Текст книги "Изнанка"

Анфиса умолкла, медленно поднялась. Несколько секунд она стояла, точно каменное изваяние олицетворяющее скорбь и, казалось, к чему-то прислушивалась. А потом произнесла тонким голоском:

– Вы ждёте меня? Правда?.. Родные мои, родные мои… Я сейчас приду к вам… я иду, иду… Ждите…

Крепче прижав к груди ребёнка, она стремительно вышла из комнаты. Борис с Виталием последовали за ней.

Уверенной походкой Анфиса пересекла двор, пихнула ногой ворота и побежала.

– Ну и что теперь? – беспомощно развёл руками Виталий, спускаясь с крыльца. – За ней побежим?

Борис хлопнул ладонью по перилам.

– К чёрту всё! Она нам глаза выцарапает, если попытаемся её остановить.

Но они всё же пошли за ней, как и те несколько человек, которые до этого топтались на детской площадке.

Анфиса бежала по вымощенной плиткой дорожке между дворами, да так целеустремлённо, словно точно знала, куда её ноги несут. Она миновала двор Виталия, пересекла покрытую гравием дорогу, помчалась по полю, приближаясь к чёрной пустыне. Ей наперерез бросилась женщина в красной куртке, она кричала:

– Остановись, дурёха! Куда ты? Остановись!

Тяжело дыша, Борис застыл возле поля. Посмотрел на Виталия, который тоже остановился. Судя по виду, тот боролся с самим собой, не в силах принять решение: то ли бежать за Анфисой, то ли стоять и смотреть, как она удаляется и ругать себя за бездействие.

Борис чувствовал апатию. Внутри него словно бы что-то оборвалось. «Пускай, – думал он. – Возможно, сейчас для Анфисы лучший выход это бежать, бежать, бежать, куда глаза глядят». Подлая мысль, но почему-то она казалась ему правильной.

Женщина в красной куртке остановилась в паре метрах от периметра. А Анфиса бежала по чёрному песку, оставляя за собой глубокие следы.

– Чувствую себя последней мразью! – прошипел Виталий.

Борис закрыл глаза, потёр переносицу.

– Она сделала свой выбор.

– Какой, к чертям собачьим, выбор? – вспыхнул Виталий. – Что ты такое говоришь? Она даже не понимает, что делает, куда бежит!

– А ты в этом уверен? – устало сказал Борис. – Возможно, завтра мы тоже побежим в эту проклятую пустыню, и нам будет казаться, что это правильно.

У него вдруг возникло ощущение, что эти слова сейчас произнёс не он, а какое-то до смерти измождённое существо, поселившееся в его сознании. Существо, у которого своя незамысловатая логика, своя мораль.

– Мы могли бы её связать, – Виталий угрюмо смотрел на удаляющуюся фигурку в халате. – Связать и надеяться, что она в себя придёт.

Борис шумно вздохнул.

– Хватит, Виталь. Хватит. Поезд ушёл. Нам сейчас о себе думать нужно.

Он ощутил острый укол совести. Ему подумалось, что раньше он хотя бы попытался бы помочь даже самой сумасшедшей женщине. Попытался бы, потому что это было заложено в самой его сути. А теперь… теперь всё иначе. И хуже всего то, что очень хотелось принять уродливое правило: «Плевать на всё и будь что будет».

Безумная женщина с мёртвым ребёнком на руках убегала в неизвестность. Борису ничего не оставалось, как пожелать ей быстрой и лёгкой смерти. Хотя была ещё мизерная надежда, что она вернётся.

– А-а, пошло оно всё! – со злостью сказал Виталий. – Не могу я так, Боря. Просто не могу!

Он рванул к пустыне.

Борис печально глядел ему вслед, чувствуя себя бездушной тварью. Виталий оказался лучше него, сильнее. Приятель знал, что вряд ли сможет догнать, остановить и вернуть Анфису, но, несмотря ни на что, побежал за ней. Потому что не мог иначе. А почему он, Борис, остался? Стоит теперь, как вкопанный, и даже мысли не возникает мчаться за Виталием. Устал морально? О да, отличное оправдание. Пытается смотреть на вещи взглядом реалиста и считает погоню за обезумевшей женщиной лицемерной попыткой свою совесть успокоить? Тоже оправдание так себе. Лучше уж вовсе не оправдываться и признать факт, что на фоне всего случившегося он считает спасение Анфисы глупой затеей, пустой. Позиция слабака. Наверно, он и есть слабак.

