Текст книги "Северная сторона сердца"

Глава 15
Дуэль

Новый Орлеан, штат Луизиана

Джозеф Эндрюс-младший носил джинсы и толстовку с логотипом Тулейнского университета. Слишком длинная темная челка падала на голубые глаза и резко контрастировала с его бледной кожи. Джозеф ждал в кабинете ректора, сидя с книгой за столом для общих собраний. Но он не читал. Его плечи были опущены, взгляд обращен внутрь. Амайя наблюдала за ним из коридора, прислушиваясь к шепоту ректора.

– Он отличный парень и блестящий студент. Мы очень его поддерживаем, особенно с тех пор, как узнали о трагедии. Он никогда не покидает университетский кампус, живет в студенческом общежитии. В июле и августе оставался здесь, изучал дополнительно лингвистику и литературу. Когда пришел приказ об эвакуации, мы предоставили убежище в главном здании тем, кто захотел остаться. Я знал, что Джозеф будет одним из них.

– Вы думаете, оставаться здесь разумно?

– Главное здание уже выдержало несколько ураганов, – уверенно сказал ректор.

Амайя заметила изменения, которые произошли в поведении Джозефа Эндрюса-младшего, когда они вошли в кабинет. Он сразу выпрямил спину и напряг плечи, которые, несмотря на худобу, стали заметны под тканью толстовки. Подняв голову, молодой человек мрачно посмотрел на вошедших сквозь темные пряди волос, затем бегло взглянул на удостоверения, которые оба ему предъявили. Джонсон представился, хотя они договаривались избежать излишних формальностей. Агент решил, у Амайи больше шансов разговорить такого молодого парня, как Джозеф Эндрюс, чем у него самого.

– Добрый день, мистер Эндрюс. Мы агенты Джонсон и Саласар из ФБР. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Могу я называть вас Джозефом?

– Ты не агент ФБР, – сказал парень, обращаясь к Амайе. – На твоем удостоверении написано «временное». Сколько тебе лет, двадцать два?

Джонсон сложил руки на груди и сделал шаг назад, уступая место своей спутнице. Он был прав. Несмотря на кажущуюся враждебность, парень явно предпочитал общество Амайи.

– Мне двадцать пять, и я действительно не агент, а заместитель инспектора полиции и временно сотрудничаю с ФБР. Зато он, – она кивнула на Джонсона, – настоящий агент. Мы из следственной группы и хотим поговорить о том, что случилось с твоей семьей.

Парень горько улыбнулся:

– О том, что случилось с моей семьей… С моей семьей ничего не случилось; случаются болезни, несчастные случаи, катастрофы… А моя семья была убита. Я повторяю это уже восемь месяцев. Почему ФБР заинтересовалось этим только сейчас?

Джонсон опустил глаза. Он не хотел лишний раз обнадеживать парня тем, что они раскроют дело, в котором, как казалось, все было очевидно.

– Мы всего лишь хотим прояснить некоторые моменты. Мы хотим знать, почему ты думаешь, что твою семью убил некто неизвестный.

– Я видел тело отца; у него на лице были следы от ударов, как будто он с кем-то дрался.

Джонсон посмотрел на Амайю с сомнением, и она сразу его поняла. Удары могла нанести жена во время самозащиты.

– И потом, я знал своего отца. И уверен, что он никогда не причинил бы нам вреда, – добавил парень.

Джонсон кивнул. Он уже слышал это объяснение.

Джозеф заметил его реакцию.

– Ты не понимаешь. Мои родители любили нас, любили друг друга, они были счастливы вместе. Мы радовались, когда видели, как они целуются или обнимаются. Мой отец был хорошим человеком и по-настоящему любил нас. Я не могу придумать ни единой причины, по которой он мог сделать подобное.

– Иногда переезд сам по себе изрядно дестабилизирует семью, а переезд из Калифорнии в Техас может повлечь за собой серьезные перемены, – предположила Амайя.

– Отец занимал в компании хорошую должность; мать по работе ездила по всей стране. Они ждали этого назначения несколько месяцев. А что касается перемен, в Калифорнии тоже не сплошные пляжи и серфинг. Сакраменто далеко от моря, а наш дом в Галвестоне стоял прямо на берегу. Переезд в Галвестон был отличным решением. У сестры появились новые друзья, мама была в восторге.

– Но не все члены семьи так хорошо приспособились. Похоже, у вашего младшего брата были проблемы. Соседи жаловались на него; один даже подал жалобу на то, что мальчик нанес ущерб его собственности.

