Текст книги "Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом"

VIII
Святая земля

 
Шел герой в Йорсальский
Край из греков – грады
Покорялись – сердцем
Бодр, путем победным.
Народ – нет преграды
Власти князя – разом
Без огня согнул он.
Пусть всегда пребудет.[33]33
  Пусть всегда пребудет – начало стева, его продолжение – у Христа на небе – в следующей висе, конец – В царстве смелый Харальд – в висе в главе XXXIV «Саги о Харальде Суровом». Перевод взят из книги: Снорри Стурлусон. Круг земной (Snorri Sturluson. Нeimskringla). М.: Наука, 1980. Издание подготовили А. Я. Гуревич, Ю. К. Кузьменко, О. А. Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский. (Прим. перев.)


[Закрыть]
 

Стув Тордарсон Слепой

Как говорится в арабских источниках, мирный договор между Каиром и Константинополем был окончательно утвержден в октябре 1037 года. Поскольку экспедиция византийцев частично была паломничеством, наверняка они стремились добраться до Святой земли к Рождеству того же года или хотя бы через несколько недель после начала 1038-го: для западных церквей это время Богоявления – поклонения волхвов младенцу Иисусу, однако для восточных церквей это время Теофании, времени крещения Христа. Наземный путь из Константинополя в Иерусалим лежал через Анатолию, Сирию и кишащие разбойниками пустыни и занял бы не один месяц. Византия же была морской державой и в большой степени уже очистила моря от пиратов, поэтому, скорее всего, имперская миссия шла по воде.

Со времен императора Льва VI Мудрого (правившего в 886–912 годы) в Буколеоне, частной дворцовой гавани, наготове стояли две королевские галеры для императора и пара барж для императрицы. Военно-морские дромоны числились как корабли сопровождения. На увеселительную поездку казенных средств не пожалели бы – отчасти ее целью было впечатлить Фатимидов. Судя по всему, Харальд воспользовался императорской щедростью. По словам Снорри, «он оставил всё золото, которое заработал у византийского императора, в хранилищах, и точно так же поступили все варяги, которые его сопровождали».

За чуть меньше чем две недели флот из Константинополя мог пересечь пролив Дарданеллы и Мраморное море, продолжив путь вдоль анатолийского побережья, делая бесчисленные остановки на ночь и задерживаясь, чтобы переждать непогоду и запастись провизией в Эфесе, на Самосе, Косе и Родосе, в Мире и других местах. Пассажиры более низкого статуса, размещенные под палубами, боролись с морской болезнью и теснотой и питались сушеной рыбой, яйцами, сыром и бискотти – дважды испеченными печеньями: чтобы они не портились, опускали их в разбавленное водой вино. Наверху аристократы наслаждались свежими местными деликатесами, морским бризом и средиземноморскими закатами, прохлаждаясь в капитанской каюте, расположенной на корме под натянутым от солнца тентом. Варяг-стражник принадлежал к обоим мирам: к одному – по долгу службы, а к другому – в остальное время. Если, конечно, Багрянородная лично не заинтересовалась его размещением…

Наконец они миновали Кипр, а оттуда, держась подальше от сирийского побережья (за которое Фатимиды всё еще соперничали с бедуинами и другими мятежными племенами на севере, и хотя халиф установил мир, появление у языческих берегов такого роскошного каравана могло принести только проблемы), напрямую пересекли Левантийское море по направлению к Яффе – старому порту современного Тель-Авива. Именно там Персей спас Андромеду от морского чудовища – Кита, посланного Посейдоном; именно там пророк Иона сел на корабль, чтобы не выполнять повеления Господа, за что был проглочен китом; именно там апостол Петр поднял вдову Тавифу из мертвых. Считается, что город был основан после Великого потопа сыном Ноя, Иафетом. Если же паломники ожидали ступить на берега библейского рая, то, оказавшись на месте, пришли в изумление.

В прежние времена это была византийская Восточная епархия, а сейчас мусульманская страна, Джунд Филастин – Палестина, – сирийская провинция Билад-эш-Шам, Земли Севера. Палестинский географ Шамс аль-Дин аль-Мукаддаси, которого называли Иерусалимцем, написал: «Иоппе [Яффа], что на побережье, – это всего лишь маленький город, хоть и является главным портом Палестины и Ар-Рамлах [Рамла]. Он защищен неприступной крепостью за железными воротами, и его морские ворота также сделаны из железа. Мечеть красива, с видом на море. Гавань бесподобна».

