Текст книги "Культура и пространство. Моделирование географических образов"

Выводы к главе 1

Анализ литературы по теме позволил выявить основные направления исследований, в которых преобладают или имеют место элементы образно-географической методологии.

У большинства ученых-предшественников зачастую доминировало внимание к частным образным свойствам и характеристикам географического пространства (местностей, ландшафтов, регионов, стран, территорий) в ущерб, или за счет его более фундаментальных, базовых образных характеристик. У них не было отчетливого понимания важности и принципиальности изучения географических образов как таковых – репрезентирующих глубинные, основополагающие черты конкретных географических пространств и, в то же время, эффективно выражающих те или иные общественные (культурные, политические, социально-экономические) явления и события. Достаточно рано было осознано научное и философское значение подобных репрезентаций и/или форм выражения, хотя сами по себе эти репрезентации и формы почти не подвергались детальному методологическому и теоретическому анализу. Между тем, в этих мыслительных (ментальных) процессах заключены два ключевых и довольно противоречивых принципа моделирования географических пространств в культуре: 1) принцип мысленной экономии в географических представлениях и 2) принцип эмоциональной «подпитки», или эмоциональной надежности таких представлений. Они практически равнозначны, и второй имеет не менее важное значение, чем первый, в т. ч. в прикладном моделировании специализированных географических образов, (например, формирование внешнеполитического образа России), хотя это недостаточно осознается как теоретиками, так и практиками.

Тот факт, что в моделировании географического пространства (пространств) люди руководствуются (и должны руководствоваться) не только соображениями мысленной экономии и, тем более, не сиюминутной понятности и простоты, но думают также и о долговременной перспективе, многочисленных эмоциональных (психологических, социальных, культурных) последствиях и эффектах, достаточно известен и отражен во многих работах по феноменологии, теоретической и культурной географии, когнитивной психологии. Обычно при этом ссылаются на прямые и косвенные связи между рациональной и эмоциональной составляющей географических представлений. Однако, авторам данных работ, как правило, невдомек, что это имеет четкое образно-географическое выражение – именно в стремлении самих географических представлений к формированию автономно функционирующих образно-географических систем.

Работ по изучению образов географического пространства в различных науках в целом гораздо меньше, чем по изучению, в том или ином виде, географических представлений в общем, а специальных работ, посвященных моделированию географических образов в культуре, совсем немного (они приходятся, в основном, на вторую половину 1990-х гг. и начало 2000-х гг.). В этих исследованиях не были выявлены методологические и теоретические основы моделирования географических образов. Это был, преимущественно, прикладной анализ современных массовых и/или групповых географических образов, иногда в динамике. Зависимость характера функционирования географических образов от их структурных и системных свойств, практически, не изучалась. Для объяснения процесса развития географических образов в культуре так и не было предложено непротиворечивой и достаточно репрезентативной модели.

Обзор исследований по теме показал, что никто до сих пор не изучал методологические, теоретические и прикладные основы моделирования географических образов в культуре. Работ в этой области нет ни в гуманитарных науках, ни в культурной географии, ни в когнитивном моделировании. Проблема как раз и состоит в том, что эти основы до сих пор не изучены. Для ее решения необходим новый подход. Это заставило нас провести свое собственное исследование основ моделирования конкретных (специализированных) географических образов различных иерархических уровней. Анализ особенностей и закономерностей формирования, репрезентаций и стратегий интерпретации в большом количестве областей и сфер человеческой деятельности позволил нам не только разработать новую методологию изучения процессов моделирования географических образов в культуре, но с ее помощью выявить основы этого моделирования. Эта методология учитывает особенности системного развития географических образов в различных сферах социокультурной деятельности: в культурно– и историко-географических исследованиях, практике художественного творчества, международных отношениях, государственном управлении, региональной политике.

Таким образом, существует научная база, необходимая для анализа поставленной проблемы. Представления, сложившиеся в рамках отдельных предметных областей, содержат достаточно материала для культурологического обобщения. Вместе с тем, недавно попавшая в поле научного внимания проблематика моделирования географических образов разработана фрагментарно. Разработка этого проблемного поля и является нашей задачей.

