Текст книги "Банк, который булькнул"

И сейчас произошло то же самое. Трое охранников, испуганно переглянувшись, подняли руки. Джек мигом подскочил к ним и отобрал пистолеты. Вэн достал из-под куртки две больших пластиковых сумки для продуктов, и, пока он держал на мушке всех семерых – билетер поднялся на ноги, держась за нос, хотя крови не было, – Герман с Джеком набили их наличностью. Поверх денег они положили мятую бумагу, и Герман чуть ли не с сожалением посмотрел на сейф в углу. Что ни говори, а он специалист со стажем и мог бы открыть сейф быстрее, чем сам Джимми Валентайн( . Но этот сейф был уже открыт и внутри не было ничего ценного. Впрочем, сегодня он участвовал в деле не как «медвежатник» экстра-класса, а лишь как обыкновенный участник команды.

Что ж, в конце концов, они работали на благо общего дела. И тем не менее было бы здорово, будь здесь какой-нибудь сейф, который требовалось бы быстро открыть.

После того, как все деньги перекочевали в пластиковые сумки, Герман и Джек связали всех семерых служащих театра их же собственными поясами, галстуками, шнурками и чулками, и аккуратным рядком разложили их на полу. Затем Джек бережно отвинтил телефонный шнур от розетки на стене.

– Ты что делаешь, черт возьми? – удивился Вэн. – Просто вырви шнур, и дело с концом. Ты что, кино никогда не смотрел?

– Мне нужен параллельный аппарат в спальне, – буркнул Джек, укладывая телефон в одну из сумок.

Вэн неодобрительно покачал головой, но промолчал.

Заперев за собой дверь, они спустились по узкой лестнице и остановились у двери в ложу. Было слышно, как хор мощно грянул очередную арию: «Я ненавижу расистов! Пойми! Пойми!».

– Слушайте внимательно, – предупредил Вэн. – Нам нужно дождаться строчки, которая звучит так: – «Любите всех, ублюдки».

Герман кивнул, и все трое принялись сосредоточенно слушать. Когда нужная строчка прозвучала, они толкнули дверь ложи и, пройдя через нее, повернули налево и начали спускаться по лестнице.

Время для выхода было рассчитано идеально. Когда они оказались у подножия лестницы, занавес в зале опустился, знаменуя окончание первого акта, и зрители партера толпой повалили по проходам в вестибюль, чтобы перекурить. Тем временем Герман, Вэн и Джек сняли маски и миновали вестибюль, лишь ненамного опередив разгоряченных театралов. Выйдя на тротуар перед театром, они сразу увидели «форд» – он находился примерно в половине квартала слева от входа, двигаясь следом за медленно ехавшим такси.

– Черт бы его побрал, – проворчал Вэн. – Что он там копается?

– Наверное, пришлось постоять перед красным светофором, – пожал плечами Герман.

Обогнав такси, «форд» притормозил перед входом в театр. Все трое сели в машину – тротуар за их спинами уже был заполнен курильщиками – и Фил неторопливо отъехал от театра.

Теперь Вэн сидел впереди рядом с Филом, а сумки с деньгами стояли на полу у ног расположившихся на заднем сиденье Германа и Джека. Каждый раз, когда машина подпрыгивала на ухабе, проклятый телефон позвякивал, что вскоре начало действовать Герману на нервы. Он обожал разговаривать по телефону, но на этот раз ответить на звонок было невозможно.

К тому же ему не давали покоя деньги. Разумеется, он был рад внести свой посильный вклад в общее дело, пусть и в лучших традициях ИРА( , и помочь Движению покрыть свои расходы, но тем не менее время от времени чувствовал, что у него чешутся руки прикарманить часть наличных, которые он раздобыл для него очень похожим способом. Не говоря уже о том, что не далее, как сегодняшним вечером он сам заявил своим гостям, что у него расточительные вкусы.

Герман подумал, что было бы весьма неплохо поучаствовать в какой-нибудь операции как частное лицо, поскольку весь последний год он занимался исключительно политическими ограблениями, и деньги, заработанные на последнем деле, уже подходили к концу.

Они подъезжали к Сентрал-Парк-Уэст, когда Фил сказал:

– По-моему, я слышу какие-то звонки. Мне все время кажется, что звонит телефон.