Однако так он написал несколькими десятилетиями раньше. В декабре 1033 года, когда спустя тысячелетие после смерти Христа паломники в Иерусалиме праздновали его рождение, Иорданскую долину разрушила серия катастрофических землетрясений, сотрясавших землю целый месяц, которые современные ученые по шкале Меркалли относят к категории Х (крайне разрушительные).

На рассвете караван византийцев на нанятых верблюдах тронулся в путь по полуразрушенной местности с обрушенными стенами, безлюдными деревнями и с обездоленными жителями, пытавшимися отстроить свои дома заново. По Виа Марис, старинной римской дороге из Каира в Дамаск, или тому, что от нее осталось, направляясь вглубь материка, путешественники за день добрались до Ар-Рамлаха – столицы провинции. Треть города, включая прославленную мечеть из белого мрамора, была полностью разрушена, а жители временно ушли из уцелевшей части. (В 1068 году Ар-Рамлах пережил другое землетрясение, от которого уже никогда не восстановился.) Строительство шло медленно даже для богатых жителей, и если под крышей места не находилось, путешественники ставили шатры среди руин. Любой деревенский житель, схвативший изогнутый кинжал и позарившийся на роскошные товары и удобства византийского каравана и его праздных путников, отдыхающих у костров, отводил глаза и убегал, как крыса, под пристальным взглядом вооруженных топорами стражников и их свирепого светловолосого вожака. Харальд был не в том настроении, чтобы терпеть воров. Быть личным стражем вышестоящих, особенно женщин, ему еще не приходилось. Как принц он сам был под охраной двух стражников. Как солдат он привык забирать себе всё что хотел. Как мужчина он редко встречал женщин, не готовых повиноваться ему по первому слову. Сдержанность была не в характере такого воина, как он.

Также вполне возможно, что накануне прибытия в святая святых всего христианского мира императорские посланники лежали с открытыми глазами и слушали, как норвежец со своими людьми совсем рядом обходит расставленные на песке палатки, и мысли некоторых из них тоже не были кристально чистыми.

Чтобы добраться из Ар-Рамлаха в Иерусалим, требовался еще один дневной переход, а также подъем на полмили вверх над уровнем моря. Выступив в путь на рассвете, к полудню путешественники пересекли пик, который крестоносцы назвали Маунтджой, где в настоящее время вокруг могилы пророка Самуила стоит деревня Западного Берега Наби-Самвил, построенная византийцами в те времена, когда эти края были частью империи. С этого удачного наблюдательного пункта паломники впервые взглянули на стены и холмы Святого города, находящегося примерно в трех лигах, или семи милях (11,3 км) к югу. Подобно крестоносцам, самые набожные из христиан, несомненно, пали на колени в религиозном экстазе. Некоторые из их скандинавских стражников, однако, наверняка вспомнили своих не таких уж далеких предков, которые поклонялись другому Богу-отцу, и быть может, стражники даже носили на шее амулеты в виде молота Тора, стилизованные под кресты. Увидев возвышающиеся вдалеке мусульманские минареты, они вопрошали, кто же на них смотрел сверху – Яхве, или Аллах, или Один, – и их можно понять.

Отсюда дорога была усеяна алтарями, крестами и придорожными камнями с указанием мест поклонения: Анафоф, место рождения пророка Иеремии; Эйн Карем, где Дева Мария посетила Елизавету, мать Иоанна Крестителя; Эммаус, где воскресший Господь явился двум своим ученикам на пути в Эммаус к вечеру того дня, когда Иисус воскрес и явился Марии Магдалине. Каждый шаг, который совершали паломники, они делали по дороге, по которой некогда ступали святые.

