Текст книги "Палачи"

Глава 24

Я очнулся в городской больнице Нарвика – светлой и тихой. Очнулся лишь на следующий день, ибо сквозь левое плечо навылет прошли три пули, вылетевшие из доисторического «стэна». После третьего выстрела автомат, на счастье мое, заклинило.

Я одолел десять километров по ухабистой, полупроселочной дороге, в колымаге тряской и джипообразной, управляя одной рукой и говоря сидящей рядом блондинке, когда переключать передачу.

Помню, как умудрился вскарабкаться по крыльцу в приемную, попасть в кабинет главного врача, который (уверил седовласый Ларс) тоже помнил Зигмунда и не должен задавать лишних вопросов.

Больше не помню ничего.

– Эй, Мисти, – позвал я, с трудом разомкнув губы. – Неужто сиделкам положено вязать у страдальческого ложа?

– О, ты пришел в себя!

Проткнув клубок обеими спицами, серебристая блондинка отложила рукоделие и пересела со стула на краешек больничной койки. В отличие от гостиничных, кровать была приемлемо длинной и широкой.

– Лучше?

– Звонила в Осло?

– Да, по названному тобою номеру. Объяснила положение. Полиция, как и обещали, не появлялась, но тебя желает видеть американец. Пожилой, седые волосы, черные брови. Позвать?

– Сейчас, минуту... Опомниться дозволь.

– Спасибо, Хелм. Ты сохранил жизнь Линку.

– Ненадолго.

– Прости?

– Я рисковал жизнью вовсе не из любви к поганому Котко. Его следовало убрать вон из Норвегии живым и невредимым по соображениям высшей политики. По тем же соображениям надо было остановить Зигмунда, который умудрился испортить немало крови всем вокруг. Между прочим, осмелюсь предположить, Котко уже блаженствует в раю – это весьма сомнительно, или горит в аду – это было бы чересчур. Пожалуй, обретается в чистилище.

– Не понимаю!

– Старая история, старое предательство. Наличествовал покупатель, нашелся человек, добровольно продавшийся ему. В итоге погибли двое мужчин и одна девушка. Правда, она секретным агентом не числилась, а потому и Котко в счет не поставлена. Правило гласит: возмездие в подобных случаях настигает неотвратимо. Продавшемуся хочется жить, посему он позаботится о покупателе и тем спасет собственную голову. Quid pro quo.

– Денисон убьет... убил Котко? Почему?

– Повторяю: потому, что хочет жить. Потому, что я попросил его.

– Это... жестоко, Хелм.

– Пожалуй.

Мисти заметно побледнела.

– Я... А я уже... начинала склоняться к романтическим помыслам. Спасибо, что вовремя излечил от сентиментальности. Спасибо...

– De nada[12]12
  Не за что (исп.).


[Закрыть], как выражаются испанцы. И тебе спасибо, Мисти. Но теперь уж зови сюда седовласого, чернобрового...

Мак явился ко мне в обычном сером костюме и обычном деловом настроении. Тихо притворил за собою дверь, чуток передвинул покинутый Мисти стул, присел. О здоровье не спрашивал: должно быть, успел потолковать с главным врачом.

– Прист?

– Я позаботился о нем.

Несколько секунд царило безмолвие.

– Сэр, вы сами просили о нем позаботиться. Эти слова, употребляемые с определенным выражением, означают у нас определенный приказ.

Мак молчал.

– Я верно истолковал вашу телефонную интонацию, сэр?

Молчание.

– А вы-то как догадались о подвохе?

– Он солгал.

Мак посмотрел на меня печально, точно сочувствия просил. В серых его глазах можно было прочесть нечто отдаленно похожее на скорбь. Он тихо продолжил:

– Тридцать лет спустя, Эрик, тридцать лет спустя!.. Вошел в мой кабинет, начал молоть несусветную чушь и рассчитывал, что я поверю. Началось расследование...

– О Присте нужно было позаботиться, или нет? – осведомился я напрямик.

– Да... К сожалению... Увы... Чересчур много людей пострадало, чересчур большие могли возникнуть неприятности. Полагаю... Полагаю, Эрик, он просто хотел покончить с собою.

– Больно сложный способ избрал, сэр, извините за прямоту. Но, думается, вы правы.

– Где он теперь?

– Понятия не имею. Норвежские боевые товарищи забрали командира и унесли. Наверное, уложат в деревянную ладью и оттолкнут прочь от берега, в сторону заката... Субъект по имени Ларе не позволил меня прикончить. Сказал, никто не должен знать о том, что Зигмунд погиб – во всяком разе, что погиб как последний неумеха. Сказал, позаботится о скрытности, если мы позаботимся о ней со своей стороны. Отдал мне собственный джип и велел проваливать вместе с девушкой. Я посулил полнейшую скрытность, разумеется.

