Текст книги "Усмирители"

Глава 17

Дабы я немедля узрел последствия и вполне прочувствовал всю глубину свершенного зверства, Гейл оставила настольную лампу включенной. Говоря строго, это было психологическим просчетом, ибо полный мрак и неизбежное первоначальное недоумение действуют на нервы куда сильнее.

Намокший от пролитых слез носовой платок, зажатый в бессильно повисшей руке, тоже выглядел небольшим преувеличением. Однако в целом драму разыгрывали на пятерку с минусом. Ибо, свалившись поперек постели, Гейл блистательно позабыла скинуть измызганные туфли.

Она дозволила мне всласть налюбоваться содеянным, потом вздрогнула и привскочила.

– Ох... Я не слышала... Уснула, наверное... С минуту я разглядывал женщину и совершенно искренне жалел. Она хорошо работала – по-настоящему хорошо; но все же оставалась любительницей. Рано или поздно столкнется с положением, выпутаться из которого уже не сумеет.

– Плакать изводили? – осведомился я, изображая гнуснейшую ухмылку. – Что огорчает вашу неотразимость? Вынужденное расставание с незаменимым господином Хелмом?

– Ты! Наглая, высокомерная, невыносимая скотина!..

– Вот, – предложил я, извлекая из кармана собственный платок: – возьми сухой. Утрись и высморкайся.

– Ну почему, почему я встречаю только чудовищ? Почему не могу наткнуться на просто... хорошего... доброго мужчину? Хоть капельку доброты можно у вашей породы сыскать? Неужто многого прошу?

– Гейл, – отозвался я, – Гейл, послушай... В порядке приличествующего извинения – единственно доступного безмозглому похотливому самцу, – я обнял женщину и весьма основательно расцеловал. Потянулся к застежкам на юбке.

– Погоди, – выдохнула Гейл. – Погоди... Уже простила... Только давай займемся любовью по-настоящему.

Настал мой черед говорить оборванными, эллиптическими вопросами:

– Но?.. Как это?! Гейл улыбнулась:

– Не признаю постельной школы "хватай-без-пра-вил". Надобно принять душ и привести себя в порядок. Надо выглядеть красивой...

* * *

В комнате было темно, и судить" насколько удалось Гейл сохранить новообретенную красоту, я не брался.

Неслышно выскальзывать из постели четыре супружества научили мою любовницу преотменно: я почувствовал только легкое содрогание пружин в матраце. Различил еле слышный шорох натягиваемой одежды. Уловил щелчок дверной ручки и тихое журчание воды.

Разумеется. После подобной возни хотя бы умыться следует.

Для изнеженной техасской львицы Гейл одевалась просто молниеносно. Ни дать, ни взять, хороший солдат по боевой тревоге... Я продолжал храпеть, как целое семейство предающихся зимней спячке сурков, но Гейл и не подумала потихоньку выскальзывать в коридор. Вместо этого она приблизилась к постели. Уже спокойно и не таясь.

– Мэтт! – прошептала она. – Мэтт, милый, проснись!

Я замычал, заворочался, вскинулся:

– А? Что?

И потянулся к электрическому выключателю.

Внезапно вспыхнувший свет заставил Гейл – да и меня самого – смигнуть и прищуриться.

Она облачилась в новый свитер – нечто кофейно-молочное, даже с виду пушистое. Воротник был чересчур широким и ниспадал весьма изящно, хотя едва ли мог защитить шею от холода.

Обтягивающие панталоны того же цвета. По крайней мере, думаю, что подобные брюки до сих пор именуют панталонами. Оканчивались они выше щиколоток и выглядели весьма, весьма пикантно.

Я завершил зрительное исследование, сложил губы дудочкой и негромко свистнул.

– Не разыгрывай скомороха, милый, – посоветовала Гейл. – И прости, что разбудила. Не хотела, чтобы ты подумал, будто я... сбежала втихомолку.

– Намерена сбежать громогласно? Гейл покачала головой:

– Пока – ни единого слова. У меня возникла мысль... Всего лишь мысль...

– О, крошка Гейл, – печально молвил я, – неустрашимая и сноровистая сыщица! О, ваша неотразимость! Уже два человека убиты, угроблены и совершенно мертвы... Может быть, поделишься мыслью? А мы вдвоем обсудим ее и решим, как поступать? Гейл опять помотала головой.

– Нет, хочу справиться сама. Нынче утром ты сказал несколько слишком оскорбительных вещей. Помнишь? Ты ведь полагаешь, я попросту... Хватит. Орудую на собственный страх и риск. Авось, получится.

