Текст книги "Палачи"
Автор книги: Дональд Гамильтон
Жанр: Шпионские детективы, Детективы
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 22
Непостижимым образом, коровы – промокшие и унылые – продолжали невозмутимо пастись неподалеку.
Не менее удивительным образом, Денисон и я сумели договориться с полуслова, но обсуждение подробностей отняло немного лишнего времени. Потом, по нашему знаку, две девицы вырвались из дому и, словно очумелые, помчали к обретавшемуся возле дальнего крыла гаражу. Мисти хранила известное присутствие духа и непрерывно понукала вконец растерявшуюся, еще не верившую в избавление, Грету Эльфенбейн.
По ним, разумеется, и не помышляли стрелять.
Выскочивший из комнаты Денисон возвратился, изрядно запыхавшись.
– Эрик, скрести пальцы! Автомобиль уже выкатывает. Возьми пальто и шляпу. Котко никак не желал расстаться с ними – очень ценит, полагает, что похож на мужественного русского казака!
– Не отдал бы – сделался бы похож на безмозглого американского покойника, – ответил я. – Повторяю: блондинку вышвыривать неподалеку – если она, конечно, перепугаться и передумать не успела. В тридцати ярдах, запомнишь? Потом – полный газ, и стремглав по дороге! Не глядите ни вправо, ни влево. Ничего излишне любопытного лучше не примечать. Безопасней для здоровья. До Нарвика далеко?
– Десять километров.
– Достигнете Нарвика – вывози лысого ублюдка вон из Норвегии. В Швецию, Исландию, Англию, Францию – куда угодно, лишь бы поживее. Теперь...
– Да?
– Я оставил бы дочку Эльфенбейна здесь и выторговал Мадлен у папеньки самостоятельно, да только тут с минуты на минуту начнутся Содом и Гоморра – мало ли что... Забери Мадлен от Слоун-Бивенса, сделай милость.
– Постараюсь. – Денисон помолчал и скривился: – Между прочим, после сегодняшнего мог бы пристрелить меня хоть сию минуту. Котко ради такого олуха, как я, и пальцем отныне шевельнуть не пожелает.
Я ухмыльнулся:
– Не время, Поль. Займись девчонками. Да, и, Бога ради, проследи, чтобы твои скоты никого не застрелили ненароком! Летите, как угорелые, и начисто позабудьте о подвигах! Присту нужен один лишь Котко. Но его бойцы искромсают вас разрывными пулями, если что. Не веришь – погляди на вертолет. Поль...
– Да?
Я замялся и произнес:
– Знаешь, amigo, по моему личному разумению, былым грехам уже все сроки давности вышли. Я не умею мстить семь лет спустя. Уразумел?
– Конечно, – сказал Денисон и внезапно широко ухмыльнулся. – Прости, Эрик, но в Вашингтоне остался человек несравненно более злопамятный.
– Хочешь прощальный добрый совет от Великого Магистра и гроссмейстера?
– Вне сомнения.
– Тогда слушай. С Котко у тебя так или иначе Дружная песенка спета. Не простит. Поль кивнул.
– Надеюсь, ты сумел хоть немного отложить в укромное местечко за семь лет беспорочной службы? Сумеешь начать новую жизнь в далеком-далеком краю, где никто не знает Поля Денисона?
– Да.
– Тогда раскинь мозгами. Вашингтонскому человеку возможно сделать подарок – дорогой, вожделенный. И на радостях Мак согласится о тебе забыть, особенно, если я замолвлю доброе словечко, и не одно... Подарок должен выглядеть несчастным случаем, как положено. Quid pro quo[11]11
Приблизительно: равноценная замена.
[Закрыть]. Это по-латински, мистер Денисон.
Воцарилось безмолвие. Затем Денисон молвил:
– Соблазнительная мысль. Однако подумать надо, такие вещи, сам понимаешь, с бухты-барахты не решаются. Ну и хладнокровный же ты сукин сын, Эрик!