В конце дня процессия добралась до Яффских ворот, или Ворот паломников, в западной части города. Над ними возвышались стены Цитадели и Башни Давида, которые византийцы по ошибке называли руинами дворца короля Ирода, построенного в римскую эпоху. (Сейчас трудно сказать, как выглядел дворец Ирода в 1037 году, поскольку он уже был разрушен и перестроен как минимум однажды и будет разрушен снова, так что сегодня от него осталась только башня.) После двухдневного похода путешественники, должно быть, отложили посещение святых мест на утро. Сарацинский наместник Ануштакин ад-Дизбари обычно управлял Сирией из Дамаска. При этом независимо от того, заслуживало прибытие византийцев в Иерусалим его личного присутствия или нет, прислужники и представители – возможно, Фатх аль-Кали, в прошлом солдат-невольник, который управлял городом по крайней мере до 1030 года – от его имени сделали всё возможное, чтобы новоприбывшим были оказаны все почести в арабских традициях хлебосольного гостеприимства. В качестве обычного приветствия обитатели пустынь даже совершенно незнакомым людям по сей день преподносят прохладный фруктовый напиток sharab и уверение в том, что гость прибыл в край изобилия, независимо от того, насколько бедна принимающая сторона: «Ahlan wa sahlan» – короткий способ сказать: «Ты сошел к своему собственному народу и ступил [из пустыни] на равнины».

В роли командира стражников Харальд наверняка посетил приветственный пир, и, будучи принцем с далекого Севера (несмотря на то что в «Гнилой коже» утверждается, что он там был под псевдонимом Нордбрикт, византийские источники указывают, что спустя несколько лет императорской службы его настоящий статус уже ни для кого не был тайной), он даже получил место за столом. Еще в Анатолии он познакомился с арабской кухней, но на государственном приеме наверняка в избытке подавали такие лакомства, которые мало кто из скандинавов пробовал.

Сохранилось множество арабских кулинарных книг, составленных в Средние века. На традиционный обед различные блюда подавали в изобилии. Во-первых, до сорока видов мезе – закусок (hors d’oeuvres): орехи или сушеные семена, овощи и фрукты, сыры и салаты, угорь и осьминог, костный мозг и печень, всё это запивали лакричным араком, «львиным молоком», дистиллированным из винограда и анисового масла, прозрачным, а после смешивания с водой – матово-белым. (Будучи исмаилитской сектой, Фатимиды осуждали, но не запрещали алкоголь.)

После закусок шли основные блюда. Быть может, тарида – бульон с хлебными сухарями, заправленный яйцом или костным мозгом. Бараньи ребрышки, куриные или говяжьи кебабы. Может быть, bazmaward, сырные сэндвичи с орехами, грибами и яйцами. Sikbaj, томленное в уксусе мясо ягненка, которое к столу подается холодным. Ливанское вино. Харисса, которая сегодня представляет собой пастообразный соус из острых перцев, популярный в Северной Африке, в Средние века готовилась из тушеного мяса с цельнозерновой пшеницей и маслом, всё это взбитое до состояния пикантной каши. И снова арак. Buraniyya, нарезанный пластинами баклажан, жаренный с чесноком, тмином и соевым соусом. Шираз – вино из Персии. Бурри, забродивший ячменный соус. Kamakh ahmar – разновидность паштета из соленого сыра с плесенью неудачного красно-коричневого цвета и с виду напоминающего лошадиный навоз. Крепкий арабский кофе и чай. Миндаль в сахарной глазури, конфеты и соленья. И еще больше арака.

В качестве развлечения, вызвавшего больше интереса у мужчин, чем у высокородных дам, – балади в исполнении экзотических арабских девушек, традиционный египетский танец (но в скромном традиционном платье с длинными рукавами; открывающие живот топы с бюстгальтерами и шаровары, в которых выступают современные танцовщицы, были изобретены в конце 1800-х годов для услады викторианской публики). Для развлечения предлагалась также восточная настольная игра, только набиравшая популярность в южной Европе, которую персы называли шатрандж. Доска восемь на восемь полей из черно-белых квадратов, расположенных в шахматном порядке, с фигурками, символизирующими пехоту, кавалерию, слонов, колесницы и даже королевскую чету – каждой фигурке предписывались определенные ходы – предоставляла возможность обычному воину поиграть в стратига, и эта игра наверняка понравилась Харальду. Пройдет еще не меньше сотни лет, прежде чем шатрандж превратится в современные шахматы.

Всё это время переводчики предупреждали гостей, что не есть и даже отказываться от предложенного, даже когда наелся, – выражение неуважения к хозяевам. Поскольку по всем правилам гостеприимства лучшие лакомства всегда оставляли для гостей, то среди прочего византийцам должны были предложить овечьи глаза.

