Текст книги "Иван Грозный: Бич Божий"

Но это, так сказать, цветочки.

Ягодки подкинула очередная военная кампания в Ливонии. Летом 1570 г. русское войско, усиленное отрядами ливонского короля Магнуса, союзника Ивана IV, осадило Таллин (Ревель). В распоряжении воевод была отличная артиллерия и значительные по численности полки. Однако и город оказывал упорное сопротивление. Через два месяца после начала осады из России подошло подкрепление – опричный корпус. Его присутствие в осаждающей армии дало эффект, прямо противоположный ожидавшемуся. В хронике таллинского пастора Бальтазара Рюссова, в частности, сообщается: «Этот отряд гораздо ужаснее и сильнее свирепствовал, чем предыдущие, убивая, грабя и сжигая. Они бесчеловечно умертвили много дворян и простого народу». В итоге решимость защитников города лишь возросла, а мирные переговоры с ними потеряли всякий смысл. Проведя всю зиму под стенами неприступной крепости, русские полки в марте 1571 г. вынуждены были отступить.

Воеводы, виновные в срыве Ревельской операции, под арестом отправились в Москву.

Тогда же немец-опричник Таубе пытается поднять мятеж в Юрьеве-Ливонском.

Еще хуже складывались дела на южном фронте.

Во второй половине 1560-х гг. опричные полки не раз выходили на юг, «по крымским вестям»: напряженность в отношениях с Крымом не убывала. Но в боевых действиях они принимали участие довольно редко. Уже в октябре 1565 г. опричный корпус был выдвинут под Болхов, где стоял с войсками крымский хан Девлет-Гирей. Однако тогда дело не пошло дальше авангардных стычек. Впоследствии войско опричников отправляли в Одоев, Мценск, Калугу, на Хотунь. В 1569 г. турки совместно с крымцами и ногаями угрожали Астрахани, но взять город и разбить русских воевод не смогли. В 1570 г. татары совершили несколько дерзких набегов малыми силами. Как уже говорилось, сам царь, встревоженный обстановкой на юге и уверенный в силе своей новой армии, ненадолго выезжал к Серпухову.

Гром грянул весной следующего года. Разразившаяся тогда военная катастрофа пошатнула здание опричнины, как, впрочем, зашаталась и вся Россия…

Девлет-Гирей явился на южные «украины» Московского государства с большим войском и полный решимости разорить страну, а еще того лучше – погубить ее. Между тем Москва равноценных сил выставить в поле не могла: значительная часть русских войск занята была в Ливонии, да и поредели полки Ивана IV после многолетней войны на два фронта…

Более того, действия наличных сил трудно было скоординировать: командование-то было разделено на опричное и земское.

С русской стороны к татарам перебегают дети боярские, напуганные размахом опричных репрессий. И один из перебежчиков показывает крымцам дорогу в обход оборонительных позиций русской армии. Другой сообщает, сколь малы силы, противостоящие хану. Девлет-Гирей переходит Оку вброд, и, сбивая наши заслоны, стремительно движется к Москве. Опричным отрядам не удается затормозить его наступление.

Царь с частью опричного корпуса отступает к Москве, оттуда к Александровой слободе, а из слободы – аж в Ростов. В ту несчастную весну все идет неудачно, все не работает, все происходит не по плану. К тому же Московское государство ослаблено: страну терзает моровое поветрие, два года засухи привели к массовому голоду. Людей, которых можно поставить в строй, катастрофически не хватает.

Иван Васильевич испытывает настоящее потрясение. В 1552 г. под Казанью он боялся по милости собственных воевод попасть к неприятелю в руки. Теперь старые его страхи оживают и материализуются. Неожиданно для Ивана IV татары оказываются в непосредственной близости от его ставки. Никто не привел государю «языка». Никто не позаботился о ведении сторожевой службы. Прежде всего, допустили странное легкомыслие командиры передового и сторожевого полков, на которые возлагались обязанности авангардных частей армии. Опричные воеводы проходят мимо царя с полками в растерянности, не зная, что предпринять. Иван IV опасается, как бы кто-нибудь не взял его коня под уздцы, как тогда, под Казанью, и не привел его вместе с всадником к Девлет-Гирею. Отступление кажется государю меньшей из бед. Так поступали многие князья московского дома, застигнутые татарским набегом врасплох. Курбский назовет в третьем послании Ивану Грозному напишет: «…мог бы ты… вспомнить… какие язвы были Богом посланы – говорю я о голоде и стрелах поветрия (мора), а напоследок и о мече варварском, отомстителе за поругание закона Божьего, и внезапное сожжение славного града Москвы, и опустошение всей земли Русской, и, что всего горше и позорнее, – царской души падение, и позорное бегство войск царских, прежде бывших храбрыми; некие здесь нам говорят, будто бы тогда, хоронясь от татар по лесам, с кромешниками своими, едва ты от голода не погиб!»[173]173
  Переписка Андрея Курбского с Иваном Грозным // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XVI в. М., 1986. C89. Кромешник – опричник.


