Текст книги "Феникс"

24

(Поют птицы. Свет падает на ЛИА, РЕЯ, ТАНЮ, КЕРМИТА, МОНУ, ДОРИС и МИККИ. Все в черном, на кладбище).

ТАНЯ. Смерь такая странная. Ты вроде бы читаешь книгу, и внезапно все последующие страницы пустые.

КЕРМИТ. Это большая потеря для боулинга.

МОНА. Заткнись, Кермит.

ЛИА. Этим утром я смотрела в зеркало и думала только об одном. «Лиа, в черном ты выглядишь потрясающе. Тебе нужно чаще носить черное». Это ужасно?

ТАНЯ. Когда кто-то умирает, люди говорят странное. Словно в мозгу происходит короткое замыкание. Когда умерла бабушка, дедушка не говорил три дня, а потом утром поставил на стол чашку с кофе и сказал: «И что мне теперь делать с этой чертовой канарейкой?» (Пауза). Этой ночью мне снились индейские куклы. Их губы двигались, они что-то шептали мне на ухо. Но дул ветер, и я не могла разобрать, что они говорят.

РЕЙ. Такое случается, знаете ли. Объяснить невозможно. Не объяснить все, что случается. Это просто случается.

ТАНЯ. Рей, могу я с тобой поговорить?

РЕЙ. Может, завтра. Сейчас я должен отвезти Лиа домой. Помочь ей со всем необходимым. Ей нужна помощь.

ТАНЯ. Да. Конечно. Хорошо.

РЕЙ (берет ЛИА под руку). Пойдем. Пора домой.

ЛИА. Спасибо за поддержку, Рей. (Когда РЕЙ уводит ее). Теперь я смогу сжечь эту чертову картину.

(ТАНЯ смотрит им вслед).

МОНА. Рей действительно очень хороший парень.

ТАНЯ. Это да.

МОНА. Я знаю, Лиа он утешит.

ТАНЯ. Ну-ну.

МОНА. Ей так повезло, что есть человек, который ее утешит.

ТАНЯ. Да.

МОНА. Прежде чем последняя лопата земли упадет на крышу гроба, они уже будут голые, слившись воедино.

КЕРМИТ. Мона.

МОНА. Будут. Разве это не очевидно? Дорис, прими мои глубочайшие соболезнования.

ДОРИС. И насколько они глубокие, Мона? Мне принести дыхательную трубку для подводного плавания?

МОНА. Что?

КЕРМИТ. Пошли домой, Мона.

МОНА. Зачем? Чтобы ты сел за пианино?

КЕРМИТ. Да.

(Пауза).

МОНА. Хорошо. Почему нет?

КЕРМИТ. Таня, ты идешь?

ТАНЯ. Может, позже.

КЕРМИТ. Как скажешь.

(КЕРМИТ и МОНА уходят).

ТАНЯ. Я думаю, мне надо пойти куда-то еще. Я думаю, именно это нашептывали мне индейские куклы.

ДОРИС. И куда ты пойдешь, милая?

ТАНЯ. Не знаю. Куда-нибудь далеко. Но я не знаю ни одного достаточно далекого места. Когда живешь в долине, окруженной горами, так сложно уехать. Даже дым не может улететь. Воздух стоит, как в ловушке. Все в ловушке. Но должны быть далекие места.

(ТАНЯ обнимает ДОРИС и уходит. ДОРИС и МИУУИ остаются вдвоем. Поют птицы).

ДОРИС. Не знаю, что и делать. Все так внезапно. Только что он был здесь, а теперь он – красный туман, окутывающий Долину солнца.

МИККИ. Газ такой непредсказуемый. Ты раскуриваешь сигару, и вдруг – бум!

ДОРИС. Бум. И что мне теперь делать? Я получила страховые премии, но что мне теперь делать с этими деньгами? Я не так его и любила, но он был моим мужем. И теперь я чувствую себя потерянной. Виню себя за то, что не очень любила его. Своего первого мужа я любила самозабвенно. И думала, что перенесу всю мою любовь, полностью, до последней капли, на мужчину, который поднял мою сумочку на собачьих бегах. Но потом, через какое-то время, чувства охладели. Ты считаешь, так думать нехорошо, Микки?

(Пауза).

МИККИ. Дорис, а не отправиться ли нам на Виргинские острова?

(Пауза. ДОРИС смотрит на МИККИ. Звучат последние аккорды «Жаворонка», исполняемого на аккордеоне. Свет меркнет и гаснет полностью).

