Текст книги "Северная сторона сердца"

– С одной стороны, – продолжала Амайя, разглядывая на экране посланные Такер тексты и сравнивая их со страницами Библии, – это и правда может быть он. Здесь есть еще один стих: «Видишь сии великие здания? Все это будет разрушено, не останется камня на камне»[13]13
  Мк. 13:2.


[Закрыть]. Одна из характеристик убийцы-апостола – зацикленность на библейских сюжетах либо же на мистических или якобы священных посланиях. В своем прощальном письме Ленкс рассказывает об усилиях, которые он приложил для спасения своей семьи и дома, и о том, как ему жаль, что они все равно разрушаются. Убивая семьи после природной катастрофы, уничтожившей их дом, он метафорически отсылает к разрушению собственного дома, при этом выбирая семьи, которые считает живущими во грехе. Он выбирает этих людей, чтобы спасти их, – так же, как спас своих близких, убив и отправив прямиком на небеса.

Джонсон и Дюпри одобрительно кивнули. Из динамика донесся голос Такер:

– Итак, заместитель инспектора Саласар, вы собираетесь сказать мне, что у вас имеются аргументы против вашей же собственной гипотезы? Не пойму, в чем проблема…

– Проблема в том, что Мартин Ленкс в первую очередь убил свою собственную семью, своих близких. Жену, свою мать, сыновей и дочь, – ответила Амайя. – Что делает его аннигилятором. Он соответствует по крайней мере двум из четырех категорий, присущих убийцам собственных семей: претензия на моральное превосходство, отчуждение, разочарование, паранойя. Четверо из пяти таких убийц после преступления совершают самоубийство – за исключением тех, кто чувствует себя морально оправданными, что, возможно, произошло в случае с Ленксом. Но даже если он выжил, что за причина подвигла его восемнадцать лет спустя начать убивать другие семьи, которые, за исключением перечисленных общих черт, совершенно разные, проживают в разных местах страны и не имеют друг к другу ни малейшего отношения? Вторая проблема: если это действительно Мартин Ленкс, то чем он занимался последние восемнадцать лет? Убийство целой семьи настолько необычно, что даже если оно случается в самом удаленном уголке страны, на него обращает внимание как минимум пресса. Но никто, включая ФБР и полицию, не знает о подобных случаях за последние годы. Мы прочесали всю страну и нашли только Джозефа Эндрюса и его родных, убитых восемь месяцев назад. Либо Мартин Ленкс убил свою семью, сбежал и не имеет никакого отношения к действиям Композитора, либо, если он и есть Композитор, как ему тогда удавалось контролировать такой мощный импульс? Насколько мне известно, когда сумасшедший убежден, что бог, демон или любая другая высшая сущность руководит его действиями, по своей воле он сам никогда не остановится. Как Мартин Ленкс так долго жил спокойно?

Ей ответила Такер:

– Самые частые причины молчания серийного убийцы – смерть, затяжная болезнь, пребывание за границей или в тюрьме, где он отсиживает срок за другое преступление. Если исходить из того, что Мартин Ленкс жив, трудно поверить, что человек, перенесший тяжелую болезнь, которая вычеркнула его из жизни на восемнадцать лет, способен противостоять целым семьям с довольно крепкими родителями и детьми-подростками. А добропорядочный гражданин, которого изображал из себя Мартин Ленкс, вряд ли попал бы в тюрьму за какой-то проступок. Вариант отъезда из страны может быть вполне правдоподобным, но почему-то я не представляю себе Мартина Ленкса, живущего за границей. Учитывая его высокое самомнение, он не выглядит как человек, способный приспособиться к кардинально новой жизни или даже рассмотреть возможность побега. В свое время следствие пришло к выводу, что брошенный в аэропорту автомобиль был не более чем ложным следом. Кто-то предположил, что Ленкс мог вернуться на родину своих родителей, однако выяснилось, что у него не осталось родственников в Австрии. Я бы сказала, что он поселился где-то в США, но в другом штате, придумал себе новую личность и новую жизнь – ту, к которой всегда стремился и которую семья, по его мнению, не позволяла ему вести.

Дюпри наблюдал за реакцией Амайи на слова Такер. Та недовольно поморщилась, и, хотя вслух ничего не сказала, было очевидно, что она не согласна с чужими выводами.

– Давайте подытожим, – встрял Джонсон. – Итак, хотя способ, которым Мартин Ленкс убил свою семью, состав семей, размещение тел на полу, выбор помещения, наличие револьвера и пули соответствуют его почерку, вы предлагаете, чтобы мы вычеркнули его из подозреваемых всего лишь по той причине, что не знаете, чем он занимался последние восемнадцать лет…

Амайя опустила голову.