А Виталий, пыхтя как паровоз, уже бежал по чёрному песку. Медленно бежал, прилагая большие усилия – с его-то комплекцией по-другому и быть не могло.

Но он всё же не сдавался.

– Жаль Анфису, – услышал Борис, трагичный голос.

Он посмотрел на тихо подошедшего мужика с пухлыми щеками. Тот выглядел настолько опечаленным, словно по пустыне сейчас бежала его близкая подруга.

– Она ещё жива! – резко ответил Борис.

– Да, да, конечно… – вздохнул Кеша. – Не хотите овсяного печенья?

– Обойдусь.

Глава девятая

Гена стоял у окна в комнате второго этажа своего дома. На скуле темнел синяк, покрытое оспинами лицо искажала гримаса презрения. Он смотрел, как по песку бежали Анфиса и Виталий. Женщина была уже совсем далеко – крошечная фигурка на чёрном фоне, а Виталий скорее даже не бежал, а быстро ковылял.

– Вот дурачьё, – сделал вывод Гена. – Дебилы, блин.

Он слышал, как недавно кричала Анфиса, но даже и не подумал выйти из дома и посмотреть, что же стряслось. Ему было плевать. С кем-то беда случилась? Погано, но это не его дело. Нынче каждый сам за себя. С ним вот тоже беда случилась – тёща померла, – но никто даже не посочувствовал. Некоторые говорили, конечно, дежурные слова типа: «очень жаль» или «прими соболезнования», вот только он чувствовал: слова эти не искренние. Жаль им, как же! Да нихрена им не жаль. И вчера, во время собрания в поле, все они были на стороне Банана, хотя этот чёртов обдолбыш первым его ударил. И после этого он должен мчаться на чей-то крик? Должен спешить кому-то на помощь? Да хрен там!

Каждый сам за себя.

Отец частенько говорил: «Люди в большинстве своём те ещё твари. Всегда нужно только на себя надеяться». Правильные слова. Гена отца уважал и к словам его прислушивался. Дожив до своих сорока, он на собственном опыте убедился, что люди в большинстве своём действительно те ещё твари. И на работе его не любили и в деревне – а что ещё взять с этих кретинов? Некоторые возмущались, что он скандалы постоянно устраивает. Да, устраивает! Но только потому, что иногда просто не существовало другого способа достучаться до всякого дурачья. Ну не виноват же он, что все вокруг тупы как пробки? Взять хотя бы вон ту бабу, что убегает по чёрному песку непонятно куда. Ну дура же! А мужик, который за ней гнался – совсем дебил.

Хотя, тот уже не гнался. Силёнки видать кончились. Что и следовало ожидать.

Гене стало не интересно пялиться в окно. Он вздохнул и подошёл к лежащей на полу мёртвой женщине. Нужно было с покойной тёщей что-то делать, скоро ведь вонять начнёт. Да и погано как-то, что она вот так лежит. Придётся её вниз тащить и, наверное, в землю закапывать. Одна проблема – весила тёща килограммов девяносто. Жирная, как тюлень. Гена кисло поморщился: не могла что ли на первом этаже окочуриться? Или на улице. Вот зараза! Даже умерев подлянку кинула.

Он собирался вчера утром один в деревню поехать – всего на часок, чтобы вещи кое-какие забрать, – но тёща вцепилась, как жирный клещ: я с тобой, я с тобой! Она хотела комнатные растения из деревенского дома в городскую квартиру перевезти. Этот дом ведь продавать собирались и покупатель имелся. Почти все вещи уже перевезли, осталась всякая мелочь.

Ехал на часик всего, но из-за тёщи задержались – всё шлялась по дому, искала, чтобы ещё забрать. Потому и попали в эту заварушку. Обидно до чёртиков.

Гена с отвращением пихнул мёртвую женщину ногой.

– Всё из-за тебя, Анастасия Марковна.