Глава 2
Моделирование географических образов в культуре

Эта глава посвящена изучению важнейших особенностей и закономерностей моделирования ГО в культуре. Подобное моделирование имеет свою методологию, призванную обеспечить надлежащее качество как образно-географических реконструкций, так и построения специализированных ГО в различных сферах культуры. Данная методология необходима также для разработки соответствующих научных «инструментов» для анализа и синтеза ГО.

Ядром первоначального моделирования ГО в культуре является базовая модель идеального ГО. Именно в этой модели конструируются исходные параметры любого изучаемого или создаваемого образа. Базовая модель идеального ГО представляет собой лишь первый, но необходимый этап образно-географического моделирования.

Не менее существенна предлагаемая нами во 2-й главе принципиальная схема формирования и развития географических образов. Она помогает, с одной стороны, расчленить, развести различные по генезису процессы формирования и развития ГО, а, с другой стороны, выявить основные социокультурные и когнитивные механизмы подобных процессов. В рамках такой схемы особенно важно выделение временного лага ГО, позволяющее осознать своего рода методологические «ножницы» в моделировании конкретных ГО.

Наконец, разработанный нами метод образно-географического картографирования (ОГК) должен помочь эффективной репрезентации и интерпретации различных моделей ГО. Предлагаемый метод частично заимствует ряд традиционных картографических правил и условностей, но, в отличие от традиционного картографирования, позволяет наглядно представить формирование и развитие образно-географических пространств в культуре. Метод ОГК является действенным средством как анализа уже сформировавшихся в культуре ГО, так и построения целенаправленных или специализированных ГО в разных сегментах и сферах культуры.

2.1. Основы методологии моделирования географических образов

Под критериями методологической эффективности здесь понимаются способности какой-либо исследовательской (субъект-объектной) системы к: 1) постоянному расширению поля собственного исследовательского интереса, 2) углублению содержательности основных выдвигаемых положений с помощью надежных механизмов рационализации и осмысления вновь получаемой и перерабатываемой информации, а также 3) к созданию форм, соответствующих изменяющимся границам и содержательности данной системы. Рассмотрим теперь более подробно эти критерии в связи с географическими образными исследованиями.

Постоянное расширение поля собственного исследовательского интереса в рамках географических образных исследований возможно и необходимо как детальная разработка ментально-географических пространств, соответствующих важнейшим, традиционным географическим категориям и понятиям. В данном случае надо осмыслить и проанализировать, например, такие понятия, как город, ландшафт, регион, страна и т. д. Это означает переосмысление и расширение смыслового пространства географии, поскольку ключевые географические категории и понятия мыслятся как географические образы в рамках культуры и получают свои образные «коды». Подобные методологические операции проводятся с применением концептуального и категориального аппарата геоморфологии, с помощью которого осуществляется дистанцирование от объекта исследования. Расширение исследовательского поля напрямую связано с процедурами методологического дистанцирования, формирующими «образный рельеф» объекта исследования и как бы фиксирующими сам объект на образную «кинопленку».

Углубление содержательности образно-географических исследований базируется на тщательном изучении феноменов пространственности и опространствления[221]221
  Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях // Он же. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 81—259; Флоренский П. А. Значение пространственности // Он же. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль: 2000. С. 272–274; Флоренский П. А. Абсолютность пространственности // Он же. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль: 2000. С. 274–296; Флоренский П. А. Обратная перспектива // Он же. Соч.: В 2 т. Т. 2. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990. С. 43—109; Флоренский П. А. Храмовое действо // Иконостас: Избранные труды по искусству. СПб.: Мифрил, Русская книга, 1993. С. 283–307.


[Закрыть], при этом категория опространствления может мыслиться и как онтологическая[222]222
  Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. с нем. В. В. Бибихина. М.: Ad Marginem, 1997; Хайдеггер М. Искусство и пространство // Он же. Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 312–316; Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск: Водолей, 1998.


[Закрыть]. Посредством географических образов и непосредственно самими географическими образами пространственность формируется как фундаментальная феноменологическая категория в рамках культуры. Именно на методологическом метауровне происходит вычленение и структурирование автономных пространств географических образов, коррелирующих и активно взаимодействующих с традиционными географическими пространствами (физико-географическими, социально-экономико-географическими, политико-географическими, культурно-географическими и т. д.). Так, при изучении географических образов Петербурга выделяются автономные пространства «северной столицы», «северной Венеции», «столицы русской провинции», «окна в Европу», каждое из которых может сосредотачивать и перерабатывать разнообразную историко-, культурно-, экономико-, политико-географическую информацию с соответствующей эмоциональной «нагрузкой» (рис. 1).

