Текст книги "Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева"

Алексей – родился в мае 1883 г., умер 8 ноября 1933 г. Детский паралич оставил след на всю жизнь: не мог повертывать голову в какую-то сторону. Один из всех братьев остался холостым. Был очень религиозен, до мистицизма. Преподавал в Духовном училище. Едва ли был хорошим учителем. Чудаковат. А дети жестокий народ: не прощают никакого отступления от средины. В советское время его преследовали за религиозность и незадолго до его трагической смерти прогнали с работы. Из поездки на Юг он привез красивый, черный камень. В 1912 г. камень так понравился Сереже, что он упросил бабушку подарить ему. Камень и сейчас у нас. Вот, думали мы потом, было огорчение Алеше!

Есть у нас две карточки – Алеша в косоворотке, стриженый наголо, 23 июня 1903 г., Рязань.

В детстве на Рождество и Пасху мы посылали в Раненбург открытки с картинками. Сами получали открытку от семейства Левитовых. Писал обычно Алеша, своим крупным почерком с наклоном слева направо, он же написал письмо с ответом на сообщение о смерти Сережи. Оно должно быть цело. Но где оно? <…>

Дмитрий – родился в октябре 1884 г., умер в начале марта 1952 г. Последний ребенок в семье, любимчик матери, «Митец» – звали его братья. Он сопровождал мамашиньку, когда та приезжала в Скопин к умиравшей маме. Позже, в его студенческие годы (он окончил университет – филолог), ему пришлось долго ждать поезда в Ряжске. Выпил, и навеселе вспомнив о зяте в Скопине, нашел способ скоротать время – приехал к нам на полчаса, на час и вернулся в Ряжск к своему поезду. Смутно припоминаю этот визит – последний его приезд в Скопин. Ни писем от него, ни его фотографии у нас никогда не бывало. Совсем чужой нам человек.

А.В. Левитов, 1903 г., Рязань

19 апреля 1913 г. дядя Миша писал папе: «У мамаши к Пасхе большое горе: Дмитрия забрали в солдаты. Впрочем, есть некоторая надежда на освобождение. Лежит в Варшаве на испытании. Хоть и сам виноват, – но все же очень жаль». Служил он один год вольноопределяющимся. <…> «Сам виноват» – думаю, болтался без дела, с государственной службы в армию не брали. Значит, он не был в это время учителем. Жил он в Раненбурге, профессия – учитель средней школы. Жена его, умелая портниха, своим трудом содержала семью. Не признавала ее за родню свекровь: «мещанка», низко для ее сына. А женщина очень хорошая. Были дети. И теперь есть неведомое нам потомство. <…>

Левитовы совсем без слуху, музыку не любили, совершенно не пели. Не знаю, как обходились в службе дядя Миша, да и Ваня. Тяжко слушать таких священников…

Все Левитовы не считали себя способными к математике. В разговоре со мной в Москве в доказательство своей неспособности к математике дядя Паша указал: он всегда затрудняется высчитать сдачу в магазине. Когда я пытался объяснить ему разницу между простым счетом и математикой как наукой, он не хотел вникнуть и понять смысл моих рассуждений, оставаясь при своем мнении как неоспоримой истине. А я нахожу, что ум Левитовых чисто математический. Ему свойственна характерная для математиков узость логических суждений, последовательность, непрерывность цепи, то, что полезно в математике, но во всем прочем приводит рассуждения к отрыву от реального, – качество Левитовых, над которым папа иной раз был не прочь посмеяться. Не знаю, возможно, геометрического воображения и не хватало, – его совсем нет и у некоторых крупных математиков. <…>

…К дяде Паше в нашу комнату приходил повидаться с ним его семинарский товарищ – врач, из той же среды. Узнав, что я на физико-математическом факультете, он с удивлением заявил: «Вот куда потянулись наши!». Трудно мне сказать почему, но семинаристы больше шли в медицину.

Я как-то зашел в Москве в незнакомую мне церковь. Еще в студенческие годы. Было богослужение, священник говорил проповедь: громил математиков, обвиняя их во всем общественном зле. Откуда неприязнь к математике? В мое время в Рязанской семинарии математику преподавал человек, сам учившийся в семинарии и духовной академии, т. е. сам никогда не изучавший математики и не знавший ее. То же и в других семинариях. Такие учителя не могут скрыть своей неприязни к своему непонятному им предмету, не могут и пробудить интерес и любовь у учеников. Ученики воспринимают у учителя не только знания, но в первую очередь его эмоции – стимул к знанию. Наиболее способные семинаристы научались логично мыслить, проникали в глубокий смысл философских учений, знали, что математика – область безусловно содержательная, но им чуждая, недоступная пониманию и потому враждебная. <…>

2 сентября 1969 г.