[Закрыть] Для Штадена тоже все понятно: «…великий князь вместе с воинскими людьми – опричниками – убежал в незащищенный[174]174
  То есть, не укрепленный стенами.


[Закрыть] город Ростов». Но в той ситуации государю, вне зависимости от того, испытывал ли он необоримый ужас или был способен преодолеть его, не следовало рисковать жизнью. Его гибель могла ввергнуть Московское государство в еще горшие неприятности. Другое дело, опричное войско. Стоило ли уводить его с собой, оголяя оборону Москвы, и без того скудную? Бегство царя в обстоятельствах 1571 г. логично и понятно. Но бегство войска и непонятно и нелогично[175]175
  Между тем английский торговый агент Джером Горсей сообщает, что вместе с царем из-под Москвы ушел и огромный стрелецкий корпус… Почему? Нет ответа. – Горсей Дж. Записки о России. XVI–XVII в. / Пер. и сост. А.А. Севастьяновой. М., 1990. С. 56.


[Закрыть]. Совершенно также непонятно и то, почему Иван Васильевич не остановил опричный корпус: если бы дело было в одном только страхе, если бы царь вел себя на протяжении всей жизни как патологический трус (чего не было), то и в этом случае не находит объяснений желание уйти с ненадежным воинством в неукрепленный город, в то время как из-под Таллина в Россию возвращалась первоклассная полевая армия. Или же сами опричники не очень-то соглашались остаться и биться с крымским ханом? На эти вопросы пока нет здравых и точных ответов.

В отсутствие опричного корпуса земские воеводы попытались организовать оборону столицы. Им удалось собрать полки под Москвой незадолго до подхода Девлет-Гирея. Во главе земской рати стояли опытные и храбрые военачальники: князь Иван Дмитриевич Бельский (старший из воевод), князь Иван Федорович Мстиславский и князь Михаил Иванович Воротынский. Остатками опричного корпуса под Москвой руководил князь Василий Иванович Темкин. Казалось, положение города небезнадежно. Бельский контратаковал татар и, видимо, добился успеха: «…выезжал против крымских людей за Москву-реку на луг за болото и дело с ними делал»[176]176
  Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980 г. М., 1981. С. 237.


[Закрыть], а по другим источникам даже «забил» крымцев «за болото, за луг». Как видно, земская рать изготовилась драться до последнего. Вот уж, воистину, «отступать некуда, позади – Москва!»

К сожалению, во время атаки на татарское войско главнокомандующий князь Бельский получил ранение. Он был отвезен на свой двор. Его отсутствие, по мнению Р.Г. Скрынникова, внесло известную дезорганизацию в действия обороняющихся[177]177
  Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 285.


[Закрыть].

Не умея взять город, Девлет-Гирей велел запалить его. Он намеревался разграбить все, что не смогут защитить русские воеводы, занятые тушением пожара. Татары подожгли сначала царскую летнюю резиденцию в Коломенском, а на следующий день – московские посады. Пожар обернулся огненной бурей, настоящим бедствием. Результат превзошел все ожидания хана. Огонь стремительно и неотвратимо убивал город. Земские ратники оставались в Москве. Не покидая позиций, они перемогались с крымцами посреди пылающих улиц. Тогда погиб боярин Михаил Иванович Вороной-Волынский и раненый князь Бельский, а также множество наших воинов. Девлет-Гирей так и не смог занять город. Ужаснувшись зрелищем разбушевавшейся стихии, понеся значительные потери, татары отошли прочь[178]178
  Неясно, что послужило главной причиной отступления Девлет-Гирея. То ли потери его были достаточно велики, то ли прошел слух о приближении царской армии, то ли, скорее, сам грандиозный пожар вызвал у крымцев суеверный ужас.