Погано ещё и то, что жратвы мало. Почти все соленья, банки с вареньем и компотами уже в гараж в городе перевезли. Тут оставались лишь две банки с огурцами, банка с маринованным чесноком и банка с квашенной капустой. На кухне в шкафчике – пачка лапши. И всё. Не густо. Скоро придётся где-то жратву искать. Проблема. Ну, ничего, найдёт. Или украдёт. В любом случае, подыхать с голодухи он не собирался. Нужно только какое-то время продержаться – возможно, неделю, а может, и две.

Гена верил, что рано или поздно всё вернётся на круги своя. Чёрная пустыня исчезнет, а вместо неё появится нормальный мир с деревьями, домами и облаками в небе. Он внушил себе это нынешней ночью, и разубеждаться не собирался даже под натиском сотен аргументов. Гена был упёртым человеком и упёртостью своей гордился. Ему так было проще существовать.

Он понятия не имел, что случилось с привычным миром, откуда взялась эта пустыня. И у него не было ни малейших предположений. Версии деревенских, а тем более утырка Банана, ему казались полным бредом. Научный эксперимент? Испытание нового оружия? Перемещение на другую планету? Всё это чушь собачья! Чушь, которую может придумать только дурачьё. Лучше уж вообще ничего не придумывать, а сказать: «Случилась поганая хрень!» И остановиться на этом. Так тоже было проще.

Почесав живот, Гена нагнулся, взял труп за руки и потащил его к дверному проёму. Тяжко! Так и надорваться недолго. Он в очередной раз мысленно выругал тёщу за то, что она такая жирная. Сдвинул её всего на метр, а силы уже кончились.

Гена задумался… А может, ну её нахрен? Пускай себе валяется. Завоняет – да и ладно. Он ведь сам сдохнет, пока дотащит эту тушу до первого этажа. А потом ещё на улицу волочь, закапывать…

Нет, баста! Себя нужно поберечь!

Ему даже как-то хорошо стало от этого решения. Он отпустил руки тёщи, брезгливо вытер ладони об штанины и снова подошёл к окну. Фигурка женщины едва виднелась вдалеке. Мужик устало двигался по чёрному песку, возвращаясь.

Мимо ворот прошёл Прапор с чёрной птицей в руках. Гена ухмыльнулся: вот придурок, птицу какую-то подобрал! Что старикашка с ней делать будет? Жрать? Хотя, почему нет, он, Гена, сожрал бы. Мяса в ней, конечно, с гулькин хвост, но червячка заморить хватит. Вот же ушлый старикан!

Версию, что Прапор просто хочет позаботиться о покалеченной птице, Гена не допускал. Такое не могло уложиться в его голове.

* * *

И Марине и Капельке понравилась идея перебраться в дом Виталия. Для того, чтобы перенести все припасы – соленья, варенье, содержимое неработающего холодильника – пришлось сделать несколько ходок. Это Марина настояла на том, чтобы забрать всё съестное:

– Мало ли что. Вдруг кто заберётся и украдёт. Люди-то в отчаянии.

Борис рассудил, что это более чем разумно. Страх и отчаяние заглушают голос совести, стирают грань между «можно» и «нельзя». Кто-то выдерживает это испытание, кто-то нет. Глупо надеяться, что все в деревне стойкие к искушениям святоши. Если ничего в лучшую сторону не изменится, следует ожидать мародёрства, воровства.

Закончив переносить припасы, позавтракали бутербродами с чаем, после чего занялись домом тёти Иры. Она была женщиной запасливой – полный шкаф круп, макарон, сухофруктов. А в погребе – соленья, мешки с картошкой, банки с компотами и берёзовым соком, который Борис просто обожал. Он с детства помнил, что тётя Ира каждую весну уделяла особое внимание заготовке берёзового сока. Она добавляла в него немного сахара, мяту или лимонный сок, потом закатывала в трёхлитровые банки. Говорила, что берёзовый сок – это жизнь. Чай и кофе она не слишком-то жаловала, а соки и компоты обожала.

Когда делали последнюю ходку, к ним подошла пожилая пара. Борис вспомнил, что эти интеллигентного вида мужчина и женщина вчера, во время собрания в поле, стояли возле периметра и обнимали друг друга.