Рис. 1. Структурирование автономных пространств ГО (на примере ГО Петербурга)

Создание форм, соответствующих изменяющимся границам и содержательности образно-географических исследований, связано с поисками новых средств репрезентации и интерпретации географических образов[223]223
  Замятин Д. Н. Географические образы в гуманитарных науках // Человек. 2000. № 5. С. 81–88.


[Закрыть]. Смысл подобных поисков заключается в высокой вариативности самих форм, позволяющих одновременно сосуществовать в одном и том же пространстве различно репрезентированным и интепретированным географическим образам. Основные направления поисков – использование новейших картографических методов и проекций для отображения динамики пространства географических образов[224]224
  Гусейн-Заде С. М., Тикунов В. С. Анаморфозы: что это такое? М.: Эдиториал УРСС, 1999.


[Закрыть], разработка новых средств визуализации и вербализации географических образов на базе Интернет[225]225
  Замятина Н. Ю. Когнитивно-географическое изучение региональных политических процессов // Образы власти в политической культуре России. М.: МОНФ, 2000. С. 74–95.


[Закрыть], переосмысление понятия виртуального пространства (кибер-пространства)[226]226
  Brunn S., Cottle Ch. Small states and cyberboosterism // The geographical review. Vol. 87. № 2. April 1997. P. 240–258.


[Закрыть], представление географических образов как нечетких множеств с изменяющимися смысловыми конфигурациями.

Географизация образов мира возможна двумя основными способами.

Рис. 2. Локализация и позиционирование наблюдаемого объекта в первом способе географизации образов мира («подъем» наблюдателя над земной поверхностью)

Первый способ основан на представлении мира как целостного образования, «рассекаемого» на те или иные части в зависимости от точки зрения, локализации и/или позиционирования наблюдателя/исследователя. Точка зрения означает четкий выбор позиции наблюдения (в будущем – определение собственного географического положения). Локализация – это процесс фиксации и размещения наблюдаемого объекта на условном «экране» наблюдателя. Процедуры позиционирования совершенствуют локализацию – это мышление контекстными полями по отношению к наблюдаемому объекту; выбор соответствующих контекстных полей приводит к автоматическому и более точному размещению объекта (рис. 2). В результате этих операций представление мира как целостного образования складывается путем «подъема» наблюдателя над условной земной поверхностью. Образ мира становится географическим в той мере, в какой удалось обеспечить «подъем», интепретируемый как образ астрономический. Античная география сделала решающий «скачок» в своем развитии, когда от простого наблюдения небесных явлений в различных местах перешла к трактовке их различий в зависимости от положения места наблюдения[227]227
  См.: Страбон. География. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1994. С. 13.


[Закрыть]. «Человек, который мысленно уже вознесся так высоко к небесам, не будет воздерживаться от описания земли как целого», – пишет Страбон[228]228
  Там же.


[Закрыть]. Понятия частей света (север, юг, запад, восток) возникают в процессе «подъема», при обзоре лишь очень больших пространств, когда фиксация географического положения места (страны) означает шаг в географизации образа мира[229]229
  Там же.


[Закрыть]. Тогда же происходит и «сечение» мира на части, уплотняющее и формующее его образ. Первоначально геометрический, подвергаемый астрономическому «давлению», образ мира становится географическим: выделяются страны и их границы, формы страны уподобляются геометрическим фигурам, хотя Страбон пишет о желательности снятия геометрических определений[230]230
  Там же. С. 87–88. См. также: Раевский Д. С. Четырехугольная Скифия (к анализу природы и судеб образа) // Фольклор и этнографическая действительность. СПб.: Наука, СПб. отделение, 1992. С. 41–48; Петрухин В. Я., Шелов-Коведяев Ф. В. К методике исторической географии. «Внешняя Россия» Константина Багрянородного и античная традиция // Византийский временник. Т. 49. М.: Наука, 1988. С. 184–190.