– Ответьте, Саласар, – попросил Дюпри.

– До тех пор, пока у меня не будет веской причины, которая побудила бы его снова совершать преступления, я вынуждена считать, что Мартин Ленкс и Композитор – разные люди.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь жужжанием интеркома, который они использовали в качестве динамика.

Тишину нарушил Дюпри:

– Хорошо, за работу. С этого момента у нас будет два фронта расследования: с одной стороны, мы продолжим относиться к Композитору как к независимому субъекту, с другой – будем разрабатывать профиль Мартина Ленкса и возобновим его розыск по всей стране. Попытаемся найти связь между убитыми семьями и Ленксами. Выясним все о Мартине Ленксе, его личных взаимоотношениях вне дома, на случай если он известен в качестве апостола кому-то еще: бывшим коллегам, прихожанам церкви…

Из интеркома отчетливо донесся голос Эмерсона, и на этот раз в его тоне звучали победные нотки.

– Не мешало бы иметь в виду, что он мог вести двойную жизнь: у него могли быть другие подруги или жены, внебрачные дети, гомосексуальные отношения… Что-то, что способно заставить человека, желающего быть непорочным, чувствовать себя виноватым; это могло подтолкнуть его к насилию, а заодно навести нас на след его последователя.

На этом встреча была окончена, и Дюпри встал.

– Саласар, за мной, – сказал он, покидая конференц-зал и направляясь к лестнице. Это было единственное место, где они могли бы побеседовать наедине, но далеко не самое комфортное. Лестница поднималась на четыре этажа, которые занимали подразделение экстренного реагирования и пожарная часть, и сильный сквозняк пробирался снизу, свистя и завывая в оконных щелях. Однако Дюпри не обращал на него внимания.

– Не объясните мне, что только что произошло?

Амайя дернула плечом и сжала губы.

– Не понимаю, о чем вы.

– О чем я? Я о том, что вы снова колеблетесь, что снова не уверены. В один момент вы поражаете удивительной ясностью суждений, а через минуту поддакиваете Эмерсону. Почему? Я привел вас сюда не для того, чтобы вы соглашались с остальными, и не для того, чтобы скрывали причину своего несогласия, – сказал он, имея в виду то, как она отреагировала на предположения Такер. – Сначала вы противостоите всем, чтобы защитить свою теорию, даже если ваше мнение не совпадает с мнением группы, заставляете себя выслушать, принять ваш взгляд, – а когда добиваетесь успеха, теория подтверждается и все вроде бы встает на свои места, вы идете на попятную.

– Я изложила свое мнение, но уважаю и мнение коллег…

Он посмотрел на нее оценивающе.

– Это из-за семьи Ленкса, верно? Вам легче признать, что некий серийный убийца по неведомой причине уничтожает целые семьи, чем согласиться с тем фактом, что Мартин Ленкс убил свою семью первой? – Дюпри кивнул сам себе, будто бы подтверждая собственное подозрение. – Преступников, убивающих родственников, особенно собственных детей, понять труднее всего. То, что он говорит о своей дочери… – Агент умолк, словно вдруг осознав то, о чем не задумывался раньше. Он молчал пару секунд, пока Амайя мысленно умоляла его не касаться этой темы. Однако затем продолжил: – Но вы должны это сделать, должны принять это, если не понять, – поскольку я знаю, что последнее невозможно или… – Он снова остановился.

Она прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с эмоциями. Конечно, все из-за Ленкса, Мартина Ленкса, а заодно и ее собственной матери, потому что таинственные причины, побуждающие отца или мать уничтожить одного или всех членов своей семьи, превосходят уровень любого убийцы и открывают врата прямиком в мир демонов. Потому что месть Ленкса своим близким и характер остальных преступлений выходят за пределы простого изучения профилей и уводят в глубь территории, которую осмеливается исследовать лишь тот, кто сам побывал в этой части ада. Разве не об этом говорил Дюпри за ужином?

И если Мартин Ленкс и Композитор – один и тот же человек, перед ними не убийца-апостол, искореняющий грех, не аннигилятор семей, мстящий другим за жестокое обращение, пережитое в детстве. Если Мартин Ленкс и Композитор – один и тот же человек, он всего лишь репетирует свою пьесу, а множество репетиций одного и того же действа подразумевают единственную цель: грандиозную премьеру.