– Мы заметили, вы вместе решили держаться? – сказал мужчина. У него были густые седые брови, редкие зачёсанные назад волосы и глаза чуть на выкате. Он чем-то напоминал Борису старого мудрого филина из известного советского мультика.

– Да, Валерий Сергеевич, – ответил Виталий. После инцидента с Анфисой он был угрюм и мало разговаривал. Однако сейчас заставил себя приветливо улыбнуться. – Вместе ведь лучше, спокойней.

Пожилая женщина замялась.

– Вы не могли бы…

– Вера Александровна, – по-прежнему улыбаясь, прервал её Виталий. Он догадался, что она хочет сказать, – Валерий Сергеевич, мы будем рады, если вы к нам присоединитесь.

Его поддержала Марина.

– Ну, разумеется! Добро пожаловать в нашу компанию.

– Мой дом – ваш дом! – с пылом заявил Виталий.

– Мы вам очень благодарны, – обрадовался Валерий Сергеевич. – Нам одним жутковато, знаете ли.

– И мы ведь не с пустыми руками к вам, – встряла его супруга. Она была маленького роста, чуть полновата. Собранные в конский хвост волосы – выкрашены в цвет морёного дерева. – У нас тоже кое-какие припасы имеются. Перенести только нужно.

Марина взяла её за руку.

– Мы и без всяких припасов вам рады будем, Вера Александровна, – она взглянула на дочку. – Правда, Капелька?

Та энергично кивнула.

– Будем рады!

Бориса всё это растрогало. Хорошие люди оставались хорошими людьми даже в тяжёлой ситуации. Совсем рядом чёрная пустыня, пугающая неизвестность, а здесь – тёплая человечность, понимание, сочувствие. И это дарило надежду.

Марина, конечно, заявила, что Валерию и Веронике все будут рады и без припасов, однако провизию всё-таки перенесли из их дома в расчудесно зелёный дом Виталия.

Все в деревне, чьи дома граничили с периметром, перебирались к друзьям и знакомым, которые жили ближе к центру круга.

Вероника с Мариной приготовили обед на летней кухне во дворе – использовали продукты, которые быстро портятся вне холодильника. Пообедав, обитатели зелёного дома присоединились к остальным жителям деревни, которые таскали в вёдрах воду из пруда.

Борис обратил внимание, что пруд хоть и обмелел, но совсем немного, словно чёрный песок, разграничивающий водоём почти надвое, не впитывал воду, а, возможно, и отторгал её, как нечто для него чуждое.

Водой запаслись. Наполнили две пластиковые бочки, все банки, которые нашлись, кастрюли, бутылки. Вода была мутной, пахла илом, но если профильтровать через марлю и прокипятить – пить можно. Но пока жажду утоляли консервированным берёзовым соком.

Устроили отдых. Капелька с Мариной уснули на диване. Виталий задремал в кресле. Борис с Валерием и Вероникой разговорились на кухне, и он поведал им, что тётя Ира умерла.

– Мы с ней, к сожалению, мало общались, – тяжело вздохнул Валерий. – Даже странно, жили ведь совсем рядом и даже в гости ни разу друг к другу не зашли. Почему так?

У Вероники на глазах навернулись слёзы. Она промокнула их белым кружевным платком и произнесла:

– Не верится, что всё это происходит с нами, наяву. Как будто случилось то, что нарушает все законы природы. То, что не может произойти ни при каких обстоятельствах, но почему-то произошло. Одно радует, дочка с внучкой не приехали к нам на выходные.

Валерий покачал головой.

– Вот уж действительно… Их словно ангел хранитель уберёг. Знаете, Борис, они ведь ещё в пятницу должны были к нам приехать, но дочка позвонила и сообщила, что Машенька – это внучка наша – внезапно заболела. Ничего страшного, всего лишь лёгкая простуда, но от поездки они решили отказаться. И, слава Богу! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Не самая уместная сейчас пословица, – проворчала Вероника.

