Текст книги "Утонувшие надежды"

– Так это же окна, – сказал он.

– Правильно, – отозвался Том.

– Но... откуда они взялись? Неужели внутри плотины что-то есть?

– Разумеется, – сказал Том. – Там рабочие помещения, управление потоком воды, лаборатории для проверки ее чистоты, насосные станции, перекачивающие воду в город. Все это находится там, внутри.

– Честно говоря, я до сих пор даже понятия не имел о том, что это за штука такая – плотина, – признался Дортмундер. – При моей работе и образе жизни как-то не задумываешься о таких вещах.

– А вот мне пришлось изучить их досконально, – сказал Том. – И все потому, что эти ублюдки затопили мои деньги.

– Да уж, у тебя был личный интерес, – согласился Дортмундер.

– Ну, а эту дамбу я изучил особенно дотошно, – продолжал Том и, вновь просунув сквозь забор свой палец, указал на сей раз вниз, на бетонное тело плотины. – Лучше всего закладывать динамит вот здесь, вон там и во-он там, – сказал он.

Дортмундер бросил на него удивленный взгляд:

– Динамит?

– Конечно. А ты что думал – ядерные заряды? Динамит – самая практичная вещь.

– Но зачем?..

– Затем, чтобы убрать воду, – очень медленно произнес Том, словно разъясняя слабоумному простую истину.

– Минутку, – сказал Дортмундер. – Подожди минутку, подожди секундочку. Ты что, хочешь взорвать плотину, спустить воду, а потом откопать свой ящик с деньгами?

– Ты только представь себе, – ответил Том, – вся полиция будет так занята там, внизу, что ее нимало не будет волновать то, что происходит здесь, наверху. – Обернувшись, он бросил взгляд за дорогу и плотину, где под лучами солнца сверкала спокойная поверхность озера. – Правда, нам потребуется вездеход. На дне такая грязь, что не приведи Господь.

– Не увлекайся, Том, – взмолился Дортмундер. – Неужели ты хочешь взять всю эту воду с той стороны и перекачать ее сюда?

– Совершенно верно.

– Значит, ты намерен взорвать плотину и затопить живущих в долине людей?

– Понимаешь, какое дело, – сказал Том. – Если их предупредить, они могут засуетиться и помешать нам.

– А сколько людей работает там, внутри? – спросил Дортмундер, указывая на окна в теле дамбы.

– Ночью... мы ведь будем действовать ночью, как ты понимаешь... так вот, по моим расчетам, ночью там остается семь-восемь человек, самое большее – десяток.

Дортмундер посмотрел на окна. Посмотрел на фермы и деревни по берегам канала, на город у дальнего края долины.

– В этом озере чертова прорва воды, верно?

– Да уж конечно, – ответил Том.

– Там, внизу, спят люди, – сказал Дортмундер, пытаясь представить себе эту картину, – и вдруг нахлынет вода. В этом и состоит твой замысел?

Том рассматривал сквозь ограду мирную долину. На его сером холодном лице сверкали серые холодные глаза.

– Спят в своих постельках, – проворчал он. – В своих или чужих. Ты представляешь себе, что это за люди?

Дортмундер покосился на его каменное лицо и покачал головой.

– Никчемные людишки, – сказал Том. – Отцы семейств, суетящиеся из-за каждого доллара, каждого медяка, обливающиеся потом в своих рубахах – а зачем? Толстеющие бабы. Дуреющие дети. Что ночь, что день – никакой разницы, и никакой цели в жизни. Ничтожная деревенщина с ничтожными деревенскими мечтами. – Губы Тома шевельнулись, что могло означать улыбку. – Наводнение станет для них ярчайшим событием в жизни, правильно?

– Заблуждаешься, Том, – сказал Дортмундер.

– Заблуждаюсь? – Том непонимающе уставился на него. – Уж не думаешь ли ты, что у них тут полно развлечений? Балы и концерты? Аукционы по распродаже имущества банкротов? Парады на День независимости? Банды налетчиков? Ты так считаешь?