У арабов глаза принято съедать целиком. Когда их раскусываешь, они похрустывают (их не едят сырыми), а внутри они немного тягучие, лопающиеся, наполненные желеобразной жидкостью. Если их и предложили Харальду, то трудно поверить, что он не принял вызова и не съел несколько хотя бы для того, чтобы впечатлить хозяев и вверенных его охране женщин. В конце концов, будучи норвежцем, ему было не привыкать употреблять в пищу то, что на него смотрело. Одним из праздничных норвежских блюд является смалахове (smalehovud) – отварная половина овечьей головы. Исландцы его называли свид (svid), и в пищу употреблялась целая половина морды, включая щечку, ухо, нос и глаз. (Кроме мозга – исландцы останавливались, когда дело доходило до мозга.)

Однако Харальд или хотя бы Халльдор и Ульв могли похвастать и другими кулинарными подвигами. Исландское блюдо хакарль представляло собой выпотрошенную акулу, закопанную в землю на несколько недель перед употреблением в пищу. Один только запах у новичков вызывает рвотный рефлекс. Исландцы едят это мясо небольшими кубиками в качестве испытания на силу характера.

За такими рассказами, кушаньями и напитками враги становились друзьями. Воины снежного Севера, морские народы и кочевники пустынь делили хлеб и соль. На «ас-саляму алейкум» («мир вам») отвечали «ва-алейкуму салам» («и вам мир»). В деталях о приеме, конечно, неизвестно, но мы знаем наверняка, что договор между державой и халифатом был заключен и скреплен надежной печатью.

Независимо от того, принимал Харальд участие в торжестве или нет, голова у него наверняка кружилась, и не только от выпитого арака, когда он улегся спать. Прошло всего несколько лет с тех пор, как он при смерти лежал на скандинавском поле боя, а теперь он оказался во дворце, в самом священном городе христианского мира, и пьет вместе с главами двух величайших держав мира. За его спиной определенно стоял то ли Бог, то ли кто-нибудь другой.

Расплата пришла с утренними лучами солнца.

Помимо сожаления и вероятного избавления от некоторого количества арака и странной острой пищи, императорские посланцы со своими стражниками должны были подготовиться к государственной церемонии, устроенной по всем правилам и с должной помпезностью. Некоторые из рядовых ремесленников и мастеров из делегации поспешили на место, где предполагалось восстанавливать храм, но знатные делегаты, скорее всего, пошли более неспешным, наполненным духовностью и символическим в политическом смысле путем: Виа Долороза, по пути скорби, – дорогой, по которой на распятие шел Иисус.

За столетия дорога поменяла маршрут. Сегодня процессии берут начало у Львиных ворот, или ворот Святого Стефана, расположенных в восточной части Старого города, в мусульманском квартале. Во времена Харальда путь начинался восточнее, в Гефсиманском саду, прежде чем присоединиться к сегодняшнему маршруту. (Современные ученые небезосновательно считают, что подлинный путь Христа берет начало на другой стороне города, в самом дворце Ирода, но сейчас там находится злополучная автомобильная стоянка в армянском квартале. Религиозная традиция берет верх.)

Через рынки и развалы торговцев едой, тканями, украшениями и изделиями ремесленников, по узким тысячелетним улочкам протискивались византийцы, а сверху, с плоских крыш, любопытными взглядами их провожали мусульманские семьи. (До сих пор вдоль Виа Долороза открыто множество сувенирных магазинов.) Тысячу лет назад еще не было остановок, отмечающих ключевые точки на пути Христа, от суда Пилата до положения Христа во гроб. Многие из этих остановок даже не упоминаются в Евангелии, но сложились по традиции. В Священном городе было много христианских гидов, которым было разрешено отказаться от насильственного обращения в ислам, и они показывали различные остановки на пути Христа: где Иисус был осужден, где он принял крест, места, на которых он спотыкался и падал на своем пути.

