Текст книги "Проклятый изумруд"

Фаза Вторая

Дортмундер понёс к кассе буханку хлеба и банку сгущённого молока. Кассирша положила хлеб и молоко в большой бумажный пакет, и он вышел с ним на тротуар, прижимая локти к телу – несколько неестественно, но, в общем, ничего страшного.

Дело было пятого июля. Прошло девять дней после фиаско в «Колизее». Дортмундер находился в Трентоне в Нью-Джерси.

Светило солнце, но, несмотря на жару, Дортмундер был в лёгкой, почти наглухо застёгнутой куртке поверх белой рубашки и может поэтому казался злым и раздражённым. Через квартал от магазина положил пакет на капот стоящий у тротуара машины.

Сунув руку в правый карман куртки, он достал банку тунца, бросил её в пакет. Потом пошарил в левом кармане и вытащил два набора бульонных кубиков, которые также бросил в пакет.

Затем сунул руку в левый карман брюк, выудил зубную пасту и тоже положил её в пакет. Затем опустил молнию на куртке и достал пакет американского сыра, который тоже положил в пакет. И, наконец, из области правой подмышки извлёк упаковку нарезанной колбасы и присоединил её к остальному. Пакет был теперь гораздо более полным, чем недавно, и, взяв его в руку, Дортмундер отправился к себе домой.

Домом служил жалкий, занюханый отель. Дортмундер платил дополнительно два доллара в неделю за комнату с умывальником и газовой плитой, но полностью покрывал это экономией, так как питался дома, готовя себе сам.

Дом!… Дортмундер зашёл в свою комнату, пренебрежительно осмотрел её и разложил провизию. Он поставил воду на огонь – для растворимого кофе потом сел просмотреть газету, которую стащил утром. Ничего интересного. Уже целую неделю газеты не вспоминали о Гринвуде, а больше ничего в мире Дортмундера не волновало.

Триста долларов, полученных от майора Айко, растаяли, словно дым. Прибыв в Трентон, Дортмундер зарегистрировался в полицейском участке, как выпущенный под честное слово, – зачем напрашиваться на неприятности? – и ему предложили паршивую работёнку на муниципальном поле для гольфа. Он даже вышел туда как-то днём, подстриг зелёную травку, цветом напоминавшую ему трижды проклятый изумруд, и обгорел.

Этого было достаточно.

Дортмундер пил кофе и просматривал комиксы, когда в дверь постучали. Он вздрогнул и машинально посмотрел на окно, пытаясь сообразить, есть ли там пожарная лестница, потом вспомнил, что в настоящий момент он не в розыске, и, обозлённый на себя, пошёл открывать дверь.

Это был Келп.

– Тебя трудно найти.

– Не так уж и трудно, – возразил Дортмундер. – Входи же. – Келп вошёл в комнату, и Дортмундер запер за ним дверь. – Ну, очередное выгодное дельце?

– Не совсем, – ответил Келп, оглядываясь кругом. – Ты купаешься в роскоши, – усмехнулся он.

– Я всегда бросал деньги на ветер, – сказал Дортмундер.

– Для меня только всё самое лучшее. Что ты имеешь в виду – «не совсем»?

– Не совсем очередное выгодное дельце.

– Что ты имеешь в виду – «не совсем очередное выгодное дельце»?

– То же самое, – ответил Келп.

Дортмундер удивлённо уставился на него.

– Опять изумруд?

– Гринвуд спрятал его. Он сказал об этом своему адвокату и послал его сказать майору Айко. Айко сказал мне, а я говорю тебе.

– Зачем? – спросил Дортмундер.

– У нас ещё есть надежда получить наши тридцать кусков. И по сто пятьдесят в неделю, пока дело не будет сделано.

– Какое дело?

– Освободить Гринвуда, – ответил Келп.

– Ты свихнулся, – бросил Дортмундер и пошёл допивать свой кофе.

– Гринвуд здорово погорел и знает это. Его адвокат того же мнения. У него нет ни малейшей надежды выйти оттуда, его хотят засадить, все в ярости, что пропал изумруд. Итак, или он вернёт камень, чтобы заслужить боже мягкое наказание, или он даст его нам, если мы его освободим. Следовательно, достаточно помочь Гринвуду выйти оттуда, и камень наш. Тридцать тысяч долларов – как раз плюнуть.

– А где он? – нахмурил брови Дортмундер.

– В тюрьме.