– Я считаю, что плотину взрывать нельзя, Том, – ответил Дортмундер. – Не станешь же ты топить всех этих людей, что спят в своих – или чужих – кроватях, из-за семисот тысяч.

– Триста пятьдесят, – поправил Том. – Половина денег твоя, Эл. Эти деньги принадлежат тебе и тем ребятам, которых ты пожелаешь пригласить.

Дортмундер посмотрел ему в глаза:

– Неужели ты действительно готов это сделать? Неужели ты и впрямь готов убить сотни людей из-за трехсот пятидесяти тысяч долларов?

– Я перебил бы их и по доллару за голову, – ответил Том, – если бы это помогло мне уехать отсюда и обосноваться в милой моему сердцу Мексике.

– Том, ты, похоже, слишком долго просидел за решеткой. Для тебя убить сотню людей – что ногти подстричь.

– Ничего подобного, Эл, – ответил Том. – В этом и состоит главное затруднение. Будь это чем-то вроде стрижки ногтей, я бы подстриг их сам и забрал все семьсот кусков. Если я чему-то и научился в тюрьме, так это тому, что мне больше нельзя действовать в одиночку. Ты знаешь, я всю жизнь был одиноким волком – за исключением тех времен, когда рядом были Бэби, Дилли и вся их команда. Вот почему я так много болтал, когда тебя подсадили ко мне в камеру. Помнишь, как я болтал без умолку?

– Чего тут помнить, – ответил Дортмундер. – Я и сейчас слушаю твою непрерывную болтовню.

Впрочем, он отлично помнил, как изумляла его в те старые добрые тюремные времена неуемная словоохотливость человека, который, во-первых, был знаменитым одиночкой и, во-вторых, умудрялся издавать огромное количество звуков, не шевеля при этом губами.

– Причина моей болтливости, – продолжал Джимсон, – как раз в том и заключается, что я всю жизнь был одинок. Поэтому всякий раз, когда рядом оказывался слушатель, меня словно прорывало. Видишь ли, Эл, – продолжал он, махнув рукой в сторону живописной долины, – все эти люди – не настоящие. Не такие, как я или даже ты.

– Неужели?

– Да. Если я голодаю три-четыре дня, ни один из них даже не почешется. Но в одну прекрасную ночь придет вода – и они захлебнутся, а я – нет. Я буду выкапывать свои денежки.

– Нет, Том, – сказал Дортмундер. – Мне плевать, болтай что хочешь, но плотину ты не взорвешь. Я и сам не очень законопослушный гражданин, но ты заходишь слишком далеко.

– Я лишь следую логике, Эл.

– А я – нет. Я не стану заниматься этим делом. Я не могу сам, своими руками, утопить сотни спящих людей. Не могу.

Том выслушал тираду Дортмундера, смерил его взглядом, помолчал и, пожав плечами, сказал:

– Что ж, тогда забудем об этом.

Дортмундер моргнул:

– Забудем?

– Ну конечно, – ответил Том. – Ты ведь у нас парень сердобольный, все эти годы ты читал какой-нибудь «Ридерз дайджест», а может быть, даже вступил в благочестивое братство. Беда в том, что я не слишком хорошо разбираюсь в людях...

– Тут ты прав, – согласился Дортмундер.

– Беда в том, что вы все какие-то ненастоящие, – продолжал Том. – Какие-то скользкие, вас не ухватишь и не рассмотришь как следует. Короче, я ошибся в тебе и зря потратил два дня. Извини, Эл, я ведь и твое время зря потратил.

– Ничего страшного, – отмахнулся Дортмундер, хотя в душе у него оставался неприятный осадок: Том явно чего-то недоговаривал.

– Тогда поехали домой, – сказал Том. – Ты готов?

– Конечно, – ответил Дортмундер. – Ты уж извини, Том, но я не могу.

– Не беда, – сказал Том, переходя дорогу. Дортмундер шел следом.

Они сели в машину, и Дортмундер спросил:

– Так я разворачиваюсь?