[Закрыть], прихватив с собой трофеи и полон. К тому времени в русской столице армии уже не было – лишь несколько сотен чудом уцелевших детей боярских…

Небольшой полк Воротынского стоял на отшибе и уцелел. Князь преследовал крымцев, однако, по малолюдству своего отряда, он не сумел отбить пленников. Орда ушла, по дороге разорив Рязанщину.

Невозможно без ужаса и печали читать источники, повествующие о смерти великого города в огне. Блистательная Москва, многолюдная, богатая, защищенная прочными стенами, украшенная храмами, кипящая на торгах, грозная своими полками, окруженная кольцом тихих и славных обителей, отчего ты пала? Отчего допустили к тебе врага? Отчего была ты венценосной владычицей, а стала грязной нищенкой? Отчего царь и его слуги допустили бесчестие православной столицы? Невозможно забыть этой боли и этого позора, и только Богу, наверное, легко простить такой грех!

У нас нет надежных данных ни о населении Москвы в XVI столетии, ни о потерях, нанесенных русской столице в несчастный год Девлет-Гиреева нашествия. Но записки иностранцев, побывавших в Москве тогда или несколькими годами позднее, дают общее представление о масштабах катастрофы.

Вот письмо неизвестного англичанина, ставшего свидетелем событий 1571 г.: «12 мая в день Вознесения крымский хан пришел к городу Москве с более чем 120 тысячами конных и вооруженных людей[179]179
  По общему мнению специалистов, эта цифра завышена.


[Закрыть]. Так как царские воеводы и воины были в других городах как охрана, а москвичи не приготовлены, то названные татары зажгли город, пригороды и оба замка. Все деревянные строения, какие там находились, были обращены в пепел, и я убежден, что Содом и Гоморра не были истреблены в столь короткое время… Утро было чрезвычайно хорошее, ясное и тихое, без ветра, но когда начался пожар, то поднялась буря с таким шумом, как будто обрушилось небо, и с такими страшными последствиями, что люди гибли в домах и на улицах… На расстоянии 20 миль в окружности погибло множество народа, бежавшего в город и замки, и пригороды, где все дома и улицы были так полны народа, что некуда было притесниться; и все они погибли от огня, за исключением некоторых воинов, сражавшихся с татарами, и немногих других, которые искали спасение через стены, к реке, где некоторые из них потонули, а другие были спасены… Большое число (людей) сгорело в погребах и церквях. Среди них, между почим, 30 человек в погребах Английской компании, из них трое служителей сэра Томаса Бентама; умерли также Томас Филд, Джон Уересли, ремесленники Томас Чефи, Томас Карвер, аптекарь и некоторые другие… Это великое и ужасное и внезапное разрушение, постигшее москвитян, сопровождалось сильной невиданной бурей, а под конец погода снова прояснилась и стала тихой, так что люди могли ходить и видеть великое множество трупов людей и лошадей, не говоря уже о тех, которые обращены были в пепел. Молю Бога не видеть впредь подобного зрелища. В ночь после того, как собака-татарин учинил это злодейство, он бежал со всею ратью к реке Оке… Число погибших при разорении Москвы показывают такое громадное, что я не решаюсь передать его. Скажу только, что из окрестностей Москвы на 60 миль и более и восьми человекам не удалось спастись в городе… В два месяца едва ли будет возможно очистить от человеческих и лошадиных трупов город, в котором остались теперь одни стены, да там и сям каменные дома, словно головки водосточной трубы…»[180]180
  Иностранцы о древней Москве. М., 1991. С. 78–79.


[Закрыть].

Вот известие из Польши (лето 1571 г.): «…прибыл татарский посол с сообщением о поражении, нанесенном Московиту, чтобы получить дань, и говорил следующее: что они разорили, сожгли и разграбили (территорию) около 60 лиг в длину и 45 в ширину во владениях Московита; что мертвыми пало, может быть, около 60 тысяч (людей) того и другого пола; затем взято около 60 тысяч лучших пленных; что они (татары) дошло до Москвы, сожгли весь город и замок, куда собралось много народу и, должно быть, задохнулись в дыму; что около 120 штук пушек утонули в реке Москве, не могли их увезти; что Московит удалился в Александрову слободу, отстоящую на 18 миль, и остался там у своей казны в весьма безопасном месте, так как там находится большое озеро, окружающее его…»[181]181
  Иностранцы о древней Москве. М., 1991. С. 78.


[Закрыть].