[Закрыть]. «Подъем» увеличивает умозрительность мира: его невозможно познать непосредственно полностью, только с помощью собственных путешествий. Возникают мозаики образов мира, создаваемых различными географами на основе разных путешествий и осмысления чужих сведений[231]231
  Страбон. Указ. соч. С. 118–119.


[Закрыть]. Чем больше «подъем», тем больше этих образов, тем более они кажутся не совместимыми, и тем более они географичны. Несмотря на весь разнобой фактов, сведений и представлений, концентрируемых различными образами, они начинают сосуществовать в едином пространстве, быстро растущем именно за счет этого сосуществования. Пространство как бы само растягивается, представляя места под все новые и новые образы. Географизация образов мира означает в этом случае «лавинообразное» увеличение их количества. География становится нужной государству, ибо она указывает его географические границы и возможности географического расширения. Государство перестает быть только сакральным, геометрическим и астрономическим образом; географические образы переводят государство и его представителей (царей, императоров, сатрапов, полководцев) в новый мир, в котором политика есть геополитика[232]232
  Там же. С. 15.


[Закрыть]. Каждой стране, государству необходим свой географ, как и свой правитель: «…особый географ нужен индийцам, другой – эфиопам, третий – грекам и римлянам»[233]233
  Там же. С. 16.


[Закрыть]. Мировое развитие – бесконечная сеть страновых образов, создающих множество геополитических контекстов.

Процесс описываемого «подъема» достаточно сложен. По его ходу, который может растягиваться на тысячелетия, происходит смешение вертикальных (сакральных) и горизонтальных (стороны света) координат мира[234]234
  Подосинов А. В. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 523–525. См. также: Генон Р. Избранные сочинения: Царство количества и знамения времени. Очерки об индуизме. Эзотеризм Данте. М.: Беловодье, 2003; Он же. Символика креста. М.: Прогресс-Традиция, 2004.


[Закрыть], пространственных и временных координат (когда ход времени увязывается со сторонами света)[235]235
  Подосинов А. В. Указ. соч. С. 626–627.


[Закрыть]. Индикатором этого «подъема» служит развитие картографии и, главное, отношение к географической карте. Развитие картографии – и следствие, и фактор «подъема». Хорографические описания (т. е. «приземленные» описания ойкумены по определенным радиусам от центра, где находится наблюдатель) постепенно сменяются картографической системой ориентации (когда автор описания характеризует страны и регионы исходя из их географического положения на карте, как бы приподнимаясь над землей)[236]236
  Там же. С. 597–598, 604–605. См. также: Коновалова И. Г. Восточная Европа в сочинении ал-Идриси. М.: Изд. фирма «Восточная литература», 1999.


[Закрыть]. Однако даже при доминировании картографической системы ориентации длительный период, вплоть до конца средневековья, на географических картах сохраняются элементы астрономического и геометрического образов мира, наиболее хорошо отражающих сакральные картины мира. Так, на картах христианского средневековья VIII–XIII вв. не соблюдался географический масштаб, превалировали ценностные характеристики отмечаемых объектов, не связанные с их географическим положением[237]237
  Чекин Л. С. Картография христианского средневековья: VIII–XIII вв.: Тексты, перевод, комментарий. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1999. С. 15.


[Закрыть]. Античные и библейские места, мифически локализованные, составляли значительную часть содержательной нагрузки карт; на севере и северо-востоке, согласно библейской традиции, отмечались наиболее неблагоприятные области; сами карты строились исходя из локализации в центре мира какого-либо сакрального города!места, например, Иерусалима (Оксфордская карта, около 1100 г.)[238]238
  Там же. С. 21, 20, 59.


[Закрыть]. Географическая карта еще не далека от лишь слегка географизированной богословской картины мира, схематической сцены всемирной истории, рассматриваемой в эсхатологической ретро– и перспективе[239]239
  Там же. С. 16–17. См. также: Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 241–243 («карты» религиозно-моральных систем, приравнивание географии к этике или нравственности). О способах ориентации и когнитивных картах см.: Ланге П. В. Горизонты Южного моря: История морских открытий в Океании. М.: Прогресс, 1988. С. 28; Найссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. С. 134–137; Шенк Ф. Б. Ментальные карты: Конструирование географического пространства в Европе // Регионализация посткоммунистической Европы. М.: ИНИОН РАН, 2001. С. 6—33.