– Нет, – ответил Том, – езжай по плотине, потом сверни налево. Мы спустимся в долину и выскочим на Сквозное.

– Отлично.

Они ехали по плотине, и Дотмундер никак не мог отделаться от неприятного ощущения, которое вызывал у него сидящий рядом серолицый молчаливый хладнокровный маньяк. У дальнего конца плотины виднелось маленькое кирпичное здание – вероятно, вход во внутренние помещения. Дортмундер притормозил, окинул здание взглядом и увидел латунную табличку с надписью:

"НЬЮ-ЙОРК. УПРАВЛЕНИЕ ВОДОПРОВОДОВ.

ГОРОДСКАЯ СОБСТВЕННОСТЬ,

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН".

– Городская собственность? – спросил Дортмундер. – Так значит, это – часть города?

– Конечно, – ответил Том. – Все городские водоемы принадлежат городу.

Рядом с домиком стояли три машины, на одной из них были опознавательные знаки патрульной службы городского управления полиции.

– Значит, их охраняет городская полиция?

– Сдается мне, – отозвался Том, – что самых умных и шустрых сюда не посылают. Впрочем, пусть тебя это не беспокоит, Эл. Ты захотел уволиться – и я тебя уволил. Оставь городских полицейских другому парню.

У Дортмундера засосало под ложечкой.

– Другому парню?

– Естественно. – Том пожал плечами. – Ты не единственный кандидат в моем списке, – равнодушно пояснил он. – Первый, но не единственный. Теперь мне остается лишь найти парня, в жилах которого побольше крови и поменьше молока.

Дортмундер убрал ногу с педали газа.

– Значит, ты так и не отказался от своей затеи?

Том удивленно развел руками:

– А разве я уже получил свои триста пятьдесят тысяч? Или, быть может, что-то изменилось, а мне и невдомек?

– Том, ты не можешь утопить всех этих людей.

– Я-то могу, – ответил Том. – А вот ты – не можешь. Правильно?

Миновав здание, Дортмундер затормозил и остановил машину на обочине. Где-то позади едва виднелось водохранилище, а дорогу вновь обступили деревья.

– Том, ты не можешь так поступить.

Том нахмурился и сказал, не шевеля губами:

– Надеюсь, ты не станешь указывать мне, что я могу и чего не могу.

– Я не это имел в виду, Том, – сказал Дортмундер, сознавая, что он имел в виду именно это, и понимая, что уговоры бесполезны. – Я только... – добавил он, с отвращением прислушиваясь к собственным словам, – ...я лишь хочу сказать, что ты не можешь так поступить.

– Могу, – ответил Том еще более холодным тоном. – И я это сделаю. – Его костлявый палец нацелился Дортмундеру прямо в нос. – И не вздумай сорвать мне операцию, Эл. Не вздумай никому звонить и предупреждать, чтобы люди не спали ночью, если они хотят выйти сухими из воды. Поверь мне, Эл... если только я увижу хоть малейший признак того, что ты пытаешься мне помешать...

– Нет, нет, Том, – ответил Дортмундер. – Я не собираюсь тебя закладывать, ты же меня знаешь.

– А ты знаешь меня. – Том выглянул в окошко, рассматривая окружающий дорогу лес, и добавил: – Чего мы стоим? Давай-ка вернемся в город, да побыстрее. Мне нужно позвонить следующему парню из списка.

– Стоим мы потому, – ответил Дортмундер, облизывая губы и оглядываясь назад, где в лучах солнца мирно поблескивала спокойная вода, вода-убийца. – Потому, что мы сделаем все это иначе.

Том посмотрел на Дортмундера:

– Ты сказал – «мы»?

– Я твой друг, Том, – ответил Дортмундер. – Я был твоим другом раньше и остаюсь им теперь. Мы достанем твои деньги. Но не будем никого топить, хорошо? Мы придумаем другой способ.

– Какой другой способ?