ВИНОГРАДОВЫ. РОДНЯ БАБУШКИ РАНЕНБУРГСКОЙ

Вот ее родословная:

«Диакон Евфимий» и жена его Александра – из села Вязовёнки Скопинского уезда. Евпраксия Ефимовна, «мамашинька», – наша бабушка. Ее брат Порфирий – пьяница и лодырь. Он добыл бумагу, разрешавшую ему как члену причта просить пропитание у мира ради его хромоты. Была такая форма, думаю, забыли отменить с древних времен. Порфирий нанимал мужика с подводой, ездил с «бумагой» по селам, набирал много милостыни и пропивал с помощью возчика. И так от кабака до кабака. Был как-то у нас. Смутно припоминаю хромого и объяснения наших – кто это. У него дочь Евгения, Еня Левитовых, их двоюродная сестра. Ее очень любили братья Левитовы. Она не выходила замуж. По крайней мере, в 20-е годы жила в доме Левитовых с дядей Алешей. Работала на махорочной фабрике. Получила чахотку. Последние годы жила в Ступине, под Москвой. Умерла в ноябре 1967 г. Еня сохранила и переслала нам мамин портрет. Он в большой раме в овале висел на самом видном месте в доме Левитовых. Его делал фотограф в Екатеринославе с карточки от 6 сент. 1902 г. после смерти мамы. Теперь он в другой раме, несколько урезанный, висит в моей комнате. Спасибо Ене! Совсем, можно сказать, чужой нам человек, я не помню ее в лицо, и все же поберегла нам портрет. <…>

А.В. Журавлева, 6 сентября 1902 г.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Едва отпраздновали свадьбу – надо было ехать в Рязань: посвящение. Оно состоялось в понедельник 19 июля 1899 г. <…>

В иереи посвящают только дьяконов. Поэтому Ивана Дмитрича накануне, в воскресенье 18 июля, посвятили в диаконы. И на другой день <…> в иереи. На руки была выдана ему ставленая грамота: ее полагалось строго хранить всю жизнь. Она играла роль того, что в мирской жизни называют дипломом.

Епископ Мелетий, посвятивший И.Д. и надписавший эту грамоту, умер 14 января 1900 г.

ТЕЛЯТНИКИ

В 10 верстах от Пронска, на правом южном берегу реки Кердь, притоке Прони, большое село Дурное. Из географии Семенова в нем жителей до 4500, волостное правление, школа, лавки. В его же волости в 5 верстах к югу – село Семёнское с 2800 жителей и лавками. Село Телятники на левом берегу Керди, судя по схематической карте верстах в двух от реки и с. Дурного. В географии Семенова оно не упомянуто. Престольный праздник – Казанская – 22 октября.

Когда приехал и первый раз служил – мне неизвестно. Вскоре дополнительное назначение – обязательное, но не бесплатное: заведующим и законоучителем Гороховской церковно-приходской школы Пронского уезда. Состоял с 16 августа 1899 г. по 2 июня 1900 г. Горохово верстах в двух от Телятников.

Молодой человек с жидкой бородкой и усами, «батюшка» о. Иван с своей «матушкой» по вечерам гуляли, за ними шел кот Синегуб. Все удивлялись: идет за хозяевами как собака. Много раз вспоминал Синегуба папа. Он любил кошек. <…>

Ездили вдвоем с мамой по санному пути в Журавинку. Мама трудно переносила езду в санках. Ее мутило. Весной 1900 г. беременная мама уехала в Раненбург. <…>

Я пишу эти строки 24 мая 1969 г. Вчера – день рождения Сережи, исполнилось 69 лет. Сережа родился в Раненбурге в 4 часа дня 10 мая 1900 г. Родился в доме Левитовых, «на большой кровати», на которой через год родился и я. Из Раненбурга с ребенком мама приехала уже в Скопин. «Папа, правда – я родился в Телятниках?» – все спрашивал Сережа-малыш, полагая в этом какое-то отличие: Скопин, Журавинка – обычно, а в слове «Телятники» для нас было что-то заманчиво таинственное.

Папа оставался в Телятниках один. Тосковал: «никого кругом из родных», – рассказывал он. И вот неожиданно приехал Михаил Маркин – из Журавинки. Очень испугал: папа знал – дедушка был болен, и подумал о несчастии. А Михаил доставал не спеша письмо и все уговаривал: «Ничего, Иван Дмитрич, ничего!» – не объясняя цели приезда. Медленно достал письмо. Медленно развернул. В нем дедушка сообщал об освободившемся в Скопине месте: 30-го мая умер священник Пятницкой церкви Николай Домачевский. Папа поехал сперва в Скопин, а затем в Рязань хлопотать о переводе.