Борис подумал об ангелах хранителях. Почему его никакая высшая сила не уберегла? Почему не погнала вчера утром за грибами, не удержала от пьянки с Виталием? Может, не заслужил? Да, грехов у него хватало. В его жизни были и наркотики, и пьяные дебоши, и условный срок, и два кратковременных брака, которые походили на периоды полного безумства. Лишь став музыкантом «Дня Тишины» он остепенился, многое переосмыслил. Ребята из группы – Эдик, Инга – повлияли, хотя сами были далеко не поборники морали. А он повлиял на них. Инга даже песню написала на эту тему: «Мы делаем друг друга лучше. Наши души стонут под гнётом грехов, но мы делаем друг друга чище…» Стал ли он лучше, чище? Видимо, недостаточно для благосклонности ангела хранителя. А вообще, сделал вывод Борис, не существует никаких ангелов хранителей, иначе Капельки с Мариной сейчас здесь не было бы. Простое и логичное умозаключение.

Борис выпил стакан берёзового сока и отправился в дом тёти Иры. Ему нужно было сделать самое важное на сегодняшний день дело.

В сарае отыскал лопату, принялся рыть могилу за домом. Работал остервенело, словно наказывая себя за что-то. Скоро ладони покрылись волдырями, мышцы требовали отдыха, но он продолжал копать, с яростью вонзая лопату в землю. В голове то и дело возникал образ тёти Иры. Вот она стоит у открытого окна, ветерок треплет её волосы, на губах лёгкая улыбка. А вот она смеётся, сидя за накрытым столом. И отец рядом, и мать, и маленькая Зоя. Эти образы сейчас причиняли боль.

Могила была готова.

Борис отправился в дом. Труп тёти Иры завернул в простыню, затем в цветастое покрывало. Внутренний голос зудел, что он всё делает неправильно, что нужно подождать, с кем-нибудь посоветоваться, но Борис с презрением этот голос игнорировал.

Изнемогая от усталости, он осторожно опустил труп в могилу, зашептал лихорадочно:

– Прости, прости, тётя Ира, прости. Прости за то, что был таким уродом. За то, что не приезжал, редко вспоминал… – он запнулся, больше не в силах вымолвить ни слова.

Стиснув зубы, закопал могилу, сделал холмик, подравнял края.

– Крест нужен, – раздался мужской голос.

Борис оглянулся. На дорожке возле дома стоял молодой мужчина в серой толстовке. Тот самый, что вчера Гене в морду заехал. Гена, кажется, Бананом его называл.

– Я сделаю крест, – пообещал Банан. – Прямо сейчас и займусь. У меня и материал есть и инструмент. Тётя Ира хорошей женщиной была. Она как-то мне сильно помогла. Хороший для неё крест сделаю.

– Спасибо, – кивнул Борис. – Но нужно два креста. Мужа Анфисы ещё похоронить нужно.

Банан дёрнул плечами.

– Два так два. Сделаю.

Он развернулся и пошёл по дорожке к калитке, а Борис сел на корточки возле могилы. Ему хотелось сказать какие-то правильные слова, но в голову лезла только какая-то банальная чушь. Лучше уж никаких слов. Она встал, посмотрел на лопнувшие кровоточащие мозоли и подумал, что в ближайшее время ему непросто будет играть на гитаре. От этой мысли из груди начал рваться истеричный смех, но Борис сдержал его, крепко сжав ладони в кулаки и ощутив прилив щиплющей боли.

Глава десятая

Кирилл Марков, которого некоторые называли Бананом, выбрал в сарае подходящие бруски, сложил их на верстак. Он был рад заняться делом, даже таким невесёлым, как создание крестов на могилы. Всё что угодно. Лишь бы от того, что творилось вокруг отвлечься.

Отмерил рулеткой нужную длину, сделал карандашом отметки.

В отличие от Гены, с его скудной фантазией, у Кирилла было несколько версий случившегося: фантастические, вроде научного эксперимента, похищения инопланетянами, испытания нового оружия, массового гипноза. И мистические: колдовство, происки тёмных сил. Какая из версий более логична, Кирилл не мог определиться. Вчера склонялся к фантастическим версиям, ночью к мистическим, а сейчас сделал паузу в домыслах и просто работал.

Он собирался смастерить три креста. Ещё один для Гениной тёщи – тот ведь кричал вчера, что она скончалась. Гена, конечно, мразь конченая, но тёща-то не виновата, что у неё такой зятёк. Будет ей крест на могилку.