– От души надеюсь. Это весьма помогает уцелеть. Верни испанский пистолет и кинжал. Еще, пожалуйста, подари мне девятимиллиметровый браунинг Весли вместе с кобурой. У парня, кстати, необходимо отобрать оружие, или начнет пальбу невзирая на приказы.
– Сейчас, – отозвался Поль.
– А на прощание раскрой один секрет.
– Какой?
– В Тронхейме, в подземном тоннеле, когда мы дрались, ты упал нарочно, чтобы самолюбие мое потешить? Улестить?
Поль осклабился:
– Не узнаете, сударь. Вовеки. До свидания, Мэтт.
– Прощай, Денни.
Старая дружеская кличка вырвалась непроизвольно. Я и позабыл-то ее. Семь долгих лет с удовольствием ненавидел Денисона, однако теперь недоставало пороху.
* * *
Притаившись у парадной двери, стоя в надвинутой на самые брови меховой шапке Александра Котко, в его длинном пальто, я порадовался тому, что успел на славу поваляться под Флоридским солнцем: издалека двух рослых, загорелых мужчин и перепутать можно. Щелкнул замками портфеля-"дипломата", старательно разворошил бумаги, дабы они живописно торчали там и сям.
Замки теперь не закрывались, но им и не следовало закрываться. Секундная стрелка часов описала четыре полных круга, но я все-таки дождался, пока распахнулись двери гаража и блестящий мерседес выехал наружу.
Прижимая полураскрытый черный портфель к самой груди, я пулей вылетел на крыльцо и, спотыкаясь, ринулся вдогонку автомобилю.
– Денисон, какого черта?!! – орал я, надрывая голос, ибо орать фальцетом, если у вас низкий тенор, почти баритон, весьма затруднительно. – Вернись! Денисон, вернись, ублюдок!
Старательно поскользнувшись, я шлепнулся, не забыв отпустить портфель. Бумаги посыпались во все стороны. Я отчаянно попытался сгрести их и запихнуть назад, потом бросил взгляд на удалявшуюся машину, презрел "дипломат" и вскочил.
– Денисон, иуда проклятый!..
На заднем сиденье виднелись моя собственная шляпа и поднятый воротник моего же пальто, надетых на Котко. На переднем сиденье шла борьба в обнимку. Потом автомобиль со скрипом затормозил, правая дверца открылась настежь и серебристая блондинка Мисти впечатляюще вылетела вон.
Ей вослед шлепнулся ярко-голубой дорожный чемодан. Колеса яростно завертелись, и мерседес опять понесся наутек.
Добравшись до Мисти, я ухватил ее за ворот парки, столь же голубой, сколь и чемодан. Девица, должно быть, не любила цветового разнобоя.
– Сука! – заверещал я, отвешивая блондинке умеренно сильную оплеуху. Мисти пошатнулась и рухнула – то ли нарочно, то ли впрямь потеряв равновесие. – Говорил: заставь дождаться! Заставь!
– Я пыталась, Линк, пыталась! Меня за это и выкинули!
Наверху по-прежнему пылал расточавший приятное тепло очаг, но большая комната выглядела странно пустой теперь, когда в ней осталось только двое. Мисти скинула парку, приблизилась к огню, зябко поежилась. Я, не раздеваясь, обосновался за письменным столом Котко, усеянным тарбармошными норвежскими записями и сортирными чертежами.
– Военные говорят: лишь молокососы и болваны идут в добровольцы, – провозгласил я. – Зачем ты напросилась? Я ведь и не помышлял об этом, не требовал.
– Но в комедии требуется женская роль. Да и гораздо убедительнее получилось.
– Безусловно. Я не сетую – диву даюсь. Любишь его?
– Котко? – Мисти беззлобно засмеялась: – Парень, опомнись! Кто же любит Котко, помимо него самого?