Надо было явиться на прием к архиерею и его просить. Когда папа сказал, что просит перевести на место в Скопин, услышал раздраженный ответ: «Нет, нет! Это место я обещал наместнику Троицкой Лавры архимандриту Павлу». Все уладилось, как только папа объяснил свое отношение к Павлу. 2-го июня – резолюция епископа Полиевкта о перемещении в Скопин. 5-го июня – дата указа. <…>

Глава седьмая
Скопин

Пятницкий храм в Скопине

Пятница 29 августа 1969 г.

Сегодня день рождения папы – 95 лет.

Я и Катя в саду. Аня и Сева в Крыму, Коктебель.

Уехали в субботу 23-го – отпуск.

Вечер теплый, лунный, летний, какие бывали

в Скопине, редкие под Москвой в наше время.

Все лето погода осенняя и только с понедельника 

25-го августа установилось лето. Надолго ли?..

Я сижу и дописываю и исправляю эту главу.

ПЕРВЫЕ ГОДЫ 

30 мая 1900 г. умер о. Николай Домачевский, священник Пятницкой церкви. А уже 2 июня – резолюция епархиального архиерея о переводе на его место священника церкви в с. Телятники И.Д.Ж.

Итак, в начале июня 1900 г. папа переведен в Скопин. Сохранил он дату последней службы у Пятницы – на Сретение 15 февраля 1931 г., но не сохранил дату первой. <…>

Первая квартира – в доме против городского сада, с юга. Теперь я не могу его узнать. Переделали? Сломали? А прежде знал. Дом по улице длинный, и, вероятно, сдавалась только часть. Сюда привезли из Раненбурга Сережу. Жили около 6 месяцев. Вскоре переехали на другую квартиру, по скопинским представлениям, далеко от Пятницы и пятницкого прихода – на Первой Новой улице. Сюда привезли из Раненбурга меня. Позже этот дом купил офицер Ляхов, в 1909 г. сломал и на его месте построил новый, цел и теперь. Это против нашего дома, несколько левее. <…> В этой квартире тетя живала подолгу, вероятно, когда мама уезжала гостить в Раненбург. Тетя рассказывала о хозяйке. Запомнилось лишь, как она варила варенье из крыжовника, как много говорила и очень хвалила варенье «ералаш». Тете тогда слово незнакомое, и она спросила: «А где растет ералаш?». Тете простительно. Но непростительно, когда теперь говорят «ассорти», облагородив слово в смердяковском смысле.

В дом Брежнева на Второй Мещанской переехали в 1902 г. В этом доме родилась Катя, умерла мама, протекло наше детство. Он так памятен нам! Мы переселились в свой дом в августе, быть может, в начале сентября 1911 г. <…>

Семейный памятник Брежневых на Скопинском кладбище, 2015 г.

Когда после двадцатилетнего перерыва в 1954 г. был в Скопине, я разговорился с мальчиком, жившим в этом доме, под его предводительством вошел во двор, из нашей кухни выскочила женщина и после моих объяснений, по-базарному, крича с пылом, принялась ругать власть, ругать так, как после времен Сталина вслух никто не дерзал. Хотя злоба не по моему адресу, но настроение пропало, и я ушел.

Хозяин дома – богатый купец Павел Николаевич Брежнев – жил в соседнем большом двухэтажном доме. Он пятницкого прихода, как и весь этот квартал. За все время ни сам хозяин, ни кто другой от него к нам не приходил. Впрочем, заходили к нам дворник и кучер Брежнева – рослые красивые ребята, стриженые в кружок, Григорий, Иван. Думаю – в чем-нибудь помогали по хозяйству. Чистили снег, подметали улицу? Сами мы этого не делали. Ежемесячно папа заносил в лавку хозяина 15 рублей, около трети тогдашнего заработка. Дорого, но квартира удобная: теплая, близко от церкви и прихода, жили одни во всем доме, было свободно, и никто от безделья за каждым шагом жильцов не следил. Недостатки: маленький двор без садика, где бы хорошо играть детям, много мух из-за близости мясных рядов, первые годы совсем рядом стояла салотопня купца Колтырева. Когда она работала, сильно воняла. Но скоро ее сломали, и соседняя усадьба все время пустовала, стояла заброшенная.