– Ему было двенадцать, он был маленьким. Трудно менять школу, бросать друзей… У него случались приступы ярости, но это бывает у многих детей. Он вытоптал цветочную клумбу на соседском участке. Сосед даже не успел с нами познакомиться. Он подумал, что это хулиган, и позвонил в полицию, но родители извинились перед ним и заплатили за ущерб. Сосед проявил сочувствие и отозвал жалобу. На самом деле после этого инцидента они поддерживали прекрасные отношения. Это был тот самый сосед, который зашел посмотреть, как они пережили ураган, и… нашел их…

Амайя заметила, что парень не хочет называть вещи своими именами и не говорит, что все они были мертвы. Он говорил об убийстве, но избегал слова «мертвые».

– А в Сакраменто ты жил с родителями?

– Да.

– Странно, что они переехали, оставив тебя одного…

При этих словах ясные глаза Джозефа потемнели. Парень сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем ответить. Было ясно, что он злится.

– Они меня не бросили. За два месяца до переезда бабушка упала и сломала бедро. Ее прооперировали, и она шла на поправку, но когда пришло время переезжать, ей предстоял еще месяц реабилитации. Мы пытались договориться со страховщиком, но они отказались выплачивать страховку в случае смены города. Я еще не окончил курс, поэтому мы решили, что я останусь с ней в Сакраменто, пока она не закончит реабилитацию. А потом мы вместе отправимся в Галвестон.

– В Галвестоне вы собирались жить все в одном доме?

– Таков был план.

– И бабушка тоже? – спросила Амайя, бросив быстрый взгляд на Джонсона.

– Да, – ответил парень. – После того как она упала, мы решили, что она будет жить с нами.

– Кто знал, что ваша семья переезжает?

Джозеф пожал плечами.

– Думаю, многие. Соседи, друзья, все сотрудники отца, коллеги матери. Актеры из маминой театральной труппы, наши директора и преподаватели, страховщики из медицинской страховой компании… Я же говорил, переезд был запланирован.

– Детектив Нельсон сказал, что ты не возвращался в Галвестон после случившегося, а ректор утверждает, что ты не покидаешь кампус и останешься даже на время урагана.

Взгляд Джозефа снова потемнел, но на этот раз не от злости.

– Мне некуда ехать. – В его голосе звучала безнадежность.

– А бабушка?

Молодой человек опустил глаза, и на мгновение ей показалось, что он не ответит, но Джозеф удивил их:

– Вы когда-нибудь слышали выражение «умереть от горя»?

Амайя кивнула.

– Врач сказал, что она умерла от горя. Восстановление после операции шло отлично, но после убийства она впала в глубокую депрессию. Скончалась полгода назад, всего через два месяца после остальных.

Взгляд Джозефа устремился куда-то вдаль. Амайя внимательно наблюдала за его лицом. Подобное отстранение, вероятно, давало ему ощущение покоя, и Саласар была уверена, что он все чаще и чаще искал в нем укрытие от боли. Амайя знала, когда видела перед собой потенциального самоубийцу.

– Мне нужно услышать твою версию, – сказала она, выводя его из оцепенения.

– Мою версию… – повторил Джозеф и посмотрел на нее, словно очнувшись от сна.

– Ты ведь уверен, что твою семью убил кто-то чужой, проникший в дом. Наверняка ты не просто так думаешь, что твой отец этого не делал. – Амайя наклонилась вперед и произнесла с большей настойчивостью: – Что именно не складывается? Ты знал своих близких лучше, чем кто-либо другой. В каждом из нас есть нечто, что помогает нам чувствовать, если с дорогими людьми что-то происходит. Так расскажи нам. Скажи мне, что ты почувствовал. Было же что-то такое, чего не заметил детектив Нельсон, чего не увидел бы целый отряд детективов, только ты?

Джозеф посмотрел на Амайю. Дыхание его немного участилось, и она была уверена, что он вот-вот в чем-то признается. Но при этом понимала, как беспросветно его горе, а когда горе так велико, все остальное теряет значение. На мгновение Амайя испугалась, что парень отвернется, не сказав ни слова. Он действительно отвел взгляд, на несколько секунд уставившись в пустоту, но затем его взгляд снова прояснился.

– Скрипка, – твердо сказал он. – Скрипка без смычка, которая потом исчезла.