Да, она побывала в аду и знала природу демона, который, подобно самому дьяволу, обретает силу, заставляя других думать, что его не существует. По тому, как смотрел на нее Дюпри, Амайя догадывалась, что рано или поздно он докопается до ее прошлого. Истинный следователь, он учуял добычу, еще не зная, что она собой представляет. Саласар была уверена, что Дюпри пойдет по следу, потому что каким-то таинственным образом именно в этом заключалась настоящая причина того, почему она здесь.

Ветер продолжал завывать в окнах у них за спиной. Этот раздражающий звук отвлек Дюпри от своих мыслей. Недовольный, он подошел к окну и подергал раздвижные створки, пытаясь отрегулировать их. Снаружи ветер гнул стоящие рядком молодые деревья, окружавшие аварийную станцию. По поверхности озера рябью бежали волны с белыми гребешками. Дюпри дернул изо всех сил, и окно закрылось плотнее, однако свист ветра не прекратился. Оставив непокорное окно в покое, он снова повернулся к Амайе.

– Почему вы так упорно выдаете себя за соломинку?

Она посмотрела на него непонимающе.

– Соломинку в стоге сена. Я знаю мужчин и женщин, готовых убить за то, чтобы быть иголкой. Множество людей в какой-то момент жизни пытаются выдать себя за нее. Но вы – эта самая настоящая иголка. Блестящая и острая. Ваша судьба – выйти на поверхность, а не быть еще одной соломинкой.

Амайя не знала, что ответить.

– У вас не получится быть обычной, Саласар. Скорее всего, вы никогда и не пытались. Нет ничего нормального в том, чтобы вытащить двенадцатилетнюю девочку из дома и отправить ее учиться на другой конец света. Я ошибаюсь?

Амайя промолчала. Ловко он ее подловил… Она посмотрела в сторону, чтобы не видеть его глаза.

– У вас есть только один вариант: использовать ваши способности ради общего блага.

Несколько секунд она стояла неподвижно, словно задетая его словами, но потом подняла голову, посмотрела ему в глаза и кивнула.

Дюпри тоже кивнул, явно довольный, а затем сделал шаг вперед, чтобы оказаться перед ней.

– Джозеф Эндрюс-младший был прав. Его отец сопротивлялся, и убийце пришлось застрелить его из револьвера, который он принес с собой. Тот же патрон и то же оружие, с помощью которого он восемнадцать лет назад убил свою семью. Это факты. Вы подсказали нам, что мы должны вернуться назад, что это не первое его убийство. Мы добрались до Ленкса. А теперь скажите: Мартин Ленкс – Композитор?

– Я не могу объяснить, чем он занимался все эти восемнадцать лет и что заставило аннигилятора семьи стать серийным убийцей, – но да, думаю, это он.

Дюпри снова кивнул и добавил:

– Я заметил, что вы с сомнением отнеслись к словам Такер, когда она предположила, как могла бы выглядеть его новая жизнь.

– Сейчас я не понимаю его. Мне нужно понять, что у него на уме, прежде чем строить догадки о том, какую жизнь он ведет сегодня…

– Но…

– Сначала логика, потом все остальное, – решительно ответила Амайя.

Дюпри сдержал свое волнение. Вот и она, старая добрая Саласар: самодовольство и гордыня самопровозглашенной королевы. А может, мученицы? Последняя мысль встревожила его – на лбу прорезалась морщинка, означающая сомнение.

– Вы справитесь, Саласар?

Она кивнула.

– Тогда займитесь этим. Забудьте о Композиторе и сосредоточьтесь на Ленксе, – приказал он.

Амайя кивнула и с облегчением толкнула тяжелую дверь, отделявшую лестницу от третьего этажа. И хотя грохот и визг ветра нарастали, Дюпри не сразу последовал за ней, еще некоторое время стоя неподвижно и размышляя о чем-то. Затем он заглянул в конференц-зал, сделал знак Джонсону и вернулся на лестничную площадку, заставив агента следовать за собой. Услышав, как дверь закрылась, резко обернулся и столкнулся с Джонсоном лицом к лицу.

– Вы упоминали, что после того, как мы наняли Саласар и пригласили ее в Новый Орлеан, ей кто-то звонил.

– Да, я объяснил, что заместитель инспектора Саласар едет с нами и что все срочные звонки, поступающие на ее имя, должны быть переадресованы сначала на самолет, а затем на мой телефон, пока мы не переведем их на Саласар.

– Вы знаете, кто ей звонил?