Генрих Штаден, современник событий, офицер опричного войска, скорее всего, оказался в сожженной Москве вскоре после отхода Девлет-Гирея. Он, в частности, пишет: «…за шесть часов выгорели начисто и город, и Кремль, и Опричный двор, и слободы, Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть!.. В живых не осталось и трехсот боеспособных людей. Колокола у храма и колокольня, на которой они висели, (упали), и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами, был снаружи и изнутри выжжен пламенем; колокольни также. И остались только стены, разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посреди Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Также и все (другие) колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных (звонницах) церквей и монастырей. Башни или цитадели, где лежало пороховое зелье, взорвались от пожара – с теми, кто был с погребах; в дыму задохнулось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине… Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить… Татарский хан приказал поджечь весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя… Татарский царь Девлет-Гирей повернул обратно в Крым с сотнями тысяч (viel hundert tausent) пленников и положил в пусте у великого князя всю Рязанскую землю»[182]182
  Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002. С. 65–66.


[Закрыть].

Джером Горсей, агент Московской компании англичан, прибывший в Москву в 1573 г., доносит в своих записках несколько страшных подробностей Московского разгрома: «Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх нее головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве (реки) колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путем обогатились. Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти (мимо) из-за отравленного воздуха и смрада… Крымский царь со своими войсками наблюдал этот большой пожар, удобно разместившись в прекрасном Симоновом монастыре на берегу реки в четырех милях от города, захватив награбленное и отобрав богатство у тех, кто успел спастись бегством от пожара. Хотя пожар города принес им мало пользы, они удовлетворились этим, возвращаясь назад с пленными и с тем, что успели награбить…»[183]183
  Горсей Дж. Записки о России. XVI – начало XVII в./ Пер. и сост. А.А. Севастьяновой. М., 1990. С. 57.


[Закрыть].

Антонио Поссевино, папский посол, побывавший в России в 1581–1582 гг., слышал о былом величии Москвы: «Конечно, и при нынешнем государе (Иван Грозный. – Д.В.) Москва была более благочестива и многочисленна, но в 70-м г. нынешнего века она была сожжена татарами[184]184
  На самом деле это произошло в 1571 г.


[Закрыть], большая часть жителей погибла при пожаре, и все было сведено к более тесным границам. Сохранились следы более обширной территории в окружности, так что там, где было 8 или, может быть, 9 миль, теперь насчитывается уже едва 5 миль»[185]185
  Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. / Пер. Л.Н. Годовиковой. М., 1983. С. 43.


[Закрыть].

Даже к 1588 г., когда в Московское государство приехал английский дипломат Джильс Флетчер, столица страны еще не залечила страшные раны: «Число домов, как сказывали мне, во всем городе, по подсчетам, сделанным по царскому указу (незадолго до сожжения его крымцами), простиралось до 41 500. Со времени осады города татарами и произведенного ими пожара (что случилось в 1571 г.) земля во многих местах остается пустой, тогда как прежде она была заселена и застроена, в особенности же на южной стороне города…»[186]186
  Флетчер Дж. О государстве русском // Проезжая по Московии (Россия XVI–XVII вв. глазами дипломатов) / Отв. ред. Н.М. Рогожин. М., 1991. С. 86.


[Закрыть].

Расправа с видными деятелями опричнины, непосредственно виновными за московский кошмар, произошла моментально. Как пишет Р.Г. Скрынников, «…в ближайшее время после майской катастрофы были казнены опричные бояре, подставившие монарха под удар противника – второй воевода передового полка, помощник Черкасского, боярин князь Василий Темкин-Ростовский с сыном, первый воевода сторожевого полка Василий Петрович Яковлев-Захарьин, опричный кравчий Федор Салтыков»[187]187
  Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 289.


[Закрыть]. И, разумеется, нашел свою смерть главный виновник поражения – князь Михаил Темрюкович Черкасский. Между ним и царем и до того установились неприязненные отношения. Тот же Скрынников намекает на возможность осознанной и заранее спланированной Черкасским мести за смерть жены и сына, убитых по приказу Ивана Грозного. Казнили еще нескольких влиятельных опричников, в том числе воеводу Петра Васильевича Зайцева – из числа «молодых волков»[188]188
  С.Б. Веселовский считал, что Зайцева можно назвать «безродным» лишь по незнанию генеалогии, поскольку он принадлежал к «старшей линии боярского рода Добрынских». – Веселовский С.Б. Род и предки А.С. Пушкина в истории. М., 1990. С. 104. Безродным он, действительно, не был. Но его семейство «захудало». Ближайшие родственники – отец и дядя – имели ничтожные должности. В России к середине XVI столетия было полно уездных Рюриковичей, людей крайне низкого социального статуса, если судить с высоты Шуйских или, скажем, Курбских… Что же говорить о расплодившихся потомках старинных боярских родов?!