ДЖОЗЕФ

Джозеф Эндрюс-младший не уставал повторять, что ни секунды не верил в то, что его отец убил их семью. Он повторял эти слова снова и снова, но это была не совсем правда. Его уверенность дрогнула, когда перед ним появился детектив Нельсон. Этот человек старался быть сострадательным, но его голос выдавал правду, и правда эта заключалась в том, что детектив испытывал не сострадание, а только жалость. Джозеф был достаточно умен, чтобы угадывать природу эмоций, движущих другими людьми. Он знал, что жалость, которую чувствует к нему детектив, особого сорта: «Было бы лучше, если б ты умер вместе с семьей и избавил себя от этого кошмара». И именно эта жалость заставила его усомниться. У него закралось подозрение: может, есть что-то такое, что Нельсон знает и о чем не рассказывает? Весь вид детектива говорил о том, что его ничем не удивить, что он повидал худшее и привык к этому. Джозеф пытался подготовиться к тому, что увидит в доме родителей. Нельсон объяснил, не слишком вдаваясь в подробности, как выглядел дом, когда прибыли полицейские: беспорядок, разбитые стекла… Как ни сдерживал Джозеф собственное воображение, он снова и снова видел родных, лежащих на полу в гостиной, почти чувствовал запах крови и страха… Он знал, что недостаточно крепок, чтобы увидеть это на самом деле, что подобное зрелище навсегда изменит его жизнь. Но, готов он был или нет, ему предстояло это сделать. Тот самый сосед, который пожаловался на его младшего брата, разорившего клумбу, а потом обнаружил тела, оказался неплохим парнем. Как только полиция дала разрешение, он вызвал рабочих, которые забили разбитые окна деревянными панелями, и позаботился о том, чтобы внутри все убрали. Сосед попытался объяснить это Джозефу, провожая его до двери.

На удивление, Джозеф не почувствовал ужаса, к которому пытался себя подготовить. Вместо этого его охватило недоумение. Он слушал объяснения доброго самаритянина, высматривал на полу пятна крови, искал запах смерти, свидетельства происшедшего, но ничего не находил. Никаких следов недавнего кошмара. Зато Джозеф увидел рюкзак, висящий на вешалке у входа, с которым братишка ходил в школу. Он зачарованно вдыхал тонкий аромат белых орхидей, которые мать расставила по всей гостиной и которые будто заменяли ее. Привезенная из Сакраменто абстрактная картина в голубых тонах – ее нарисовала сестра год назад на уроке живописи – подчеркивала белизну стен. Огромный экран телевизора – купив его, отец пообещал, что они будут вместе смотреть футбол, а мать закатила глаза, изображая раздражение. Джозеф практически чувствовал их присутствие. Как будто они просто ушли в кино или отправились по магазинам и вернутся в любую минуту. Джозеф чувствовал себя измученным; он был всего лишь мальчиком, который приехал домой и скучал по своей семье. Он попросил доброго соседа уйти. Тот упирался как мог, не желая оставлять его одного, но в конце концов ушел, и Джозеф закрыл за ним дверь. После этого он вдруг ощутил прилив сил, словно в этих стенах его окружала энергия близких. И тогда Джозеф решил: это был его дом, и он останется здесь, где обитают души его родных. Это было возможно, он по-прежнему числился в здешнем университете; он привезет бабушку, и они будут жить вместе.

Часто, когда кто-то умирает, оставшиеся думают о том, чего бы хотел этот человек, если б все еще был жив. Хотели бы они, чтобы их сын и брат остался в доме после всего, что произошло? Он не мог ответить на этот вопрос. Потому что в это мгновение увидел скрипку. Инструмент из темного дерева, такой безобидный на первый взгляд… Кто-то прислонил его к железному камину, который мать уставила белыми свечами. И присутствие этой скрипки было столь же выразительно, словно убийца написал кровью на стене имена своих жертв.

Джозеф замер, неподвижно глядя на скрипку, завороженный ужасным осознанием того, что означало ее появление в этом доме. И вдруг на него навалилось ощущение, что он на кладбище, что он – единственное живое существо в этом месте. Не сводя глаз с инструмента, Джозеф попятился ко входу и открыл дверь. Ворвавшийся с улицы морской бриз избавил его от наваждения, и он понял, что дрожит. Он ошибался: это больше не его дом и его близкие никогда не вернутся, потому что их убил незнакомец, а этот проклятый полицейский – идиот, не способный увидеть того, что у него под носом.