– Я понимаю, что в тюрьме. Но в какой? В Томбе?

– Нет, там была заварушка, и его увезли из Манхэттена.

– Какая ещё заварушка?

– Чёрные обозлились, что белые организовали похищение изумруда. Целая банда приехала из Гарлема и начала буянить. Они хотели линчевать Гринвуда.

– Линчевать Гринвуда?

Келп пожал плечами.

– Хотелось бы знать, где они этому научились…

– Мы украли камень для Айко, – сказал Дортмундер, – а он чёрный.

– Об этом никто не знает.

– Достаточно посмотреть на него.

Келп покачал головой.

– Я хотел сказать, что никто не знает, кто за стоит за похищением.

Дортмундер стал мерить комнату шагами.

– В какой он тюрьме?

– Гринвуд?

Дортмундер остановился и саркастически уставился на Келла.

– Нет, король Фарук.

– Король Фарук? – недоумевал Келп. – Я много лет о нём не слышал. Разве он в тюрьме?

Дортмундер вздохнул.

– Я имел в виду Гринвуда.

– Тогда зачем…

– Это была шутка, – оборвал Дортмундер. – В какой тюрьме находится Гринвуд?

– О, в какой-то тюрьме Лонг-Айленда. Его будут держать там до суда.

– Жаль, что его нельзя освободить под честное слово.

– Может, судья читал его мысли, – заметил Келп.

– Или биографию, – добавил Дортмундер. Он снова кружил по комнате и кусал пальцы.

– Сделаем вторую попытку, вот и всё. Чем мы рискуем? – Келп презрительно махнул рукой. – Судя по тому, что я здесь вижу, ты не слишком роскошествуешь. В крайнем случае, просто получим у Айко зарплату.

– Да, пожалуй, – задумался Дортмундер. Он всё ещё был полон сомнений, но в конце концов пожал плечами. – У тебя есть машина?

– Естественно.

– А на ней ты ездить умеешь?

Келп был оскорблён.

– Я и на «кадиллаке» умел! – возмущённо воскликнул он. – Беда в том, что проклятая штуковина пыталась ездить сама!

– Ясно, – подвёл итог Дортмундер. – Помоги сложить вещи.

Майор Айко сидел за письменным столом и перелистывал досье на Эжена Эндрю Проскера, 53 лет, адвоката Гринвуда. У Э. Эндрю Проскера, как он себя называл, было всё, о чём мог мечтать состоятельный человек: от конюшни на Лонг-Айленде с парой скаковых лошадей, совладельцем которых он являлся, до квартиры на Восточной Шестьдесят седьмой улице с любовницей – блондинкой, единственным обладателем которой он себя считал. Проскер пользовался довольно сомнительной репутацией во Дворце Правосудия и большим успехом у тёмных элементов. Но на него никогда не поступали жалобы, и клиенты ему доверяли. Один из них заявил: «Я бы на целую ночь доверил Эндрю свою сестру, если бы у неё при себе было не больше пятнадцати центов».

Секретарь, поблёскивая стёклами очков, открыл дверь и доложил:

– Вас спрашивают господа Келп и Дортмундер.

Майор спрятал досье в ящик.

– Пусть войдут.

Келп, входивший в кабинет прыгающей походкой, казалось, ничуть не изменился. Зато Дортмундер выглядел ещё более худым и измождённым.

– Ну вот, я привёл его, – сказал Келп.

– Вижу. – Майор встал. – Весьма рад, господин Дортмундер.

– Хочу надеяться, что вы и дальше будете рады, – ответил Дортмундер, опускаясь в кресло и складывая руки на коленях.

– Келп сказал мне, что у нас есть ещё один шанс.

– И очень реальный. – Келп тоже сел, и майор снова занял своё место за столом. – Честно говоря, я подозревал, что вы взяли изумруд себе.

– Изумруд мне не нужен, – сказал Дортмундер, – однако я охотно выпил бы бурбон.

– Но… Разумеется, – проговорил Дико. – Келп?

– Не могу спокойно смотреть, как человек пьёт один, – сказал Келп. – Бурбон со льдом.

Майор протянул руку, чтобы позвонить секретарю, но секретарь вошёл сам.

– Сэр, к вам некий господин Проскер.

– Спросите у него, что он будет пить, – сказал майор.

– Простите? – изумился секретарь.

– Бурбон для этих господ и скотч с капелькой воды для меня.