Кирилл сделал отметки на всех брусках, взял ножовку и принялся пилить. Ему нравилось, как пахнут опилки. Этот запах ассоциировался у него с победой. Однажды он одержал колоссальную победу, избавившись от пристрастия к наркотикам, и столярное ремесло сыграло в этом не последнюю роль.

На наркоту его подсадила сероглазая Эльза, девушка, в которую он влюбился до умопомрачения. Она была странной, не от мира сего, некоторые говорили, что по ней психушка плачет, но Кирилл считал её просто идеальной. Ему нравилось, что Эльза на всё смотрит с каким-то удивлением, будто видела это впервые, как ребёнок только-только начинающий сознавать и познавать мир. Нравилось, что ей было абсолютно плевать, что про неё говорят люди. Она носила яркие футболки, красила волосы в вызывающе фиолетовый цвет и гордилась своими татуировками на предплечьях – причудливый коллаж из копий наскальной живописи пещерных людей и маленькая, но необычайно реалистичная оса.

Кирилл сошёлся с ней как-то очень легко, и со временем ему стало казаться, что они были знакомы всю жизнь. Она могла часами рассказывать ему о хоббитах, гномах, эльфах и прочих волшебных существах. А он слушал её завороженно, ловил каждое слово. Кирилл не верил в волшебных существ, как верила в них Эльза, но спорить и переубеждать любимую даже и не думал. Он обожал её голос – иногда восхищённый, словно она, полностью погрузившись в мир своих фантазий, созерцала нечто удивительное, а иногда яростный, будто вела бой с внутренними демонами. Сероглазая Эльза не признавала полутонов, ей претили однообразие и скучная обыденность.

Выпив воды из пластиковой бутылки, Кирилл сделал небольшой перерыв. Все бруски уже были напилены, оставалось выдолбить выемки, просверлить отверстия под шурупы, обработать наждачной бумагой и морилкой.

Он уселся на табурет, посмотрел на мотоцикл у стены, на бензобаке которого фиолетовыми буквами было написано «Эльза».

Эльза, Эльза, Эльза…

Почти всё, что она делала, Кирилл воспринимал восторженно, однако было и то, что его тяготило. Ко времени их знакомства Эльза уже два года сидела на игле и деньги на наркотики зарабатывала, торгуя своим телом. Она считала это чем-то естественным и совсем не постыдным. У неё было несколько постоянных клиентов, которых возбуждала её вызывающая эксцентричность. Повлиять на Эльзу Кирилл не мог – это то же самое, что пытаться разгонять тучи силой мысли. Приходилось принимать всё как есть – сначала с презрением к себе из-за бездействия, а потом уж со смирением. Он даже умудрился обмануть свою совесть убеждением, что любимого человека нужно прощать за всё, чтобы тот ни делал.

Кирилл глотнул ещё воды и вернулся к работе. Через минуту засадил занозу в ладонь. Фыркнул: вот же дятел! Позорище. Занозы – бич новичков, а он, как-никак, столяр со стажем.

Заноза.

Острая, как игла шприца.

Он не отказался, когда Эльза предложила ему попробовать наркоту. Предложила со словами: «Так мы станем лучше понимать друг друга». Раньше Кирилл только травку покуривал, а тут тяжёлый наркотик. Скоро он уже крепко сидел на игле и, кажется, действительно стал лучше понимать Эльзу, хотя до этого считал, что и так её отлично понимает. И, разумеется, он по-прежнему ни в чём не винил любимую девушку.

У Эльзы возникли проблему с жильём из-за отчима, и она перебралась в деревенский дом Кирилла. Поначалу всё было хорошо: проводили много времени за просмотром фантастических фильмов, кололись, ездили в город на тусовки, мечтали приобрести крутой байк, как у ребят из «Сынов анархии». А потом с Эльзой что-то неладное начало творится. Она стала молчаливой, угрюмой. Могла застыть на одном месте, уставиться в стену и стоять так по несколько минут. И свои любимые фильмы теперь смотрела отстранённо, будто её сознание в это время было где-то далеко. Однажды Кирилл застал Эльзу во дворе, она ползала на коленях, расчищала землю ладонями, находила какие-то песчинки и складывала их в банку. При этом бормотала:

– Я чувствую… что-то плохое в этой земле… я чувствую…

Кирилл попытался поднять её, отвести в дом, но она завизжала, расцарапала ему руку ногтями.