– Джек свистнул оттуда аппарат, – пояснил Вэн.

Герман заметил, как Фил недовольно нахмурился.

– Свистнул телефон? На кой черт? Просто из вредности?

– Мне нужен параллельный аппарат в спальне, – сказал Джек. – Подожди, сейчас попробую сделать так, чтобы он не звенел. – Он вытащил его из сумки и поставил себе на колени, после чего аппарат перестал позвякивать так часто.

Доставая телефон, Джек слегка сдвинул прикрывавшую деньги бумагу, и теперь Герману были хорошо видны зеленые банкноты. Всего сто долларов, подумал он, просто на покрытие расходов. Впрочем, что за чушь, какой в этом смысл? При его расходах сто долларов – сумма просто мизерная.

Он вылез из машины на противоположной стороне улицы от его дома, а «форд» тут же уехал, направляясь в сторону окраины. Герман перебежал через дорогу, юркнул в подъезд, поднялся на служебном лифте на свой этаж и сразу же нажал кнопку "1", отсылая лифт вниз. Миссис Олаффсон ждала его на кухне.

– Все в порядке, – доложила она.

– Хорошо.

– Они все перепились.

– Очень хорошо. Можете подавать на стол в любой момент.

– Слушаюсь, сэр.

Войдя в гостиную, Герман сразу заметил ряд перемен, произошедших в его отсутствие. В том числе и в отношениях Джорджа и Линды Лэйчинов. Теперь Джордж с довольно глупой улыбкой сидел рядом с Сьюзен, слушая её болтовню, а Линда стояла в дальнем конце комнаты, делая вид, что с восхищением разглядывает афишу с У. С. Филдсом( .

Растус и Дайана по-прежнему сидели рядышком, причем рука Растуса мягко поглаживала колени Дайаны. Звякающий телефон в машине и денежные неурядицы основательно испортили настроение Германа, и у него возникло ощущение, что в таком состоянии он не способен справиться со сложностями, которые может доставить ему Растус. Что ж, раз так, то почему бы ему сегодня не остаться гетеросексуалом?

Но сначала придется как-то объяснить свое долгое отсутствие гостям, которые встретили его появление смехом и язвительными замечаниями.

– О, вы же знаете этих людей! – Он небрежно взмахнул рукой. – Сами ни на что не способны, все приходится решать за них.

– Проблемы? – с сочувственным видом спросил Фостер. Он пришел с Дайаной, но, похоже, был совершенно не заинтересован в том, чтобы и уйти вместе с ней.

– Да нет, ничего такого, с чем бы они не смогли справиться сами, – усмехнулся Герман, обходя кофейный столик и направляясь к Линде.

Но пройти к ней ему так и не удалось, поскольку в гостиной вновь появилась миссис Олаффсон с той же самой фразой, что и в первый раз:

– Телефон, сэр.

Несколько секунд Герман только молча смотрел на нее, слишком удивленный, чтобы произнести хоть слово. Он не мог сказать: «Что, звонят с Западного побережья?», потому что эта отговорка уже была использована. Он чуть было не ляпнул: – «Мы ведь сделали все как надо!», но вовремя спохватился и спросил:

– Кто это?

– Просто сказали, что это друг, сэр.

– Слушай, Герман! – окликнул его Растус голосом, в котором явственно слышался южный акцент – явное свидетельство того, что он раздражен. – Нас так никогда и не накормят?

– Сейчас, – тихо сказал Герман Растусу, миссис Олаффсон и всем присутствующим. – Я быстро, – сердито пообещал он, вышел из комнаты, спустился в холл и с размаху, не останавливаясь, толкнул дверь студии, забыв, что она заперта. В результате он налетел на дверь, с силой ударившись об неё носом.

– Черт возьми! – прорычал Герман. Было так больно, что из глаз брызнули слезы. Держась за нос – тут он вспомнил давешнего билетера – он метнулся в кухню и, миновав её, вбежал в студию через другую дверь. Плюхнувшись в кресло за письменным столом, он поднял трубку.

– Да?

– Алло, Герман?

– Да, да. Кто это?

– Келп.

Настроение Германа сразу резко улучшилось.

– А, привет-привет! Давненько ты не появлялся.