– Хорошо, сэр.

– И пригласите сюда господина Проскера.

– Да, сэр.

Секретарь вышел, и майор услышал, как кто-то воскликнул:

«Джек Дэниэлс!». Он уже хотел порыться в досье, но вспомнил, что это сорт американского виски.

Через несколько секунд в комнату размашистыми шагами вошёл Проскер с чёрным «дипломатом» в руке. На его лице сияла улыбка.

– Господа, я спешу, – заявил он. – Надеюсь, мы не будем задерживаться. Полагаю, вы – майор Айко?

Майор встал и пожал руку адвоката. Последовали дальнейшие представления. Проскер вручил визитки Дортмундеру и Келпу.

– На случай, если вам понадобится помощь, хотя, надеюсь, до этого не дойдёт.

Он хихикнул и подмигнул.

Затем все снова сели, но тут вошёл секретарь с напитками на подносе. Наконец, дверь за ним закрылась, и Проскер взял слово.

– Господа, я редко даю своим клиентам советы, которые идут против закона, но ради нашего друга Гринвуда я сделал исключение.

«Алан, – сказал я ему, – свяжи из простыней лестницу и удирай отсюда».

Господа, Алан Гринвуд был пойман с поличным, как говорится.

На нём не нашли изумруда, но это не имеет значения. Он находился на месте преступления в форме сторожа и был опознан полудюжиной охранников как один из людей, застигнутых около изумруда «Балабомо» в момент кражи. Гринвуд находится в их власти. Я ничего не смогу сделать для него и ему об этом сказал. Его единственная надежда – побег.

– А изумруд? – спросил Дортмундер.

Проскер развёл руками.

– По словам моего клиента, получив камень от вашего коллеги Чефуика, он успел спрятать изумруд на себе, прежде чем его схватили, а потом укрыл в надёжном месте, известном ему одному.

– Значит, если мы поможем ему бежать, он отдаст нам изумруд, и мы получим условленную сумму?

– Безусловно. Дортмундер повернулся к Айко.

– И мы вновь начинаем получать зарплату?

Майор неохотно кивнул.

– Операция обходится дороже, чем я предполагал, – произнёс он.

– Но, очевидно, выхода нет.

– Только не надо идти на жертвы, майор.

– Возможно, вы не понимаете, Дортмундер, – повысил голос Айко. – Талабво не относится к числу богатых стран. Наш валовой национальный продукт едва перевалил за двенадцать миллионов долларов. Мы не можем, как другие государства, содержать иностранных преступников. Дортмундер ощетинился.

– Это какие же государства вы имеете в виду?

– Я не буду их называть.

– На что вы намекаете, майор?

– Ну, ну, – с напускным благодушием вмешался Проскер.

– Не будем разжигать национальную рознь. Я уверен, что каждый по свояку патриот, но главное сейчас – Алан Гринвуд и изумруд «Балабомо». У меня здесь… – он взял «дипломат», положил его на колени, открыл замки и вынул бумаги. – Вам, Дортмундер.

– Что это?

– Планы тюрьмы, составленные Гринвудом. Фотографии, которые я сделал сам. Указания Гринвуда в отношении прихода и ухода сторожей и прочее.

Проскер достал из «дипломата» три больших конверта и отдал их Дортмундеру.

После этого говорить было не о чём, и они ещё некоторое время пили молча, потом все встали и, обменявшись рукопожатиями, разошлись.

Майор подошёл к окну, выходящему на Пятую авеню, но даже это зрелище отчаянной дороговизны и престижа, обычно приводящее его в отличное настроение, сейчас не успокаивало. Майор злился на себя. Это было ошибкой: пожаловаться на бедность Талабво. В шовинистическом угаре Дортмундер ничего не заметил, но не задумается ли он позже? Не начнёт ли складывать два и два?

– А здесь симпатично, – сказал Келп.

– Недурно, – признал Дортмундер. Он закрыл дверь и спрятал ключ в карман.

Действительно, недурно. Гораздо лучше того места, в котором он жил в Трентоне.

Начать хотя бы с того, что здесь не было кровати, а стоял исполненный достоинства диван, на ночь раскладывающийся в двуспальную постель. Комната в Трентоне была вдвое меньше, и практически всё место занимала там тяжёлая старая кровать, застеленная выцветшим покрывалом.