[Закрыть]. По свидетельству немцев-опричников Таубе и Крузе, вместе В.П. Яковлевым насмерть забили палками его брата, земского боярина И.П. Яковлева, в воеводствовавшего в несчастливом Таллинском походе. Крепко подозревали в измене крупнейшего политического деятеля земщины боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, но, видимо, Иван Васильевич не решился сносить голову фигуре такой величины – последнему из воеводской «старой гвардии» начала царствия, столпу государства. Тем более что Мстиславский ни от кого не бегал, а стоял за Москву вместе с покойным Бельским. Или, по мнению ряда историков, само расследование «измены» князя Мстиславского, которого демонстративно заставили признать вину, а потом быстро простили, было своего рода инсценировкой: не одним же опричникам быть виноватыми…

Но все эти расследования не должны заслонять одного факта: за московский разгром 1571 г. ответственен прежде всего сам царь. Людей не хватило для обороны? А где они, эти люди? Страна еще не запустела, и есть откуда взять людей. В Ливонии главные полки? Почему они оказались в Ливонии, если вот уже несколько лет над столицей России нависает угроза с юга?[189]189
  В.Б. Кобрин с полным на то основанием писал, что страшного пожара могло и не быть, если бы Москву окружили каменной стеной. Царь потратил колоссальные средства на строительство укреплений в опричных резиденциях, в то время как столичные посады оставались беззащитными. – Кобрин В.Б. Иван Грозный. М., 1989. С. 93.


[Закрыть] Почему она вообще идет, эта война за чужие земли, если положение собственной столицы небезопасно? Воеводы оказались слабы? Но кто поставил этих воевод? Изменники провели войска крымского хана в обход русской армии? А откуда они взялись, эти изменники? Почему их так много? Из-за чего явилось в них такое рвение? Перед лицом христианской общины за тактические просчеты отвечают военачальники, но за стратегическое поражение, столь страшное, столь унизительное, – только сам государь. Ничего подобного не было со времен Дмитрия Донского, со времен Тохтамышевой рати 1382 г. Государь Василий Дмитриевич, располагавший намного меньшими силами, чем Иван Грозный, не отдал столицу Едигею подступавшему под самые ее стены. А при Иване III враг даже издалека не угрожал ей. А Иван Васильевич почему-то позволил врагам креста нанести удар в самое сердце державы…

Царь потерпел поражение, а опричная военная система не оправдала ожиданий царя. Более того, она чуть не привела его к гибели. Поэтому и свернута была довольно быстро. Сначала были «задвинуты» выдвиженцы из числа «воинников»-дворян, не проявивших ни достаточной преданности, ни достаточного искусства в военном деле. Потом пришлось отказаться и от системы в целом. К этому подтолкнула царя Ивана Васильевича вторая военная гроза на юге – события 1572 г.

Девлет-Гирея ждали и готовились к новому вторжению. Иван IV готов был поступиться Астраханью и дать хану значительные «поминки», т. е., фактически, дань. Однако хан, почувствовавший запах победы, требовал, помимо Астрахани, еще и Казанских земель, в противном случае был настроен разорить все Московское государство.

Побережье Оки по приказу царя укреплялось. Весной в Коломне был проведен смотр полков. Опричные и земские отряды объединялись под общим командованием нелюбимого государем Михаила Ивановича Воротынского. Опальный князь был идеальным главнокомандующим русского юга: опытный и храбрый человек, он отлично знал все особенности обороны «на берегу» и даже составил нечто вроде устава пограничной службы. Князь Воротынский отличился еще под Казанью в 1552 г., а полки начал водить и того раньше. Видимо, его назначение было для Ивана Васильевича вынужденной мерой, зато для дела – наилучшим выбором.

У Воротынского под командой оказался сильный воеводский состав: Иван Васильевич Шереметев-Меньшой, князь Никита Романович Одоевский и особенно второй воевода в передовом полку князь Дмитрий Иванович Хворостинин[190]190
  Последний сыграл в событиях 1572 г. выдающуюся роль: см. Приложение I.


[Закрыть]. С русскими полками вышел также отряд иностранных наемников под командой Юрия Францбека[191]191
  Разрядная книга 1559–1605 гг. М., 1974. С. 86.


[Закрыть]. Скорее всего, участник сражения, Генрих Штаден, вышел в поход вместе с солдатами Францбека.