На памятнике скопинского кладбища написано – купец Брежнев Павел Николаевич родился 6 июня 1846 г., умер 28 июля 1909 г. <…>

Дом внутри по бревнам обит войлоком и оштукатурен, снаружи обшит тесом. Фасад оформлен с большим вкусом. Три окна, среднее с круглым верхом. Над ним окно на чердак. С боков двери, правая с крылечком, левая глухая, декоративная. Все красиво убрано резьбой. Окрашен в синий цвет. «Синий дом» – называл его Миша Лохов, вспоминая в 50-х годах. Я сфотографировал его в 1934 г. За 23 года после нас, да еще годы революции и разрухи, он сильно пострадал, украшения пообломались, от краски ничего не осталось. В каждую поездку в Скопин я прохожу мимо него. Есть мои снимки и 50-х годов. Теперь это совсем развалина.

В доме пять комнат: прихожая, направо зал, прямо столовая, от нее налево кабинет – «папина комната», направо спальня – «тетина комната», как мы ее называли. В кухню отдельный ход из холодного коридора. Она чрез стену с папиной комнатой. <…>

* * *

<…> В Скопине Пятница[89]89
  По свидетельству, в частности, И. Сушицкого (Скопин. Краткое историческое исследование. Рязань, 1921), Пятница была больше других церквей (и больше собора) любима горожанами.
  У И. Добролюбова о Пятницкой церкви сообщается следующее: «“Храм во имя святыя мученицы Поросковеи, нарицаемыя Пятницы деревяна клецки да предел Никиты епискупа Медиоланского” упоминается в Ряжск. писц. кн. и значится “за острожком, на посаде в большом остроге”. В означенной церкви “Божие милосердие, образы и книги и ризы и колокола и всякое церковное строенье было вотчинниково и мирское и попа Июды да к Пятнице ж боярского жалованья на гуменныя места под лесом на поляне”. На церковной земле у Пятницы показано 3 дв. поповых. По окладн. кн. 1676 г., кроме 3 дв. поповых, значится дв. пономарской и просвирницын, а в приходе —“три двора подъячих, сорок два двора посадских людей, пятьдесят девять дв. стрелецких, девяносто дв. крестьянских, тридцать дв. бобыльских пришлых, на государеве дворе восемь семей работников и всего 236 дворов”. В 1628 г. в приходе к Пятницкой церкви, как видно из досмотра старосты поповского с. Лопатина Покровского попа Иосифа, состояло 278 дв., несмотря на то, что “из того Пятницкого приходу в Скопине в Подлесной слободе” при новопостроенной Богоявленской церкви образовался особый приход; в 1734 г. показано в причте 2 попа, 1 диакон и 1 дьячок, а приходских только 140 дв. Построение, вместо деревянной, каменной Пятницкой церкви с приделами Предтеченским и Тихвинским начато в первой половине прошлого столетия. Первоначально был окончен Предтеченский придельный храм, который каменщик Фома Иванов Чернышев взялся выстроить из своего материала и с своими припасами за 800 руб. В 1744 г., по просьбе попов Никифора Семенова и Андрея Кононова, выдана была преосв. Алексием благословенная грамота на освящение новопостроенной камен. церкви, которая и освящена была г. Скопина Воскресенским прот. Пантелеймоном 30 ноября того же года. Время освящения настоящей и Тихвинского придела неизвестно. В марте 1752 г. Пятницкой церкви поп Андрей Кононов и диакон Назар Иванов просили выдать им указ на священнослужение при их Пятницкой церкви, которое было приостановлено вследствие <…> случившегося в городе сильного пожара. <…> Вследствие пожара, случившегося в мае 1810 г. и истребившего более половины города, в сводах придельных храмов показались трещины <…> в 1824 г. своды были разобраны и заменены деревянным накатом; в 1832 г. оба придела, за ветхостию стен, были разобраны и сооружены по новому плану, а в 1833 г. в 6 и 7 день февраля освящены. В том же году переделаны были окна в настоящей церкви, а алтарь перестроен весь заново и освящен 7 окт. 1834 г. При Пятницкой церкви имеется неприкосновенного капитала в билетах в пользу церкви 161 руб. и в пользу причта 1,411 руб. <…> Дай Бог, чтобы пример добросовестного отношения к церковному хозяйству настоятеля Пятницкой церкви не оставался единичным явлением в Рязанской епархии. По штату 1873 г. в причте положены 1 свящ. и 1 псал.» (Добролюбов И. Указ. соч. С. 149–151).


[Закрыть] стояла в самой торговой части города: кругом в кварталах лавки, а с одной стороны – базарная площадь с бесконечными лавчонками, ларьками, обжорной. В базарный день всюду около подводы. Есть старый снимок с юго-востока. На моей памяти он лежал y папы всегда. Есть два моих снимка с северо-востока и части колокольни – 1934 г. Есть на иллюстрации «Скопин» в географии Семенова. Церковь из двух частей.