Но преимущества на этом не кончались. Вместо трентоновской электроплитки – настоящая кухня: с плитой, холодильником, ящиками, полками, утварью и раковиной. Более того, единственное узкое окошко в Трентоне упиралось прямо в глухую стену соседнего здания, а тут о(м окна выходили на' задний двор, так что при желании можно было высунуться и увидеть внизу справа несколько деревьев и травку. И лавочки, где порой собирался посудачить народ. И пожарную лестницу, на случай, если по какой-то причине не захочется пользоваться дверью.

Но главное, в комнате был кондиционер, встроенный под левое окно; Дортмундер держал его включённым день и ночь.

Снаружи Нью-Йорк мучался от июля, а здесь стоял вечный май. Причём, очень приятный май.

Келп немедленно заметил это.

– Симпатично и свежо, – повторил он, вытирая пот со лба.

– Именно это мне и нравится, – подтвердил Дортмундер.

– Хочешь выпить?

– Ещё бы!

Келп пошёл следом за Дортмундером в кухоньку и смотрел, как тот достаёт кубики льда, стаканы и бурбон.

– Что ты думаешь о Проскере?

Дортмундер открыл ящик, вытащил штопор, подержал его секунду и положил на место. Келп утвердительно кивнул головой.

– Я тоже, – сказал он. – Это фигура такая же прямая, как штопор.

– Гринвуд ему доверяет.

– Ты думаешь, он его облапошит? Мы достанем камень, получим деньги, а он снова засадит Гринвуда в тюрьму и прикарманит тридцать тысяч?

– Не знаю, – отозвался Дортмундер. – Всё, что я хочу, это не позволить обжулить меня самого.

Он протянул стакан Келпу. Они вернулись в гостиную и сели на диван.

– Мне кажется, нам понадобятся оба, – сказал Келп.

Дортмундер кивнул.

– Один – чтобы вести машину, другой – чтобы вскрывать замки.

– Ты позвонишь сам или звонить мне?

– На этот раз я вызову Чефуика, а ты – Марча, – ответил Дортмундер.

– Согласен. Начинаю?

– Валяй!

Телефон стоял на полке около Келпа. Он заглянул в маленькую записную книжку и набрал номер. Дортмундер услышал два гудка, потом отчётливо донёсся шум, обычный для автострады в час пик.

– Марч? – спросил Келп и недоумевающе посмотрел на Дортмундера. – Марч? – повторил он громче. Он потряс головой и заорал в аппарат: – Это я, Келп! Келп! Хорошо! Хорошо, говорю, давай! – Он тяжело вздохнул и повернулся к Дортмундеру.

– У него телефон в машине?

– Это пластинка.

– Что?..

Шумы из трубки внезапно смолкли.

– Всё, остановил, – заметил Дортмундер.

Келп отвёл трубку от уха и посмотрел на неё так, будто она его укусила. Из трубки раздался голос:

– Келп! Келп! Алло?

Келп, как бы против воли, прижал трубку к уху.

– Да, – недоверчиво проговорил он. – Это ты, Стан?

Дортмундер встал, прошёл на кухню и положил на тарелку дюжину крекеров с сыром. Когда он вернулся в гостиную с тарелкой в руке, Келп вешал трубку.

– Встретимся «Баре-и-Гриле» в десять, – сообщил он.

– Хорошо.

– А что это за пластинка?

– Шумы автомобиля, – ответил Дортмундер. – Возьми крекер с сыром.

– То есть как – «шумы автомобиля»?

– Чего ты ко мне пристал? Дай телефон, я позвоню Чефуику.

Келп передал ему аппарат.

– Чефуик, по крайней мере, обходится без шумов…

Дортмундер набрал номер. Ответила жена Чефуика.

– Роджер дома?

– Одну минуту.

Дортмундер ждал, жуя крекеры и запивая их бурбоном. Вскоре послышался далёкий голос: «Ту-ту-у!» и Дортмундер посмотрел на Келпа, но промолчал.

Послышались шаги, потом Чефуик спросил:

– Алло?

– Ты помнишь нашу идею, которая не осуществилась? – спросил Дортмундер.

– Отлично помню.

– Так вот, может быть, всё устроится. Это тебя ещё интересует?

– Очень, – откликнулся Чефуик. – Разговор-то, наверное, не телефонный?

– Уж точно. В десять в «Баре-и-Гриле»?

– Годится.

– До вечера.

Дортмундер повесил трубку и протянул телефон Келпу, чтобы тот поставил его на полку.