– Зачем же?
– Пожалела. Чересчур много взяла у него, слишком большую получала плату. За случайные синяки – просто громадную. Надо же и взамен дать хоть каплю... Бедняге только пулю схлопотать недоставало на закуску.
– То есть?
– Отчего, думаешь, Котко жил затворником? Сделался миллионером-невидимкой десять лет назад?
– Мало ли отчего...
– Рак предстательной железы. Пришлось удалять простату, а с нею вместе – прочие относящиеся к определенному делу железы... Котко патологически самолюбив, можно сказать, манией величия страдает. И спрятался от людей подальше. Выбрил голову, начал нанимать женщин вроде меня, дабы поддерживать прежний мужественный образ. Не мог вынести мысли, что за спиною примутся судачить и посмеиваться... Потому и лупит женщин. Если с представительницей противоположного пола ничего иного не поделаешь, руки так и чешутся стукнуть. Не беда, у меня шкура закаленная. При таком окладе жалованья – тем паче...
– Несусветный мир, кишащий несусветными личностями.
– Кстати, о несусветных личностях. Чем изволит заниматься твой дружок Зигмунд, какого лешего дожидается, и почему не велел тебя пристрелить на пороге?
– Издалека? Дозволить мнимому Котко сдохнуть неведомо за что и почему? Наивная девочка! Неотъемлемая задача настоящего, истинного мстителя – пояснить жертве причину и повод. Лишь потом нажимают спусковой крючок или полосуют ножом.
– Но ведь он, похоже, не спешит.
– Куда торопиться? Дом окружен, а Зигмунд – хороший командир. Он жертвует солдатами беспощадно, однако не бесцельно. Котко может быть вооружен, может расхрабриться, точно крыса в угол загнанная. Пускай поостынет, понервничает, поутихнет... Снаружи было бы неизмеримо проще. Потому я и велел выкинуть тебя всего в тридцати ярдах расстояния, чтобы нас не отсекли от виллы.
Мисти направилась ко мне.
– Объясни, как сумел он увлечь за собою бывших бойцов Сопротивления? Мирное время, тихая страна, добрые, законопослушные граждане... Норвегию защищать не нужно... И, наконец, откуда столько оружия?
– Тяжело растолковать, – невольно вздохнул я. – После пятнадцати мирных, добропорядочных лет, прожитых в тихом и скучном семейном кругу, я точно по той же причине возвратился на службу. Существуют субъекты, которым весьма по душе приключения и опасности. Кто побогаче – едет в Африку, на львов охотиться. Или преследует акул в Мексиканском заливе... А что прикажешь делать пожилому, бедному человеку, жаждущему пожить полной жизнью и не имеющему на это денег? Да еще с тоскою вспоминающему лихое, задиристое военное прошлое? Вздыхать у камелька... виноват, на камелек нынче тоже монеты надобны, у электрической печурки, папироску покуривать, пиво потягивать, внуков нянчить? Спятишь ведь, голубушка! И вдруг – на тебе: звучит полковая труба, воскресает звонкое имя Зигмунда, слышится боевой призыв! Да по меньшей мере десяток сорвиголов помчится к нему, размахивая вычищенными стволами – до пулемета включительно, как сама слышала.
– Откуда же?..
– Пулеметы? Отвечаю: те, кто пошел за Хэнком, просто спустились в домашний подвал, на чердак забрались, или в саду порылись. Извлекли на свет Божий промасленные свертки, спрятанные давным-давно, когда полоумное правительство распорядилось: бывшие участники Сопротивления, сдайте оружие. Ха! Они уже дрались против немцев косами да столовыми ножами, знают, каково приходится беззащитному. Они это оружие в бою добывали – врукопашную против "шмайссеров"... И не хотели очутиться в таком же страшном положении снова, если в Европу хлынут новые орды – русские, например... Стерли защитную смазку, вычистили, вставили магазины, затворами лязгнули. Вот и все. Будь покойна, стволы армейского образца при надлежащем сбережении триста лет пролежат – и выстрелят. Немецкие в особенности.