Наконец, в июле 1572 г. Девлет-Гирей появился в Поочье[192]192
  Тогда же в Поволжье полыхнуло восстание против русских властей.


[Закрыть]. Армия крымского хана по разным оценкам насчитывала от 40 000 до 100 000 воинов. По подсчетам Р.Г. Скрынникова, русские воеводы могли противопоставить интервентам не более 30 000 бойцов[193]193
  Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 319.


[Закрыть]. Но и эта оценка может быть завышенной. Штаден пишет о том, что крымцы «расписали» между собой русские земли, – кто чем будет владеть. Впрочем, последнее вызывает сомнения: откуда бы опричнику, не принадлежавшему к «дворовой» верхушке, знать планы Девлет-Гирея? Скорее всего, в записках Штадена отразились устрашающие слухи, наполнившие русское общество[194]194
  О том же и примерно в тех же выражениях сказано в Пискаревском летописце. См.: пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. М., Т. 34. С. 192.


[Закрыть].

Впрочем, еще одного удара, подобного прошлогоднему, вероятно, могло бы хватить для полного государственного крушения, разделения России и низведения ее остатков до роли третьего плана в политическом театре Восточной Европы.

И Русская цивилизация бросила последнюю горсть защитников на направление главного удара. Терять им было нечего. В случае разгрома – смерть. В случае отступления – смерть, поскольку татар больше некому было останавливать… Свет клином сошелся на православном воинстве, насмерть вставшем против Девлет-Гирея в обезлюдевших южных землях. Если бы они тогда дрогнули, если бы они тогда побежали, быть может, 1572-м г. от Рождества Христова и закончилась бы история России.

Сначала крымцев счастливо отбили от переправ через Оку. Но потом им все же удалось перейти реку вброд недалеко от Серпухова, уничтожив сторожевой отряд. Русские заслоны не могли сдержать наступление татар, устремившихся к Москве. У воеводы Федора Васильевича Шереметева не выдержали нервы, и он бежал с поля боя, бросив оружие… Но крымцев неутомимо преследовал князь Хворостинин, выбирая удобный момент для удара. Наконец, он напал на арьергард Девлет-Гирея и рассеял его. Хану пришлось приостановить движение к Москве, вступить в бой с полком Хворостинина, а в это время князь Воротынский развернул полевой «гуляй-город» – передвижную крепость из деревянных щитов на возах.

Итак, дорогу на русскую столицу перекрыли основные силы армии Воротынского, расположившиеся в районе села Молоди. Первый приступ татарский был отбит огнем из орудий и пищалей. Теперь судьба сражения, Москвы и всей державы должна была решиться на поле у «гуляй-города». Поэтому крымцы в течение нескольких дней, то устраивая передышки, то вновь тараня русские позиции, с остервенением штурмовали нашу крепость. Атакующие несли колоссальные потери от огня государевых ратников, однако их решимость победить не ослабевала.

Штаден сообщает: «Мы захватили в плен главного военачальника крымского царя Дивей-мурзу и Хаз-Булата. Но никто не знал их языка. Мы (думали), что это был какой-нибудь мелкий мурза. На другой день в плен был взят татарин, бывший слуга Дивей-мурзы. Его спросили – как долго простоит (крымский) царь? Татарин отвечал: что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого вы вчера захватили». Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивей-мурзу и сказал: «Вот он – Дивей-мурза!» Когда спросили Дивей-мурзу: «Ты ли Дивей-мурза?», тот отвечал: «Нет! Я мурза невеликий!» И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: «Эх вы, мужичье! как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!» Они отвечали: «Ты (сам) в плену, а еще грозишься». На это Дивей-мурза возразил: «Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а (вас), мужиков, всех согнал бы полоняниками в Крым!» Воеводы спросили: «Как бы ты это сделал?» Дивей-мурза отвечал: «Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5–6 дней». Ибо он хорошо знал, что русские забивали и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага. Русские пали тогда духом»[195]195
  Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002. С. 71.


[Закрыть].

В русском лагере, действительно, не хватало воды и пищи. Однако следующая попытка штурмовать «гуляй-город» встретила мощный контрудар. В завязавшемся бою татар опять отбросили, положив нескольких военачальников[196]196
  Подробнее см. Приложение I, статью о князя Дмитрии Ивановиче Хворостинине.