– Слышал? Никаких шумов от машин.

– Съешь-ка крекер с сыром, – посоветовал Дортмундер.

В десять часов одну минуту Дортмундер и Келп вошли в «Бар-и-Гриль».

Ролло протирал стаканы довольно чистым полотенцем.

– Салют, – бросил Дортмундер, и Ролло в ответ кивнул. – Кто-нибудь пришёл?

– Пиво с солью уже на месте. Теперь ждёте шерри?

– Да.

– Я пошлю его, как только он появится, – сказал Ролло. – А вам бутылку, стаканы и лёд, так?

– Точно.

Марч читал руководство по «мустангу».

– Ты пришёл раньше, – заметил Дортмундер.

– Я испробовал новый маршрут, – объяснил Марч, сдул пену с пива и сделал маленький глоток.

Вошёл Ролло с бутылкой бурбона и стаканами. Когда он поставил их на стол, появился Чефуик.

– Ты шерри? – спросил его Ролло.

– Да, спасибо.

– Вот.

Ролло вышел, даже не спросив у Марча, хочет ли он ещё пива, а Чефуик сел и сказал:

– Я заинтригован. Не представляю, как дело с изумрудом может ожить. Он, кажется, потерялся?

– Нет, – отрезал Дортмундер. – Гринвуд его спрятал.

– В «Колизее»?

– Точно неизвестно, но где-то спрятал, а значит можно попытаться вновь завладеть им.

– Не всё так просто, нутром чую, – засомневался Марч.

– Ничего сложного, – возразил Дортмундер. – Ещё одно похищение.

– А что на этот раз надо стянуть?

– Гринвуда.

– Что?!

– Гринвуда, – повторил Дортмундер. – Его адвокат считает, что у него нет ни малейшего шанса выбраться.

– Выходят, нам нужно проникнуть в тюрьму? – спросил Чефуик.

– И выйти оттуда, – уточнил Келп.

– Будем надеяться, – добавил Дортмундер.

– Добровольно отправиться в тюрьму, – ошеломлённо сказал Чефуик. – Это ставит интересные вопросы.

– Вы хотите, чтобы я вёл машину? – вдруг ожил Марч.

– Точно. – изрёк Дортмундер.

Марч нахмурил лоб и сделал большой глоток пива.

– Что тебя беспокоит? – спросил Дортмундер.

– В машине с заведённым мотором, среди ночи? У тюремных стен? Не могу себе представить. Для меня здесь нет интересных вопросов.

– Если не будет подходящих условий, мы не будем браться за дело, – заверил Дортмундер.

– Никто из нас не жаждет оставаться в тюрьме больше одной или двух минут, – заявил Келп Марчу. – Если возникнет угроза, что наше пребывание затянется там на годы, – не беспокойся, мы бросим эту затею.

– Мне нужно быть очень осторожным, я единственный кормилец у матери.

– Разве она не водит такси? – спросил Дортмундер.

– Только не ради денег, – ответил Марч. – Она занимается этим, чтобы общаться с людьми, а не сидеть дома.

– А что за тюрьма? – поинтересовался Чефуик.

– Мы все ещё посмотрим на неё, – пообещал Дортмундер.

– А пока у меня есть вот это.

И он начал раскладывать на столе содержимое трёх конвертов.

На этот раз Келла провели в другую комнату, но он спохватился:

– Эй, погодите!

Чернокожий секретарь в дверях повернулся.

– Да, сэр?

– А где биллиардный стол?

– Что, сэр?

Келп выразительно повертел руками, словно совершая удар кием.

– Ну, биллиард… Зелёный стол с дырками.

– Да, сэр. В другой комнате, сэр.

– Вот та комната мне и нужна, – сказал Келп. – Проведите меня туда.

Секретарь нерешительно застыл, явно не зная, что делать.

– Ну же, – поторопил Келп, – мне охота погонять шары.

– Я не уверен…

– Я уверен, – успокоил его Келп. – Не сомневайтесь, действительно охота. Идём же!

– Да, сэр, – сдался секретарь. Он проводил Келла в комнату со столом и удалился.

Келп уложил двенадцать шаров, всего четыре раза промахнувшись, и уже метил в тринадцатый, когда вошёл майор Айко.

– Салют, майор! – воскликнул Келп, отложив кий. – Я принёс новый список.