Между тем византийцы начали понимать, сколько работы их ждет в Иерусалиме. Городские стены сильно пострадали в мощных землетрясениях. Еще раньше сарацины разбирали христианские церкви на камни, чтобы латать дыры в стенах и мечетях, и даже собирались разобрать Церковь Сиона, христиано-иудейскую полуцерковь, полусинагогу, построенную в римскую эпоху. Как и тысячу лет назад, ощущение надвигающейся беды овладевало христианами по мере того, как процессия приближалась к пункту назначения – Иерусалимскому храму Вознесения Христова, месту распятия Христа, расположенному сразу за внутренними городскими стенами, которые были возведены в I веке до нашей эры (но находящемуся в пределах внешних городских стен, построенных столетием спустя). По прибытии они обнаруживали лишь одну ужасную трагедию за другой – делегаты увидели не только то, что римляне сделали с Христом, но и что сарацины Бешеного халифа сотворили с его усыпальницей.

Великолепная церковь, за семьсот лет до этого построенная императором Константином I прямо здесь, когда-то занимала три с половиной акра. Греческий архиепископ Евсевий Кесарийский, посетивший это строение, пишет: «Император возвел этот храм как грандиозный памятник воскресению Спасителя и роскошно украсил его с присущей императору щедростью. Обогатил его бесчисленными жертвоприношениями невыразимой красоты из различных материалов: золота, серебра и драгоценных камней…»

От храма остались лишь руины. В 1009 году христианский врач и историк Яхья ибн Саид Антиохский был свидетелем его разрушения. Он пишет: «Сарацины хватали всё, что находили в церкви, и уничтожали без следа, оставив только то, что им было не под силу разрушить. Также они разобрали Голгофу [изображение распятия] и церковь Святого Константина, а также всё, что было внутри, и попытались избавиться от святых мощей». Они снесли все стены и колонны, подожгли камень гроба Господня и разбили священное надгробие в мелкие камешки. Оставшееся закидали мусором. К тому времени, как в 1033–1034 годах начались землетрясения, рушиться было нечему. Иерусалимский храм Вознесения Христова необходимо было возвести заново.

Такое оскорбление должно было испытать на прочность вновь установленную дружбу между византийцами и сарацинами. Тем не менее что сделано, то сделано. Вряд ли кто-нибудь из тех, кто принимал участие в сносе 1009 года, был там в 1038 году (а если и оказался, то ему должно было хватить ума не принимать участия в этом мероприятии). Харальд пришел сюда со своими людьми не для того, чтобы мстить, а чтобы охранять своих хозяев и выполнять их приказы. Варягам оставалось лишь держать оружие в ножнах, помочь рыдающим женщинам подняться на ноги и оставить мастеров, чтобы те занялись делом. Раньше чем через десять лет стройка не закончится.

По словам Снорри, «Харальд оставил щедрые пожертвования на святыне у Гроба Господня, у Животворящего Креста и в других святых местах в Палестине», а в «Гнилой коже» говорится, что «он дал так много золота, что никто не знает его точного количества». Оба источника лукавят, умалчивая, что всё свое золото Харальд оставил в Константинополе, но это будет не единственный добродетельный поступок, который – справедливо или нет – будет вменен ему в заслугу.

Иерусалимский храм Вознесения Христова не был единственным священным местом в Леванте. Таким местом не была и базилика Рождества Христова, расположенная в Вифлееме, в пяти милях (8 км) по дороге в Хеврон из Иерусалима, где находится пещера, в которой родился Иисус. Она не только уцелела при арабских набегах, но и пережила ярость Бешеного халифа. Паломники наверняка совершили короткое путешествие туда, чтобы поклониться святыне.

Кто угодно, желая очиститься от греха, мог сделать это там, где это сделал сам Христос… даже если для того, чтобы добраться туда, ему придется нарушить пару заповедей.

Чтобы попасть в глубочайшую долину в мире – в долину реки Иордан, которая течет семьдесят пять миль (121 км) от Галилейского моря в Мертвое ниже уровня моря, – направляющийся на северо-восток из Священного города караван должен был преодолеть почти 3800 футов (1158 метров) вниз по крутым нагорьям и каменистым оврагам. Сегодня по реке проходит неспокойная граница с Иорданией – страной, которая не всегда была враждебной к Израилю, но часто представляла собой рассадник террористов, каковым оставалась и во времена Харальда. Равнина к востоку была территорией Джаррахидов – арабского племени, восставшего против Каира несколькими десятилетиями раньше и даже провозгласившего собственного халифа. Мятеж подавили, но мир между державами не играл им на руку, и с тех пор они занимали то одну, то другую сторону в анатолийских войнах при возникающих между византийцами и Фатимидами разногласиях. Эти места заполонили не только кочевые налетчики-бедуины и разбойники, но и ахдаты (ahdath) – местные ополченцы, которые держали деревни в повиновении. Любая поездка в эти земли была рискованной и требовала серьезной подготовки. Харальд со своими варягами не искали войны, но, как сказано в сагах, в этом путешествии война сама к ним пришла.