Глава 16
Гладить хищника

Новый Орлеан, штат Луизиана

Детектив Джейсон Булл вел машину по пустеющим улицам, оживленно болтая с напарником, а сидевшие позади Джонсон и Амайя молча смотрели каждый в свое окно. Джейсон был уверен, что эти двое повздорили. Впрочем, со стороны было сложно понять, насколько серьезно. Джонсон догнал Амайю у машины и высказал ей что-то, на что та ответила с неожиданным хладнокровием. Эти люди из Вашингтона были воспитаны и вели себя безукоризненно: за всю дорогу от кампуса Тулейнского университета до отеля «Дофин» они едва обменялись двумя-тремя фразами.

Джонсон заметил, что Булл изучает его через зеркало заднего вида, и отвел взгляд. Булл считал его хорошим парнем; терпимым к различиям, легким в общении, без проблем признающим чужой талант, и было очевидно, почему Дюпри включил его в команду. Будучи человеком простым, он мог понять ревность Эмерсона, которую они в какой-то мере разделяли. Разница между Эмерсоном и Джонсоном заключалась в том, что первый был идиотом, а Джонсон достаточно долго проработал на своем месте, чтобы знать, что общее дело важнее чьих-то личных амбиций. Вот почему Эмерсон был с Такер во Флориде, а он – с Дюпри в Новом Орлеане.

Когда они с Амайей шли по коридорам университета, Джонсон безуспешно попытался дозвониться до Дюпри, но в ответ слышал лишь бесконечные гудки. После каждой неудачной попытки он нажимал отбой и устало косился на свою спутницу. Он не понимал ее. Видит бог, он старался, но рядом с ней ему постоянно казалось, что он имеет дело с тигром. Ее грациозное и обманчивое спокойствие представлялось ему лишь красивым полосатым узором на шкуре коварного хищника. Прежде чем войти в кабинет ректора, Джонсон подумал, что из-за молодости Джозефу Эндрюсу проще будет разговаривать с Саласар, чем с ним. Он не ошибся. Джонсон отступил и не вмешивался, позволив ей самостоятельно вести допрос. И Саласар хорошо справилась. Она продемонстрировала смесь силы и мягкости, которая сразу же возымела эффект. За мгновение до того, как Джозеф заговорил, Джонсону показалось, что парень вот-вот замкнется в себе. Он видел, как Джозеф поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях, как будто его сейчас стошнит. Амайя подвинула стул, так что их колени почти соприкасались, и, повторив его позу, наклонилась, пока их головы не оказались чуть ли не вплотную друг к другу. И только тогда он заговорил. Джозеф рассказал, как вернулся домой, как обнаружил скрипку, как в тот же миг понял, что ее оставил убийца, и как детектив Нельсон не придал значения его уверенности, считая ее слишком слабым оправданием для того, что оправдать невозможно.

Казалось, этот рассказ отнял у него последние силы.

Джонсон подошел к Амайе, наклонился и прошептал:

– Насчет Нельсона я согласен. Но при чем тут скрипка?

Она повернулась к нему: глаза горят, мышцы напряжены. Вся начеку.

– Я видела скрипку на ферме Алленов.

– Это может быть совпадением… – начал возражать Джонсон.

Амайя не дала ему закончить, поднялась с места и подошла почти вплотную, чтобы парень не мог их услышать.

– Я уверена, что похожий инструмент был и на фотографиях с места убийства Мейсонов в Техасе; я видела его в комнате, где были обнаружены тела. На одном из снимков была видна часть изогнутой деки и подбородник, только я не поняла, была ли это скрипка или альт…

– Серьезно? Сперва Композитор, а теперь и скрипка? – спросил Джонсон, чуть повысив голос.

Их спор привлек внимание Джозефа, который поднял голову и посмотрел на Амайю с проблеском надежды в глазах.

– Не я придумала ему это дурацкое имя, – прошептала она, выразительно посмотрев в сторону парня.

Джонсон благоразумно промолчал, увидев, как смотрит на него Джозеф. Ему был знаком этот взгляд. Настоятельная потребность в чем-то, в чем угодно, что помогло бы найти ответ, – проклятие любого следователя. Но он сознавал опасность такой надежды. Это все равно что вдыхать воздух в легкие утопленника: рискуешь создать эмоционального иждивенца, который будет преследовать тебя, требуя все больше и больше, в надежде на то, чего ты не сможешь дать. Джонсон спросил себя, не это ли случилось с детективом Нельсоном: неспособность перевернуть страницу своей жизни и наконец оставить последние несколько месяцев позади. Амайя избегала его взгляда, явно пытаясь вспомнить детали на фотографиях с места убийства Мейсонов. Как он сам ни старался, не мог вспомнить, была ли скрипка посреди того хаоса. Ему казалось, что ее не было. Но он не мог быть уверен. Джонсон с тревогой посмотрел на Амайю.