– У тебя что-то с голосом. Ты, часом, не простудился?

– Нет, только что расшиб нос.

– Что?

– Да ладно, неважно. Как дела?

– Когда как, – уклончиво ответил Келп. – Ты сейчас свободен?

– Не то слово, только свистни!

– Но это дельце ещё не на сто процентов. Все ещё существует маленькое «может быть».

– Ну, это все же лучше, чем ничего, – быстро сказал Герман.

– Верно, – с удивлением согласился Келп таким тоном, будто эта мысль никогда раньше не приходила ему в голову. – Ты знаешь «О-Джей Бар»?

– Конечно.

– Завтра вечером в восемь тридцать.

Герман нахмурился. Вообще-то на завтра он был приглашен на собеседование с потенциальными кандидатами… Нет. Как он сказал гостям, у него разорительные вкусы, а «может быть» все же лучше, чем ничего.

– Я приеду.

– Тогда до встречи.

Герман положил трубку и потянулся за бумажной салфеткой. Улыбаясь, он вытер слезы, осторожно отпер дверь студии и вышел в холл, где его встретила миссис Олаффсон.

– Ужин готов, сэр.

– И я тоже.

Глава 10

Виктор стоял в лифте и улыбался. Хотя дом, расположенный на Парк-авеню в районе 70-х улиц, был построен на рубеже веков, а лифт, как извещала табличка, установлен в 1926 году, его внешний вид вполне соответствовал общему интерьеру. Виктору доводилось видеть подобные лифты в старых фильмах – обшивка из темного дерева, медные перильца на уровне пояса, мутноватое зеркало и светильники в углах кабины, похожие на миниатюрные перевернутые небоскребы со шпилями. Он чувствовал себя так, будто перенесся в столь любимую им эпоху бульварных журнальчиков, и именно поэтому то и дело со счастливой улыбкой обозревал кабину, пока поднимался со своим дядюшкой на семнадцатый этаж.

– Ты чего разулыбался, черт возьми? – спросил Келп.

– Извини, – Виктор вздохнул с сокрушенным видом. – Просто мне нравится этот лифт.

– Мы идем к доктору медицины, – напомнил Келп, – а не к психиатру.

– Я все понял, – трезвым голосом сказал Виктор.

– И запомни – говорить буду я.

– О, ну конечно, – охотно согласился Виктор.

Он был в бешеном восторге от всей операции. Дортмундер был мужик что надо, Марч и его мать были ребятами что надо, задняя комната «О-Джей Бара» была что надо, не говоря уже обо всех этапах, из которых складывалось дело. Даже явное нежелание Дортмундера допускать Виктора к непосредственному участию в операции вполне соответствовало его представлениям о таких людях – ещё бы, какой же старый опытный профессионал захочет работать рука об руку с зеленым новичком? Но Виктор знал, что в конце концов у него будет возможность продемонстрировать свою ценность. От этой мысли он снова заулыбался, но, почувствовав строгий взгляд Келпа, поспешно согнал улыбку с лица.

– Вообще-то не стоило брать тебя с собой, – буркнул Келп, пока они открывали дверь лифта и выходили в холл семнадцатого этажа. Дверь доктора со скромной табличкой, на которой стояло только его имя, находилась слева от лифта. – Он может даже отказаться разговаривать о делах при тебе.

– Надеюсь, что нет, – с мальчишеской улыбкой сказал Виктор.

– Если не захочет, – продолжал Келп, – ты сразу же отправишься прямиком в приемную. И не вздумай с ним спорить.

– Ни в коем случае, – совершенно искренне откликнулся Виктор.

Фыркнув, Келп вошел в кабинет, Виктор – за ним.

Справа от входа за конторкой сидела медсестра. Виктор остановился у двери, пока Келп вел с ней переговоры.

– Нам назначено. Чарльз Уиллис и Уолтер Маклейн.

– Да, сэр. Если вы присядете… – Нажав на кнопку, открывающую дверь в перегородке, девушка впустила их в приемную.

Приемная выглядела как уменьшенная модель вестибюля отеля «Холлидей-инн». Толстая дама, на секунду оторвавшись от журнала «Следим за весом», окинула их враждебным взглядом – именно так пациенты частенько смотрят друг на друга в приемной врача.