Джонсон кивнул.

– Да. Телефонистка перевела звонок на меня, и я попросил проводить Саласар в кабинку. Звонила ее тетя из Испании. Она, видимо, подумала, что должна объяснить мне причину своего звонка, а я не успел сказать ей, что она может поговорить непосредственно с заместителем инспектора Саласар. Тетя сказала, что отец Саласар в тяжелом состоянии и что врач дал ему максимум сорок восемь часов.

Дюпри молча смотрел на него. Джонсон не понимал, как истолковать его молчание.

– Наверное, мне следовало сообщить вам… Меня удивило, что Саласар не захотела вернуться домой. Но, с другой стороны, она ничего об этом не сказала, и, поскольку я узнал случайно, было бы неудобно…

– Не волнуйтесь, вы все сделали правильно, – успокоил его Дюпри.

Глава 24
Нана. Старые фотографии

Новый Орлеан, штат Луизиана

Воскресенье, 28 августа 2005 года

Нана подняла глаза на небо, низко нависшее над стадионом «Супердоум». Облака, которые к полудню заволокли синеву, создали эффект теплицы. Температура повысилась, а дождь, который начался пару часов назад, казался теплым и мягким, словно вода из лейки. Никто даже не старался прикрыться, чтобы не промокнуть, а некоторые и вовсе поднимали лицо к небу и с наслаждением замирали, словно под душем.

У дверей стадиона виднелась пара телекамер. Рядом кучковались несколько семей с маленькими детьми; но в основном здесь были такие же старики, как сама Нана, с костылями или палками, подобными той, с которой после операции ходила она сама, или на инвалидных колясках, как у Селеты. Те, кто помоложе, поддерживали стариков или толкали перед собой коляски, груженные одеялами и подушками, сложенными в большие пластиковые мешки для мусора; некоторые останавливались, чтобы поглазеть на телеоператоров.

Нана полагала, что труднее всего будет войти в здание, однако по-настоящему тяжело было внутри стадиона, где народ набился как сельди в бочке. Когда в какой-то момент всеобщая толкотня заставила ее потерять равновесие, Бобби придержал ее за локоть и, потянув за собой, поставил между ручками материной инвалидной коляски и собственным телом.

Громкоговорители бодро призывали людей занять места и как можно скорее освободить коридоры, чтобы дать войти тем, кто все еще ждал снаружи под дождем.

Нана вздохнула. Вдруг все начали аплодировать. Смущенная, она подняла голову и вопросительно посмотрела на Бобби.

– Только что объявили, что мэрия организует нам бесплатный ужин, – сказал он, улыбаясь. – Все будет хорошо, Нана, не переживай.

Она попыталась улыбнуться. Вспомнила, как Бобби появился у нее в полдень и сказал:

– Нана, мэр Нагин сказал всем эвакуироваться; национальная метеорологическая служба обещает ураган пятой категории. По телевизору все утро показывают старые фотографии «Бетси» – это ужас, Нана. Вначале я тоже хотел пересидеть дома, но теперь думаю, что лучше будет уйти.

Нана скорбно кивнула. За ее спиной на экране телевизора «Катрина» парила взад и вперед над Мексиканским заливом.

– «Бетси» была четвертой категории… – прошептала она.

– Переночуем в «Супердоуме», вместе со всеми. Говорят, там будут медпункты и машины «скорой помощи» на случай чего-то серьезного. Я жду моего кузена Габриэля, он поможет мне спустить маму, и мы вместе уйдем. Я приготовил воду, еду и одеяла; возьми свои лекарства и все, что может понадобиться.

Когда Бобби ушел, Нана закрыла дверь и направилась к кухонному буфету. Она открыла дверцу, извлекла оттуда альбом в толстой синей обложке и прижала его к груди одной рукой; в другой у нее была палка. За последние несколько часов влажность в воздухе увеличилась, и ее бедро ныло и скрипело, как старое дерево. Она положила альбом на стол, вздохнула, откинула обложку и села. С давних пор Нана хранила под стопкой постельного белья сложенные газеты. Пять или шесть лет назад она решила наконец вырезать пожелтевшие статьи и поместить их в пластиковых файлах альбома: там они лучше сохранятся. Конечно, надо было позаботиться об этом раньше. Пролежав многие годы между наволочек и простыней, фотографии выцвели, бумага пожелтела и осыпалась в некоторых местах, а заголовки поблекли. Почти все вырезки были взяты из «Таймс пикаюн», одной из старейших газет Нового Орлеана.