– Дипломаты из кожи вон лезут, заминая историю. Кое-где приходится нажимать на известные рычаги. Исчезновение тела, конечно, весьма облегчит задачу. Но чего ради старые боевые клячи ринулись вослед Хэнку точно оглашенные?

– Чего ради я вернулся к вам пятнадцать лет назад, сэр? Цитирую старого Ларса: нынче скучное житье, пасмурное.

– Как именно погиб Хэнк?

– Разве это важно?

– Да. Для меня. Я рассказал.

– Хорошо, – вздохнул Мак и сменил предмет беседы: – Вот последний номер "Парижского Герольда", английское издание. Котко застрелен телохранителем во время ожесточенной перебранки. Телохранитель, само собою, скрылся. Комментарии?

Я прокомментировал.

– Хорошо, Эрик... Будем считать дело закрытым, старое забытым.

Черт побери! Вот это да! Обычно Маку не советуешь, как поступать, а если советуешь – держись...

– По человекоубийственной части имеется известное оживление. Молодой человек по имени Йэль обнаружен плавающим посреди Вестфьорда, Лофотенские острова. С пулевой дыркой во лбу. Комментарии?

– Должно быть, Эльфенбейн. Разведал, что Норман Йэль продает его всякому и каждому, кому не лень уплатить. А может, заметал следы неудачного дела...

– Что ж, не наша забота. Мак поднялся.

– Врачи обещают полное выздоровление, Эрик. Даже не исключают быстрого. О чем и сообщаю с удовольствием.

– Рад, что вы рады, сэр, – ответил я. С полминуты Мак изучающе глядел на меня. Спокойно произнес:

– Я отдал косвенное распоряжение, вы истолковали его должным образом. И в итоге поступили правильно. До свидания.

– До свидания, сэр...

* * *

Когда я проснулся, она тихо стояла возле кровати. Забинтованная левая рука обреталась на перевязи.

Она выглядела еще бледнее прежнего и, в отличие от прежних времен, была облачена в довольно женственное серое платье. Дотоле я видал Диану только в темных брюках или вовсе без брюк.

Зеленые глаза казались весьма сердитыми.

– Бессердечная сволочь, – сказала она.

– Разве я скрывал это?

– Бросил на съедение! На растерзание!

– Вооружив, и наставив соответственно. Тебе велено было: не отдавать револьвер ни-ко-му. Помнишь? Если даже просто попросят на минутку – рассматривать просьбу как открытое враждебное действие, требующее противодействия немедленного и убийственного!.. Послушная умница: вручила Присту револьвер по первому требованию. Чего же просишь? Похвалы? Сочувствия?

Медленно, и тем более мило, по лицу Дианы поползла улыбка.

– Спасибо, милый. По чести, я ненавижу любые утешения, сопли, нюни. И убила бы тебя за любую попытку оправдаться либо извиниться задним числом. Надеюсь, плечико побаливает всерьез? Моя ручка – да, и весьма.

– И тебе спасибо. Полагаю, плечико болит не меньше. А что именно стряслось?

– Эльфенбейн привязал меня к тяжеленному дубовому креслу, на кухне старой заброшенной фермы; и прибил руку к столу внушительным ножом. И бросил подыхать. Я провела целую ночь, коченея от холода и кровью истекая, покуда не ввалился твой приятель Денисон и не освободил меня. Передал привет Эрику. Сказал, что раскинул мозгами и решил согласиться на предложенную тобою сделку. Еще уведомил о следующем: на колено в тоннеле он упал отнюдь не нарочно – хотя, убей, не пойму, как это истолковать.

Я отмолчался.

– Мэтт...

– Он самый.

– Целую ночь я ненавидела тебя лютой ненавистью.

– Потому и до утра дотянула. Размышляй ты об осиротелых пеликанах и скорбящих леопардах – подохла бы еще до полуночи, В таком душевном и физическом состоянии лютая ненависть – настоящий спасательный круг.

– Здесь, когда руку подлечили и перевязали, когда я узнала, что ты лежишь едва ли не в соседней палате – дала себе слово: буду ненавидеть мерзавца и впредь. Зачем же пришла, спрашивается?

– Понятия не имею, – ответил я. – Но едва лишь сумею чуток ворочаться, приложу всевозможные усилия, дабы выяснить.

И приложил.