Я поколебался и угрюмо произнес:

– Хорошо, разыгрывай профессионала. Хочешь в могилку – попутного ветра. Только не стоило будить меня по такому поводу.

– Мэтт! – воскликнула она голосом девочки, обиженной до глубин душевных.

Я не отозвался.

Гейл приоткрыла рот, осеклась и направилась к выходу. Я окликнул:

– Гейл!

Она обернулась.

Я сунул руку в один из поставленных подле кровати ботинков, извлек тридцативосьмикалиберный револьвер.

– Возьми, чтоб тебе!.. Обращаться-то умеешь?

– Стреляла... Немного.

– Отлично, Револьвер заряжен. Отдача бешеная – лошадь лягает слабее. Постарайся не застрелиться ненароком... А теперь проваливай и дозволь человеку поспать.

Я проследил, как затворилась входная дверь. Настоящий, прилежный сыщик, по-видимому, поторопился бы вослед, принялся красться по пятам, прячась в тени оград, выслеживать. Но, во-первых, покорный слуга ленив по натуре, а во-вторых, я не сыщик, я простой истребитель. И я позволил Гейл уйти безнадзорно.

Слишком велика была опасность, что слежку обнаружат.

А, кроме того, и следить незачем было. Я мог бы не раздумывая голову дать на отсечение, что Гейл направилась к бензоколонке мистера Вегманна.

Который, несомненно, придет в неописуемый восторг, увидав и выслушав нежданную гостью...

Глава 18

Да, я уснул, и каяться в этом не собираюсь. Больше заняться было нечем, а кто знает, удастся ли прикорнуть в обозримом будущем? Когда в дверь постучали, я мгновение-другое попросту не понимал, где обретаюсь и кто просит впустить. Стучали тихонько, чисто по-женски, боясь ушибить нежные костяшки пальцев.

Кажется, Гейл и впрямь позабыла ключ. Но существуют нерушимые правила касаемо отмыкания дверей глубокой ночью, особенно если положение призывает к боевой готовности номер один и требует полной походной выкладки... Я всхрапнул, отчетливо зевнул, внятно выругался. Неслышно встал и обулся: у людей, склонных открывать двери босиком, вместо пальцев на ногах зачастую оказывается размазня – и болезненная.

Тихонько подкравшись ко входу, я расположился на определенном месте, под определенным углом; откинул задвижку и дернул створку на себя.

Первый из вломившихся пал жертвой собственного рвения, ибо заранее изготовился нападать и метнулся внутрь подобно пушечному ядру. Мне осталось лишь заботливо подставить обутую ногу. Парень полетел кубарем, треснулся обо что-то, застыл не шевелясь. Поскольку он заведомо явился не с пустыми руками, следовало бы упрочить успех, ударить по голове или в промежность. Однако приспело время заниматься Номером Вторым, который выглядел и крупнее, и хладнокровнее.

Он тоже был вооружен, и я вышиб револьвер восходящим пинком – дурацкая ошибка покорного слуги. Пинать высокую цель – порочнейшая практика, если только перед вами не законченный болван или вы не убеждены, что наверняка выбьете из противника сознание. Пожалуй, удары ногами в грудь либо голову и удаются мастерам каратэ и савата, но я по этой частя не гожусь даже в подмастерья.

Разумеется, парень успел поймать и вывернуть мою ступню. Один-ноль в его пользу. Опрокидываясь на ковер, я сумел кувыркнуться и вскочить, положив меж собою и неприятелем безопасное расстояние. Один-один.

Раздался негромкий стон. Я понял, где и как именно шлепнулся Номер Первый. Он врезался головою в кровать, растянулся и, по-видимому, оказался недееспособен. Сие благоприятное для меня положение вещей надлежало бы упрочить, покуда Номер Второй неторопливо вступал в комнату; примеряясь и оценивая противника, Я прыгнул прямиком на постель. Номер Второй замялся, недоумевая, с какой стати покорному слуге вздумалось резвиться. Выяснять причины он отнюдь не спешил и приближался настороженно, готовый к любой пакости.

Наконец, он бросился. Я лишь того и ждал. Перемахнув изножье кровати, я обеими ступнями приземлился прямо на спине Первого. Не самый рыцарский прием по отношению к лежачему, скажем прямо, но и настроение мое было в те минуты вовсе не рыцарским. Я бесился. Девка ласкала меня, шептала нежные слова, потом ускользнула, состроив честнейшую мордашку, – и продала с потрохами. Правда, я этого и хотел, но все равно обиделся неописуемо.