– Хелм...
– Разумные и осторожные обыватели вернулись по домам, искатели приключений присоединились к Хэнку Присту. Поняла?
– Мама, – задумчиво произнесла Мисти, – не уставала повторять: все мужчины – безумцы.
– Слыхала бы ты, что говорил о женщинах мой папаша!
– Хелм...
Я насторожился:
– Кажется, идут. Быстро, Мисти, успокаивай и утешай перепуганного, сломленного приятеля!
И я уронил голову на меховые рукава миллионерского пальто.
– Линк, дорогой! – громко сказала девушка. Шаги на лестнице сделались отчетливы. – Не бойся, Линк... Не трогайте его! Убирайтесь! Зачем вы вломились? Уходите сию же...
– Угомонитесь, мисс, – послышался хорошо знакомый голос. – Котко? Я по твою шкуру, Котко.
Подняв голову, я обозрел благородное сборище. Хэнк Прист высился примерно в двух ярдах от меня и держал револьвер, казавшийся весьма знакомым. Неосторожно, подумал я. Неосторожно со стороны Шкипера махать передо мною моим же револьвером, полученном при обстоятельствах, о которых не стоило напоминать. Разумеется, Хэнк Прист полагал, будто целится всего лишь в ненавистного Котко, но для меня прежний герой и кумир Сопротивления разом исчез, и остался лишь расчетливый, подлый, безжалостный сукин сын, изрядно мне задолжавший.
– Не того на пушку берете. Шкипер, – медленно и внятно сказал я. – И не впервые, кстати.
Глава 23
Минуту или две я понятия не имел, куда и как повернется дело. Прелюбопытнейшая и весьма разнообразная коллекция автоматического оружия, обретавшегося в недостаточно молодых, но вполне уверенных руках, готовилась нашпиговать меня пулями нескольких калибров сразу. По счастью, мнения разделились. Одни спорили за почетное право уложить супостата, другие предлагали сперва нагнать и возвратить мерседес. Поняв, что машина, скорее всего, уже колесит по городским предместьям, от второго предложения отказались, ибо Нарвик ураганным приступом брать не стоило.
Спорили, конечно, по-норвежски, да еще на каком-то диковатом диалекте; но вы изумились бы, увидав, сколь резко возрастают лингвистические способности человека, если речь ведется о его дальнейшем существовании.
– Зря, сынок, не следовало этого творить, – молвил, наконец, Хэнк Прист без особого раздражения. Я пожал плечами:
– Вам тоже многого не следовало вытворять, Хэнк. Чересчур поздно было прибегать к обращению "сэр" или старому доброму "адмирал"*.
– На Котко наплевать и начхать. Можете застрелить каждого и всякого Котко – сколько в мире насчитывается. Милости прошу. Но выслеживайте их на собственный страх и риск. Самолично! Господи помилуй, Хэнк, вы втянули в свою авантюру секретные правительственные службы Соединенных Штатов! Что стряслось, капитан Прист? Америка – не худшая на земле страна, вы служили ей верой и правдой – сколько? Тридцать лет? Сорок? Ведь я не смеюсь, не издеваюсь – действительно хорошо служили... Зачем же теперь втягиваете Штаты в международную грызню отнюдь не малого размаха, утоляя личную ненависть?
– Мэтт...
– И злоупотребляете дружбой человека, не слишком-то много друзей себе нажившего за... сколько ему нынче? Я не в счет, Хэнк. Мне устраивали всевозможные подлости как служебного, так и внеслужебного свойства. И вы – не мой старинный друг. Но Мака!..
– Мэтт!!