Настоящая – почти квадрат, окна в три яруса, два боковых входа, большая арка на запад, очень толстые стены… Пол выложен плитками. Не отапливалась, и на зиму арка закрывалась двойными застекленными рамами. Иконостас золоченый резной во много ярусов, большой алтарь в пристройке. Внутренний вид оставляет впечатление старинной церкви, построенной без вкуса. Престольный праздник в день Параскевы-Пятницы – 28 октября, 10 ноября н. ст. Когда служили в Настоящей, было тесно, а из теплой плохо слышно службу.

Скопин. Вид с Никольской. С негатива (пластины)

Очень хороша теплая часть – Трапезная. Она отапливалась духовой печью, пол деревянный. Своды, по высоте гармоничные с размерами площади, создают впечатление простора, обилия воздуха. Большие окна, и днем достаточно света. Хорошая акустика. Роспись сводов, орнамент, картины в сине-красных тонах, в русском стиле. Два алтаря: южный престол в память Ивана Предтечи, праздник 29 августа – 11 сент. н. ст; северный Тихвинской иконы Божией Матери, престольный праздник 26 июня – 9 июля н. ст. Тбихонская – говорили все. Зимою под праздники всенощная всегда служилась в правом приделе, поздняя обедня на праздники в левом. К старому зданию храма пристраивали, приделывали дополнительные помещения, где и располагали еще алтари. Отсюда название. Паперть небольшая, в нижней части колокольни. С паперти дверь в сторожку и дверь к лестнице – лаз на колокольню. Два главных входа с широкими лестницами – с юга и с запада. На колокольне с юга – городские часы с боем, единственные общественные часы в Скопине. <…>

Очень оригинален и красив по тембру звон пятницких колоколов, резко выделявшийся среди звона других церквей: ясный, серебристый, теноровый звук, хорошо, гармонично подобранные колокола. А в других церквах – басовые разного тембра. В Соборе большой колокол – красивая, мощная, густая октава. Полагалось: первый удар колокола – в соборе. Он служит сигналом к началу звона во всех церквах. И вот над городом общий гул со всех сторон и на его фоне выделяются красивые звуки Пятницы.

На моей памяти всегда звонарь – Федя раскосый. Он гармонист, играл за плату на свадьбах, вечеринках. Летом работал сторожем в городском саду. Человек музыкальный, чудесно звонил. Особенно помнится: после долгой торжественной всенощной выходишь из церкви усталый, а здесь тебя охватывают бодрые, радостные звуки Федина трезвона. И вот удивительно: когда теперь на улице раздаются оглушающие звуки радиорупора, они раздражают своей громкостью. А громкий музыкальный звон колоколов действует на нервы совсем иначе – бодрит, радует, успокаивает, навевает грусть – звон бывает разный.

* * *

Около 1930 г. сотрудники физико-химической лаборатории НАТИ устроили прогулку под Звенигород. Мы болтались где-то близ леса. Яркий, знойный летний день, и вдруг мощный вибрирующий звук заполнил все пространство. Он так гармонично сливался с ощущением простора, жарким воздухом, сиянием солнца, с чудесной подмосковной природой, что впечатление было потрясающее: до предела напряженное чувство слияния с природой, ощущение чего-то поднимающего, высокого, неземного… В Звенигородском монастыре Саввы Сторожевского ударили два-три раза в громадный 2000-пудовый колокол. Для экскурсантов: там был уже дом отдыха. В мае 1938 г. я жил там четыре недели, был на колокольне, стоял около этого колокола. Но ударить уже нельзя, запретили: вожди заметили – при звуке колокола жители слободы начинают креститься. Это очень опасно: может вызвать гибель нашего госстроя. Когда к Звенигороду подходили немцы, военные власти хотели вывезти колокол в тыл, снимали и разбили, не справились. Погиб чудесный памятник искусства русского народа!..

* * *

Причт Пятницы – пять человек.

Настоятель – священник Иван Семеныч Соловьев[90]90
  Священник Пятницкой церкви с 1 янв. 1860 г. (указано у И. Добролюбова).