– Давно пора, – буркнул майор и метнул хмурый взгляд на биллиардный стол. Айко, казалось, был чем-то недоволен.

– Как это «давно пора»? – запротестовал Келп. – Прошло меньше трёх недель.

– В прошлый раз вам понадобилось две недели.

– Тюрьма охраняется не так, как музей.

– Всё это я понимаю, – проворчал майор. – Но я выплатил вам три тысячи долларов, не считая того, что мне стоило материальное обеспечение, а до сих пор ничего не получил.

– Неужели так много? – Келп покачал головой. – Так или иначе, вот список.

– Спасибо.

Майор, насупившись, прочитал список, потом спросил:

– Грузовик?

– Причём не краденый, иначе я сам занялся бы этим, – ответил Келп.

– Но грузовик же очень дорогой.

– Да, но после выполнения работы вы сможете его продать.

– Это займёт у меня некоторое время, – сказал майор, ещё раз пробежав глазами список. – В остальном никаких проблем. Вы заберётесь по стене, да?

– Что поделаешь, у них там стены, – бросил Келп и подошёл к столу. Он взял кий, закатил в лузу тринадцатый, а затем и девятый шар.

– Этот грузовик должен быть быстроходным?

– Мы не собираемся никого обгонять.

– Значит, годится и подержанный?

– Но с бумагами всё должно быть в порядке, чтобы показывать в случае чего.

– А если взять на прокат?

– Валяйте. Но если всё сорвётся, чтоб до вас не добрались. Помните, для чего он нам нужен.

– Я буду помнить, – сказал майор. – Теперь, если вы закончили игру…

– А может, заделаем партию?

– Простите, – произнёс майор с застывшей улыбкой, – я не играю.

Из окна своей камеры Алан Гринвуд мог видеть асфальтированный прогулочный дворик и наружную, побелённую известью стену тюрьмы. Он проводил у окна весь день, потому что не любил ни своей камеры, ни своего напарника по камере. Оба были серые, грубые, старые и грязные. Но камера, по крайней мере, не действовала на нервы, а компаньон проводил долгие часы, копаясь в пальцах ног, а потом нюхая руки. Гринвуд предпочитал смотреть на двор для прогулки, стену и небо. Он сидел здесь уже месяц, и его терпение истощилось.

Заскрипела дверь. Гринвуд повернулся. Он увидел сокамерника на верхних нарах, нюхающего пальцы, и увидел стоящего на пороге сторожа. Сторож был похож на старшего брата сокамерника, но, по крайней мере, был в ботинках.

– Гринвуд, к вам посетитель.

– Отличнненько!

Гринвуд вышел, и дверь снова заскрипела. Гринвуд и сторож прошли по металлическому коридору, спустились по металлической лестнице, прошли по другому металлическому коридору, через две двери, которые им открыли сторожа, и по коридору из пластика зелёного цвета попали в помещение светло-коричневого цвета. Эжен Эндрю Проскер сидел по другую сторону решётки, делившей комнату надвое. Он улыбнулся.

Гринвуд сел напротив него.

– Как дела в мире?

– Он вертится, – заверил его Проскер.

– А как моё прошение?

Гринвуд говорил не о прошении к правосудию, а о том, которое он адресовал своим бывшим партнёрам.

– Недурно, – порадовал его Проскер. – Я не удивлюсь, если завтра утром вы узнаете что-то новенькое.

Теперь улыбнулся Гринвуд.

– Хорошая новость. И поверьте, я очень нуждаюсь в хороших новостях. Думаю, вы не уточняли детали с моими друзьями?

– Нет, – ответил Проскер. – Мы решили подождать, когда вы будете на свободе. – Он поднялся и взял свой портфель.

– Надеюсь, мы скоро вытащим вас отсюда.

– Я тоже на это надеюсь, – расчувствовался Гринвуд.

В два часа двадцать пять минут ночи на следующий день после визита Проскера автострада вблизи тюрьмы была почти пуста. Не считая лишь одного грузовика – большого пыльного фургона с синей кабиной и серым кузовом с надписью: «Грузовики проката Паркера» белыми буквами на обеих дверцах кабины.

Айко через посредника нанял его на весьма скромных условиях, а Келп был за рулём. Когда он замедлил скорость, чтобы выехать с автострады, Дортмундер, сидящий рядом, наклонился вперёд и, посмотрев на часы в свете приборной панели, сказал:

– У нас пять минут лишних.