Вколотив каблуки в лопатки Номеру Первому – по правилам, полагается на крестец прыгать, но я то ли пожалел парня, то ли промахнулся в полутьме, – следовало тотчас кидаться в сторону, уворачиваясь от Номера Второго. Что я и сделал со всевозможной прытью. На этом подвиги в духе Дугласа Фербэнкса окончились. Я не юноша и не акробат. Побаловался – и будет... О Номере Первом теперь можно было спокойно позабыть (на время), ибо парню требовался основательный ремонт кузова и, могло статься, даже двигателя. Но громадным, похожим на медведя compadre<Приятелем, куманьком (исп.)> его предстояло заняться всерьез. Необычайно быстрый и сноровистый бросок свидетельствовал: приемами рукопашного боя медведь владел великолепно.

Беда в том, что дзюдо, каратэ и прочая подобная прелесть весьма действенны лишь против неопытного или неумелого. Да, я знаю, как изувечить или даже уложить наповал голыми руками. Но только человека, застигнутого врасплох или начисто не знакомого со способами обороны. Однако ежели тебе противостоит профессионал, а под рукою нет ничего рубящего, колющего или огнестрельного – лучше всего повернуться и опрометью удирать на край света.

К несчастью, на мне была только пижама; Номер Второй предусмотрительно держался неподалеку от выхода – не проскользнешь... Ковер изобиловал огнестрельными приспособлениями – целых два револьвера валялось, – но, попробовав метнуться к ближайшему, я убедился: парень тоже помнит, куда что упало. Хочешь револьвер – бери с бою. А именно кулачного-то боя и стремился я избежать любой ценой. Мы деремся не ради развлечения, не в спортивных залах выступаем. Это не бокс и не борьба. У нас почти неизменно дерутся насмерть.

Ох и велик же оказался негодяй! Просто гора мышц. Невзирая на собственные двести фунтов, покорный слуга ощутил себя тростинкой, ветром колеблемой. Правда, руки мои были немного длиннее, пожалуй, и сумел бы я дотянуться до Номера Второго при достаточном усердии. Но к подобным личностям никому не советую прикасаться ничем, кроме увесистого топора...

Мы чуток поиграли друг с другом, если можно так выразиться. Медведь совершил короткое угрожающее движение, а я изобразил надлежащий ответ, и Номер Второй проворно закрылся. Наступил мой черед вывести на прогулку любимого "конька"; но парень дал понять, что и сам читал те же книжки. Бойцы, знающие свое дело, не решаются рисковать понапрасну и зрелище являют прескучнойшее.

Прескучнейшее, разумеется, с точки зрения постороннего наблюдателя. Мне же скучать не доводилось. Я понимал: ошибусь, оступлюсь, позволю загнать себя в угол – каюк, и немедленный. Осторожно переминаясь и покачиваясь, я внезапно сообразил: ведь Мак велел продаваться с потрохами! А я планомерно и целеустремленно распугиваю покупателей! Это не годилось. Никуда.

Я расчетливо, напоказ, ударил валявшегося в глубоком обмороке человека ногой по лицу.

Впервые за все истекшее время великан отверз уста.

– Какого черта, – зарычал он, – какого черта лупишь лежачего, сукин кот?

И ринулся вперед, разъяренный донельзя. До такой степени рассвирепевший, что напрочь позабыл хитроумные приемы членовредительства и смертоубийства. Сгреб меня в обнимку доподлинной медвежьей хваткой и сдавил. Я, приличия и убедительности ради, слегка тюкнул его носком ботинка, в голень.

Кажется, не зарегистрировано достоверного случая, когда взрослый и здоровый мужчина был бы насмерть удавлен эдаким способом, а боевые наставления указывают, что, средневековым легендам вопреки, даже хребет неприятелю поломать весьма затруднительно. Я с тоской припомнил: из каждого правила бывают исключения.

Недооценил я привязанности этого субъекта к поверженному приятелю. И силищу его истинную недооценил. Требовалось незамедлительно изобразить потерю сознания, дабы минуту спустя не утратить чувства по-настоящему. Я прекратил брыкаться, обмяк, обвис. Не могу сказать, будто сделалось легче. Медведь буквально взбесился и ничего уже не принимал в расчет. Я уже готовился произнести быструю отходную молитву, когда раздался отрывистый глухой удар, и чудовищное давление на ребра ослабло.

Снова раздался удар – сопровождаемый всхлипывающим звуком. Объятия разжались полностью, и я ухватил спинку стула, ибо иначе просто повалился бы рядышком с Номером Первым. В комнате было темновато, перед глазами плавали радужные пятна, и все-таки я ухитрился разглядеть великана, опустившегося на колени, беспомощно закрывающего голову ладонями. Позади, сызнова занося ухваченный за ствол тридцативосьмикалиберный револьвер, виднелась фигурка в панталонах и дурацком пушистом свитере...