[Закрыть], «отец Иван Старый» – называли его прихожане после поступления папы. Он старик, родился, по моим расчетам, около 1830 г. Жил с женой в своем доме, низенький, каменный, 3–4 окна, около Пятницы, через дорогу. Его усадьба и наша старая квартира соприкасались задами, но наглухо разделялись нашим сараем. Бездетные. Прежде имели одного сына, в 70-е годы он был учеником Рязанской семинарии – у нас сохранились два выпуска его учебной Библии. В 1907 или 1908 г. о. Иван вышел по старости за штат. Я помню его за церковной службой в правом приделе. Если нет певчих, он стоял на правом клиросе. Голова дрожала. Окунал гребешок в масло лампадки и расчесывал свои длинные, но поредевшие волосы… Папа опекал стариков. В Помяннике записаны даты смерти: 14 сентября 1914 г. – протоиерей Иоанн Соловьев, 9 февраля 1919 г. – Елизавета Соловьева. Его место занял о. Василий Чельцов.

Василий Петрович Чельцов с большим семейством – сын Петяшка и шесть дочерей, старшие уже невесты, со всем сельским хозяйством – лошадь, корова, овцы… – переселился из с. Александрова. С чадами и домочадцами, со стадами своими – право, как ветхозаветный прародитель евреев патриарх Авраам. Снял квартиру в южном конце Садовой улицы. Мы всем семейством – трое ребят, тетя, не помню про папу – были у него там. Присылал за нами свои сани розвальни. Мне казалось: ехали развалясь на соломе далеко, приехали почти в деревню. Не знал я, что в Скопине есть такие улицы. Не верилось, что это конец столь знакомой тогда нам от соборной площади до больницы улицы. <…>

Второй священник – папа, «отец Иван Молодой».

Дьякон Иван Иваныч Альбов. Он умер 9 октября 1901 г. На его место поступил Владимир Иваныч Ильинский, женившийся на дочери Альбова. <…>

Псаломщики, их два – по числу иереев. <…> В 1903 г. у папы был уже Василий Хламов. Сережа и я твердо знали две фамилии: Хламов и Плаксин, первый папин, второй о. Ивана Соловьева. По подписям в сохранившихся документах видно: декабрь 1906 г. все еще В. Хламов, а уже 19 сентября 1907 г. Иван Ефимыч Прудков. У нас дома первых называли по фамилии, а Прудкова всегда по имени-отчеству. <…>

В Москве в мои студенческие годы старостой церкви около университета был известный зоолог профессор Г.А. Кожевников. Кто был старостой у Пятницы в те годы, я не знаю. Не Мухин ли?

Два сторожа у Пятницы. Жили они в сторожке, первый этаж колокольни, рядом с папертью. Их обязанности: караулить, топить печь, поддерживать чистоту и порядок, украшать церковь к праздникам. В этом им много помогали женщины-прихожанки, постоянные посетительницы церкви. При богослужении сторожа зажигали и тушили свечи и лампады, носили большой подсвечник при выходах и прочая – они выполняли то, что прежде делали пономари. Им полагалась форма: сюртук до колен, не шибко, но все же обшитый серебряным позументом. Помню имена менявшихся, подолгу служивших сторожей: Михаил, Василий, Иван, Петр – рыжеватый мужичок военных уже лет и позже. Звали их просто по имени… <…>

В городе тогда было одиннадцать церквей. Восемь приходских храмов: Собор Троицкий, Пятница, Успенье (официально называлась Входо-Иерусалимская), Никола, Вознесенье, Богоявленье, Сретенье и Казанская. Две домовых: в Духовном и Реальном училищах. Одна церковь без прихода – Кладбищенская. Позже, что-нибудь около 1908 или 1910 г., построили еще тюремную. Город поделен на 8 частей – приходов. Приход Пятницы – вся Большая улица, весь квартал, в котором наша старая квартира, и некоторая часть Второй Мещанской, ближе к вокзалу. В свою очередь два священника делили приход между собой, и каждый обслуживал свою часть. Обычно прихожане обращались с требами к своему священнику, но в отдельных случаях – личные симпатии, срочность – можно было и к другому.

В Скопине, в Рязани говорят только прихожа́не. А в Москве мне пришлось услышать и иное произношение – прихо́жане. Так говорил епископ Антонин, украинец по происхождению. Так иногда слышу и теперь. <…>

Требы на дому – соборование и причащение больных и умирающих, отходные умирающим – отправлялись в любое время дня и ночи, по нужде. Стучат, бывало, ночью, за папой, к умирающему. И как это пугало в годы гражданской войны: треба или арест? Людей хватали не за личную вину. Папа бежал сперва к окну посмотреть, кто там.