– Я поеду медленнее по узким улицам – с таким-то грузом сзади, – ответил Келп.

– Нам нельзя приезжать раньше времени, – напомнил Дортмундер.

– Я знаю. Знаю.

В тюрьме в этот момент Гринвуд тоже смотрев на часы, стрелки которых сказали ему, что надо подождать ещё полчаса.

Через двадцать пять минут грузовик с погашенными фарами остановился на стоянке у большого магазина, в трёх кварталах от тюрьмы. В округе светились лишь уличные фонари, а покрытое тучами небо делало ночь ещё темней. С трудом можно было различить собственную руку у лица.

Келп и Дортмундер вышли из кабины и осторожно обошли грузовик, чтобы открыть заднюю дверь. Внутри фургона стояла чернильная тьма. Пока Дортмундер помогал Чефуику спрыгнуть на асфальт, Марч передал Келпу лестницу трёхметровой длины. Келп и Дортмундер прислонили лестницу к фургону, а Марч протянул Чефуику моток серой верёвки и его маленькую чёрную сумку. Все они были одеты в тёмное и переговаривались только шёпотом.

Дортмундер взял верёвку и первым поднялся по лестнице, за ним последовал Чефуик; Келп придерживал лестницу. Когда они очутились на крыше фургона, Келп передал им лестницу. Дортмундер положил её на крыше вдоль грузовика, потом он и Чефуик улеглись по обе её стороны. Келп сел в кабину и, не зажигая фар, медленно объехал большой магазин, чтобы выехать на улицу.

В тюрьме Гринвуд взглянул на часы: без пяти три. Момент настал. Он откинул одеяло и вперил взгляд в человека, который спал на верхней койке. Старик храпел с открытым ртом, и Гринвуд ударил его кулаком по носу.

Глаза старика открылись; он и Гринвуд в течение секунды смотрели друг на друга. Потом старик заморгал, вытащил руку из-под одеяла и пощупал болевший нос.

– Ой…

– Перестань копаться в пальцах ног!

Старик выпрямился, глаза его округлились.

– Что-что? – зашептал он.

По-прежнему во весь голос Гринвуд завопил:

– И перестань нюхать свои руки!

Старик всё ещё держал пальцы прижатыми к носу. Затем отвёл их – они оказались в крови.

– На помощь, – сказал он тихо, будто сомневаясь, правильно ли выбрал слово.

Потом, видимо перестав сомневаться, закрыл глаза и визгливо заверещал:

– На помощьпомощьпомощь…

– Ну всё! – что было мочи взревел Гринвуд. – Я тебя убью!

Зажёгся свет. Закричали сторожа. Гринвуд начал ругаться, топать ногами, размахивать над головой кулаками. Он сорвал со старика одеяло, скомкал его и швырнул на нары. Потом схватил старика за лодыжку и стал изо всех сил её сжимать, как бы считая это его горлом.

Послышался скрежет металла, лязг запоров. Гринвуд оторвал старика от нар, держа его за лодыжку, но стараясь не причинить вреда, затем поймал одной рукой его за шею, а другую занёс над лицом. При этом он непрерывно вопил. Открылась дверь, вбежали три сторожа.

Гринвуд не облегчил им задачу. Он не ударил ни одного из них, так как не хотел, чтобы его оглушили дубинкой, но держал ставка перед собой, не давая зайти себе за спину.

Потом он внезапно стих. Он выпустил старика, который сразу же сел на пол и схватился двумя руками за горло, и бессильно поник с пустым взглядом.

– Не знаю, – ошалело проговорил Гринвуд, качая головой. – Не знаю… Сторожа схватили его за руки.

– Зато мы знаем, – сказал один из них.

А второй добавил вполголоса:

– Съехал парень. Не ожидал от него…

За несколько стен от этого места у тюрьмы бесшумно остановился грузовик. Темнота нарушалась лишь вспышками света прожектора, луч которого пробегал по всей длине наружной стены.

Зона освещалась сравнительно мало по той причине, что с этой стороны не было ни камер, ни выходов. По другую сторону, судя по сделанному Гринвудом плану, находились котельная, кухня и столовая, часовня и несколько складов. Да и вообще эта тюрьма служила лишь пересылочным пунктом, и побеги здесь случались крайне редко.