Перебрав стопку журналов на низком столике, Келп уселся в кресло с относительно свежим номером «Ньюсуика». Виктор продолжал рыться в газетах, но, не найдя для себя ничего интересного, решил остановиться на «Гурмане». Он сел рядом с Келпом, лениво перелистывая страницы, и через некоторое время с удивлением заметил, что почти на каждой попадается слово «благоухающий». Он начал бороться со скукой, подсчитывая, сколько раз на каждой странице ему встретится это слово.

Тем не менее он продолжал размышлять о предстоящем ограблении и о том, зачем они с Келпом сюда пришли. Раньше ему почему-то никогда не приходило в голову, что крупные ограбления, как и многое другое, надо оплачивать. Конечно, надо. Подготовка к ограблению требовала массы всевозможных расходов и, естественно, кто-то должен был вложить в это свои денежки. Узнав об этом, Виктор задал Келпу тысячу вопросов обо всех аспектах подготовки и выяснил, что финансирует дело либо один из членов группы, рассчитывая получить основную часть прибыли, либо – что чаще всего – посторонний человек, который вкладывает свои деньги под гарантированные сто процентов прибыли – два доллара за каждый вложенный, если, конечно, ограбление будет успешным. Разумеется, в случае провала операции и финансист не получал ни цента.

– На что в основном мы можем рассчитывать, – сказал тогда Келп, – так это на доходы, скрываемые от налогов. Здесь больше всего подходят врачи, но с цветочниками тоже дело иметь неплохо. Короче говоря, подходит любой, чья работа позволяет ему утаивать часть наличных и не сообщать о них в налоговое управление. Ты бы удивился, если бы узнал, сколько «капусты» хранится в этой стране в частных сейфах. Они откладывают деньги, чтобы уйти на покой. Они не могут тратить их в открытую сейчас, потому что боятся, что на них выйдут налоговые инспекторы. По той же причине они не могут вложить их ни в одно законное предприятие. Так что деньги просто лежат, не принося никакого дохода, да тут ещё эта проклятая инфляция – вот эти ребята и ищут какой-нибудь способ заставить их работать. Они готовы пойти на большой риск, если смогут получить высокую прибыль. И ещё они могут быть отличными партнерами, которые умеют держать язык за зубами.

– С ума сойти можно! Аж дух захватывает! – восхищенно воскликнул Виктор.

– Лично я предпочитаю иметь дело с врачами, – признался Келп. – Сам не знаю почему, но у меня насчет них пунктик. Я пользуюсь их машинами, их деньгами… Короче говоря, они меня ещё ни разу не подводили. Ты спокойно можешь доверять врачам.

Как бы то ни было, но они сидели в приемной уже целых полчаса. Вскоре после их прихода медсестра вызвала толстуху в кабинет, но обратно та так и не вышла, как, впрочем, и никто из остальных пациентов. Виктор долго ломал над этим голову, пока позже не обнаружил, что существует ещё один выход из кабинета – дверь, которая вела к лифту.

Наконец медсестра подошла и к ним.

– Доктор вас сейчас примет.

Келп последовал за ней, Виктор – за Келпом, и, миновав короткий коридор, они оказались в смотровой – небольшой комнатке, в которой стояло несколько белых шкафчиков и большой высокий стол, обтянутый искусственной черной кожей.

– Доктор сейчас будет, – сказала медсестра и вышла, закрыв за собой дверь.

Келп уселся на стол и, болтая ногами, заявил:

– А теперь говорить буду я.

– Разумеется, – послушно согласился Виктор. Он прошелся по комнате, разглядывая таблицы на стенах и читая наклейки на пузырьках с лекарствами, но тут дверь открылась и вошел врач.

– Здравствуйте, доктор Осбертсон, – вежливо произнес Келп, вставая. – Это мой племянник Виктор. Отличный парень.

Виктор улыбнулся доктору Осбертсону. Это был важного вида человек лет пятидесяти, напоминавший раздраженного пухлого младенца с круглой физиономией.

– Я вовсе не уверен, – с ходу заявил Осбертсон, – что мне ещё раз захочется участвовать в подобном деле.