Гейл продолжала методически избивать медведя рукоятью, хотя в этом уже не было ни малейшей нужды: парень повалился бесчувствен, аки скот зарезанный. Я с трудом приблизился, перехватил поднятую руку.

– Хватит... Не то в преисподнюю... вколотишь...

Прерывистое дыхание Гейл вылетало с хрипловатым шумом.

– Я подумала... Подумала" он... удавил тебя!

– Не успел, – ответил я. – Спасибо.

– Мэтт! – воскликнула она, указывая револьвером на лежащего: – Посмотри, Мэтт!

Верзила рухнул на бок и лицо, освещенное полосой света из приоткрытой входной двери, виднелось явственно. Даже залитого кровью, бледного как мел, Дэна Бронковича трудно было не признать, увидав накануне утром.

Я глубоко вздохнул, помотал головоай, осторожно приблизился к нашей двуспальной кровати, склонился, Номеру Первому при падении досталось по морде еще крепче, нежели Бронкович, однако не признать неподражаемого Поля Пейтона мог бы лишь весьма близорукий субъект.

Смеяться, собственно, было нечему. Подозреваю, что у меня приключилась доподлинная истерика.

Глава 19

Гейл вышла из ванной, отирая руки махровым полотенцем.

– Что ты вытворяешь, Мэтт?

Я только-только сделал впрыскивание Бронковичу, подававшему признаки жизни, и приступал к Полю Пейтону, который и без того преспокойно лежал бы до утра. Однако рисковать, не стоило.

В порядке чистейшего человеколюбия покорный слуга сменил на шприце иглу.

– Ваша неотразимость, – обернулся я. – Это не кинобоевик. В повседневной жизни едва ли разумно задавать себе столько труда, вышибая людям соображение, чтобы потом оставить их на произвол судьбы, дать очнуться и поднять на ноги всех ведьм и дьяволов.

– На произвол судьбы?!. Да им же в больнице место.

Увы, любители непоследовательны. Пять минут назад она избивала парня по темени, а теперь заботилась о его здоровье.

Задребезжал телефон.

Гейл покосилась на меня, я приблизился к аппарату, подождал третьего звонка, поднял трубку.

– Да?

– Владелица отеля, миссис Медоуз. Что происходит?

– Разве происходит?

– Постояльцы жалуются на ужасный шум из вашей комнаты.

Я поколебался, не списать ли побоище на пьяную драку, не сказать ли, что мы с женой искали закатившуюся монету... Но лгать попусту не следует. Назревали осложнения, намечался визит полиции... Пускай в дела простых смертных вмешиваются обитатели Олимпа. У них, если верить старику Гомеру, водилась такая привычка.

– Послушайте, миссис Медоуз, – обратился я к невидимой собеседнице, – вы правы. Здесь действительно творились вещи неприятные. Немедленно вызовите Вашингтон, Округ Колумбия, номер...

Не рассчитывайте, что я сообщу этот номер вам. Запрещают, извините великодушно.

– Миссис Медоуз, вы можете слушать разговор сами?

– Никогда не подслушиваю частных разговоров, – оскорбилась достойная хозяйка гостиницы.

– Будьте любезны тщательно подслушать этот. Когда я закончу говорить с вашингтонским начальством" зададите ему любые вопросы. Но после – рот на замок. Речь идет о государственной тайне...

Вашингтонскому телефонисту я назвался условным образом, говорившим: в комнате – чужой, и нас прослушивают по проводу. Минуту спустя раздался голос Мака:

– Да?

– Это Мэтт, сэр.

Настоящее, а не кодовое имя. Еще один условный знак.

– Слушаю тебя, Мэтт.

Мак исправно отозвался на тревожный пароль. Повторил имя, что значит: "вас понял".

– Звоню из Кариньосо, Новая Мексика, гостиница "Аквамарин", четырнадцатая комната. Хозяйка: миссис Медоуз. Она, по моей просьбе, слушает разговор и будет рада убедиться, что никаких неприятностей не последует.

– Разумеется.

– Вы хотели расследовать вопрос о приметах, которых не сообщаете, но которые почему-то сделались известны в Кариньосо.

– Помню. Расследование оказалось безрезультатным.

Голос Мака звучал весьма угрюмо:

– Речь идет о родственниках, уже не допустивших нас до своей кухни. Можете не рассчитывать на их любовь и гостеприимство.

