскидала карты так: Андрей занимается с отцом, не отходит от него ни на минуту, Людмила приезжает чуть позже и узнает от врачей результат томографии, колоноскопии, биопсии и проч., понимая под результатом местонахождение ракового очага. А они с Вадиком едут в Институт и серьезно разговаривают с Печужкиным, умоляя взять Петра на операцию.

Последнее было полнейшей авантюрой. Если Печужкин и согласился бы уделить им минуту-другую, то у Лидии Сергеевны даже не было выписного эпикриза, в котором была бы черным по белому описана суть проблемы. Несколько снимков с опухолью в позвоночнике, с метастазами в печени, и краткое заключение по этому поводу она выудила с обещанием вернуть у жизнерадостной заведующей, положив ей за это в карман тысячу рублей. Других документов не имелось. Лидия Сергеевна отлично понимала мизерные шансы на то, что что-то выгорит. Надо было пробовать брать нахрапом. Ее трясло, успокоительные таблетки оказались бессильны.

Они встретились с Вадиком у метро ранним утром, когда еще не рассвело. Он подобрал Лидию Сергеевну на своем подержанном маленьком «Киа», и они поехали к Институту. Вадим Александрович за те двадцать лет, которые знала его Лидия Сергеевна, сильно постарел. Жесткие густые волосы его, и в тридцать-то лет подернутые сединой, теперь были сплошь серебристыми. Некогда правильные черты специфически привлекательного лица с годами покосились и помялись. Раньше подтянутый и спортивный, бывший футболист, нравящийся женщинам, любивший женщин, оттого несколько раз женатый, теперь он был одряхлевший и медлительный полустарик. Петра Ивановича, которого он был почти на десять лет старше, он любил, как младшего брата. Однажды, очень давно, на очередном домашнем застолье, под лишнюю рюмочку, Вадим Александрович признался под видом шутки Лидии Сергеевне, которая всегда была весьма красивой миниатюрной женщиной, в своих более чем дружеских чувствах к ней, но при этом строго добавил: против Петра я никогда ничего не сделаю. Это выглядело и было воспринято как легкий комплимент, совсем не как непристойный намек, и поэтому не испортило отношений, хоть и было взято прозорливой Лидией Сергеевной на заметку и обусловило ее осторожное к нему отношение.

– Лидок, ты меня просто убила, – говорил Вадим Александрович, пока они ехали. – Сразу скажу: без стеснений, без заминок, если что-то потребуется, деньги, помощь, тебе лично, или вам с Петром, – один звонок, и я еду. Петя, как же тебя угораздило-то, родное сердце! Шестой десяток разменял, ни о чем. Только раскрутились, жить начинаем! И внуков не посмотрит… как там Андрей, не собирается со своей барышней заводить?

– Нет, тоже весь в делах, пытается раскрутиться. А теперь вот здесь… – без интереса отвечала Лидия Сергеевна, думая о своем.

– Я много думал… мы же с Петей собирались расширяться… (они занимали магазином только половину обширного помещения, и теперь хотели забрать в аренду всю площадь). Вся эта волокита, получается, полностью ложится на меня. Петр и так последнее время не появлялся почти, а теперь точно придется брать человечка, управляющего. А задаром, ты же понимаешь, работать никто не будет. Хочу одну свою родственницу взять, у нее опыт есть.

– Подключай Андрея, если что.

– А что Андрей? Он что, с бухгалтерией разберется? За товаром будет ездить?

– Ну, за продавцами присмотрит, товар посчитает. В крайнем случае, за прилавком постоит.

– Ладно, Лидок, ты голову не забивай. Занимайся Петром, сколько нужно. Я сам справлюсь. И вот еще что я решил. Я буду Петру отдавать его долю, зарплату, как обычно. А свою тогда вкладывать в расширение…

– Делай, как считаешь нужным, – сказала Лидия Сергеевна. Было очевидно, что история с Петром, уже сама по себе трагичная, легла дополнительным тяжким бременем на плечи Вадима Александровича. Но Лидию Сергеевну раздражали магазинные дела, о которых она меньше всего сейчас хотела слушать. Нововведения, расширения, какая ей разница… при чем здесь она?

Дело в том, что с магазином была связана одна неприятная история, которая отвратила Лидию Сергеевну от этой галантереи. Изначально магазин предполагался как общий семейный бизнес, на две семьи, давно и крепко дружившие. Это означало, что жены имели такое же право голоса, как и мужья. Лидия Сергеевна тут же оставила парикмахерское поприще, уволилась из салона, в котором работала, с намерением целиком посвятить себя помощи мужу. Но если жена Вадима Александровича скромно стояла продавцом и помалкивала, то Лидия Сергеевна самозабвенно взялась за дело на правах хозяйки, распоряжалась, высказывала свое мнение по вопросам обустройства, ассортимента товаров, смело и часто критиковала мнение мужчин. В семье последнее слово всегда так или иначе оставалось за ней, и она решила, что в бизнесе будет то же самое. Тем более, раз уж она пожертвовала своей работой, переведя лишь человек пятнадцать-двадцать постоянных клиентов на дом. Если бы у руля стоял один Петр Иванович, он не стал бы возражать против такого расклада. Но в данном случае командующих ртов было больше. Желание Лидии Сергеевны безраздельно руководить грозило привести рано или поздно к крупной ссоре. Так долго продолжаться не могло.