– Что ж, это целиком на ваше усмотрение. Хотя похоже, что дельце наклевывается очень даже неплохое.

– Видите ли, в последнее время дела на бирже… – доктор замолчал и оглядел с таким видом, словно видел её впервые, и она ему не очень-то понравилась. – Здесь даже негде сесть. Пойдемте-ка со мной.

Они вышли в коридор и, не доходя до приемной, свернули в маленький обитый деревянными панелями кабинет, всю обстановку которого составляли письменный стол с вращающимся креслом и пара обитых коричневой материей стульев. Доктор, недовольно хмурясь, с размаху шлепнулся в кресло, а Келп и Виктор расположились на стульях.

– В общем, купил я акций… – недовольно буркнул доктор. – Послушайтесь моего совета, никогда не читайте биржевой информационный бюллетень. Люди, которые его составляют, тоже ведь могут ошибаться.

– Да, наверное, – кивнул Келп.

– К тому же у меня ещё и угнали машину!

Виктор покосился на Келпа, который с сочувственным видом слушал доктора.

– Что вы говорите?

– Прямо на следующий день. Наверное, подростки, покататься им захотелось, видите ли. Ухитрились разбить мне задний бампер.

– Подростки? Их поймали?

– Кто? Полиция? – Надутая младенческая физиономия Осбертсона исказилась в презрительной усмешке, как будто Келп сморозил глупость. – Не смешите. Эти болваны никого поймать не способны.

– Будем надеяться, что так, – усмехнулся Келп. – Ну, так как насчет нашего предложения?

– А потом ещё пришлось выкупить кое-какие письма, – не слушая, продолжал доктор, пренебрежительно взмахнув рукой. – Бывшая пациентка. Разумеется, в них не было ничего такого, просто, чтобы немного её утешить…

– Жена составителя биржевого бюллетеня?

– Что? Нет, я, слава богу, никогда ей ничего не писал. Это была… впрочем, неважно. Короче говоря, расходы были изрядные. А машина оказалась последней соломинкой.

– Вы что, оставили ключ в замке зажигания?

– Конечно, нет! – Доктор резко выпрямился, дабы показать, насколько он возмущен подобным предположением.

– Но ведь вы застрахованы, – мягко напомнил Келп.

– Даже в этом случае вам не удастся возместить все расходы, – возразил Осбертсон. – Приходится ездить на такси, то и дело звонить, оценка, учет амортизации и так далее… А я человек занятой, у меня на это нет времени. И тут ещё вы приходите. А что, если вас поймают?

– Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы этого избежать.

– Да, но что, если это все-таки случится? Тогда я лишусь ещё и… кстати, сколько вы хотите?

– Мы подумали и решили, что четырех тысяч вполне хватит.

Доктор вытянул губы трубочкой. Теперь он был похож на ребенка, у которого только что отобрали пустышку.

– Сумма немалая.

– Вернем восемь тысяч.

– Если у вас все получится.

– Дело верняк. – Келп подмигнул. – Сами понимаете, я не могу посвятить вас во все подробности, но…

Доктор замахал руками, словно пытался отогнать рассерженную осу.

– Не надо мне ничего рассказывать! Я ничего не хочу знать! Я вовсе не желаю становиться вашим соучастником!

– Естественно, – согласился Келп. – Я прекрасно понимаю ваши чувства. Так или иначе, но мы считаем, что дело почти на сто процентов верное. Можно сказать, деньги уже в кармане.

Осбертсон задумчиво повертел в руках зеленую промокашку.

– Значит, говорите, четыре тысячи?

– Может статься, понадобится чуть больше, но вряд ли.

– Вы просите у меня всю необходимую сумму?

– Если дадите.

– Этот чертов экономический спад… – Доктор сокрушенно покачал головой. – Пациенты перестали приходить ко мне по пустякам. В наше время, если я вижу у себя в приемной пациента, значит, он точно болен. Да ещё фармацевтические компании взвинтили цены дальше некуда. Как будто хотят разбогатеть через неделю после открытия!

– Какая жалость, – поддакнул Келп.

– А диетическое питание? – продолжал доктор. – Та ещё проблема! Раньше я зарабатывал процентов тридцать моего дохода на одних лишь гастритах от переедания. А что сейчас? Все сели на диету. Интересно, кто-нибудь из них подумал, как врачи будут сводить концы с концами?