[Закрыть]. Девлет-Гирей получил известие о движении крупных сил князю Воротынскому на подмогу. По всей видимости, русское командование подкинуло «фальшивую грамоту», – никаких резервов для спасения Москвы не было. Все, что можно, заранее стянули под команду Воротынского. Однако крымский хан мог этого и не знать. Угроза нового большого сражения, видимо, подтолкнула его к назревшему решению: отступать[197]197
  При отступлении Девлет-Гирей выставил два арьергардных заслона общей численностью 5 000 бойцов. Эти отряды были разгромлены русскими полками, преследующими крымцев. – Корецкий В.И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980 г. М., 1981. С. 237–238.


[Закрыть].

Так была спасена страна.

Николай Михайлович Карамзин пишет: «Сей день принадлежит к числу великих дней воинской славы: россияне спасли Москву и честь; утвердили в нашем подданстве Астрахань и Казань; отомстили за пепел столицы и если не навсегда, то по крайней мере надолго уняли крымцев, наполнив их трупами недра земли…»[198]198
  Карамзин Н.М. История Государства Российского: в XII томах. М., 2004. Кн3 (тома IX–XII). С. 116.


[Закрыть].

Это далось целой необыкновенной стойкости, мужества и больших потерь. Тот же Штаден пишет: «Все тела, у которых были кресты на шее, были погребены у монастыря, что около Серпухова. А остальные были брошены на съедение птицам… Все русские служилые люди получили придачу к их поместьям, если были прострелены, посечены или ранены спереди. А у тех, которые были ранены сзади, убавливали поместий, и на долгое время они попадали в опалу…»[199]199
  Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002. С. 72.


[Закрыть].

Опыт боевых действий против Девлет-Гирея показал: даже если соединить опричные и земские полки, этих сил едва-едва хватает, чтобы отразить крымцев. Дальнейшее разделение страны и, что еще опаснее, армии, в любой момент может вновь привести к катастрофическим последствиям.

Государь Иван Васильевич вплоть до полного отражения крымского хана сидел в Новгороде Великом, пережидая бурю. Затяжной характер боев, недостаток сил, и, напротив, удачный пример сотрудничества опричных воевод с земскими показывали со всей очевидностью: опричнина как военная система бессмысленна и опасна. Ее эффективность оказалась иллюзорной, зато вред – явным. Это, по всей видимости, нетрудно было понять хоть в Москве, хоть в Новгороде. Достаточно было почитать «отписки»[200]200
  «Отписка» – делопроизводственный термин в Московском государстве: так называли отчет. Негативный смысл тогда в это слово не вкладывался.


[Закрыть] воевод, которые те по обязанности составляли для Разрядного приказа и самого государя.

Между тем царь замышлял новый взрыв военной активности. Ему требовалось сплочение войска и, в частности, командного состава. В казанских землях опять бушевало восстание. Планировался новый большой поход в Ливонию. После поражения Девлет-Гирея многое показалось возможным, и государь вновь принялся азартно тратить полки в мясорубке большой войны. Но опричнина была в 1572 г. отменена. Видимо, осенью. Большинство историков грозненской эпохи сходится на том, что главным поводом для отказа от нее были военные события 1571–1572 гг.; автору этих строк остается лишь присоединиться к этому здравому мнению: война породила опричные порядки, война же их и дискредитировала[201]201
  Загадочными и страшными обстоятельствами первого постопричного года являются пытки и казнь героев битвы на Молодях: кн. Михаила Ивановича Воротынского, кн. Никиты Романовича Одоевского, а также видного воеводы Михаила Яковлевича Морозова. С.Б. Веселовский считал, что они пострадали за какую-то «служебную провинность». – См.: Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 370, 422. Р.Г. Скрынников считает, что царь хотел показать тремя казнями «самых авторитетных вождей думы», что возврата к доопричным временам не будет, т. е. неограниченная личная власть, полученная им в опричные годы, впредь сохранится. – Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 340–342. Высказывались также иные версии: например, Ивана IV подозревали в желании заполучить в свое распоряжение крупные земельные владения трех пострадавших воевод… Но для чего тогда отребовалось их пытать, казнить? – неужто нельзя было отобрать землю, наложив опалу? Прежде Иван Васильевич легко проделывал такие вещи. Например, с тем же Воротынским. Или: царь опасался растущего авторитета Воротынского… Тогда причем здесь Одоевский и Морозов? Возможно, опалы не связаны друг с другом и воеводы были наказаны за разные провинности и даже, быть может, совершенные в разных походах (против восставших казанцев – «луговой черемисы» – ходил первым воеводой Одоевский, Морозов был под Пайдой, а Воротынский – на юге); просто в указе о наложении опалы эти три человека были поставлены рядом. А может быть, Иван Васильевич хотел самым жестоким образом показать, что крымцев ему нет оснований опасаться, и с ними он справится без прежних героев? Источники, к сожалению, в данном случае не позволяют дать однозначный и твердый ответ.