Нана провела пальцем по пластиковой поверхности, защищающей заголовки, которые знала наизусть. Тем не менее она все равно наклонилась чуть вперед, чтобы читать было легче.

«БЕТСИ». КРУПНЕЙШИЙ ПРОЕКТ ЭВАКУАЦИИ В ИСТОРИИ РЕГИОНА

Около полумиллиона человек на юге Луизианы бежали в ожидании урагана.

МЭР ВИК ШИРО ПРИЗЫВАЕТ ЖИТЕЛЕЙ ДЕРЖАТЬ НА ЧЕРДАКЕ ТОПОРЫ

Поскольку ураган начался неожиданно посреди ночи, многие жители Нового Орлеана проснулись, чтобы обнаружить, что их дома залила вода. В надежде спастись многие искали убежище на чердаках, расположенных в самой высокой точке дома, однако вода поднялась еще выше, и многие утонули.

«”БЕТСИ” НА МИЛЛИАРД ДОЛЛАРОВ», САМЫЙ ДОРОГОСТОЯЩИЙ УРАГАН В ИСТОРИИ США

Удостоен сомнительной чести быть первым ураганом на миллиард долларов в американской истории.

Нана положила руку на одну из вырезок.

ПРОДОЛЖАЮТСЯ СЛЕДСТВЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПО ПОИСКУ ШЕСТИ ДЕВОЧЕК, ИСЧЕЗНУВШИХ ВО ВРЕМЯ УРАГАНА

Они входят в число двух десятков людей, пропавших без вести во время «Бетси», хотя полиция не связывает их исчезновение с ураганом.

ПОД ЗАВАЛАМИ ЗДАНИЯ ОБНАРУЖЕНЫ ТЕЛА ДОКТОРА ДЮПРИ И ЕГО ЖЕНЫ

Доктор Джон Дюпри возвращался из пункта оказания неотложной помощи; его сопровождала жена Марион, его медсестра.

Оба находились внутри автомобиля, который был раздавлен зданием, смещенным с фундамента под действием урагана. Тела сильно разложились под действием жары, царившей в течение недели после прохождения «Бетси».

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ШЕСТИ ДЕВОЧЕК ИЗ ТРЕМЕ БУДЕТ РАССЛЕДОВАНО КАК ПОХИЩЕНИЕ

Предполагаемая спасательная группа вывела их из дома во время урагана, и с тех пор о девочках ничего не известно. Несовершеннолетние находились под опекой няни и во время урагана прятались у себя дома. Одна из пропавших без вести – дочь няни, другая – ее племянница. Женщина и ее племянник, соответственно брат и кузен двух пропавших девочек, – единственные свидетели. Сегодня они дают показания в присутствии прокурора.

ИМЯ «БЕТСИ» БУДЕТ ИСКЛЮЧЕНО ИЗ СПИСКА НАЗВАНИЙ ДЛЯ УРАГАНОВ

Спустя год после исчезновения «шести девочек из Треме» прокуратура закрывает расследование и переводит пропавших в категорию жертв урагана «Бетси», добавив их имена в список из сорока семи жертв, которые все еще числятся пропавшими без вести и официально считаются погибшими.

Нана перевернула еще несколько толстых страниц, пока не увидела старую фотографию. Девочка-подросток улыбается в камеру, темные кудри спадают до середины спины. Именно этот снимок использовали для плакатов после ее исчезновения. Полиция вернула фотографию довольно потрепанной, да и за прошедшие годы она пожелтела, края истерлись, но живой блеск черных глаз девочки остался прежним. Как и в случае со старыми газетами, все эти годы Нана сопротивлялась идее засунуть эту фотографию между слоями пластика. Ей хотелось иметь возможность дотронуться до нее. Казалось, делая это, она непостижимым образом оказывалась ближе. Пластик или стекло придавали образу ореол реликвии, которого она не желала для своей дочери. Она еще не похоронила ее и не станет хранить фотографию за стеклом. Нана подняла глаза и оглядела комнату. Она поклялась всегда ждать ее дома, а теперь собирается уйти… На кухонной полке стояла уже собранная синяя сумочка; в ней лежали документы, деньги и лекарства. Нана снова посмотрела на снимок и осторожно, словно беря ребенка, взяла ее обеими руками и прижала к груди. Затем закрыла альбом. Она не стала убирать его и оставила там, на столе. Положив фотографию во внутреннюю часть блузки, ближе к сердцу, взяла свою палку и синюю сумочку – и вышла из дома, плотно закрыв за собой дверь.