– Пока не знаю, – признался Дортмундер. – Но я ведь только начинаю понимать, о чем идет речь. Дай мне время оценить положение. Скажем, пару недель. Согласен?

Том окинул его недоверчивым взглядом.

– И как ты себе это представляешь? – спросил он. – Нырять с лопатой и копать, пока хватает воздуха?

– Еще не знаю, Том. Дай мне помозговать на досуге.

Том задумался.

– Чем тише мы все сделаем, тем лучше, – согласился он. – Конечно, если это вообще возможно. Потом будет меньше беготни и меньше вероятности угодить в облаву.

– Точно, – сказал Дортмундер.

Том посмотрел в сторону водохранилища:

– Там пятьдесят футов воды, не забывай.

– Помню, помню, – сказал Дортмундер. – Ты только дай мне немного времени, чтобы пораскинуть мозгами.

Серые глаза Тома забегали.

– Уж не знаю, захочется ли мне две недели валяться на вашем диване, – сказал он.

«О черт!» – подумал Дортмундер, но мысль о сотнях человеческих жизней пересилила все прочие соображения.

– Чем тебе не нравится наш диван? – спросил он, с трудом проталкивая слова сквозь не желавшую подчиняться ему гортань.

Том глубоко вздохнул; его губы заметно шевельнулись, но тут же вновь вытянулись в жесткую линию.

– Хорошо, Эл. Я знаю, что ты неплохо разбираешься в таких делах, именно потому я и пришел к тебе в первую очередь. Хочешь найти другой способ извлечь тайник – ищи, я не возражаю.

– Спасибо, Том, – сказал Дортмундер, и его руки, лежавшие на руле, задрожали от нахлынувшего облегчения.

– Не за что.

– А пока – никакого динамита, договорились?

– До поры до времени, – согласился Том.

4

Почтальон Джо, насвистывая, шагал по залитой ярким солнцем Миртл-стрит, и его беззаботная трель перекликалась с птичьими руладами, плеском дождевальных фонтанчиков и далеким стрекотом газонокосилки.

– Миртл! – крикнула Эдна Стрит, отрываясь от своего излюбленного окна в спальне во втором этаже. – Почтальон пришел.

– Иду, мама! – отозвалась Миртл, вприпрыжку спускаясь к парадной двери по надраенным до блеска ступеням красного дерева. Двадцатипятилетняя красавица – уже не девочка, но еще и не совсем женщина, – Миртл большую часть своей жизни провела в милом старом домике в Дадсон-Сентр, едва ли задумываясь над странным совпадением своего имени и названия улицы, на которой стоял ее дом. В сумке почтальона Джо лежало по крайней мере несколько писем, на которых значилось:

"Миртл Стрит

27 Миртл-стрит

Дадсон-Сентр, Нью-Йорк, 12561".

Кое-что, скажем, журналы «Современное поколение» и «Как сохранить здоровье», предназначалось Эдне, а целая кипа другой корреспонденции – некоему «Прож. наст. вр.», что означало – «Проживающему по данному адресу в настоящее время».

Почтальон Джо поднялся по широким ступеням крыльца дома номер 27 по Миртл-стрит, и при виде Миртл, открывшей входную дверь, на лице его появилась лукавая улыбка. Почтальону Джо нравилось, как двигались ноги девушки под подолом легкого платья, нравилась целомудренная, но пышная округлость ее груди под серым джемпером, который та носила, не снимая, его восхищала нежная бледность шеи и задорный блеск глаз. Джо уже стукнуло сорок четыре, у него была семья, но кто мог запретить ему фантазировать?

– Вы прекрасны, как всегда, – приветствовал он девушку в ответ на ее улыбчивое «здравствуйте», и полез в сумку за сегодняшней почтой. – Нам с вами пора смываться отсюда.

Даже не догадываясь о том, какие страсти распирают тучное тело Джо, облаченное в нескладную синюю униформу, Миртл весело рассмеялась и ответила:

– Боюсь, в ближайшее время я буду слишком занята!