– Не смею, сэр. Только, пожалуйста, позвоните родичам и скажите, что двое их любимых сынишек валяются в моем гостиничном номере. Обоих нужно извлечь и подлечить. В этом пункте, полагаю, сотрудничать согласятся.

Воспоследовала пауза.

– Без этого не мог обойтись?

– Отлично мог. Мог, например, стоять столбом и считать новые пуговичные петли в собственной пижаме. Швейные машинки, между прочим, у храбрых портняжек имелись. Равно как и ножницы... Светскую беседу вести было некогда, лампу я, конечно же, не зажег, опознать не сумел.

– Примерный характер причиненного ущерба?

– Два сотрясения мозга – наверняка. Возможны, однако маловероятны, и проломы черепов. Один комплект поломанных ребер с последующими повреждениями внутренних органов. Здесь, пожалуй, потребуется и небольшая пластическая операция. Обоим субъектам сделано впрыскивание В.

– Они представились?

– В положенном порядке – нет. Я отворил крепостные ворота, а сквозь них ринулась небольшая орда. Ордынцы опознаны.

– Чего им требовалось?

– Не имею представления. Спросите родичей.

– Попытаюсь... Ты-то сам, цел-невредим?

– Спасибо за участливость, сэр. Мне чуть не выдали визу на тот свет, но подоспела помощь... Не жалуюсь.

– Сколько времени тебе отвести?

– Получаса должно хватить. После этого – не мешкайте, иначе ребята ненароком сыграют в ящик. А это нежелательно, и весьма. Бога ради, сэр, сделайте все возможное, чтобы родичи избавили меня от своих отпрысков. Не могу денно и нощно спускать с лестницы малолетнее хулиганье. Других дел по горло.

– Постараюсь, – угрюмо сказал Мак. Я подумал, что через полчаса в вашингтонских кабинетах начнется веселое и очень бурное оживление. – Теперь дай-ка поговорю с миссис Медоуз...

Я положил трубку на рычаг.

– Гейл! Не понимаешь, зачем вовлекли в дело хозяюшку? Психология, чистая психология. Она все едино подслушала бы. А нам в каталажку отправляться недосуг. Теперь же достойная дама станет пыжиться от гордости, причастившись высочайших государственных тайн, а молчать будет как рыба: Мак убеждать умеет.

Гейл смотрела на меня странным взором.

– Впрыскивание В... Значит, есть еще впрыскивания А и Б?

– Сидели на трубе, – ответил я. – Ладно, разглашу служебный секрет. Так называемая "инъекция А" вызывает мгновенную смерть, однако следы оставляет, и немалые. "Инъекция Б" работает медленней, зато любой врач торжественно и добросовестно определит кончину от разрыва сердца. И только. Уразумела?

Гейл заметно вздрогнула.

– Какой ужас... Ты... ты не слишком хороший человек, Мэтт.

– Я ужасен. Однако ты узнала это еще в Эль-Пасо, и посему замнем недоразумение. Докладывай.

– О чем?

– О ночных розысках. Ты же в частные детективы записалась. И поскорей докладывай, не то как раз повстречаем спасательный отряд.

– А я далеко не ходила, – торжествующе провозгласила Гейл.

И просияла с таким ликованием, что, почудилось, на чистом, ясном ее челе золотыми буквами возгорелось:

"ВРЕТ".

– Я хорошенько изучила карту, оставленную в пикапе, а потом просто позвонила по телефону! Мэтт! Городок Руидосо тебе знаком? А?

– Конечно. В тридцати пяти милях к северу отсюда. В отрогах Сьерра-Бланки. Там чуть ли не каждое лето устраивают всеамериканские скачки с препятствиями и конские бега.

Я нахмурился:

– Чем еще знаменит Руидосо?

– Дорогой, тебе, наверное, самому выдавили в драке половину мозгов! Не понимаешь? Кариньосо-Руидосо. Руидосо-Кариньосо! Именно эти названия и перепутались у меня в памяти! Я знала город Кариньосо, а про город Руидосо не слыхала отродясь!

– Отродясь полагал, – ответил я неторопливо, – что любой уроженец ковбойского штата Техас имеет понятие о городе Руидосо... Техасцы – лихие наездники и обожают любоваться лихими жокеями. Ежегодно.

Глаза Гейл потемнели и сузились:

– Ну и странный же ты человек... Ах" да!.. Я ведь позвонила в Руидосо! И нашла твой вонючий, завшивленный, блохами кишащий вигвам! Это гостиница "Вигвам"! В городе Руидосо!