– Да, дела у вас неважные, это точно, – посочувствовал Келп.

– Да ещё все теперь поголовно бросают курить. Для меня болезни легких всю жизнь были поистине золотой жилой. Но только не сейчас. – Он снова покачал головой. – Просто не знаю, куда катится медицина. Если бы сегодня мой сын решил поступить в колледж и спросил меня, хочу ли я, чтобы он последовал по моим стопам, я бы ответил: – «Нет, сынок. Я хочу, чтобы ты стал бухгалтером или налоговым инспектором. Это профессия будущего, вот её и осваивай. А мне уже поздно». Ей-богу, так бы и сказал.

– Отличный совет, – закивал Келп.

Осбертсон тяжело вздохнул.

– Четыре тысячи.

– Да, этого вполне должно хватить.

– Ну хорошо. – Доктор кивнул и встал. – Подождите здесь. Сейчас принесу.

Он вышел из кабинета, а Келп, повернувшись к Виктору, подмигнул.

– Знаешь, все-таки он оставил ключ в замке зажигания.

Глава 11

Сидящего в кинотеатре Дортмундера обычно можно было сравнить с огромным валуном на морском берегу – фильм шел своим чередом, как бы накатываясь на него волна за волной, но не оказывал на него ни малейшего воздействия. Сегодняшний фильм – «Мадригал Мэрфи» – в рекламе был назван «трагифарсом» и давал зрителям возможность пережить все мыслимые эмоции, доступные человеческому мозгу. Нелепый и смешной главный герой, дети-калеки, нацисты, несчастные влюбленные – короче говоря, смотришь и не знаешь, что тебя ждет в следующую минуту.

Дортмундер просто сидел. Рядом с ним Мэй стонала от смеха, всхлипывала, рычала от ненависти, стискивала кулаки, визжала от восторга… а Дортмундер просто сидел.

Когда они вышли из кинотеатра, часы показывали десять минут восьмого, так что у них ещё оставалось время перекусить. Они зашли в «Блимпи», и Мэй решила расщедриться на угощение. Когда они уже сидели за столиком со своими сэндвичами, она неожиданно сказала:

– Тебе не понравилось.

– Конечно, понравилось, – промычал Дортмундер, заталкивая пальцем в рот кусок хлеба с квашеной капустой.

– Ты просто там сидел.

– Говорю тебе, понравилось. – Пойти в кино предложила Мэй, и Дортмундер нехотя согласился, но большую часть времени в кинотеатре он провел, размышляя о передвижном банке на Лонг-Айленде и о том, как его оттуда угнать.

– Тогда скажи, что тебе понравилось больше всего.

Дортмундер задумался, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из недавно виденного на экране.

– Цвет, – наконец сказал он.

– Я имела в виду – какое место в фильме?

Теперь Мэй и в самом деле начинала сердиться, а уж это было совершенно ни к чему. Поэтому Дортмундер напрягся и все-таки кое-что вспомнил.

– Эпизод в лифте.

Режиссер фильма додумался обвязать камеру крепким эластичным шнуром и сбросить её в ярко освещенную шахту лифта. Шнур не дал камере долететь до дна шахты и, прежде чем спокойно повиснуть, она некоторое время болталась из стороны в сторону. Весь этот эпизод, по времени занимавший сорок три секунды, был вставлен в фильм без перерыва в монтаже, и уже были известны случаи, когда в этом месте зрителей начинало тошнить en masse( . Все критики дружно сходились на том, что этот прием является одним из ярчайших достижений современного кинематографа.

Мэй улыбнулась.

– Точно. Отличное место, правда?

– Конечно, – согласился Дортмундер и посмотрел на часы.

– У тебя ещё есть время. Тебе ведь к восьми тридцати, так?

– Так.

– Ну, и что ты об этом думаешь?

Дортмундер пожал плечами.

– В принципе, это возможно. Разумеется, затея совершенно бредовая, но… – Не давая Мэй вернуться к обсуждению фильма и задать ему ещё какие-нибудь коварные вопросы, он поспешно добавил: – Впрочем, ещё предстоит решить кучу проблем. Но не исключено, что мы нашли «медвежатника».