Авторское послесловие

1

В греческой мифологии Феникс – птица Аравийской пустыни, что-то среднее между орлом и фазаном, с красными и золотыми перьями. Она жила пятьсот лет, а когда чувствовала приближение смерти. Строила гнездо из дерева со сладким запахом, открывала его испепеляющей силе солнца, пела скорбную песню, когда гнездо загоралось, и сгорала вместе с гнездом, раздувая пламя взмахами крыльев. А после того, как птица и гнездо превращались в горку пепла, Феникс возрождался из него, полный сил, которых хватало еще на пятьсот лет. Турки называли эту птицу Керкес, персы – Симург. Древние китайцы полагали Феникса императором птиц и символом солнца. На Западе Феникс – символ воскрешения и бессмертия, периодического разрушения и возрождения миров и себя. В Средние Века Феникса часто изображали на вывесках аптекарских магазинов, указывая и на связь с алхимией, потому что красный цвет говорил и о возрождении жизни, и об успешном завершении алхимического процесса.

2

То, что мы называем реальностью, на самом деле наши наблюдения, которые существуют независимо от наших желаний. Если наши желания не реализуются, мы начинаем видеть помеху, как внешнее воздействие, и происходит разделение, проводится разграничение, собственное «я» отделяется от «того, что снаружи», которое вроде бы не знает, да ему и без разницы, что, собственно, мы хотим. Камю называет это состоянием абсурда, встречей человеческого желания со вселенной, которой, в лучшем случае, желание это безразлично, а в худшем – вселенная ему враждебна. Абсурдность не присуща ни самому желанию, ни внешнему миру, который не дает ему реализоваться. Абсурдность создается их встречей. Абсурдность – это все, что мы можем потрогать. Мы прикасаемся к пленке абсурдности на наружной стороне реальности, которая вне нас, но пробить ее не можем. Так что пленка эта – не реальность, «которая там», и мы каким-то образом «здесь», потому что мы – часть того, что рушит наши желания. Это разделительная пленка – функция нашего сознания и, по существу, вся «реальность» которую нам дано знать. Когда, в редких случаях, мы получаем то, что желаем, всегда возникает чувство нереальности. Допустим, мужчина желает женщину. Его желание рушится ее очевидным безразличием или даже враждебностью. Потом, по какой-то причине, которую нам никогда не понять, она может отдаться этому мужчине. Присутствие обнаженной женщины в нашей постели настолько неожиданно, что кажется нереальным. Реальность, как мы знаем по собственному опыт, не удовольствие, а ужас. Это начало осознания трагического смысла жизни. Йейтс говорит, что лишь начиная воспринимать жизнь, как трагедию, мы действительно начинаем жить. Но как называть наше состояние до того, как? Желание не связано с его объектом. Объект меняется, желание остается. Если желание постоянно, результатом отсутствия его реализации становится страдание. Вот почему страдание кажется для нас реальным, тогда как наслаждение воспринимается, как сон.

3

Если бы человек мог пройти сквозь вращающуюся черную дыру в другую вселенную… Но человек не может, потому что он – часть этой вселенной. Попасть в другую вселенную можно, лишь став ее частью, что, вероятно, невозможно, потому что, скорее всего, другая вселенная – это место с другими законами и структурой. Возможно, большой взрыв на самом деле был результатом попытки части одной вселенной проникнуть в другую.

Мы склонны думать о телесном путешествии в другую вселенную, хотя все, что нам нужно, это найти способ заглянуть в нее, получить какие-то доказательства ее существования происходящего в ней. Но для того, чтобы вытащить информацию из другой вселенной, необходимо к ней прикоснуться, наладить контакт какой-то ее части с тем, что существует в нашей вселенной, если только нет портала, который связывает обе вселенные и регистрирует в себе информацию об одной вселенной, доступную другой. Возможно, вращающаяся черная дыра и есть такой портал.

Но в черной дыре нет окон, как и в монаде. Она просто засасывает ту часть вселенной, которая к ней приближается. Но выплевывает ли она засосанное в другую вселенную? Допустим, каждая черная дыра – дверь в другую вселенную.

Допустим, черные дыры – как языки, как буквы алфавита, как руны. Их можно прочитать, скажем, как книгу… они – объекты, генерирующие символы. Мы знаем о Занзибаре не потому, что побывали там, а прочитав про него. Посредством языка, со всеми его ошибками, искажениями, ложью, неправильным переводом, мы можем каким-то образом прикоснуться не к самому Занзибару, но к символам, которые создают образы в нашем разуме и в какой-то степени соответствуют впечатлениям человека, который действительно жил на Занзибаре. Но большей части мы узнаем о вселенной не напрямую, а через символы. То же самое может произойти с чтением рунических черных дыр.

Допустим, любая вселенная в каком-то смысле существует. Допустим, мы можем представить себе большое число возможных вселенных. Из этого может следовать, что любая вселенная, которую мы себе представляем, существует. Означает ли это, что наше воображение вызывает существование вселенных? В этом случае любое человеческое существо с воображением становится равным Бога-создателю. Драматург точно это чувствует.