На Пасху, Рождество и престольные праздники ходили по приходу. Священник и дьякон в облачении ходили с псаломщиком из дома в дом, пели краткое молебствие, многолетие и поздравляли с праздником. Приходили в сопровождении мальчиков, несших иконы из церкви. На Тихонскую носили большой и тяжелый образ – Тихвинскую икону Божией Матери. Папе эти хождения по приходу были очень тягостны. В основе их лежал унизительный способ содержания русского православного духовенства: подобно нищим ходили, собирая себе на пропитание. Прихожане давали деньги, в деревнях еще и разные продукты. Правда, в наше время основа хождения была народом забыта, по крайней мере, в городе смотрели как на обычай. И вот этот взгляд не давал возможности отказаться от хождения или ходить с пропуском: обижались – «оставил без праздника».

Хождение по приходу занимало два-три дня, праздничных дня, когда так хотелось самому побыть в кругу своей семьи, своих родных, близких.

И еще один тягостный момент – праздничное угощение. В богатых домах это было и заманчиво: отдых, завтрак или обед были необходимы, да и блюда лакомые, и вино на выбор. Подобного дома нет. Но угостить старались и бедняки. У них праздничное вино – водка. Папа не пил водки, лишь наливки и виноградные. А здесь не у всех удавалось отказаться. Обижались: «У богатых ест и пьет, а нами брезгует!». <…>

Папу очень возмущал московский обычай выпрашивать деньги у молящихся. Во время службы священник в облачении обращается с кратким словом, заканчивая его слезным молением жертвовать на содержание храма, ремонт и т. п. В Скопине подобного не было, и церковное богослужение, молитва и материальные заботы не объединялись.

* * *

Не сразу наладились у папы хорошие отношения с прихожанами.

<…> В первые годы было много неприятностей с купцами, заправлявшими церковными делами. Староста и группирующиеся около него прихожане ведают только материальной стороной церковной жизни, хозяйственной частью. Религиозную жизнь полностью возглавляют иереи. А купцы хотели командовать всем как у себя в лавке. Вероятно, прежде, при двух стариках, о. Николае и о. Иване, так и было. Не нравилось им и что молод. Основной противник – старик Мухин. Не мог папа поступиться и достоинством своего сана, и своей личной самостоятельностью. С настоятелем о. Иваном Соловьевым он хорошо поладил, и жили дружно. Вероятно, о. Иван Старый был добродушным, тихим человеком и рад был опереться на молодого, твердого, вполне порядочного, чуждого интриг сослуживца. С жалобами доходили до архиерея. Но он поддержал священника.

Папа сумел заслужить уважение и любовь прихожан, и старик Мухин изменил к нему свое отношение. После смерти Мухина его торговля красным товаром перешла к сыну. Большой магазин против Пятницы, в одном квартале с нашей старой квартирой, самый крупный магазин мануфактуры для деревни. На первом листе переплета книжки «Служебник» надпись:

Иоаннъ Дмитриевичъ

Журавлевъ

1899 г. 18 июля.

На полях месяцеслова против соответствующих дат записаны фамилии прихожан. Это дни именин наиболее влиятельных прихожан Пятницы в первые папины годы. Думаю так потому, что написаны они одними чернилами, более поздних, напр. Алексея Капитоныча Иконникова, среди них нет.

Вот этот список. Со всеми ними на моей памяти были хорошие отношения.

Сентябрь 30 М/ихаил/ Гр/игорьич/ Фаддеев.

Декабрь 6 Н/иколай/ А. Шебакин.

Январь 12 Т/атьяна/ Г/авриловна?/ Власова.

Март 30 Ив/ан/ Ник/олаевич/ Мухин.

Апрель 23 А/натолий?/ И/ванович?/ Мухин.

Июнь 29 П/авел/ Н/иколаевич/ Брежнев.

Июль 15 В/асилий/ Т/имофевич/ Власов.

<…> Соборным протоиереем был Стахий Полянский (дом рядом с нашим). В Скопине по царским дням бывали военные парады на площади у Собора. Начинались они богослужением. Участвовало все городское духовенство, свободное от службы у себя. Бывали крестные ходы: на Крещение к реке «на Иордань», в Духов день – к Троицкому монастырю. Шли от Собора, возглавлял протоиерей. Но административной власти над духовенством города он не имел.

<…> Вплоть до смерти 1 января 1914 г. благочинным был о. Валериан Константов, священник Никольской церкви. Был он зажиточен, имел наследственные средства.