[Закрыть]; исторические и геополитические анахронизмы, сохраняемые на средневековых картах (например, обведение красным цветом границы «империи римлян и франков» (карта Европы из Сент-Омера, 1112–1121 гг.)[240]240
  Чекин Л. С. Указ. соч. С. 177.


[Закрыть] подчеркивают эту особенность. Постмодерн в сильнейшей степени сохраняет, поддерживает и возрождает подобное отношение к географической карте, когда тот или иной регион мира, представленный на карте, подвергается мощной аксиологической «обработке» и начинает «плыть» на карте, впитывая навязываемые извне исторические, политические, культурные, цивилизационные установки (например, концепция «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона). Исламский мир, Россия, Юго-Восточная Азия могут располагаться на этих «плывущих» картах одновременно и в горизонтальных, и в вертикальных координатах, находясь как бы в «овраге» мировой истории. В то же время можно говорить о сознательном использовании этих когнитивных процессов, в рамках которых происходит мультипликация образной мощи географии.

Второй способ географизации образов мира связан с представлением мира «изнутри», с помощью мысли, географизирующей саму себя. По ходу «подъема» и приобретения географической точки зрения на мир возникает необходимость «спуска» и нанесения на вновь открытую земную поверхность ментального «слоя», структурирующего бесконечное множество возможных образов мира на метауровне.

Генезис этого способа географизации прослеживается в средневековой алхимии и религиозных установках, его формирование ускоряется Возрождением с его чувственными образами мира[241]241
  См.: Bishop P. Residence on Earth: anima mundi and a sense of geographical 'belonging' // Ecumene. A Journal of environment, culture, meaning. 1994. Vol. 1. № 1. P. 55–56.


[Закрыть]. В XX в. географические образы мира осмысляются в рамках глубинной психологии и психологии архетипов Юнга, в трудах по картографии воображения Анри Корбэна; этой линии способствуют работы Тейяра де Шардена и Гастона Башляра[242]242
  Ibid. P. 56–58. См. также: Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М.: Гл. ред. изданий для зарубеж. стран изд-ва «Наука», 1987; Корбен А. Световой человек в иранском суфизме // Альманах «Волшебная гора. VIII. М.: Пилигрим, 2002. С. 214–266.


[Закрыть]. Значительная часть Третьего мира, осознающего себя как тотальность маргинализованных мест, актуализирует мифопоэтические традиции, связанные с культом Дома. В то же время часть Запада ощущает «потерянность» позитивистской географии в расчисленном и бесконечном пространстве Модерна, стремится к пониманию утерянных традиционных способов сенсуализации образов мира (например, увлечение британских географов и планировщиков в 1920—1930-х гг. китайским искусством фэн-шуй)[243]243
  Ibid. P. 53–54. См. также: Классический фэншуй: Введение в китайскую геомантию / Сост., вступ. ст., пер., примеч. и указ. М. Е. Ермакова. СПб.: Азбука-классика, Петербургское востоковедение, 2003; Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М.: Энигма, evi-dentis, 1999. С. 93—235 (Часть вторая. Мир значений; особенно гл. V–VII).


[Закрыть]. Однако, собственно классическая западная география, по мнению британских географов Д. Мэтлиса и Д. Косгроува, не добилась успеха в образно-географической репрезентации мира[244]244
  Ibid. P. 56–58.


[Закрыть].

«Расшатывание» географии Модерна начинается на семиотических перифериях мира. Семиотическая периферия может не быть традиционной географической периферией, однако она (также как традиционная периферия) зависит от семиотического центра с наиболее высоким уровнем развития процессов семиозиса. В семиотическом пространстве происходит падение интенсивности семиозиса от центра к периферии, где знаки уже как бы размыты, слабо прорисованы. В то же время, максимально плотные и устойчивые в центре определенной семиосферы, образы мира становятся более изменчивыми, более семиотически неясными на ее периферии. Именно здесь сильна семиотическая динамика, способствующая неортодоксальным символизациям пространства и развитию географических образов мира, не укладывающихся в пропорциональную и соразмерную картину пространства Модерна[245]245
  См.: Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 179, 253, 176. Ср. также: Лжеплутарх. О реках // Торшилов Д. О. Указ. соч. С. 307–384 (пример семиотической «раскачки» античной геомифологической картины мира).