Охрана верблюжьего каравана была очередным новым видом боевых действий для скандинавов, но конвой и их арабские гиды в таких стычках участвовали веками. (Ежегодный зимний караван, шедший из Мекки в Дамаск и насчитывавший 2000–3000 животных с грузами общей стоимостью 450 000 долларов США (в пересчете на современные деньги), подвергался регулярным нападениям.) Тактика почти не изменилась. Разбойники не ждали, пока караван прибудет в пункт назначения и устроится в укрепленном лагере, но нападали на караван, когда связка животных друг за другом тянулась на милю или того больше, преследуя цель отрезать и захватить половину торгового каравана еще до того, как другая половина сможет присоединиться к схватке. Наиболее вероятное место для атаки было поблизости от места назначения, где караванщики скорее бы обратились в бегство, стремясь укрыться в безопасности.

Далил (daleel), проводник, шел далеко впереди каравана, чтобы разведать дорогу. Если он замечал опасность, идущий впереди каравана капитан разворачивал флаг, чтобы предупредить остальных. Погонщики сгоняли верблюдов в кольцо, снимали с их спин грузы и заставляли животных лечь за импровизированной стеной обороны или стать частью этой стены. Все, и христиане и мусульмане, вплоть до носильщиков, брали оружие и готовились сражаться насмерть.

В этой ситуации, как бы им этого ни хотелось, варяги не могли броситься в атаку, оставив подопечных без охраны. Они наверняка вставали стеной, держа щиты внутри кольца, расположив аристократов внутри. Багрянородная, находившаяся всю свою жизнь под защитой, в бою была бы бесполезна. От оружия, оказавшегося в ее руках, толку бы не было, разве что от кинжала, которым она могла бы нанести удар себе, если бой завершился бы неудачно.

Верблюды и резвые арабские скакуны поднимали вокруг изготовившегося к обороне каравана тучи пыли, пока вражеские всадники выпускали в центр тучи стрел, выискивая в защите слабые места. Брешь в кольце или даже пара убитых защитников оставили бы участок незащищенным, и им можно было воспользоваться. Оказавшись внутри, они могли сразить обороняющихся сзади или вынудить их повернуться спиной к остальным налетчикам снаружи.

Однако эти разбойники южной пустыни никогда не сталкивались со стеной щитов варяжских стражников. Датский топор, способный обезглавить лошадь, то же самое мог сделать и с верблюдом, а кричащий бедуин погибал от его удара так же быстро, как любой поляк, печенег или мятежный скандинав.

В какой-то момент атака провалилась. Выжившие разбойники перегруппировались и ушли искать более легкую добычу. Как только пыль осела, раненым караванщикам оказали помощь, получивших увечье животных избавили от страданий, а раненых разбойников предали смерти – медленно, в целях отмщения и развлечения.

Варяги заботились о своих подопечных. Видеть разбросанные головы и конечности, растекшиеся по песку внутренности и забрызганные кровью шелковые платья – не то же самое, что смотреть из обустроенной кафизмы (kathisma), как на ипподроме ослепляют преступников, или приказывать потопить в ванне старика. И если мы не можем знать наверняка, кем именно были высочайшие особы, которых в этой поездке охраняли варяги, то в состоянии утверждать, что ни один из них не погиб на Святой земле. Харальд об этом позаботился, и Снорри свел это к одному предложению: «Он очистил весь путь до реки Иордан, убивая всех разбойников и прочих негодяев».

Совершив еще один дневной переход от Иерусалима, паломники прибыли в Каср-эль-Яхуд, «крепость евреев», находившуюся на 1270 футов (387 метров) ниже уровня моря, в извилистой долине, вдоль которой тянулись ряды пальм и тамарисков, рододендронов и содомских яблок, – там был построен символический замок в виде церкви в византийском стиле. Здесь израильтяне, проведя сорок лет в пустыне, вошли в Землю обетованную. Здесь пророк Илия вознесся на небеса на огненной колеснице, а его ученик Елисей творил чудеса. После храма Вознесения Христова и базилики Рождества Христова Каср-эль-Яхуд был самым священным местом в христианском мире, где Христос получил отпущение грехов от Иоанна Крестителя и начал служение. Свою сторону реки арабы называют аль-Махтас, или «крещение».