* * *

В послужном списке И.Д.Ж. записано: «Скопинским отделением епархиального училищного совета назначен законоучителем Скопинской церковно-приходской школы 12 августа 1900 г. и проходил оную должность по 13 июля 1909 г.» Это бесплатное поручение последовало тотчас же после перевода в Скопин. Есть фотография (23 × 17 см) группы начальства и учителей этой школы. На карточке – сидят: дьякон Собора Григорий Иваныч Егоров (1872–1945), священник Николы о. Иван Кедров († 29 мая 1911); благочинный о. Валериан Константов (†1 января 1914); соборный священник Иван Алексеич Суханов († 10 марта 1952); И.Д.Ж; стоят учителя: Пономарев, Елизавета Ивановна Любомудрова, Ольга Петровна Сионская. Даты нет. Сравнивая с другими снимками, прихожу к заключению: близ 1901 г. Это у нас единственный снимок Григория Иваныча (тогда мы его звали «отец дьякон») в таком виде. <…>

Учителя Скопинской церковно-приходской школы и члены училищного совета, 1901 г.

Далее в послужном списке: «Состоял членом ревизионного комитета по Скопинскому Духовному училищу с 1903 г. по 1 октября 1906 г.». Это тоже общественное поручение по выбору духовенства. <…>

Пока отправлялись все эти служения, домашняя жизнь шла своим чередом. Назревали крупные события. И вот случилось одно колоссальной важности: в среду 30 мая 1901 г. в 6 часов вечера в Раненбурге родился Дмитрий Журавлев. Немного известно мне об этом событии, хотя я в нем играл одну из главных ролей, даже самую главную; не будь меня, ничего бы не было. Известно только что написал дядя Паша в своем последнем письме, да что написано в метрике о рождении. А написано там, что крестили 31 мая протоиерей Михаил Дядьков с причтом и что крестный отец – священник соборной церкви Василий Васильич Левитов, а крестная мать Мария Степановна Дядькова, жена протоиерея Михаила Ильича Дядькова. Не знаю, после крестин видел ли я когда-нибудь крёстную.

Папа записал мелким бисерным почерком на листке для заметок в рекламном календаре на 1901 г. музыкальной фирмы Ю.Г. Циммермана:

30 мая родился сын Дмитрий в г Раненбурге.

1901 года осень стояла замечательная; весь сентябрь были теплые, солнечные дни. И вот уж половина октября, а погода стоит такая же хорошая.

9 октября умер диакон нашей церкви Иван Иванович Альбов в Бозановской клинике в Москве.

От себя добавлю: важное событие произошло ровно чрез 55 недель после рождения Сережи.

* * *

Как протекала жизнь дома, были ли знакомства, ходили ли «в гости» и бывали ли гости у них, – я не знаю. Выписывали газету «Русское слово», журнал «Ниву» в 1901, 2 и 3 гг. с приложениями Данилевского, Лескова, Жуковского, Чехова. В 1904 г. выписали «Родину». В 1902 г. выписывали еще «Живописное обозрение» с приложением Сенкевича. После прочтения все это отправлялось в Журавинку. Дедушка прочитывал газету от первого слова до последнего. Книги и журналы возвращались в Скопин. Мама заботилась об уюте дома; картины в рамках, портреты, вероятно, любила цветы в комнатах – было два громадных фикуса, стоявших на полу, большой лимон на окне… Но уют трудно давался. Когда я буду писать о своем детстве, я опишу квартиру и укажу, что из мебели осталось от мамы. Пусто было при ней в квартире! За четыре года в Скопине еще не успели устроиться… Нанимали кухарку и няньку. Не знаю, нашу черную корову купили при маме или позже.

В 1901, 2 и 3 гг. в семье было уже два сына. Старший здоровый, крупный мальчик Сережа походил на отца и был его любимцем. Младшего, болезненного мать особенно любила и находила в нем черты сходства с Левитовыми. Поделили ребят! Одного звали папич, другого мамич. Папа хранил цветную картинку, вероятно, от шоколадки, – головка пышного круглолицего мальчика, малыша в слезах, иногда показывал нам и говорил – очень похож на маленького Сережу, как будто его портрет. Но… нет ее теперь!

На третьи роды решено остаться в Скопине. <…> Катя родилась на нашей старой квартире в воскресенье 12 октября 1903 г. в 8 часов вечера. Закричала басом. «Ну! Опять сын!» – подумал папа. На следующий день крестили на дому о. Иван Соловьев с дьяконом Владимиром Ильинским и псаломщиком Василием Хламовым. Крестный отец – журавинский дедушка Дмитрий Федорович, крестная мать – раненбургская бабушка Евпраксия Ефимовна.

<…> Дедушка своей внучке купил золотой крестик. Это целое событие в нашей среде, у всех нас, детей и взрослых, серебряные. Не раз нам, малышам, тетя говорила об этом. Катин крестик вскоре заменили серебряным. А золотой папа хранил у себя и вручил Кате уже подростку. Она вскоре потеряла.