– Чего ему надо? – донесся сверху визгливый голос Эдны. – Миртл, не вздумай платить за доставку! Если ты что-то ему дала, пусть немедленно вернет!

Миртл виновато закатила глаза, усмехнулась и сказала:

– Это мама.

– Да, суровая женщина, – согласился Джо, воображая, как он проникает носом между грудями Миртл.

– До завтра, Джо, – сказала Миртл и, вернувшись в дом, захлопнула за собой дверь, лишив Джо возможности насладиться видом ее чудесных ягодиц.

Поднимаясь по лестнице, Миртл наскоро просмотрела почту. Миртл Стрит, 27, Миртл-стрит. Ее мать унаследовала дом от своего отца-гробовщика и въехала в него, когда дочери еще не исполнилось и двух лет. Тогда Миртл и Эдна носили фамилию Гослинг. Миртл Гослинг с Миртл-стрит – что может быть зауряднее! Однако очень скоро все переменилось. Девочке не было и четырех лет, когда Эдна познакомилась с мистером Стритом – мистером Эрлом Стритом из Бангора, штат Мэн. Мистер Стрит служил тогда продавцом в магазине школьно-письменных принадлежностей. Прежде чем Миртл исполнилось еще пять, Эдна вышла за мистера Стрита и решила дать своей единственной дочери фамилию мужа. Накануне седьмого дня рождения девочки мистер Стрит сбежал из города с некой Кэндис Ошкош, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Однако в городе так привыкли к новой фамилии Эдны, что она решила сохранить ее в неприкосновенности.

Миртл вошла в спальню. Ее мать стояла у овального трюмо и примеряла одну из своих черных шляпок, подозрительно и недоверчиво следя за пальцами, нахлобучивавшими головной убор на копну серо-стальных буклей.

– Возьми почту, – сказала Миртл.

Эдна обернулась и выхватила из ее пальцев тонкую пачку счетов и рекламных проспектов. Она требовала предъявлять ей всю корреспонденцию, чтобы Миртл не успела выбросить в большинстве своем бесполезные уведомления о распродажах и сообщения из конгресса прежде, чем мать увидит их, пощупает, а то и обнюхает.

– Нам пора идти, мама, – сказала Миртл. – Я не хочу опаздывать на работу.

– Фу! – воскликнула Эдна, с жадностью набрасываясь на почту. – Пусть они ждут тебя! Когда я там работала, не я их ждала, а они меня! А теперь последи-ка за почтальоном!

Миртл торопливо подошла к окну и заняла наблюдательный пост, который Эдна оставила, чтобы просмотреть почту. Почтальон Джо уже дошел до угла и переходил дорогу, чтобы приступить к вручению писем на другой стороне улицы. Там, во втором от угла доме, проживала миссис Куртеней, пятидесятилетняя вдова, чьи яркие наряды и круглые серьги давно уже вызывали крайнее неудовольствие Эдны. Она была уверена, что в один прекрасный день почтальон Джо, вместо того чтобы просто бросить письма в ящик, ворвется в дом прямиком в объятия вдовушки, совершив тем самым грубейшее злоупотребление обязанностями почтальона, состоящего на государственной службе. В этом случае Эдна намеревалась тотчас позвонить на главпочтамт и добиться, чтобы с Джо разобрались по всей строгости закона. Ничего подобного пока не случалось, но Эдна не теряла надежды.

Разумеется, Миртл понимала, что ожидания матери беспочвенны. Джо был не такой. Конечно, время от времени миссис Куртеней появлялась на крыльце в своих ярких нарядах и серьгах, она могла поболтать с Джо минутку-другую о том же, о чем он говорил сегодня с Миртл, но это вовсе не значило, что Джо готов ворваться в дом и совершить... неподобающие действия. Подозревать его в этом было бы чистейшей глупостью.

И тем не менее Миртл считала, что лучше не возражать против несколько повышенной чувствительности матушки.

– Подошел к крыльцу миссис Куртеней, – докладывала она под хруст разрываемого конверта со счетом от электрокомпании. – Опускает почту в ящик. Уходит.