Как только фургон остановился, Дортмундер вылез и прислонил к стене лестницу, почти достигавшую её вершины. Он быстро поднялся по ней, тогда как Чефуик держал её, и бросил взгляд поверх стены, выжидая луча прожектора. Луч пробежал в его направлении и осветил крыши зданий, соответствующие плану Гринвуда. Дортмундер спустился и прошептал:

– Всё нормально.

– Отлично, – прошептал Чефуик.

Дортмундер старательно установил лестницу, чтобы быть уверенным, что она устоит без поддержки, и снова поднялся.

На этот раз за ним следовал Чефуик. У Дортмундера через плечо висел моток верёвки. Несмотря на свою сумку, Чефуик карабкался с поразительной для человека его комплекции ловкостью.

На самом верху лестницы Дортмундер размотал верёвку – с узлами через каждые тридцать сантиметров – и закрепил её при помощи крюка на вершине стены. С силой потянул. Держала надёжно.

Как только луч прожектора пробежал мимо, Дортмундер быстро поднялся на стену и сел на неё верхом правее лестницы.

Вскоре к нему присоединился Чефуик, немного стеснённый сумкой, и сел слева от лестницы лицом к Дортмундеру. Они схватили лестницу за верхнюю перекладину, втащили её и перекинули на другую сторону. Примерно в двух с половиной метрах ниже была крыша тюремной прачечной. Лестница коснулась асфальтированной поверхности, и Дортмундер скользнул вниз.

Чефуик последовал за ним. Они положили лестницу плашмя вдоль ограждения и легли сами, чтобы находиться в тени во время следующего прохода луча.

Келп остался около грузовика и наблюдал за Дортмундером и Чефуиком. Когда те благополучно исчезли, он удовлетворённо кивнул головой, вернулся в кабину и отъехал.

Тем временем Дортмундер и Чефуик воспользовались лестницей, чтобы спуститься с крыши на землю. Потом положили лестницу вдоль стены и заторопились к главному зданию тюрьмы, силуэт которого возвышался перед ними.

Они были вынуждены спрятаться от луча прожектора за выступом стены, но потом сразу же побежали к зданию, нашли дверь в том месте, где и полагалось ей быть по плану, и Чефуик достал из кармана две отмычки. Он немедля принялся за работу, а Дортмундер стоял на страже.

Яркий луч прожектора вновь побежал к ним по фасаду здания.

– Прячься, – прошептал Дортмундер.

В этот момент раздался щелчок, и дверь открылась.

Они скользнули внутрь и закрыли дверь раньше, чем их достал луч прожектора.

– Одной меньше, – подвёл итог Дортмундер.

– Теперь мне понадобится сумка, – так же шёпотом объявил Чефуик, не утративший своего невозмутимого вида.

Комната, в которой они очутились, была погружена в полнейший мрак, но Чефуику и не нужен был свет. Он присел на корточки, открыл сумку, сунул обе отмычки в предназначавшиеся им карманчики и достал два других инструмента. Закрыл сумку, выпрямился и произнёс:

– За работу.

В эти минуты в своей камере Гринвуд сказал:

– Я пойду с вами сам, не беспокойтесь.

Понадобилось некоторое время, чтобы прояснить ситуацию.

Когда Гринвуд так внезапно успокоился, сторожа попытались понять, что произошло, в чём было дело, но старик лишь брызгал слюной, а Гринвуд стоял на месте с оторопелым видом, качая головой и приговаривая:

– Я больше ничего не знаю, я… Потом старик произнёс магическое слово «ноги», и Гринвуд опять взорвался. Но взорвался очень осторожно. Он не стал применять никакого насилия, а лишь вопил, выл и слегка жестикулировал.

Номер продолжался недолго, так как сторожа схватили его за руки. Увидев, что они хотят его успокоить ударом по макушке, Гринвуд мигом утих и стал очень благоразумен.

Он рассказал им о привычке старика копаться в пальцах ног и объяснил ситуацию.

Сторожа оказались одного с ним мнения, а это было именно то, чего он хотел. Когда один из них предложил: «Послушай, приятель, мы найдём тебе другое место для сна», – Гринвуд улыбнулся очень довольный. Он знал, куда его отведут: в одну из камер лазарета, где он мог бы отдохнуть до утра, а утром его осмотрит врач.

Так они думали.

Гринвуд прощально улыбнулся старику, вытирающему носком кровь, текущую из носа, и между двух сторожей вышел из камеры. Он заверил их, что последует за ними без всяких осложнений, а они успокоили его, что не сомневаются в этом.