– А ребятки, ставшие мишенями для посетителей вашего платного тира? Везерилл, Бенсон, Лоуренс... Вы пришли к Маку за помощью – и получили ее! Из дружеской, щедрой руки! Веря вам, человек нарушил все установленные правила, отрядил, простите за похвальбу, лучшего полевого работника – содействовать Хэнку Присту в затее неправедной и все же выгодной для отечества, будь оно четырежды... благословенно!
– Ларс, обыщи его! Только осторожно. И Хэнк приступил к допросу Мисти, которую весьма бесцеремонно определили к левой от меня стене. Кроме Шкипера в комнате собралось только четверо, хотя с перепугу мне почудилось, будто вломился добрый полк. На лестнице раздавались голоса и, наверное, подле виллы караулило еще несколько человек.
Ларс оказался тем самым жилистым пожилым субъектом, что послужил мне проводником в Олесунне. Я вспомнил: он сражался бок-о-бок с Пристом и однажды спас ему жизнь. Пиратский квартирмейстер, стало быть...
– Вы славно вооружились, мистер Хелм, – объявил норвежец, покончив с процедурой и отступая. – Вы могли бы оказать нам отличное сопротивление!
В голосе Ларса прозвучала искренняя досада.
– Против этого? – Я махнул рукою в сторону ближайшего пулеметного дула. – И потом, не имею претензий к норвежцам. Кроме одной: изувечили шведский язык.
– Хорошо воевать вместе с господином Зигмундом и его другом, Хелмом. Скучное нынче житье, пасмурное. Хорошо старые времена вспомнить. Пожалуйста, сударь, сядьте на место, прошу вас.
– Не знаю! Говорю – не знаю, – заорала Мисти. – Линк ни слова не сказал о своих грядущих планах! Если они вообще были!
– Прекратите докучать женщине, Хэнк, – устало попросил я. – Сам отвечу. Я велел Денисону вывезти вашего ненаглядного Котко вон из страны. Вывезти аллюром четыре креста! И подальше. Туда, где не шатаются легендарные герои Сопротивления, помнящие великолепного Зигмунда и неизменно готовые к услугам. Захотите пристукнуть миллионера-невидимку – придется орудовать самому.
Прист обернулся и с минуту разглядывал меня, как заморскую диковину. Потом произнес:
– Ларс, уведи женщину и товарищей вниз. Я хочу побеседовать с господином Хелмом наедине.
Когда норвежцы и Мисти удалились, Хэнк вздохнул и миролюбиво осведомился:
– Что же мне с тобою теперь делать, а, сынок?
Так спросил ковбой, заарканивший медведя гризли, – окрысился я. Мозгами пораскиньте! Везерилла в ущелье скидывали – недолго думали? Еще один бедный дурень, поверивший бравому герою. Удовлетворите мое любопытство: за что именно парня прикончили?
– Заподозрил? – блекло промолвил Прист.
– Заподозрил, однако не знаю наверняка. Возможностей только три. Настоящая катастрофа, но в эдакие совпадения, простите, не верю. Эльфенбейн – только зачем доктору было резать курицу, несшую золотые осведомительские яйца? И вы. Шкипер.
Прист подошел вплотную и поглядел поверх рассыпанных на столешнице листов. Он, как и встарь, во Флориде, казался просоленным, отважным морским волком – седые волосы, обветренное лицо, бледно-голубые глаза. Но теперь я, к великому сожалению, считал его просто волком – безо всяких лестных и романтических эпитетов.
Он явно устал. Но и я несколько утомил свое бренное тело в продолжение последних суток – почти голодных и начисто бессонных. Мы оба достигли финиша, и гонка была тяжелейшей.
– Мне было очень жаль Роберта, – спокойно сказал Хэнк. – Ты, пожалуй, понял: я преднамеренно скармливал сведения Эльфенбейну, которого наняла компания ОНЕКО, в свой черед обманутая – неважно как – насчет затейливых эволюции у Торботтена.