Предположительно, израильтяне не могли пересечь Иордан подобно Красному морю, как во времена исхода из Египта, до тех пор, пока Ковчег Завета не разделил его, но в наши дни река обескровлена насосными станциями и ирригационными каналами, установленными выше по течению. У Каср-эль-Яхуда она представляет собой канавку шириной в несколько ярдов (1 ярд = = 91 см), заполненную медленно текущей коричневой водой, оскверненной сельскохозяйственным стоком и местной канализацией. Если забыть о международных границах, реку можно перейти не намочив головы.

Ни один ответственный военный командир не разбил бы лагерь на берегу близ такого брода, перво-наперво не зачистив дальние границы от врагов и не расставив караульных. Рано или поздно Харальд пересек реку, придержал коня и окинул взглядом Иорданскую долину. За ней лежали Персия, Индия и далекие безымянные земли, которые не знали ни одного западного завоевателя со времен Александра. Это будет самое восточное место, где за всю свою жизнь окажется Харальд, поскольку здесь он повернет в обратную сторону. В сагах Стува Тордарсона Слепого, который знал Харальда в более зрелом возрасте и был склонен более поэтично его изображать, утверждается, что он «провозгласил справедливость на обоих берегах Иордана», – вероятно, желая в преувеличенной форме передать тот факт, что Харальд обезопасил периметр лагеря.

Поскольку крещение младенцев практиковалось в христианстве веками, византийцы, совершавшие поездку, включая варягов, уже были крещены. События разворачивались за более чем десять лет до Великой Схизмы между церквями Рима и Константинополя, а вопросы употребления в причастии пресного или скоромного хлеба, поклонения иконам, соблюдения священниками целибата и других различий были важнее для духовенства, чем для мирян. Тем не менее всё, что предпринимала византийская аристократия, устраивалось с помпезностью и соблюдением ритуалов. Если Багрянородная пожелала бы окунуть большой палец ноги в священную реку, это было бы организовано в соответствии с той или иной сложной церемонией, в окружении сопровождающих лиц, под наблюдением и с благословения епископов, возможно, даже с хором и под охраной варяжской стражи.

Однако когда долг был выполнен, появилась возможность пройти по следам Христа. Об этом Снорри пишет просто: «Харальд сходил на Иордан и окунулся в его воды, как все паломники».

Зимой в Иорданской долине теплее, чем в находящихся выше землях, но в первые недели нового года вода в реке достигает самых холодных температур – бодрящих +60 °F (+15 °C). Императрица, принадлежащая к поколениям теплолюбивых греков, посчитала бы такую воду ледяной. Скандинаву же из краев фьордов, наоборот, она напомнила бы о доме. И заставила бы задуматься.

Мусульмане верили в вуду и в гусль – ритуалы омовения перед богослужением. Восточные христиане верили, что любой верующий может провести обряд крещения и для этого не нужен священник. Если человек произносил молитву и окунался с головой в воду трижды, в честь Святой Троицы, то когда он выходил из воды, его душа уже была очищена, а грехи отпущены? И сребролюбие? И блуд? И убийство ближнего – убийство во имя Господа?

А что, если ты выжил, увидев смерть брата? Отрекся от собственного королевского долга перед своим народом? Сбежал на чужбину, чтобы служить иноземным господам?

Нигде не говорится, получил ли Харальд ответы на свои вопросы, получил ли какое-нибудь прозрение или усомнился ли в своей судьбе. Древние подобным образом события не толковали, а их скальды ничего в таких выражениях не записывали. Мусульмане верили, что всё предначертано и предопределено и такого понятия, как свободная воля, просто не существует. Стародавние викинги-язычники верили, что, несмотря на то что норны пряли нити их жизни, только час смерти предрешен, а всё, что происходит в течение жизни, зависит от человека. Христианин Харальд недалеко ушел от этих верований.

Господь счел нужным поднять его до таких высот. Лишь Господь знал, каких высот он может еще достичь.

И если Харальд решил обрести свою собственную корону, пусть Господь не стоит у него на пути.