– Отстань, отстань! Не подходи ко мне! Я должна очистить землю от этой гадости! Неужели ты не чувствуешь?

Она успокоилась лишь спустя пару часов. Даже извинилась за своё поведение, сказала, что была не в себе. Тем же вечером ушла из дома и объявилась лишь через три дня. Кирилл переживал за неё, насколько позволял замутнённый наркотиками разум, но опять-таки не упрекал, не пытался что-то изменить, не говорил себе и ей «хватит».

Эльза, Эльза, Эльза…

Девушка, в чьих глазах поселилась поздняя осень.

Кирилл зачистил наждачной бумагой бруски, взял со стеллажа на стене отвёртку, коробку с шурупами. Правильно было бы бруски склеить эпоксидной смолой, но смола сохнет долго. Ну, ничего, шурупы тоже сгодятся. Он знал способ, как сделать так, чтобы их не было заметно.

Эльза исчезла поздней осенью, в ноябре. Ушла вечером в очередной раз из дома и не вернулась. Погода в те дни была поганой – дождь со снегом, холодный ветер. Слякотное ненастье царило и в сознании Кирилла. Разыскивая Эльзу, он пребывал в непрерывном муторном состоянии. Побывал у всех знакомых, но никто её не видел. Кирилл занимал деньги, покупал наркотик и снова бросался на поиски. Однажды обнаружил себя на железнодорожной платформе в ста километрах от Белой Дали. На лбу – кровоточащий порез, брюки мокрые. И он совершенно не помнил, что случилось, и как здесь очутился.

Эльзу обнаружили через восемь дней, после того, как она ушла из дома. Её труп лежал в канаве возле шоссе неподалёку от Шатуры. В полиции Кириллу сообщили, что девушку, судя по всему, сбила машина – травма головы, переломанные кости. Водителя ищут.

Искали.

Не нашли.

Кирилл скрепил бруски шурупами, ещё раз прошёлся наждачной бумагой. Неплохо получилось, аккуратно. Три одинаковых креста. Теперь оставалось лишь обработать их морилкой – у него было главное правило: всё делать на совесть.

После гибели Эльзы Кирилл совсем потерял себя. Продал всё, что можно было продать. Его ломало, порой он не отличал бред от реальности. Иногда ему мерещилось, что Эльза рядом, её голос часто звучал в голове. Он бродил по деревне, скулил, выпрашивал у всех деньги в долг. Однажды украл в магазине шмотки, продал, купил дозу.

Как-то Кирилл забрался в дом соседки тёти Иры, заранее убедившись, что она куда-то ушла. Он судорожно складывал в большую спортивную сумку всё, что казалось ему хоть немного ценным: две, возможно, хрустальные вазы; шкатулка с побрякушками; иконы; на вид антикварные часы. Порылся в шкафах, в тумбочках, мечтая обнаружить деньги, но нашёл лишь горсть мелочи. Принялся копаться в шифоньере, где на полках лежало аккуратно сложенное постельное бельё, но вдруг застыл, услышав строгий голос:

– Хватит, Кирилл!

В дверном проёме стояла тётя Ира. У Кирилла возникло искушение схватить что-нибудь тяжёлое, подойти к ней и ударить по голове. Изо всех сил ударить, чтобы сразу насмерть! Но он колебался.

Тётя Ира вошла в комнату. Она как будто совсем не боялась.

– Ещё не надоело так жить? Ты ведь сдохнешь, если не остановишься… Впрочем, тебе это, наверное, уже не раз говорили, – она помолчала. – Сядь за стол. Сейчас ужинать будем. И у меня к тебе есть предложение.

Кирилл обессиленно уселся на стул, обхватил голову руками. Он не мог поверить, что только что собирался убить эту пожилую женщину, которая всегда была к нему добра. Никогда ещё он так не презирал себя, ему хотелось убежать в лес и повеситься, чтобы разом прекратить все страдания. Без него ведь всем будет лучше. Всем! Он разрыдался.

Тётя Ира подошла, положила ладонь на его голову.

– В твоих силах всё это изменить, Кирилл. Я вижу, ты сможешь. Но об этом потом. А пока пойду ужин разогрею.