– А она не выходила?

– Нет, мам, она не выходила.

Уже надев шляпку и продолжая терзать конверт, Эдна бросилась к окну, чтобы лично проследить за Джо, пересекавшим лужайку миссис Куртеней на пути к следующему дому.

– У старухи начались месячные, – решила Эдна и обратила пылающий взор на дочь. – Ты готова или нет? Может быть, ты хочешь опоздать на работу?

– Нет, мам, не хочу, – ответила Миртл.

Они вдвоем спустились по лестнице и, выйдя с черного хода, прошагали по гаревой дорожке к расположенному поодаль гаражу, в котором стоял черный «форд-фэйрлейн». Утренние часы двух женщин протекали по давно заведенному и до такой степени заученному распорядку, что они едва ли осознавали свои действия. Миртл открыла правую створку гаражных ворот, Эдна – левую. Миртл вошла внутрь и, усевшись в «форд», задним ходом вывела его из гаража. Эдна стояла слева, сложив руки на груди. Пока Миртл разворачивала машину, Эдна успела закрыть ворота. Затем она обошла автомобиль, забралась в салон, и Миртл выкатила «форд» на улицу.

Миртл направлялась на службу. Она работала ассистентом в норт-дадсоновском филиале публичной библиотеки штата Нью-Йорк. Эдна направлялась на улицу Мэйн-стрит, в центр ухода за престарелыми. Она пользовалась там известным влиянием, хотя в свои шестьдесят два года не могла стать даже рядовым членом. Но в этом заштатном городишке не находилось никакого занятия, и, дабы скоротать дни, Эдна затесалась в клуб, наврав про свой возраст.

Миртл была хорошим, разве что немного трусоватым водителем. Но ее излишняя осторожность объяснялась в основном тем, что мать непременно зудела из-за любой оплошности, которую, как ей казалось, Миртл допускала по пути. Впрочем, сегодня Эдна вела себя тихо всю дорогу от Миртл-стрит до Мэйн-стрит, где им пришлось остановиться и дождаться сигнала светофора, разрешавшего левый поворот. В этот миг их путь пересек слева направо лениво кативший автомобиль, в котором сидели двое мужчин. Казалось, они и сами не знают, куда едут.

Внезапно Эдна вцепилась сухонькой ручкой в предплечье Миртл и воскликнула:

– Боже мой!

Миртл тотчас посмотрела в зеркальце заднего обзора: неужто кто-то врежется? Но лежавшая сзади улица Вязов была пуста. Миртл с удивлением воззрилась на мать, которая разинула рот и провожала глазами только что проехавшую машину. При этом глаза ее округлились, так что стали видны белки, и не только в уголках, но даже сверху и снизу от зрачков. Миртл подумала, что Эдну вот-вот хватит удар.

– Мама, – проговорила она, с трудом подавив внезапно вспыхнувшую надежду. – Мама, с тобой все в порядке?

– Не может быть, – прошептала Эдна, тяжело дыша. Ее челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит. – Но это он! Он! – сдавленно прокричала старуха.

– Кто? Кто это, мама?

– В той машине ехал твой отец!

У Миртл голова пошла кругом. Она тоже посмотрела вслед машине, но та уже исчезла вдали. Миртл удивленно спросила:

– Мистер Стрит? Он вернулся в город?

– Мистер Стрит?! – В голосе Эдны звучали ярость и презрение. – Этот дешевый ублюдок? Да разве о нем я говорю, об этом недоноске?

Миртл никогда не слышала от матери таких слов.

– Мама, – спросила она. – Что случилось?

– Я объясню тебе, что случилось, – ответила Эдна, подавшись вперед; она устремила невидящий взгляд в лобовое стекло и разом постарела ровно настолько, чтобы удовлетворить всем требованиям центра по уходу за престарелыми. – Этого быть не могло, но вот на тебе! Грязный ублюдок, сукин сын! – Эдна тусклым взглядом смотрела на залитую солнцем улицу. – Этот сукин сын вернулся.