[Закрыть]. Смысл семиотической динамики состоит в процедурах смены семиотических конструкций на метауровне, в изменениях принципов определения и выделения конкретных знаков и их соотношений с символами и образами. Постмодерн использует морально-этические установки средневековой географии (рай находится на дальних рубежах ойкумены, и его прекрасность прямо связана с его отдаленностью[246]246
  Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 248.


[Закрыть]), предельно их опространствляя. Аксиологизм классической географии (под которым понимается стремление к четким соответствиям между местами, пейзажами, странами и определенными ценностными установками, к географической привязке религиозно-этических и моральных нагрузок, к мифологическому осмыслению и освоению территории) превращается в геоидеологии постмодерной географии, когда сами характеристики и образы земного пространства выступают ядрами мощных идеологий; при этом переворот в географических представлениях ведет к необязательной связности и сосуществованию совершенно различных географических образов мирового развития[247]247
  Там же. С. 244; Замятина Н. Ю. Локализация идеологии в пространстве (американский фронтир и пространство в романе А. Платонова «Чевенгур» // Полюса и центры роста в региональном развитии. М.: ИГ РАН, 1998. С. 190–194.


[Закрыть]. Так, коммунизм в романе Андрея Платонова «Чевенгур» можно трактовать как идеологию пространства, а устойчивая анти-местная локализация Чевенгура приводит к апогею – фактическому «растворению» города в пространстве степи[248]248
  Замятина Н. Ю. Локализация идеологии в пространстве… С. 191–192. См. также: Замятин Д. Н. Моделирование географических образов… С. 110–126; то же: Замятин Д. Н. Империя пространства. Географические образы в романе Андрея Платонова «Чевенгур» // Вопросы философии. 1999. № 10. С. 82–90.


[Закрыть]. Мысль предельно географизирует свой мир, становясь сама по себе географичной (при этом ментальность оказывается географической ментальностью), создавая ментально-географические технологии с помощью процедур детерриториализации и ретерриториализации. Мысль о территории становится мыслью территории: мысль зависит в своем развитии от места, чей образ, впрочем, создается во многом этой же мыслью. Появляется неразрывная целостность мысли и территории, одновременно порождающих друг друга. Локализации мысли соответствует ментализация территории; территория при этом есть мир образной экспансии[249]249
  См.: Замятина Н. Ю. География мысли… С. 124; Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1998. С. 110–149, особенно с. 110, 124; Замятин Д. Н. Моделирование географических образов. С. 43–59.


[Закрыть]. Семантическое насыщение того или иного регионального/ странового образа ведет к естественной неравновесности географических образов мирового развития: например, семантически «тяжелый» образ Европы сминает и отбрасывает к востоку более «легкий» образ Азии на когнитивно-географической карте регионов России[250]250
  Замятина Н. Ю. Когнитивная география. С. 16. См. также: Она же. Когнитивные пространственные сочетания как предмет географических исследований // Известия РАН. Сер. геогр. 2002. № 5. С. 32–37.


[Закрыть]. Так могут создаваться своего рода образно-географические региональные синдромы[251]251
  Это понятие вводится по аналогии с понятием регионального синдрома, разработанного для процедур географического районирования, связанного с членением страновой территории с позиций какого-либо одного ее района (см.: Каганский В. Л., Новиков А. В. Новый метод выделения существенных признаков для разработки региональных классификаций // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1989. № 1. С. 112–120.


[Закрыть], когда определенный географический образ страны/региона мира моделирует и кроит по собственному «лекалу» образы других регионов. Возникают мировые образно-географические контексты, принципиально развивающиеся в различных ментальных пространствах, не соприкасающихся друг с другом. Здесь возможна не только образно-географическая экспансия региона/страны, но даже образно-географическое гипостазирование (глобальный образно-географический синдром признаков[252]252
  См.: Каганский В. Л., Новиков А. В. Указ. соч. С. 116.


[Закрыть]), когда географический образ одной страны (например, США) может стать образно-географической версией всего мира.