– А мы с Дианой служили подсадными утками? Точнее, героями-самоубийцами? Как те бедняги, шедшие в атаку на оружейный склад, и не знавшие, что вы сами заботливо скормили немцам точное время диверсии, дабы на приволье, без помех потопить в Розвикене армейский транспорт?
Шкипер холодно улыбнулся.
– Домашние задания вы умеете выполнять на круглую пятерку, мистер Хелм. Да, осведомить Эльфенбейна было необходимо: Котко не так легко соглашался клюнуть, и не очень-то стремился отхватить лишний ломоть пирога, если мог по праву и закону получить кусок достаточно сытный. Вот почему я предварительно обвел вокруг пальца ОНЕКО. Узнав, что соперники зашевелились, что на Торботтен и Зигмундовский сифон разинули пасть посторонние, делец не выдержал – такова уж их порода. Ненасытная публика, сынок. А ОНЕКО сделала вполне очевидный шаг: наняла пресловутого доктора Эльфенбейна, известного международного специалиста по геологическим грабежам и незаконным разработкам. Его репутация и Котко впечатлила.
– Сложновато, – заметил я.
– Не слишком, сынок. Припомни: я хотел одного-единственного: заманить Котко в Норвегию. Чем большую катавасию чинили, чем непонятнее становилось положение вещей, тем крепче Котко убеждался: каша заваривается очень серьезная и очень прибыльная.
– Конечно.
– Эльфенбейна тоже следовало убедить на совесть, ибо Слоун-Бивенс отнюдь не дурак. Поэтому я велел Робби ненароком продаться и любезно сообщать эксперту все, что надлежало. Доктора якобы сбивали с панталыку, а настоящие места свиданий и пароли были совсем иными – теми, которые указывал Везерилл... К несчастью, старый Шкипер слишком поздно узнал: Везерилл без ума от никчемушной, слащавой ханжи Эвелины Бенсон, работавшей на посылках. Мальчик испугался – вполне обоснованно, – что его пассия может в итоге пострадать, и крепко. Потребовал: известите Эвелину обо всем, вызовите ей сопровождающего, такого, чтоб на пушечный выстрел приблизиться не решились! Это совпадало и с моими собственными планами – я попросил Артура отрядить тебя. Но Роберт почуял неладное, стал сомневаться во всей предстоящей операции. Стоило ему встретиться с Эвелиной – и пиши пропало... Я не хотел этого делать, но другого пути попросту не было. Ты-то хоть понимаешь меня, сынок.
Я чуток расчувствовался. Хэнк совершенно искренне взывал к моему здравому разумению: профессионал пояснял профессионалу, отчего устранил подчиненного. Я разумел, и простил бы непременно – только в руке Хэнка по-прежнему обретался мой револьвер, и нельзя было позабыть, когда, у кого и зачем Шкипер отобрал оружие.
– Понимаю.
– В итоге все вроде бы пошло на лад, – невозмутимо, доброжелательно продолжил капитан. – Когда вмешался Хелм, стяжавший себе изрядную и недобрую славу, работавший вместе с Полем Денисоном – и Котко, и Эльфенбейн уверились: американское правительство одобряет и поощряет грядущий грабеж. Котко решил: дело пахнет миллиардами, отринул последние сомнения. И ринулся в Норвегию...
Хэнк по-мальчишески рассмеялся.
– Ведь умора, сынок! Чистый цирк! Опытное, дошлое жулье, бандюги международные выслеживали и караулили друг друга, платили, грозили, метались – и чего ради? Вор у вора сортир хотел украсть! Забракованный гальюн. Судовой нужник.
– Это великолепно, – признал я. – Но Роберт Везерилл погиб. Эвелина Бенсон погибла. Своими руками я выкинул человека за борт, полагая, что важность задания оправдывает любые действия.
– Черта с два. Ты утопил Бьерна за то, что парень выставил тебя посмешищем, сосунком, никуда не годным телохранителем.