– Если это так…

– Я уверена, что там была скрипка. Позвоните Дюпри, мы должны немедленно вернуться в отель. Надо переговорить с детективом Брэдом Нельсоном и еще раз посмотреть снимки, – сказала Саласар, взглянув на часы. – Одна из полицейских в Техасе сказала, что все содержимое фермы Алленов поступит на судебный склад. Если мы поторопимся, то, возможно, успеем связаться с управляющим склада до закрытия. И есть шанс, что вещи с других мест преступления постигла та же участь.

Прежде чем покинуть кабинет ректора, Джонсон наклонился вперед, опираясь на стол, и посмотрел прямо на Джозефа, неподвижно сидевшего на своем месте.

– Автобусы все еще отправляются. Если поторопишься, успеешь уехать. Оставаться здесь опасно.

– А что со мной может случиться? Я умру? – ответил парень с обескураживающим равнодушием.

Джонсон не знал, что ответить. Вместо него это сделала Амайя:

– Ты не должен умирать. Ты поможешь нам поймать убийцу своей семьи.

Джозеф выпрямился; казалось, в куклу без костей внезапно вдохнули глоток жизни. Он медленно кивнул.

– Тогда я не умру, – сказал он, глядя на Амайю почти с благоговением. Это прозвучало как обещание.

Она посмотрела на него с гордостью. По какой-то удивительной для Джонсона причине Амайя разделяла его чувства.

– Дай мне номер, по которому я смогу связаться с тобой, а потом уезжай из города.

* * *

Джонсон набрал номер Дюпри, но телефон по-прежнему был занят. Он снова посмотрел на Саласар, которая, в отличие от него, казалось, совсем не страдала от тяжести их разногласий. Ее лицо было расслабленным, и она смотрела на проносящийся за окном машины город с тенью улыбки на губах. Сейчас Амайя казалась совсем юной, почти подростком. Джонсон заметил, как девушка несколько раз быстро моргнула, и понял, что она борется с сонливостью. Очевидно, за все время, прошедшее с поездки в Техас, составления отчета и полета рано утром в Новый Орлеан, Саласар спала всего несколько часов. Джонсон покачал головой. Ей удалось вывести его из себя, и ему придется смириться с этим. В конце концов, он был опытным агентом и не имел привычки игнорировать приказы начальства. Но в этой Саласар чувствовалась излишняя самоуверенность, которая раздражала его. Конечно, она делала это не нарочно, но в ее манере говорить Джонсон улавливал упрямую решимость, граничащую с безрассудством.

– Саласар, я считаю, что вы ошиблись, подав парню надежду. Меня тоже тронуло его отчаяние, поэтому я и просил его покинуть город; но вы, – на лице агента отразилась досада, кончики усов недовольно опустились, – вы солгали ему. Вы не можете утверждать то, что сказали ему. Мы не уверены, что дело его семьи – работа Композитора, и вы видели его реакцию: он будет цепляться за любую гипотезу, лишь бы не мириться с очевидным. Этот парень – потенциальный самоубийца.

Амайя на мгновение застыла, а затем повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Действительно тигрица. Даже голос напоминает мурлыканье.

– Агент Джонсон, единственное, что помогает избежать смерти, – это попытаться не умереть прямо сегодня. А это не всегда достижимо.

В ней снова чувствовалось это проклятое высокомерие, а слова ее звучали как поучение. Боже, эта девчонка слишком молода, чтобы так разговаривать…

– Неужели? А что будет завтра, если вы сообщите ему, что ошиблись? Что вовсе не серийный убийца убил его семью, а собственный отец?

– Он проживет еще один день. Еще один день, полный возможностей, неожиданных встреч с людьми, постижения уроков жизни и стойкости. Можно научиться выживать, только если ты жив, – а если ты умерла, шансов у тебя нет.

Джонсон промолчал. Саласар сказала «умерла», и он был уверен, что это не оговорка. Она имела в виду не парня, о котором они только что говорили.