Она покормила его, напоила травяным чаем, после которого впервые за долгое время Кирилл ощутил хоть какое-то подобие спокойствия. После ужина тётя Ира рассказала, что в посёлке неподалёку есть реабилитационный центр для наркоманов. Руководит там её хороший знакомый Богатырёв Фёдор Иванович. Центр не совсем обычный, с жёсткими порядками, но те, кто искренне желают избавиться от наркотической зависимости, покидают его новыми людьми. Некоторые, разумеется, не выдерживают, уходят – насильно там удерживают только в первый период реабилитации. А те, кто проходит весь путь до конца, начинают новую жизнь.

– Всё в твоих руках, Кирилл, – строго сказала тётя Ира. – На одной чаше весов кладбище, на другой жизнь. Что выберешь? Если примешь правильное решение, я завтра же отвезу тебя в центр и договорюсь с Фёдором Ивановичем.

Кирилл выбрал жизнь, и тётя Ира сдержала слово. Уже на следующий день он был принят в центр.

Поначалу туго пришлось. Его держали пристёгнутым наручниками к койке. Он орал, умолял отпустить, уверял, что не желает излечиваться и что всем глотки перегрызёт, если не отпустят. Проклинал всех и вся, включая тётю Иру, которая его сюда привезла. Это был период настоящего ада. Он то впадал в беспамятство, то погружался в океан боли. Ему кололи какие-то препараты, поили горькой гадостью. Иногда приходил Богатырёв, но он всегда молчал, лишь глядел оценивающе.

Через какое-то время, показавшееся Кириллу вечностью, ему полегчало. Ад закончился. Богатырёв поинтересовался:

– Всё ещё желаешь продолжать реабилитацию?

Кирилл, не раздумывая, ответил утвердительно. Богатырёв кивнул.

– Похоже, Ирина в тебе не ошиблась. Но поглядим. Ты сделал только первый шаг, парень.

Кирилла освободили.

Реабилитационный центр находился на территории бывшего пионерского лагеря. Тут же были небольшие предприятия: пошивочный цех, фабрика по производству детской мебели – стульчики, кроватки. Владельцем всего этого являлся Богатырёв Фёдор Иванович – крупный шестидесятилетний мужчина похожий на Валентина Дикуля. Когда-то Богатырёв был профессиональным боксёром, но получил серьёзную травму во время тренировки и ушёл из большого спорта. Подался в бизнес, разбогател. Его сын погиб от руки наркомана, но вот же какой парадокс: сумев побороть в себе жгучую ненависть, Фёдор Иванович счёл своим долгом помогать именно зависимым от наркотиков, чтобы в будущем они не убили ещё чего-нибудь сына или чью-нибудь дочь.

Кириллу предоставили выбор, где работать. Он предпочёл изготовление мебели, хотя даже понятия не имел с какой стороны к деревообрабатывающему станку подходить. Ничего, быстро научился, освоился и начал получать удовольствие от работы.

Два раза в неделю все пациенты центра собирались вечером в поле возле большого костра. Бывшие наркоманы рассказывали о своей прошлой жизни, о тех злодеяниях, что они совершили, о той боли, что причинили родным и близким. После таких собраний Кирилл чувствовал себя каким-то обновлённым, будто искупался в озере с волшебной водой.

Иногда он поднимался на крышу одного из зданий лагеря, закрывал глаза и рассказывал Эльзе о том, как прошёл день, о том, какие мысли его посетили. Рассказывал, представляя, что она стоит рядом и одобрительно улыбается. Он тосковал по ней. Сильно тосковал.

Порядки в центре были строгие. За проступки, такие как драка, воровство, самоволка – Богатырёв выгонял безжалостно. Если кто-то ругнулся матом или был замечен с сигаретой – наказание в виде лишения ужина. Зато Фёдор Иванович не скупился на лечение больных – в лагере работали отличные врачи. Даже зубы новые вставляли.

Через семь месяцев Богатырёв вызвал Кирилла к себе в кабинет и сказал, что его реабилитация закончена, и он должен покинуть центр. Кирилл предпочёл бы остаться, но таков уж был порядок – нужно уступать место другому зависимому. Ему выплатили деньги, которые он заработал за всё время пребывания в лагере, и с добрым напутствием отправили восвояси.