Петр Иванович, трепеща от страха, аккуратно попросил Лиду больше не вмешиваться в процесс. Лидия Сергеевна восприняла это как предательство. Она заявила мужу, что больше и слышать не хочет о магазине. Пусть сам копошится там, как червяк, подстраиваясь под своего дружка, если жена для него ничего не значит. Петр Иванович сильно переживал тогда, и в то же время вздохнул свободно, потому что уже и тут, в собственном детище, как уже столько лет в быту семейной жизни, стал ощущать хваткие, как тиски, пальцы жены на своем горле.

С тех пор Петр Иванович занимался своим делом, а Лидия Сергеевна – своим. Ей было вполне достаточно тех двадцати клиенток, которые с удовольствием приезжали к ней домой стричься и краситься, наболтаться всласть и напиться чаю с конфетами. Того, что они ей платили, на хлеб, как она любила говорить, хватало.

И вот вместе с известием о смертельной болезни мужа перед ней встал вопрос магазина. Вопрос, которым ей отчаянно не хотелось заниматься, ни теперь, ни когда-либо еще. И не только потому, что было неподходящее для этого время, а просто ее совершенно не интересовало это. Понятно, что руководить ей там все равно никто не позволит, а перспектива работать продавщицей… Нет. Тем более без Петра, с какими-то чужими людьми, в месте, которое будет постоянно напоминать… нет и еще раз нет. Трудно было не заметить, что пока Петр Иванович, поглощенный болезнью, и она, отстраненная от участия в делах мужа, все больше отдалялись от магазина, по ту сторону баррикад кипел энтузиазм. Взять, например, нынешнее расширение ни к селу ни к городу, когда магазин и без того уже приносил неплохой доход. Понятно, что для Вадима Александровича и его семьи это имело смысл: он сам проводил там все дни напролет, его жена давно уже на полставки работала с ним бок о бок. Другого занятия у них не было. Теперь он хотел пристроить в качестве управляющей свою родственницу. Но какова ее, Лидии Сергеевны, роль во всем этом? Она давно уже не чувствовала, что магазин был ее семейным делом. Приди она сейчас туда работать или руководить, не важно, все смотрели бы на нее там как на незваного гостя.

В идеале было бы, чтобы она там не появлялась, но чтобы Вадик отдавал ей каждый месяц некоторую часть дохода, пусть и не половину, процентов тридцать. Так было бы честно, если учесть, что вкладывались они с Петром пополам. Но это были вопросы и проблемы не сегодняшнего и не завтрашнего дня, и пока Лидия Сергеевна даже и думать не хотела о них, а уж тем более обсуждать.

Глава 17

В то время как Андрей толкал каталку с отцом по этажам больницы, Лидия Сергеевна и Вадим Александрович стояли у запертого кабинета Печужкина, в чистом, светлом коридоре Института позвоночника. Стоять пришлось недолго. Вскоре Лидия Сергеевна узнала того, кто был им нужен, вышагивающего по коридору в белоснежном халате. Сомнений быть не могло, Лидия Сергеевна досконально изучила его черты на немногих фотографиях, представленных ко всеобщему обозрению поисковыми системами интернета.

Свежий, упитанный красавец лет сорока, Печужкин олицетворял собой ту категорию самодостаточных мужчин, альфа-самцов, которые к своим годам обладают не только солидным материальным достатком, но и почетом, уважением, славой. Женщины мечтают о таких, мужчины завидуют и подражают. Вокруг него разливалась аура успеха. Он напоминал дорогой сочный стейк, в который так и хотелось впиться алчущими зубами, разбрызгивая сладострастную слюну.

По пути Печужкин с кем-то заговорил. Лидия Сергеевна услышала краем уха:

– Когда приведешь своего на проверку… жду…

Затем он подошел к двери кабинета, открыл ее и, прежде чем войти, приветливо улыбнулся Лидии Сергеевне и Вадиму Александровичу, испытующе смотревшим на него.

– Как его зовут? – спросил Вадим Александрович, как только Печужкин скрылся за дверью.

– Андрей Игоревич, – сказала Лидия Сергеевна. «Андрей, – подумала она, – как и ее сына». Это имя было таким добрым, отзывчивым. И Печужкин, раз у него это имя, казалось Лидии Сергеевне, должен быть таким же добрым, готовым помочь. Вадим Александрович постучал в дверь.

– Андрей Игоревич, здравствуйте, – сказал он, проходя в кабинет. – Я извиняюсь, что отвлекаю вас, но у меня… у нас к вам дело…

– Да, пожалуйста, слушаю вас. Чем могу помочь? – приветливо сказал Печужкин. Видимо, он пребывал в хорошем расположении духа.

– Сложилась такая ситуация… мой друг… это его жена, – Вадим Александрович указал на Лидию Сергеевну, – у него дома отказали ноги. Повезли в больницу и там обнаружили опухоль в позвоночнике…

– В какую больницу отвезли? – перебил Печужкин. Вадим Александрович назвал.

– Ага, – кивнул Печужкин, показывая, что знает о такой. – Есть какие-нибудь снимки?

– Вот, – засуетилась Лидия Сергеевна, передавая ему негативы, где мелко, во множестве кадров белели косточки Петра Ивановича, и другие, где изображения были крупными и размытыми.

– В той больнице сказали, что ноги отказали из-за опухоли и ее нужно как можно скорее удалять, – продолжал Вадим Александрович, – и что сделать это можете только вы.

– Ну, скажем так, мы специализируемся на этом…– сказал Печужкин. – Это не все снимки…

– Да, выписка завтра. Завтра все отдадут, – сказала Лидия Сергеевна. – Но мы хотели заранее узнать, можно ли что-то сделать?