– Это здорово.

– Хотя мы по-прежнему не знаем, где спрятать трейлер.

– Найдете.

– Вообще-то он довольно большой.

– Нью-Йорк тоже.

Он покосился на нее, не уверенный, что понял, но решил не развивать эту тему.

– К тому же, ещё надо провентилировать вопрос с деньгами.

– Это может представлять проблему?

– Не думаю. Келп должен был сегодня кое с кем встретиться.

Надо сказать, что Дортмундер познакомился с Мэй не очень давно и впервые планировал операцию по этапам при ней, но у него было такое чувство, что она воспринимает это как нечто само собой разумеющееся. Он никогда подробно не рассказывал ей о своем прошлом, но, похоже, ей этого и не требовалось. Это даже как-то успокаивало. Непонятно почему, но Мэй напоминала Дортмундеру его бывшую жену – не потому, что она была похожа на неё внешне, а скорее наоборот – тем, насколько сильно они отличались друг от друга. Да-да, все дело было именно в этой несхожести. Пока Дортмундер не познакомился с Мэй, он бог знает сколько лет даже не вспоминал о своей бывшей жене. Она была танцовщицей, выступавшей под профессиональным псевдонимом Ханибан Базум. Дортмундер женился на ней в Сан-Франциско в 1952 году по пути в Корею – это был единственный раз в его жизни, когда он целиком и полностью был на стороне закона, – и развелся в 1954-м в Рино, сразу после демобилизации. В основном Ханибан интересовала сама Ханибан, но если её внимание привлекало что-то помимо её собственной персоны, она тут же задавала об этом кучу вопросов. По количеству вопросов она могла легко обогнать ребенка, впервые оказавшегося в зоопарке. Дортмундер честно ответил на первые несколько тысяч, пока не понял, что в этой хорошенькой головке ответы никогда не задерживаются надолго.

Более разных людей, чем она и Мэй, было просто невозможно представить – Мэй никогда не задавала вопросов и всегда запоминала ответы.

Доев свои сэндвичи, они вышли из «Блимпи» и остановились на тротуаре перед входом.

– Я поеду на метро, – сказала Мэй.

– Возьми такси.

– Нет. – Она покачала головой, закуривая. – Поеду на метро. После этих сэндвичей у меня от такси начнется изжога.

– Не хочешь пойти со мной?

– Нет, иди один.

– В прошлый раз Марч пришел со своей матерью.

– Нет-нет, я лучше домой пойду.

– Как хочешь. – Дортмундер пожал плечами. – Я ненадолго.

– Тогда до скорого.

Она зашагала к перекрестку, Дортмундер – в противоположную сторону. Время у него ещё оставалось, и он решил прогуляться пешком, что означало – через Сентрал-парк. Некоторое время он в полном одиночестве шел по посыпанной гравием дорожке, как вдруг буквально из ниоткуда под фонарем материализовался приземистый парень с хитрыми глазками, одетый в черную водолазку.

– Прошу прощения, – обратился он к Дортмундеру.

Дортмундер остановился.

– Да?

– Я провожу исследование. – Помимо бегающих глаз, у парня была какая-то странная улыбка: казалось, что он улыбается, а в то же время и нет. Дортмундер подумал, что похожие улыбки часто бывают у персонажей телесериалов.

– Вот, например, вы, – продолжал незнакомец, – обыкновенный горожанин, и в такую поздноту гуляете по парку. Что бы вы сделали, если бы к вам кто-нибудь подошел и потребовал денег?

– Я бы башку ему оторвал, – холодно ответил Дортмундер, глядя на него в упор.

Тот удивленно заморгал, и его «почти-улыбка» мгновенно исчезла. Вид у него был слегка сконфуженный.

– А что, если бы у него был… э… ну… что, если бы он был… – Тут он покачал головой, вытянул обе руки ладонями вперед и попятился. – Ладно, все это неважно. Давайте забудем об этом.

– О'кей, – кивнул Дортмундер.

Дойдя до конца парка, он пересек Амстердам-авеню и оказался у «О-Джей Бара». Когда он вошел, Ролло беседовал с двумя посетителями – парой жирных коммивояжеров – на тему, полезен или вреден с медицинской точки зрения секс после плотной еды. Каждый подкреплял свои доводы историями из личного опыта и, судя по всему, Ролло никак не мог отделаться от участия в этом диспуте. Дортмундер остановился у дальнего конца стойки, дожидаясь, когда его заметят.