Однажды, зайдя в оранжерею в Дрездене, Шопенгауэр так увлекся миром растений, что начал задаваться вопросом, а не пытаются ли растения что-то ему сказать. Начал разговаривать с ними, и встревоженный хозяин оранжереи счел необходимым спросить, с кем имеет дело. Шопенгауэр, словно пробужденный от сна человеком из Порлока, ответил, что будет очень признателен хозяину оранжереи, если тот скажет ему, кто он. Эта сила образной ассоциации и идентификации с миром растений, животным миром, неорганическим миром может не быть началом безумия. Возможно, это наш ключ к вселенным, заключенным внутри вселенных, которые расширяют географию коллективной иллюзии, которую мы называем реальностью, или, возможно, более уместно, творением.

Зеркало дает нам иллюзию, что мы можем увидеть себя снаружи. Как и театр. Это спектакль существования. Шекспир смотрит в зеркало. Кого он видит? Никого. Пространство между звездами.

4

Феникс-Парк – место сексуального согрешения Хемфри Чимпдена Эрвиккера и «Поминках по Финнегану». Здесь также подолгу гулял Джозеф Шеридан Ле Фаню, скорбя по ушедшей жене, и случились знаменитые убийства. Виргинские острова – место возрождения, вновь обретенной невинности. В Энканто-Парке есть лагуна. Возможно, Тварь до сих пор в ней живет. Не знаю. Когда я был ребенком, жила.

5

Надежда драматурга – такая же, что у пони в «Лавке древностей»: последним актом лягнуть своего доктора.

6

Элен Сикси говорит о «пересечении языков». Каждый язык – лабиринт, который связан с лабиринтами других языков узловыми пунктами, в которых коридоры этих языков пересекаются. «Поминки по Финнегану» – гигантское пересечение лабиринтов, словно все языковые лабиринты наложились друг на друга, как в палимпсесте, или обрели многомерность, поэтому лабиринт английского языка, лежащий на или под, смотря как смотреть, лабиринтом французского, с множеством лестниц, идущих вверх и вниз, а узловые пункты – это те места (cat/кот, англ. – chat/кот, фр.), которые означают более или менее одно и то же. Но у этих лабиринтов есть еще и окна в стенах.

Все ограничения значений очерчены станами коридоров этих лабиринтов? В лабиринте, где нет стен, присутствует только безграничная пустота. Это стены, благодаря которым значение становится возможным. И однако узловые пункты пересечений, и дыры, пробитые в стенах по пути к ним (метафоры, символы), через которые мы видим неожиданные связи, делают путешествие особенно интересным. Для этого и нужно искусство, пробивать дыры, создавать неожиданные связи, лягать доктора.

7

Миф лежит в начале литературы, говорит Борхес, но также и в ее конце. Писательство начинается и заканчивается, как искусство. В середине этого путешествия оно, возможно, маскируется под что-то еще. Но все заканчивается, как и начинается, сказкой или таинством.

8

Он пожирал черных воронов на стенах замка, но не был Артуром. И все-таки был.

9

Алгоритм – последовательность действий. Текст пьесы – алгоритм спектакля.

10

Смерть надежды не обязательно плохое. Смерть надежды иногда то, что освобождает тебя для любви.

11

В концовке романа «Имя Розы» Умберто Эко монах Адсон, уже старик, возвращается на руины уничтоженного огнем аббатства и собирает фрагменты рукописи из когда-то прекрасного лабиринта-библиотеки аббатства, и проводит остаток жизни, переводя эти фрагменты и пытаясь отыскать другие экземпляры книг, от которых эти фрагменты остались, в надежде в каком-то смысле восстановить утерянный лабиринт. Именно это я делаю, когда пишу.

12

Утром, пока идет дождь, я думаю о Розарии. Кого там спасли? Девушку со странными глазами. В прошлую ночь мне приснилось, что время – это голограмма, и когда я закрываю глаза, то могу видеть случайным образом выбранные кусочки вселенной… В этом случае лица в вагоне подземки, увиденные с жучком на окне… видения лиц других мест и, возможно, времен. Видеть сны – все равно, что путешествовать по этому голографическому лабиринту.

Искусство и откровения – тот же процесс… Мистического видения. Творческий человек прикасается к голографической парадигме и путешествует по лабиринту. Мы можем попасть куда угодно, в этой или любой другой вселенной, путешествия внутри своего разума, который – как компьютер, подсоединенные к какому-то всеобщему интернету. Интернет – это грубое сравнение с сетевым лабиринтом времени, пространства и бесконечного множества вселенных.

13

Старая ирландская пословица: «Если достаточно долго всматриваться в темноту, в ней всегда что-то обнаружится.

14

Когда я был ребенком в Финиксе, иллюзия реальности была очень сильной. Теперь все ушло.