– М-м-м... Пожалуй, – согласился я. – С некоторыми оговорками отвожу Бьерна. Как насчет Дианы Лоуренс?
– Ты покинул ее в номере одну. Хладнокровно и обдуманно. Это называется – оставить отряд прикрытия.
– Не слишком хладнокровно, – возразил я. – И не одну, а на пару со "смит-и-вессоном". Вот он, у вас. Ибо на всем белом свете вы были единственным, способным 3 это сделать. Ручаюсь: никому иному Диана оружия не, уступила бы. А вам доверяла всецело. Я отдал исчерпывающие распоряжения, Диана устояла бы, отбилась – убежден... Только вмешались вы – человек, на коего девушка полагалась безоговорочно. Как и множество других... Вы пользовались неограниченным кредитом, Шкипер... К сожалению.
– Когда ты заподозрил меня?
– Связные вовсе не были такими трусами, какими вы их представили. Один преспокойно кормил спаниэлей, восседая в ресторане; второй устроился на холме и с полным самообладанием следил за побоищем, разыгрывавшимся в двух шагах. Потом невозмутимо вышел на свидание. Пять за храбрость. Но, не будь они трусами, не требуй опеки, заботы, присмотра – вы, Шкипер, не смогли бы устроить бессмысленную игру в шпионаж, назначить пароли, потребовать полной скрытности. А вообще, я усомнился изначально.
– То есть?
– Как выражался Маугли, мы одной крови: ты – и я. Коль скоро близкого нам человека погубят, мы, взыскуя мести, не ударимся в идиотские патриотические подвиги. Конечно, если считать похабное международное воровство подвигом... Нет, мы двинемся куда надо, и пристукнем кого надо. Все. Точка, период. Предпринятые действия начисто не отвечали вашему образу – особенно образу неукротимого Зигмунда.
– Олухи! – голос Приста внезапно утратил прежнюю любезность. – Болтливые дураки... Ведь Котко, по сути, убил Франческу! Все равно, что подошел и пристрелил. Несколько лишних галлонов горючего – и я совладал бы с отливом... Уложил мелкого мерзавца в клинику – гвалт, возмущение... Черт возьми, если ты скотина и хам, заказывай в травматологическом отделении постоянную койку... Но, Господи помилуй! Город негодовал, точно я сломал челюсть президенту – и ни за что, ни про что сломал, заметь. Оплачиваю больничные расходы, ссылаюсь на горе и невменяемость – на закуску извиняюсь перед ублюдком! Говорю: не сознавал, что делаю. И лишь так избегаю тюрьмы... Да, я не сознавал, что делаю. Следовало сразу добираться до главного подонка. Нету резона давить маленькую поганую тлю, если по-настоящему виновный тарантул загорает на Ривьере и щиплет женские зады.
– И вы отправились по шкуру Александра Котко.
– Именно. Котко заслужил это. Согласен?
– Совершенно и всецело. Повторяю: можете застрелить каждого и всякого Котко – сколько в мире насчитывается. В любое удобное время. Но самостоятельно.
– Трусы, – пробормотал Хэнк. – Нынче все боятся ответственности. Армия списывает вьетнамские зверства на жестокость младших офицеров, а полковники с генералами остаются чисты и непогрешимы. В Вашингтоне мелкую рыбешку отлавливают, а кашалоты резвятся невозбранно и глотают кого хотят. Ибо знают: им-то уж отвечать не доведется...
– И то правда.
– Запомни, сынок! – Прист возвысил голос: – Кем бы ты ни считал меня теперь, как ни презирал бы – заруби себе на носу: покуда кашалоты не получат урока, все останется по-прежнему. Их надо убедить: сотворил зло – покрепче запирай окна и дверь, ибо рано или поздно явится мститель.
Я смотрел на Хэнка и видел закаленного старика, невзначай отправившего к праотцам нескольких неопытных людей помоложе, дабы угробить миллионера, которого не видал отродясь... Но, состоя на службе у Мака, я навряд ли вправе судить ближних за подобные вещи.