– Ну-ка, ребята, подождите минутку, – наконец сказал Ролло. – Пока ничего не рассказывайте. Я сейчас. – Подойдя к Дортмундеру, он вручил ему бутылку виски и два стакана. – Пока явился только Пиво с Солью. Сегодня мамочка отпустила его одного.

– Должны подойти еще, – предупредил Дортмундер. – Правда, точно не знаю, сколько.

– Чем больше, тем веселее, – хмуро буркнул Ролло и направился обратно к своим собеседникам.

В задней комнате сидевший в одиночестве Марч усердно сыпал соль в пиво, стараясь получить побольше пены. Увидев вошедшего Дортмундера, он улыбнулся.

– Привет. Как дела?

– Отлично. – Дортмундер поставил на стол бутылку со стаканами и сел.

– Сегодня я добрался куда быстрее. Попробовал новый маршрут.

– Неужели? – без интереса спросил Дортмундер, свинчивая колпачок с бутылки.

– Сегодня я проехал по Флэтлэндс, а потом вверх по Ремсен, – гордо сообщил Марч. – А не по Рокуэй-паркуэй, понимаешь? Затем через Эмпайр-бульвар и по Бедфорд-авеню до самого Куинса, а потом махнул через Уильямсбург-бридж в Манхэттен.

Дортмундер аккуратно налил себе виски.

– Неужели? – снова спросил он, дожидаясь, пока Марч угомонится и даст ему возможность кое-что сказать.

– Потом по Деланси и Аллен, потом направо на Первую авеню и на Семьдесят девятую улицу. Сработало как часы.

– Неужели? – в третий раз спросил Дортмундер и отхлебнул. – А знаешь, Ролло на тебя вроде как в обиде.

Марч удивленно вскинул брови.

– Почему? Что, я поставил машину прямо напротив входа?

– Нет. Видишь ли, посетитель, который приходит и весь вечер сидит с одной-единственной кружкой пива, не очень-то способствует процветанию его бизнеса.

Марч взглянул на свое пиво, и на его лице появилось удрученное выражение.

– Мне это и в голову не приходило.

– Вот я и подумал, что стоит тебе об этом сказать.

– Дело в том, что я не очень-то люблю пить, когда я за рулем. Вот, собственно, и все.

Дортмундер не нашелся, что на это ответить.

Марч ненадолго задумался, а затем с надеждой спросил:

– А что, если я его угощу? Как, по-твоему, это поможет?

– Возможно.

– Давай-ка я схожу попробую. – Марч встал, но тут дверь открылась и вошли Келп с Виктором. Поскольку комнатка была очень тесной, не говоря уже о том, что большую её часть занимал стол, Марчу удалось протиснуться к двери не сразу. Все это время Дортмундер задумчиво разглядывал Виктора. Ему уже начинало казаться, что Виктор все больше и больше подходит на роль непосредственного участника операции, которая ему очень не нравилась, но несмотря на это, он не мог найти способа остановить её подготовку. На него постоянно давил Келп, но делал это настолько хитро и незаметно, что ему никак не удавалось уловить подходящий момент, чтобы сказать: «Все, мы с этим делом завязываем». Но, с другой стороны, неужели от него ждут, что он пойдет угонять целый банк вместе с этим шутом, который то и дело лыбится?

Наконец Марчу удалось выбраться из комнаты – со стороны этот процесс напоминал выдавливание зубной пасты из тюбика, – и Келп сказал:

– Насколько я понимаю, Германа ещё нет.

– А ты с ним говорил?

– Он заинтересовался.

Дортмундер поразмыслил ещё немного. Сам-то Келп в порядке, вот только имеет привычку связываться с людьми и операциями, которые малость не того. Например, Виктор. А теперь ещё и этот тип по имени Герман Икс. Чего можно ожидать от человека с таким именем? Чего он добился в своей специальности? Если окажется, что это ещё один такой же «улыбчивый», Дортмундер собирался послать все это дело к черту. В конце концов, улыбайся, но знай меру.