[Закрыть].

Все-таки боярско-княжеская знать представляла собой выпестованную на протяжении многих поколений «расу господ». С детства ее представители проникались ролью правящего сословия, рано узнавали от родителей основные принципы современной военно-административной практики, могли воспользоваться опытом предков. Достаточно узкий круг служилой аристократии продуцировал лучших в России управленцев и военных командиров. Попытка заменить их выдвиженцами из нижних слоев военно-служилого класса потерпела крах: не тот материал поставляла дворянская масса, качеством пониже, попроще… Можно ведь и кухарку заставить управляться с государственными делами, но они идут существенно лучше, когда ими занимается тот, кого сама жизнь предназначила для этого. Русская служилая аристократия XVI столетия, энергичная, разворотливая, выносливая, мужественная, готовая к самопожертвованию[202]202
  Многие ее представители к тому же отличались «книжностью», иными словами были неплохо образованы.


[Закрыть] дает сто очков вперед высшему российскому дворянству, скажем, первой половины XIX в. Люди времен Александра I успели привыкнуть к тому, что им можно не служить на великого государя, не готовить себя к тяготам военной работы или грузу администрирования, изнежились, стали стремительно превращаться в обломовых… Дворянство восприняло право на «вольность», дарованное ему матушкой Екатериной II, как великое благо; а с него начинается история погибели наших дворян. Сначала они стали социально ненужным элементом, – что полезного эти люди умели делать, кроме царской службы? – а потом утратили само умение служить. Лучших из них, самых твердых, самых отважных, прикончили буденновские сабли. Всех прочих погубила вольность… Но в грозненскую эпоху о ней и речи быть не могло. Первая и самая сладкая вольность удельного периода потрескивала косточками в страшной мясорубке, а на вторую, либеральную и просвещенную, рассчитывать тогда не приходилось никому. В этих условиях наша знать была очень хороша, и Россия должна бы ею гордиться; но все, что было в дворянском сословии ниже ее уровня, заменить служилую аристократию на ее месте явно не могло. Конечно, она была несколько избалована обстоятельствами «боярского правления», лелеяла проекты реорганизации центральной власти, проявляла своеволие и даже принималась строить заговоры. Капризы обходились ей дорого, Иван III, Василий III, и – до поры до времени – Иван IV ставили ее на место адекватными методами. И твердость государевой руки была благодетельна: аристократия так же, как и любое другое сословие, участвует в общественном разделении труда и не может претендовать на большее, по сравнению с остальным сословиями. Во всяком случае, вся полнота военно-политической власти в русской православной державе принадлежит монарху, а не аристократической верхушке, как бы не манили ее привилегии польско-литовской магнатерии, как бы не хотелось ей сделать из монарха пожизненного премьер-министра. При всем том, наша знать никак не заслуживала ни опричного террора, ни страшного унижения грозненской эпохи. И, главное, не достойна была она разрушения той социальной машины, которая составляла самое суть ее сословного устройства. Иван Васильевич решил по одному своему произволу поднимать из дворянских низов военачальников, дипломатов, судей и равнять их с высшей знатью[203]203
  Дворянство, стоявшее ступенькой ниже аристократии в иерархии военно-служилого класса России, оказалось неспособным дать достаточное количество искусных, талантливых, энергичных воевод и администраторов. В связи с этим емко и точно высказался Р.Г. Скрынников: «Опричнина обнаружила тот факт, что в XVI в. среднее и мелкое дворянство еще не обладало ни моральными и политическими потенциями, ни достаточным образованием и влиянием, чтобы оттеснить боярскую аристократию от кормила управления и занять ее место. Свое выступление на исторической арене «худородные» дворяне-преторианцы ознаменовали лишь кровавыми бесчинствами, бессовестным грабежом и всякого рода злоупотреблениями». – Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 2002. С. 336.


[Закрыть]. Но военное командование и административная служба составляли смысл социальной работы аристократии, и, следовательно, у нее были все права претендовать на рекрутирование управленцев только из ее среды и допускать противное лишь в виде исключения, малым ручейком, в честь очевидных заслуг перед державой…