Впрочем, у медали наличествовала и другая сторона. Экс-капитан первого ранга Прист загнал Соединенные Штаты, а также их полномочного представителя, Мэтта Хелма, в немыслимый дипломатический тупик. Хэнковская вендетта вызовет пренеприятнейшие последствия, коль скоро выяснится, что в мирное время посреди Норвегии отставной флотский чин США создавал вооруженные партизанские отряды и лично командовал ими в бою. Заодно может обнаружиться необъяснимое вмешательство секретных служб, а сие прямиком означает: вендетту затеяли с негласного правительственного благословения.
Мак может оплакивать старую любовь и дружбу прежних дней сколько вздумается, но рука старого волка сжимала мой револьвер, а выспренние речи здорово наскучили мне.
– Красно говорите касаемо трусов, шарахающихся от любой ответственности, Хэнк, – процедил я, выдержав паузу – ни долгую, ни короткую: надлежащую.
Сделал осторожный, глубокий вздох.
– Почему бы тогда не признаться, что утопили собственную жену?
Теперь уж воспоследовала пауза ошеломляюще долгая.
– Спятил, сынок? Это был несчастный случай.
– Кукиш, фиг и шиш. Несчастные случаи в море бывают у сухопутных крыс. А у капитана первого ранга, ведущего прогулочную яхту – да еще такую, как "Франческа II", ведь я хорошо ее помню! – несчастных случаев не бывает. У вас хватило бы нахальства, Хэнк, предстать перед военно-морским трибуналом и вслух назвать подобную профессиональную никчемность несчастным случаем? ^
Конечно, это было чистейшим поклепом. Я прекрасно понимал: Франческу Прист немыслимо было выручить, не имея ни капли горючего. Но и Хэнка нельзя, было выпустить.
– Случай! На флоте не бывает случаев. Бывают хорошие капитаны и плохие капитаны.
Прист заскрежетал зубами.
– А может, – сощурился я, – вы и не собирались помогать обожженному парню, везти его в госпиталь pronto? Может, именно миссис Прист со скандалом потребовала этого от Зигмунда? Вы взбеленились, в бешенстве швырнули якорь за борт, судно резко, со внезапным толчком, замерло, качнулось...
Прист побледнел, и я понял, что, сам того не ожидая, угодил в яблочко.
– Хорош флотоводец! И диверсант великолепный! Главное – справедливый, разумный и сдержанный! Собственную идиотскую вспышку злобы, из-за которой жена взяла и нечаянно утонула, вымещать на хаме с бензоколонки да на лысом бедняге-миллионере!
Господи помилуй, второй выстрел в десятку...
Это и привело его сюда. Невозможность посмотреть в глаза подлинной правде. Признать истину. Расписаться перед собою самим в том, что нечаянно сгубил Франческу.
Вскидывая револьвер, Зигмунд перегнулся через стол, позабыв от бешенства простейшую заповедь: револьверы созданы, дабы разить на расстоянии, а в непосредственной близости от противника лучше использовать каменный топор или кремниевый нож...
Я вскинул левую руку, отбил ствол, из коего Прист успел сделать единственный выстрел.
Правая рука выдернула из-под лежавшей на столе меховой шапки двадцатипятикалиберный трофейный кольт. Я выпустил в Хэнка все шесть зарядов – на расстоянии нескольких дюймов игрушка нежданно оказалась убийственной.
Хэнк опрокинулся на ковер, не выпуская из мертвых пальцев моего револьвера. Пускай: уж теперь смит-и-вессон отнюдь не требовался мне. Я и кольт опустелый швырнул на середину ковра, бросил на самом виду.
Нельзя было встречать норвежцев поблизости от чего-либо хоть отдаленно смахивавшего на оружие.
А еще я умудрился и успел загодя поднять обе руки.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.